Любопытно, что на средневековой картине "Рождество" Альбрехта Альтдорфера вверху слева изображены ДВА НЕБЕСНЫХ СВЕТИЛА, ознаменовавшие Рождество, см. рис.1.10 . Одно из них - огромная Вифлеемская звезда в виде шаровой вспышки. А чуть ниже - более вытянутое и клубящееся светило, внутри которого изображен небольшой ангел.

3. ДАТИРОВКА ТУРИНСКОЙ ПЛАЩАНИЦЫ ИДЕАЛЬНО СООТВЕТСТВУЕТ АСТРОНОМИЧЕСКОЙ ДАТИРОВКЕ ВИФЛЕЕМСКОЙ ЗВЕЗДЫ. (НЕЗАВИСИМАЯ РАДИОУГЛЕРОДНАЯ ДАТИРОВКА ЖИЗНИ ХРИСТА).
.
3.1. ДАТИРОВКА.
.
Напомним, что Туринской плащаницей именуется дошедший до нашего времени кусок льняной ткани, в которую, как считается, было завернуто тело Иисуса Христа после распятия.
.
Обратимся к научной книге [1055], написанной специалистами по математической статистике и посвященной применению статистики в археологии. С помощью разработанного ими варианта метода байесовского оценивания, на основе одного из радиоуглеродных измерений возраста плащаницы, сделанного в Оксфорде, авторы книги [1055] утверждают, что льняная ткань, из которого изготовлена плащаница, была произведена между 1050 и 1350 годами н.э. [1055], с.141.
.
Формально такой датировке удовлетворяет и середина XI века, но все-таки это - самый конец доверительного интервала, что маловероятно со статистической точки зрения.
.
Если Вифлеемская звезда вспыхнула в окрестности 1140 года, то распятие Христа (в предположении его 30- или 33-летнего возраста) должно попадать на конец XII века, а именно - в промежуток 1160-1190 годов. Что оказывается практически в середине упомянутого доверительного интервала радиоуглеродной датировки для Туринской плащаницы: 1050 - 1350 годы. Другими словами, астрономическая датировка Вифлеемской звезды 1140 годом прекрасно соответствует доверительному интервалу радиоуглеродной датировки Туринской плащаницы. Центром последнего является 1200 год, что очень близко к 1160-1190 годам.
.
Итак, мы получаем прекрасное согласование независимой радиоуглеродной датировки Туринской плащаницы с независимой астрономической датировкой Вифлеемской звезды.
.
3.2. ПОДРОБНОСТИ РАДИОУГЛЕРОДНОЙ ДАТИРОВКИ ПЛАЩАНИЦЫ.
.
В скалигеровской истории Туринская плащаница упоминается, например, под 1350 годом [1082:1], [1451:1], [244]. Считается, что в тот год она была показана народу во французском средневековом городе Лири (Lirey). Это - самое раннее из хорошо документированных известий о Плащанице. Отметим, что католической церкви известно несколько плащаниц. Но только одна из них - Туринская, как оказалось, содержит на себе загадочное изображение, о котором пойдет речь ниже. Мы будем иногда называть ее просто Плащаницей. После многочисленных перемещений и перипетий, Плащаница, как считается, попала в Турин в 1578 году. Через сто лет, в 1694 году, она была помещена в придел часовни Туринского кафедрального собора в специально изготовленном для нее ковчеге, см. рис.1.13 . Современный ковчег для хранения Плащаницы показан на рис.1.14 .

В 1969 году к Плащанице впервые были допущены ученые. Ранее научные исследования Плащаницы опирались лишь на ее фотографии. Вплоть до 1988 года <<прямые научные исследования Туринской плащаницы проводились лишь дважды: в 1973 и 1978 годах, причем на результатах 1978 года основаны все выводы ученых о физических и химических свойствах ткани, изображения и следов, которые отождествляются со следами крови... Изучалась спектроскопия Плащаницы в широком диапазоне от инфракрасного спектра до ультрафиолета, флюоресценция в рентгеновском спектре, проводились микронаблюдения и микрофотографирования, в том числе в проходящих и отраженных лучах (см. рис.1.19 - Авт.). Единственными объектами, взятыми для химических анализов, были мельчайшие нити, которые оставались на липкой ленте после ее прикосновения к Плащанице (на самом деле в 1973 году небольшой кусочек Плащаницы был все-таки вырезан [1082:1] - Авт.). Результаты... можно суммировать следующим образом.

В 1988 году была выполнена нашумевшая радиоуглеродная датировка Туринской плащаницы. К тому времени методика радиоуглеродного анализа была усовершенствована до такой степени, что для датировки требовался лишь небольшой кусочек Плащаницы. В 1988 году в левом нижнем крае Плащаницы отрезали кусок размером примерно 10 х 70 мм. Затем его разделили на несколько частей и отослали в три различные радиоуглеродные лаборатории - Оксфорд (Англия), Аризону (США) и Цюрих (Швейцария). В каждой из лабораторий полученный кусок Плащаницы был разделен еще на несколько частей. Они были подвергнуты различным процедурам для удаления любых посторонних примесей, а именно, пыльцы, капель воска, масла, следов пальцев и т.д. Все, что могло попасть в ткань позднее, за прошедшие века, было из нее удалено [1082:1]. Вопрос о том - могли ли повлиять такие процедуры на радиоуглеродную датировку, вообще говоря, остается открытым, однако к разным кусочкам были применены существенно разные процедуры. Поэтому общего искусственного смещения дат в какую-либо одну сторону, скорее всего, не было.
.
Приведем исходные радиоуглеродные датировки, полученные во всех трех лабораториях. Другими словами - это датировки, найденные непосредственно из измерений и не подвергавшиеся последующей "калибровке". Дело в том, что применяемая в таких случаях калибровочная шкала основана на сравнении радиоуглеродных датировок С ИСТОРИЧЕСКИМИ, и потому, вообще говоря, не является независимой. Впрочем, в данном случае калибровка не сильно меняет даты.
.
Даты получились следующие [1082:1]. Мы приводим их не в обратной шкале BP, как это принято в статьях по радиоуглеродному анализу, а в годах н.э. Шкала BP = "before present" отсчитывает даты от 1950 года назад и для наших целей неудобна.
.
Аризона : 1359 плюс-минус 30,
1260 плюс-минус 35,
1344 плюс-минус 41,
1249 плюс-минус 33.
Оксфорд: 1155 плюс-минус 65,
1220 плюс-минус 45,
1205 плюс-минус 55.
Цюрих: 1217 плюс-минус 61,
1228 плюс-минус 56,
1315 плюс-минус 57,
1311 плюс-минус 45,
1271 плюс-минус 51.
Именно такие результаты были опубликованы в статье в журнале Nature [1082:1].
.
Из таблицы видно, что приведенные в ней границы точности измерений не имеют отношения к доверительному интервалу для датировки Плащаницы, а дают лишь оценки ошибок каждого конкретного измерения уровня радиоуглерода. При этом разные части ОДНОГО И ТОГО ЖЕ ОБРАЗЦА, предварительно обработанные разными способами, могут давать различные смещения в дате, вызванные предварительными процедурами. Кроме того, для измерения уровня радиоактивного углерода использовались разные методики, которые также, вообще говоря, могли приводить к смещениям результата на неизвестные величины. Короче говоря, кроме ошибки окончательного измерения, отраженного в приведенной таблице - "плюс-минус столько-то лет", - в каждое из измерений входит некая неизвестная ошибка, размер которой можно грубо оценить по разбросу дат. Особенно большой эта ошибка получается для измерений в Аризоне. Здесь разброс дат составляет 110 лет. Для Оксфорда - 65 лет, а для Цюриха - 98 лет. Причем, имея в каждом случае всего по 3-4 наблюдения, подобные оценки необходимо увеличивать по крайней мере в 2-3 раза для оценивания реальной точности.
.
Что же делают авторы статьи в Nature [1082:1]? Они усредняют датировки и оценки их ошибок по некоей специальной, применяемой у археологов, методике Варда и Вильсона (Ward G.K., Wilson S.R. Archaeometry 20, 19-31, 1978). И получают результат: 1259 год плюс-минус 31 год. Заявляется, что это - 68-процентный доверительный интервал, который после "калибровки" по специальной археологическо-исторической шкале превратился в интервал 1273-1288 годов [1082:1]. Для более высокого, 95-процентного уровня доверия "калиброванная" дата получилась следующей: 1262-1384 годы. Или, после округления: 1260-1390 годы (с вероятностью 95 процентов). Что и было потом многократно и громко повторено на страницах популярной мировой печати.
Что касается калибровки, то использовалась так называемая шкала Стьювера-Пирсона (Stuiver-Pearson), основанная в значительной степени на дендрохронологии и исторических скалигеровских датировках. Шкала эта представляется достаточно сомнительной. Например, оказывается, что одной и той же некалиброванной радиоуглеродной дате может по шкале Стьювера-Пирсона отвечать несколько РАЗЛИЧНЫХ калиброванных дат! Из которых историкам по своему усмотрению предлагается выбрать "правильную".
.
Резкое противоречие между приведенными в статье из Nature данными и делаемыми из них выводами бросается в глаза любому специалисту по математической статистике. Подробный разбор и критический анализ статьи в Nature можно найти, например, в статьях Реми ван Халста (Remi Van Haelst) [1466:1]. В них приведены проверочные расчеты и показано, что результаты измерений в Аризоне образуют заведомо неоднородную выборку. Кроме того, ван Халст, как на основе статистического анализа данных из Nature, так и на основе сведений, полученных им из частных бесед со специалистами, участвовавшими в датировке Туринской плащаницы, делает весьма правдоподобный с нашей точки зрения вывод о том, что измерения были несколько "подтянуты" к середине XIV века.
.
Дело, в частности, вот в чем. Ван Халст упоминает о статье "Natuur en Techiek" д-ра Боттема (Bottema) из университета в Гронингене, в Голландии (University of Groningen, Holland). В которой сообщалось, что в Оксфорде Туринская плащаница была датирована 1150 годом н.э. В статье была приведена не публиковавшаяся ранее фотография образца Плащаницы, исследованного в Оксфорде. По мнению ван Халста это означает, что д-р Боттема получил некую "секретную информацию" от бывшего члена Оксфордской команды по датировке Плащаницы. Таким образом, суть критики ван Халста (не только в случае Оксфорда, но также Аризоны и Цюриха) сводится к тому, что дату ДВЕНАДЦАТОГО века пытались "подтянуть" к четырнадцатому. Поясним, зачем это делалось.
.
С "исторической точки зрения" подходящими датировками для Плащаницы мог быть либо I век (то есть эпоха Христа по скалигеровской хронологии), либо XIV век, когда, как было уже сказано, Плащаница была впервые выставлена напоказ в Западной Европе. Подчеркнем, что последняя дата опять-таки взята из скалигеровской хронологии. В первом случае историки заявили бы, что Плащаница является подлинником, что в нее действительно завернули тело распятого Христа. Во втором случае - то есть в случае датировки XIV веком - они с тем же успехом могли заявить, что Плащаница является искусным подлогом, изготовленным именно в XIV веке. И предложили бы следующую понятную всем реконструкцию. Ясно, мол, сказали бы они, что такой поразительный подлог должен был сразу приобрести известность. Его тут же показали бы народу, а не держали триста лет где-то под спудом. И действительно, так оно и есть! Смотрите, Плащаница упоминается в летописях именно XIV века (дата скалигеровская). Полное совпадение с радиоуглеродной датировкой! Итак, в обоих случаях скалигеровская хронология была бы "успешно подтверждена". Так что историков устраивали оба варианта. Но в любом другом случае возникло бы противоречие со скалигеровской версией. Чего историкам не хотелось.
.
Однако уже самое первое радиоуглеродное измерение образца Плащаницы, проведенное в Аризоне, со всей очевидностью показало, что Плащаницу невозможно датировать первым веком н.э. Но и в XIV век получавшиеся радиоуглеродные даты тоже "не лезли". Как мы видели из [1466:1], на самом деле получался XII век. Возникло недоумение. Выход нашли следующий. Поскольку XII век находится не так уж далеко от XIV века (с учетом возможных ошибок и допустимых натяжек), то, поразмыслив, решили "подтянуть" искомую дату к XIV веку (к I веку подтягивать было безнадежно). Повторим, что проблема, по-видимому, была в том, что полученная вначале радиоуглеродная датировка двенадцатым веком выглядела "неправильной" с исторической точки зрения. Что бросало тень либо на скалигеровскую историю, либо на точность радиоуглеродного метода. Ни того ни другого не хотелось.
.
Анализ научных статей, посвященных радиоуглеродной датировке Плащаницы, развенчивает, среди прочего, и широко распространенный миф о том, что три лаборатории независимо работали с образцами Плащаницы "в темную". То есть, не зная - какой из предоставленных им нескольких контрольных образцов действительно взят из Плащаницы, а какие - нет. Дело в том, что особенности ткани Плащаницы - плетение (см. рис.1.21 , рис.1.22 ), цвет и т.п. - были широко и хорошо известны. Они неоднократно обсуждались в печати. Поэтому, чтобы сделать образцы действительно неузнаваемыми, их следовало было измельчить, разрезать на мелкие кусочки. И вместо куска ткани отослать в лаборатории нечто вроде комочков из нитей. Такая возможность обсуждалась, но от нее отказались. Поскольку это могло бы понизить точность радиоуглеродного датирования [1082:1]. Приняли решение отослать образцы целиком, см. рис.1.23 . Отдавая себе отчет в том, что в лабораториях прекрасно поймут - какой именно из присланных образцов является фрагментом Плащаницы. Так что вдохновенно описываемые "запечатывания в фольгу", "шифровка образцов" - все это, по сути дела, лишь рекламный спектакль. Правда, приговариваются слова, что работники, непосредственно производившие измерения, будто бы "не знали" - какой из образцов взят из Плащаницы, а какой - нет. То есть нам предлагают считать, что руководство лаборатории решило испытать уровень квалификации своих собственных сотрудников в ситуации, когда "неправильный" ответ мог существенно повредить репутации учреждения. Трудно поверить в такую версию событий.



Поясним, что помимо фрагментов Плащаницы каждой лаборатории были переданы еще по три образца [1082:1].
.
1) Кусок льна из египетской гробницы в Каср Ибриме в Нубии (Qasr Ibrim). Гробница была обнаружена в 1964 году. Ее датировали историки и археологи. А именно, на основе исламских узоров и христианских чернильных надписей данную льняную ткань, как и гробницу в целом, датировали XI-XII веками н.э.
.
2) Кусок льна из коллекции Отделения Египетских Древностей Британского Музея. Этот лен был взят из мумии "Клеопатры из Фив" и был датирован сотрудниками Британского Музея началом II века н.э.
.
3) Нити из церковной ризы святого Луи Анжуйского, хранящейся во Франции (Basilica of Saint Maximin, Var, France). Она была датирована историками на основе "стилистических деталей и исторических свидетельств" 1290-1310 годами.
.
Все три указанные даты, "установленные" историками, были ЗАРАНЕЕ СООБЩЕНЫ ФИЗИЧЕСКИМ ЛАБОРАТОРИЯМ Оксфорда, Аризоны и Цюриха [1082:1]. Обычно об этом многозначительном факте умалчивается. Таким образом, для трех "контрольных образцов" ОТВЕТ БЫЛ СООБЩЕН ФИЗИКАМ ЗАРАНЕЕ. Надо ли говорить, что лаборатории успешно его "подтвердили"?
.
Здесь, кстати, мы сталкиваемся с ТИПИЧНОЙ ПРАКТИКОЙ в деле радиоуглеродного датирования археологических образцов. Исторические предметы и образцы обычно посылаются в радиоуглеродные лаборатории в сопровождении предварительной даты, нужной историкам. То есть археологи заранее сообщают физикам, какой ответ от них нужен. Физикам остается лишь "научно подтвердить" полученную от археологов предварительную дату. Что они и делают, отбирая из получающегося спектра сильно разбросанных радиоуглеродных дат лишь те, которые ближе всего к "нужным историческим". Так физики "подтверждают" скалигеровскую историю, а историки "помогают" физикам не "ошибиться". Практика, к сожалению, именно такова. См. книгу "Основания истории".
.
Но это, скорее всего, означает, что и в случае с Туринской плащаницей, датирование "контрольных" образцов делалось лишь для вида, в рекламных целях. Ведь "правильный" их возраст физики знали заранее. Только возраст Плащаницы был им действительно неизвестен. Да и то, как мы видели, существовали две наиболее желательные для историков "даты" Плащаницы: либо I век (тогда, мол, подлинник), либо XIV век (тогда, дескать, подлог). Другие даты были "существенно хуже". Скорее всего, физики об этом знали.
.
Отметим, что сами лабораторные измерения проводились, по-видимому, достаточно аккуратно, со всей необходимой тщательностью. Натяжки появлялись в основном на этапе интерпретации результатов, их "калибровки", подгонки и т.п.
.
ВЫВОД. Исходя из радиоуглеродной датировки Плащаницы в лабораториях Оксфорда, Аризоны и Цюриха, можно сделать заключение, что ИСКОМАЯ ДАТА ИЗГОТОВЛЕНИЯ ПЛАЩАНИЦЫ С БОЛЬШОЙ ВЕРОЯТНОСТЬЮ ЛЕЖИТ МЕЖДУ 1090 И 1390 ГОДАМИ. Это - крайние точки полученного интервала датировок с учетом возможных ошибок измерений. Наиболее вероятным является интервал датировок Оксфорда, поскольку имеет наименьший разброс. А именно - от 1090 до 1265 года. ДАТИРОВКА ПЛАЩАНИЦЫ ПЕРВЫМ ВЕКОМ НЕВОЗМОЖНА. С этим согласны все специалисты [1082:1], [1466:1].
.
Получение точного доверительного интервала в описанной ситуации представляется затруднительным, поскольку неясна природа ошибок, вызвавших столь заметный разброс отдельных датировок в каждой из лабораторий. При этом, выборка не так уж велика: 4 измерения в Аризоне, 3 - в Оксфорде и 5 - в Цюрихе. Измерения в Аризоне заведомо неоднородны и объединять их в одну выборку статистически не оправдано. Однородными выборками могут считаться оксфордские измерения (их три) и с меньшей вероятностью - цюрихские (которых пять).
.
В итоге мы получаем еще одно независимое подтверждение того, что звезда, вспыхнувшая в середине XII века на месте Крабовидной туманности - это и есть Вифлеемская звезда. Если звезда вспыхнула около 1150 года, то распятие должно было произойти в конце XII века, через 30-40 лет. И в самом деле, конец двенадцатого века хорошо накрывается интервалом радиоуглеродных датировок Туринской плащаницы.

С точки зрения новой хронологии история Туринской плащаницы, то есть Нерукотворного Образа, по-видимому, выглядела так. Скорее всего, Плащаница = Нерукотворный Образ происходит из XII века. То есть ЯВЛЯЕТСЯ ПОДЛИННИКОМ. Это именно та Плащаница, в которую завернули тело Христа в 1185 году н.э. (подробнее об этой дате ниже). Затем, через какое-то время, она попала на Русь. Здесь она хранилась в свернутом виде - так, что на поверхности был виден только лик, который изображался на многочисленных русских иконах. Поскольку Плащаница находилась на Руси, иконы Нерукотворного Образа писали в основном русские художники. На Западе подобные изображения были мало распространены. Западные художники представляли себе историю Плащаницы в несколько ином виде. См., например, гравюру А.Дюрера на рис.1.27 . На Руси икону "Спас Нерукотворный" использовали также в качестве воинского знамени, хоругви. Мы цитируем: "Такой Спас украшал знамена ярославских, тверских и московских князей, выступал защитником русской земли и покровителем русского воинства. Под его стягами сражались в Куликовской битве" [308], с.97.

Поскольку Плащаница находилась на Руси, становится понятным, почему именно у нас возник особый чин поклонения Святой Плащанице на страстную неделю. Он совершенно отсутствует в католической церкви [63:1]. Данный обряд включает вынос Плащаницы из храма и крестный ход с ней вечером в страстную пятницу. Но, по-видимому, подлинную Плащаницу обычно не тревожили. Вместо подлинника пользовались ее многочисленными изображениями, хранившимися в каждом храме. Подлинник Плащаницы, судя по складкам на нем, бережно хранили в свернутом виде. Так, чтобы был виден лишь лик Христа. И потому называли ее Нерукотворным Образом или Убрусом. Во время Великой Смуты начала XVII века, когда московские сокровища были разграблены в обстановке мятежа и оккупации, многое попало на Запад. В том числе, по-видимому, увезли и Плащаницу. Очень может быть, что именно в XVII веке Плащаница попала в пожар и прогорела в нескольких местах. Следы пожара мы и видим сегодня. Обычное предположение, - что это был пожар в Савойе 1532 года [1451:1], - является лишь гипотезой историков. Так же как и предположение о том, что Плащаница попала в итальянский Турин в 1578 году [1451:1].

На рис.1.29 представлено еще одно западноевропейское изображение Плащаницы, датируемое XVII веком. Здесь художник изобразил двойной отпечаток тела Христа, как на Туринской плащанице.

На рис.1.31 показан свинцовый медальон, как полагают, выловленный из Сены во Франции в XIX веке. В верхней его части мы видим изображение Плащаницы и двойного отпечатка тела Христа на ней. Считается, что "на медальоне изображен герб Готфрида ди Шарни, которому Плащаница принадлежала" [244], с.31.

Джованни Новелли писал: <<Необычайная и провокационная выставка, касающаяся также Плащаницы, развернулась с 9 марта по 2 сентября 1990 года в Британском Музее под названием "Подделки? Искусство обмана". Среди показанных 350 предметов, оказавшихся подделками археологических находок... выделялась центральная часть, "научная". Там на почетном месте находился самый большой предмет выставки - диапозитив в натуральную величину Туринской Плащаницы в горизонтальном положении на столе, освещенном снизу, размером 4,5 х 1,2 м. Надпись обозначала период возникновения Плащаницы - 1260-1390 от Р.Х., без каких-либо оговорок!>> [244], с.44.
.
Далее Джованни Новелли сообщает: "1997, 12 апреля. Пожар (вызвавший подозрения) разрушил только что реставрированную капеллу Гварини. Плащаница спасена и помещена Хранителем, кардиналом Сальдарини, в секретное хранилище" [244], с.48. Таким образом, не исключено, что сегодня кто-то пытается уничтожить бесценный подлинник.
.
3.5. РАЗМЕРЫ ПЛАЩАНИЦЫ И РОСТ ХРИСТА.
.
Плащаница представляет из себя льняную ткань ручной работы золотисто-желтого цвета. Ее длина 4,34 метра, ширина - 110 сантиметров [1118:1]; [244], с.3. Рост человеческого тела, отпечатанного на Плащанице, составляет около 178 сантиметров [244], с.4. Его нетрудно вычислить, измерив отпечаток на Плащанице.
.
Отметим, что рост 178 сантиметров даже сегодня считается большим. И это - уже в эпоху "акселерации", когда рост человека заметно увеличился. Еще в начале XIX века мужчины были в среднем гораздо ниже - около 150-160 сантиметров. В частности, в Энциклопедии [504:1], т.7, столбец 429, изданной в конце 20-х - начале 30-х годов, говорится, что средний рост мужчин достигает 165 сантиметров. Здесь имеется в виду, что 165 сантиметров - максимальный средний рост среди различных народов. Сегодня эта цифра существенно больше. Кстати, если посмотреть на средневековые доспехи, то легко убедиться, что типичный рост мужчин в те времена был около 150 сантиметров. Ученые давно обнаружили, что рост человека с течением веков увеличивается. Поэтому рост Христа в 178 сантиметров, вычисляемый по Плащанице, должен был восприниматься современниками как очень большой. И действительно, ниже мы убедимся, что сведения об огромном росте Христа сохранились в источниках. Хотя в Евангелиях об этом не говорится.
.
Сегодня некоторые пытаются использовать необычный для древности высокий рост человека на Плащанице как доказательство ее подложности. Такая мысль прозвучала, например, в документальном телевизионном фильме BBC, показанном по российскому телевидению в декабре 2003 года, незадолго перед Рождеством. Однако, как мы увидим ниже, большой рост человека на Плащанице, напротив, является доводом в пользу ее подлинности.

Тимофей Григорьевич Фоменко
У ПОДНОЖИЯ
(воспоминания)

Тимофей Григорьевич Фоменко
ОГЛАВЛЕНИЕ
.
Предисловие А.Т.Фоменко.
.
О моем свекоре Тимофее Григорьевиче. - Т.Н.Фоменко.
.
Поощрения и награды Т.Г.Фоменко.
.
Краткие сведения об издателях этих Воспоминаний.
.
Часть 1 (1-5, 6-10, 11-15)
.
Часть 2 (1-4, 5-8, 9-13)
.
Часть 3 (1-3, 4-8, 11-14)
.
Часть 4 (1-2, 3-11, 12-14)
.
Часть 5 (1-3, 4-6, 7-11)
.
Часть 6 (1-6, 7-15, 15-16)
.
Дополнение 1 (Часть 7) (1-3, 4-6, 7-8)
.
Дополнение 2 (Часть 8) (1-3).
.
Дополнение 3 (Часть 9).
.
Список трудов Т.Г.Фоменко.
.
Фотографии и подписи к ним
.
ПРЕДИСЛОВИЕ А.Т.Фоменко
.
   Перед читателем лежат Воспоминания моего отца Фоменко Тимофея Григорьевича (4.II.1910 - 13.X.1992). Кем был мой отец? Происхождением - из крестьянской семьи.  Многого достиг в жизни, причем всего добился исключительно сам, благодаря своим талантам, энергии, оптимизму, глубокой порядочности и доброжелательности. Никакой "помогающей руки" у него никогда не было.  Пришлось преодолевать множество препятствий: раскулачивание семьи, потом фактическая ссылка в Магадан... Все это закалило его.  Выдающийся инженер и известный ученый в области обогащения полезных ископаемых (угля, золота, платины).  Автор многих научных статей, книг и учебников.  До сих пор по его книгам по обогащению учатся студенты некоторых горных специальностей.
.
   Список трудов и книг Т.Г.Фоменко см.  в конце книги.  Перечень наград и поощрений - в конце настоящего Предисловия.  В конце книги помещены также фотографии из семейного архива.
.
   В 1971 году мой отец, родом из запорожских казаков, начал писать подробные Воспоминания под названием "У подножья", описав свой род и свою жизнь. В тот момент ему был 61 год.  Кроме того, в 1974 году он написал краткую справку "Мой род".  Воспоминания отец писал несколько лет.  Помню, я как-то раз задал ему вопрос:  Почему ты назвал свой труд "У подножья"? Он ответил так:  "Наше общество можно сравнить с вулканом. Вся моя жизнь прошла не на вершине, а вдали от пылающего кратера политики и высшей государственной власти.  Я находился у подножья Горы, куда стекают потоки лавы и где трясется земля. У подножья происходили важные события.  Многие из них, коснувшиеся меня, захотелось описать".
.
   Написаны Воспоминания отца хорошим и ясным языком, что вообще отвечает стилю его мышления.  Отец никогда не публиковал свои рукописи.  Теперь, через много лет, они могут, наконец, увидеть свет.  Думаю, читателям эти сведения будут интересны, поскольку, рассказывая о своем роде и своей жизни, отец сообщает много ценного и уникального о тех далеких временах в СССР.  Отец прожил исключительно насыщенную и непростую жизнь, находясь в бурной потоке основных событий XX века в нашей стране.
.
   Вот краткое начало его биографии, отраженное в Автобиографии, написанной им в 1949 году, в возрасте 39 лет.
.
   <<Родился в 1910 году 4 февраля в селе Ново-Борисовка Грайвороновского уезда Курской губернии.
.
    Родители - крестьяне. После революции - тоже крестьяне. В 1926 году окончил среднюю Красно-Яружскую школу. С 1926 года по 1929 год  работал старшим рабочим по полевым работам в Красно-Яружском совхозе.  В 1929 году поступил в Донецкий Горный Институт, который окончил в 1933 году по специальности обогащение полезных ископаемых.
.
   После окончания  Института работал сменным помощником начальника Углеподготовительного цеха Ново-Макеевского коксо-химзавода до 1935 года. В 1935 году работал заместителем главного инженера Моспинского обогатительного и брикетного Комбината, а в 1936 году - главным инженером Чумаковской ЦОФ (центральной обогатительной фабрики). В 1937-1940 годах был научным сотрудником Донецкого Индустриального Института при кафедре обогащения, старшим сотрудником Центральной Экспериментальной Станции ВУГИ в городе Сталино (теперь г.Донецк) и старшим инженером отдела обогащения комбината "Сталинуголь". В 1941 году и до момента оккупации - заместитель начальника производственно-технического отдела Донецкого треста "Углеобогащение". С октября 1941 года по сентябрь 1943 года был в оккупации в городе Сталино.
.
   После освобождения города Сталино, то есть с сентября 1943 года по февраль 1947 года, работал заместителем директора по капитальному строительству Рутченковского коксо-химзавода. С февраля 1947 года  и до настоящего времени работаю в Донецком научно-исследовательском Угольном Институте в должности начальника бюро обогащения и брикетирования. За границей не был. Родственников за границей тоже нет.
.
     14 сентября 1949 года. Т.Г.Фоменко>>
.
   31 декабря 1943 года, находясь еще в оккупации в городе Сталино (ныне Донецк на Украине), папа женился на Марковой Валентине Поликарповне, моей маме. Кстати, 31 декабря - день рождения моей мамы. 13 марта 1945 года у них родился сын, названный Анатолием, то есть я. Мама родилась в Юзовке (потом это г.Сталино, а ныне г.Донецк), в семье служащего.  Родители - русские. Училась успешно в школе, потом в педагогическом институте (ныне Донецкий университет), получила специальность филолога.
.
   Вскоре, в 1947 году, у нашей семьи начались сложности. Дело в том, что специальным постановлением правительства была утверждена 14-я Процессуальная статья, по которой, в частности, лицам, оказавшимся во время войны на оккупированной территории, запрещалось работать в ряде крупных административных и промышленных городов СССР. В число таких лиц попал и мой отец.  Город Донецк (тогда Сталино) относился к числу запрещенных. В первой половине 1947 года отец представил к защите кандидатскую диссертацию, но ему было отказано в защите. В институте отца сначала понизили в должности, а потом против него началась кампания, организованная несколькими сотрудниками института. На отца были написаны доносы, усугубившие и без того непростую ситуацию (его даже обвинили в фашизме). Отец был уволен из института и направлен по указанию Министерства угольной промышленности в распоряжение комбината "Донбассуголь" для использования в качестве главного инженера шахты.
.
   В 1948-1949 годы положение нашей семьи, как политическое, так и экономическое, сильно ухудшается. Отец находится в постоянном ожидании ареста и ссылки. Но нам повезло. В 1950 году, вместо ожидавшегося ареста, отца вызывают в МВД и предлагают, как известному специалисту в области обогащения углей, "по собственному желанию" выехать на Крайний Северо-Восток, в г.Магадан, где требовался специалист для организации в научно-исследовательском институте золота и редких металлов специального отделения по изучению процессов обогащения россыпных месторождений (в частности, золота).  Полковник МВД сказал отцу, что это - самый мягкий для него вариант, в противном случае положение может стать еще хуже, и тогда отец может поехать на Колыму уже не вольнонаемным, а в качестве заключенного.  Отец соглашается.
.
   В 1950 году наша семья (отец, мать и я) выезжает из Донбасса на Дальний Восток, в знаменитый город Магадан, столицу легендарной (и мрачной в то время) Колымы.  Длинное путешествие по железной дороге до г.Хабаровска, г.Находки, а потом на пароходе - через океан и Охотское море - в г.Магадан.
.
   Отца назначают заведующим лабораторией в институте ВНИИ-1 МВД СССР (Всесоюзный Магаданский научно-исследовательский институт золота и редких металлов) г.Магадана.  Директор института - Н.А.Шило, потом ставший академиком Сибирского отделения АН СССР.  Институт в основном занимался изучением золотоносных месторождений и и обогащением. Вот выписки из характеристики Т.Г.Фоменко, данной ему руководством Института в 1959 году.
.
   "Инженер Т.Г.Фоменко в 1933 году окончил Донецкий Горный Институт... До 1947 года работал на производстве на разных руководящих инженерных должностях. На научной работе Т.Г.Фоменко работает более 13 лет, из них во ВНИИ-1 около 9 лет в должности заместителя начальника обогатительного отдела, зав. лабораторией обогащения россыпей. За это время Т.Г.Фоменко проявил себя как хорошо подготовленный, опытный инженер и научный работник... В содружестве с производственниками Фоменко Т.Г. проведена большая работа по установлению видов и уровня потерь металла (золота - А.Ф.) на предприятиях Магаданского Совнархоза. В результате разработана и внедрена двухстадиальная схема обогащения песков, предусматривающая улавливание тонкого металла. Также проведены работы по уменьшению потерь металла на драгах.... Эти работы отмечены специальными приказами начальника бывшего Дальстроя.
.
   Инженер Т.Г.Фоменко опубликовал в периодической печати и отдельными изданиями 63 работы по вопросам обогащения. Способный и инициативный инженер, хорошо организует работу. Требователен к себе и к своим подчиненным. Являясь руководителем лаборатории, одновременно ведет самостоятельно теоретические исследования по вопросам обогащения. Им разработан и внедрен метод определения конечных скоростей падения твердых тел в свободной и стесненной среде, теоретические основы и расчет промывочно-шлюзовых приборов, определение наивыгоднейшей степени обогащения руд...
.
   В 1956 году тов. Т.Г.Фоменко успешно защитил диссертацию на соискание степени кандидата технических наук...
.
    Директор ВНИИ-1 МВД СССР - Н.А.Шило (Январь 1959 года, гор. Магадан)".
.
   Защита кандидатской диссертации на тему "Определение наивыгоднейшей степени обогащения руд" произошла 21 июня 1956 года в Москве, на заседании Ученого Совета горно-механического факультета Московского Горного Института им.И.В.Сталина.  Отец стал кандидатом технических наук.
.
   В сентябре 1959 года кончился срок договора, согласно которому отец работал в Магадане, и наша семья решила вернуться в европейскую часть СССР, на Украину. Отец получил приглашение на работу в город Луганск, куда мы переехали в конце 1959 года. Отец был назначен начальником лаборатории обезвоживания и шламового хозяйства в известном Украинском проектно-конструкторском Институте по обогащению и брикетированию углей "Укрнииуглеобогащение". В октябре 1972 года был назначен заведующим лабораторией водно-шламового хозяйства и утилизации отходов, а в апреле 1976 года - заведующим лабораторией водно-шламового хозяйства. На этой должности отец работал до октября 1979 года, когда ушел на пенсию в возрасте 70 лет.  Институт отметил это событие большим торжественным заседанием.
.
   В Луганске, как и в Магадане, отец пользовался огромным уважением коллег.  Вокруг него сложился замечательный коллектив сотрудников, со многими из которых были очень дружеские, тесные отношения. Подробности описаны в его Воспоминаниях.
.
   Отец неоднократно редактировал свои Воспоминания, но завершить работу не успел.
.
   Папа умер в 1992 году. Он тяжело переживал переворот в нашей стране, направленный на ее раскол и, к сожалению, удавшийся.  Считал все эти события коварным предательством тогдашних руководителей страны и заговором, который не сумели в самом начале "перестройки" во-время разгадать и предотвратить наши военные.  Мечтал, что Российское Государство рано или поздно будет восстановлено в полном объеме.
.
   Деление всего текста на 6 Частей и 3 Дополнения сделано самим Т.Г.Фоменко.  Издателями настоящей книги являются А.Т.Фоменко и Т.Н.Фоменко (жена А.Т.Фоменко). Краткие данные о нас см.ниже.
.
                                       А.Т.Фоменко Ноябрь 2009 года, г.Москва
Т.Н.Фоменко
О МОЁМ СВЁКОРЕ  ТИМОФЕЕ ГРИГОРЬЕВИЧЕ
.
Прошло уже 17 лет, как нет на свете моего свёкора Тимофея Григорьевича Фоменко. Это был прекрасный, удивительный человек. Мне довелось общаться с ним довольно регулярно в течение примерно 15 лет. Хочется немного рассказать о нём, поделиться с читателями книги его воспоминаний своими впечатлениями от его незабываемой личности.
Первый раз я увидела Тимофея Григорьевича и его жену Валентину Поликарповну, когда приехала летом в Луганск к ним в гости по приглашению моего тогда будущего мужа Толи – Анатолия Тимофеевича Фоменко. Очень хорошо помню тот момент, когда, приехав из аэропорта, мы с Толей вошли к ним в дом. Перед дверью квартиры Толя продиктовал мне имена и отчества своих родителей, добавив: «Они у них сложные. Запомнишь? »  Я запомнила, причём на всю оставшуюся жизнь, и вспоминаю их имена с любовью и благодарностью.
Дверь нам открыл Тимофей Григорьевич. Конечно, всё внимание родителей было устремлено на меня – девушку, которую сын пригласил в гости. Поэтому первые слова улыбающегося Тимофея Григорьевича были: «Ну, какая ж худенькая!» Я тогда и правда была худовата. Мне была предоставлена Толина комната, а ему пришлось ночевать на составленных  в два ряда и скреплённых чем-то добротных стульях. Родители были очень мне рады, стремились угостить нас повкуснее, расспрашивали, рассказывали о себе, о своём сыне.
Те несколько дней, что я пробыла тогда в Луганске, пролетели очень быстро. Позавтракав, мы с Толей уходили куда-нибудь гулять,  а родители ждали нас к обеду. Оба были очень радушны и приветливы ко мне. В их доме доме чувствовалась какая-то основательность, сдержанность, интеллигентность и хороший вкус. Это проявлялось во всём - в солидной добротной мебели, во всём убранстве квартиры,  в общей атмосфере общения.
Второй раз я оказалась в Луганске буквально через полтора месяца, когда мы с Толей приехали туда, чтобы объявить его родителям, что женимся. Заранее они этого не знали. Когда мы вошли и сказали им об этом, они оба как-то встрепенулась, заволновались, заулыбались, а Толина мама, Валентина Поликарповна, быстро сняла со своей руки золотое кольцо с печаткой, и взяв меня за руку, надела его мне и сказала: «Носи на счастье!»  Меня очень тронул этот её жест. Это кольцо всегда со мной.
Потом была наша свадьба. Потом мы ежегодно встречались с Толиными родителями – либо у них в Луганске летом недели на две, либо у нас в Москве, тоже летом и тоже обычно недели на две. Так что общение наше было ежегодным. Жизнь так сложилась, что Тимофей Григорьевич покинул этот мир в 1992 году, а Валентина Поликарповна, которая была моложе его на 9 лет, переехала в 1993 году к нам в Москву, и мы прожили вместе с ней ещё 15 с половиной лет, до её смерти 26 февраля 2009 года. Она мне была как вторая мама. Примерно 5 лет из этих пятнадцати мы жили даже вчетвером, вместе с ней и моей мамой, которая тоже перебралась к нам из Воронежа, но потом вернулась туда и прожила там последние 3 с небольшим года своей жизни.  Но сейчас я хочу рассказать о Тимофее Григорьевиче, предваряя книгу его воспоминаний.
Тимофей Григорьевич был центр и глава дома. Он был центр и душа замечательной компании друзей, созданной им и состоящей из его учеников и членов их семей. Эта компания даже имела имя: «Бегона Скопофо» - по первым слогам фамилий её участников. Последнее «Фо», как можно догадаться, принадлежало фамилии Фоменко. Мы, бывая в Луганске, быстро познакомились со всей Бегоной, как иногда сокращённо её называли её члены. Особенно близкие отношения у семьи Фоменко были с Погарцевыми, чей слог «По»  - предпоследний в Бегоне Скопофо. С этой замечательной семьёй мы дружим до сих пор и очень дорожим этой дружбой. Евгения Михайловна – ученица и сотрудница Тимофея Григорьевича – и её муж Александр Васильевич – умнейшие и интеллигентнейшие люди. Надо сказать, что все участники Бегоны очень преданны этой их общей дружбе и поддерживают её до сих пор. Довольно часто собираясь у Фоменко, они обсуждали новости, иногда Тимофей Григорьевич читал им свои «домашние» сочинения, которые они с Валентиной Поликарповной называли «Понемногу обо всём». Они вместе ходили на выставки, концерты, устраивали совместные прогулки. Всем было интересно и хорошо вместе. Конечно, мы с Толей лишь слегка соприкоснулись с этой их Бегоновской жизнью, но тем не менее почувствовали её вкус и богатство.
На работе  Тимофей Григорьевич тоже был глава и патриарх. Он руководил большой лабораторией в институте «Укрнииуглеобогащение», имел много научных работ, много учеников. Все они вспоминают его буквально как отца родного, который не только руководил их работой, но всегда интересовался их делами, проблемами, помогал, чем мог, в любой сфере их жизни.
Тимофей Григорьевич любил шутку, иногда подшучивал и над самим собой. Он был довольно полным человеком. Но когда речь заходила о полноте, он часто, поглаживая свой нехудой животик, приговаривал, что это вовсе не жир, а комок нервов. Все улыбались, испытывая к нему огромную симпатию. С ним как-то всегда было легко и просто. Доброта, недюжинный ум, огромные знания в самых разных областях, юмор и лёгкость в общении, огромное обаяние – всё это располагало к нему раз и навсегда.
Когда мы приезжали с Толей в Луганск летом, Тимофей Григорьевич почти каждый день, невзирая на жару, часами ходил с нами гулять по городу. С удовольствием показывал нам городские новостройки, разные достопримечательности. Видно было, что он очень хорошо знает и любит свой город.  И нам было всегда интересно слушать его рассказы, просто быть с ним вместе. Вообще он любил ходить пешком. Часто говорил о том, что каждый день делает столько-то тысяч шагов, идя на работу и обратно. Справедливо считал, что  ходить пешком очень полезно. Он интересовался буквально всем. Когда они с Валентиной Поликарповной бывали у нас в Москве, то всегда стремились изучить окрестности, что-то новое посмотреть. Очень любили они делать подарки. Это доставляло им огромное удовольствие.
Валентина Поликарповна рассказывала мне, что когда они с Тимофеем Григорьевичем оставались дома одни, то очень мало разговаривали. Как она говорила – мы молчуны. Обычно каждый что-нибудь делал – часто читали или писали что-то. Это, на мой взгляд, как раз яркий  признак сосредоточенности ума на творческой деятельности.  Люди, которые много разговаривают, часто не в ладах со временем, многое не успевают.  Фоменко успевали делать очень многое. Так они воспитали и своего сына Толю – не терять времени на пустые разговоры,  дорожить каждой минутой жизни для творчества.
Войдя в их семью, я старалась перенять эти замечательные качества. Мои родители и сестра, познакомившись с семьёй Фоменко, приглашали их к себе в гости в Воронеж и сами ездили к ним в гости в Луганск. Много лет потом они переписывались и относились друг к другу с большим уважением и симпатией.
В 1992 году летом, когда мы, как обычно, приехали в Луганск к ним в гости,  Тимофей Григорьевич выглядел не так бодро, как обычно.  Больше, чем раньше, сидел в своём любимом кресле, которое подарили ему друзья на 80-летие. Как-то раз вечером, когда он уселся в своё кресло посмотреть новости по телевизору, мне вдруг захотелось его нарисовать. Я взяла листок бумаги, карандаш и стала делать набросок. Он не возражал и продолжал смотреть телевизор.  Рисунок мой ему настолько понравился, что он буквально заставил меня немного расширить его, добавив полоску бумаги, и вставить в рамку, которая сначала была для него велика. Собственноручно повесил его на стену. Мне, конечно, это было очень приятно (теперь этот рисунок висит у нас в московской квартире как память о нём). См.  рис.65 в конце книги.
Перед нашим отъездом, несмотря на жару, он пошёл с нами на долгую прогулку по городу. Когда возвращались домой, я заметила его не слишком бодрый вид, и помню, спросила его, не устал ли он. Видно было, что ему был очень неприятен этот вопрос, и он нехотя  ответил, что да, устал немного. Он не  хотел признаваться в своей слабости. А я пожалела тогда, что задала ему такой вопрос. Это было в конце лета. А 13 октября он неожиданно умер. Как рассказывала Валентина Поликарповна, всё произошло очень быстро, буквально за 20 минут. По всем признакам, это был инфаркт. 
Говорят, что лёгкую смерть Бог даёт угодным ему людям. Наверно, это правда.  Это был прекрасный, удивительный, очень светлый человек, много испытавший и многого добившийся в своей жизни. Он был из рода запорожских казаков - широкая натура, мощный ум, сильный характер и очень доброе сердце.  Таким я его помню и очень дорожу этой памятью.
  ПООЩРЕНИЯ И НАГРАЖДЕНИЯ Т.Г.ФОМЕНКО за время его работы в Донбассе, в городах Магадане и Луганске
.
   1. 1944.IX.8. Награжден нагрудным значком "Отличник социалистического соревнования черной металлургии" (Народный Комиссариат Черной Металлургии СССР). (г.Сталино).
.
   2. 1945.V.31. Награжден Почетной Грамотой Рутченковского коксохимзавода им.С.М.Кирова за достигнутыне высокие производственные показатели в социалистическом соревновании в дни Великой Отечественной войны против немецко-фашистских захватчиков (г.Сталино).
.
   3. 1947.II.21. Награжден медалью "За доблестный труд в Великой Отечественной Войне 1941-1945 гг." в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР (г.Сталино).
.
   4. 1951.XI.3. Объявлена благодарность по ВНИИ-1 МВД СССР (г.Магадан) за отличные производственные показатели и активное участие в общественной жизни Института.
.
   5. 1951.XI.24. Объявлена благодарность по ВНИИ-1 МВД СССР за активное участие и содействие в проведении смотра организации труда и рационализаторской работе.
.
   6. 1952.IV.26. Занесен на Доску Почета с вручением Почетной Грамоты за перевыполнение плана (ВНИИ-1 МВД СССР).
.
   7. 1952.VI.5. Занесен на Доску Почета ВНИИ-1 МВД СССР с вручением Почетной Грамоты.
.
   8. 1952.XI.5. Награжден Почетной Грамотой Главного Управления (ВНИИ-1 МВД СССР) за достигнутые высокие показатели и активную общественную работу.
.
   9. 1953.IV.22. Награжден значком "Отличник социалистического соревнования золото-платиновой промышленности" за выполнение производственного плана 1952 года (ВНИИ-1 МВД СССР).
.
   10. 1953.VII.20. Занесен на Доску Почета за перевыполнение полугодового плана (ВНИИ-1 МВД СССР).
.
   11. Объявлена благодарность и премирован месячным окладом за хорошо проведенную работу на прииске и оказание непосредственной помощи производству (ВНИИ-1 МВД СССР).
.
   12. 1954.II.23. Занесен на Доску Почета за отличную работу (ВНИИ-1 МВД СССР).
.
   13. 1960.I.23. Награжден значком "Отличника Социалистического соревнования УССР" за долголетнюю работу в угольной промышленности и разработку режимов по применению нового коагулянта (Укрнииуглеобогащение, Постановление Совета Министров УССР).
.
   14. 1961.IV.18. Награжден Знаком "Шахтерская Слава III степени" за разработку водно-шламовой схемы, режима и применения полиакриламида для осветления загрязненных вод и внедрения их на углеобогатительных фабриках (Укрнииуглеобогащение, Постановление СНХ (Совет Народного Хозяйства)).
.
   15. 1962. Награжден Почетной Грамотой (третья премия) Выставки Нвародного Хозяйства Украины (УССР) за разработку водно-шламовой схемы, режима и применения полиакриламида для осветления загрязненных вод.
.
   16. 1963.IV.19. Награжден бронзовой медалью "Выставки достижений народного хозяйства" за успехи в народном хозяйстве СССР (Постановление Главного Комитета ВДНХ).
.
   17. 1963.III.16. Награжден Почетной Грамотой за активное участие в разработке институтом новой техники и технологии для обогащения угля (Укрнииуглеобогащение, Постановление СНХ).
.
   18. 1966. XI.3. Награжден Почетной Грамотой за достигнутые трудовые успехи в выполнении плана научно-исследовательских работ (Укрнииуглеобогащение).
.
   19. 1968.III.27. Награжден Знаком "Отличник Соцсоревнования УССР" (Укрнииуглеобогащение, Приказ Министерства Угольной Промышленности УССР).
.
   20. 1969.VIII.15. Награжден Грамотой Луганского Областного Управления НТО "Горное" за развитие технического прогресса в углеобогащении в связи с Днем Шахтера.
.
   21. 1970.IV.3. Награжден юбилейной медалью "За доблестный труд в ознаменование 100-летия со дня рождения Владимира Ильича Ленина" (от имени Президиума Верховного Совета СССР).
.
   22. 1972. Утвержден участником ВДНХ СССР (Главный Комитет ВДНХ. Свидетельство 44949).
.
   23. 1973.X.30. Награжден бронзовой медалью "Выставки достижений народного хозяйства" за достигнутые успехи в развитии народного хозяйства СССР (Постановление Главного Комитета ВДНХ).
.
   24. 1973.XII.25. Награжден Знаком "Победитель социалистического соревнования 1973 года" (Укрнииуглеобогащение, Приказ Министерства Угольной Промышленности УССР).
.
   25. 1974.IV.29. Помещен на Доску Почета за достигнутые трудовые успехи, в честь 1 Мая (Укрнииуглеобогащение).
.
   26. 1975.VIII.28. Награжден Почетной Грамотой за трудовые успехи в честь Дня Шахтера (Укрнииуглеобогащение).
.
   27. 1975.IV.25. Награжден юбилейной медалью "Тридцать лет Победы в Великой Отечественной Войне 1941-1945 гг." в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР.
.
   28. 1975.XII.30. Награжден Знаком "Ударник 9-й пятилетки" и памятным подарком за успехи в труде (Укрнииуглеобогащение, Приказ Министерства Угольной Промышленности УССР).
.
   29. 1977.VII.30. Награжден медалью "Ветеран Труда" (Укрнииуглеобогащение, от имени Президиума Верховного Совета СССР).
.
   30. Объявлена благодарность в честь 1 Мая за достигнутые успехи и выполнение социалистических обязательств (Укрнииуглеобогащение).
.
   31. 1978.IV.17. Награжден Грамотой Министерства угольной промышленности Украинской ССР за успехи в выполнении принятых социалистических обязательств.
.
   32. 1978.VIII.26. Награжден Грамотой Министерства Угольной Промышленности УССР за достигнутые успехи в выполнении соцобязательств (Укрнииуглеобогащение).
.
   33. 1979.II.6. Награжден Знаком "Победитель соцсоревнования 1979" за выполнение соцобязательств (Укрнииуглеобогащение, от имени Министерства и ЦК профсоюза).
.
   34. 1980.II.4. Награжден Знаком "Победитель социалистического соревнования 1979 года" (от имени Министерства и ЦК профсоюза).
.
   35. 1985.IV.30. Награжден юбилейной медалью "Сорок лет Победы в Великой Отечественной Войне 1941-1945 гг." в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР.
.
ФОМЕНКО Анатолий Тимофеевич, 1945 года рождения, академик Российской Академии Наук, действительный член Российской Академии Естественных Наук, действительный член Международной Академии Наук Высшей Школы, действительный член Академии Технологических Наук Российской Федерации, доктор физико-математических наук, профессор, заведующий кафедрой механико-математического факультета Московского государственного университета. Решил известную проблему Плато в теории спектральных минимальных поверхностей, создал теорию инвариантов и тонкой классификации интегрируемых гамильтоновых динамических систем.  Лауреат Государственной Премии Российской Федерации 1996 года (в области математики).  Автор более 200 научных работ, 30 математических монографий и учебников в области геометрии и топологии, вариационного исчисления, теории минимальных поверхностей, симплектической топологии, гамильтоновой геометрии и механики, компьютерной геометрии. Автор нескольких книг по разработке и применению новых эмпирико-статистических методов к анализу исторических летописей, хронологии древности и средневековья.
.
    ФОМЕНКО Татьяна Николаевна, 1948 года рождения, математик, кандидат физико-математических наук, автор книг и научных статей в области алгебраической топологии и геометрии, теории сложных систем, доцент факультета Вычислительной Математики и Кибернетики Московского государственного университета. В 1991 году вела научные исследования и читала курсы лекций в Университете Британской Колумбии в городе Ванкувер, Канада.

Император Александр I и военный министр граф Аракчеев намеривались не только укрепить и военизировать казацкие поселения на юге России и, таким образом, всегда иметь резерв солдат, но и заставить их более интенсивно сеять хлеб и сдавать его для экспорта. Эти кабальные условия привели к тому, что среди поселенцев вспыхнули восстания, которые жестоко были подавлены. Это была последняя вспышка потомков запорожских вольных казаков.
История нашего рода, рода Фоменко(вых), такова (рис.3, рис.4).


Первый Фоменко, первый, во всяком случае, о котором до меня что-либо дошло, это был мой прапрадед Фоменко. Вероятнее всего, он был крепким человеком, типичным представителем запорожского казачества, так как он был атаманом военного поселения казаков в районе города Чугуева.
Вместе с другими бунтарями, после подавления восстания графом Аракчеевым, был разжалован и передан в крепостные графу Cумарокову-Эльстону, и в 1820-1822 годах приписан к имению Ракитное Курской губернии.
Сколько лет было моему прапрадеду и как его звали, мне неизвестно. Но достоверно известно, что на землях графа Сумарокова-Эльстона было организовано из нескольких десятков казацких дворов (семей) новое поселение, которому дали название Святославка. В числе этих семей была и семья моего прапрадеда Фоменко, явившегося пращуром нашего рода в этом поселении.
Название поселения Святославка образовалось от слов "Святого славия", так как бунтари-переселенцы рассматривали свое новое местонахождение, как результат святого ниспослания, ибо другим таким же бунтарям досталась доля значительно горше, чем им. Они были переселены на средний Урал, считавшийся в те времена далекой, дикой и холодной окраиной России.
Были ли в числе переселенцев святославичей семьи, родственники моего прапрадеда, установить не удалось, но, по-видимому, были, так как фамилия Фоменко среди святославичей не редкое явление. Так же не удалось точно установить, сколько у него было детей. Но совершенно точно известно, что когда состоялось его переселение, то с ним в Святославку прибыл его сын Кузьма 1815 года рождения, которому тогда было всего лишь 5-7 лет.
Вот с этого периода, т.е. о 1820-1822 годов мой прапрадед и прадед Кузьма, будучи еще мальчиком, были крепостными графа Сумарокова-Эльстона. Также установлено, что у прадеда Кузьмы был брат.
У графа Сумарокова-Эльстона не было прямых наследников по мужской линии. Дочь свою он выдал замуж за потомка татарского Мурзы из рода Тугай-Бег-Ордынских, уже достаточно обрусевшего князя Юсупова.
Большинство имений графа, в том числе и Ракитное, куда входило поселение Святославка, перешло к новому владельцу, который в дальнейшем именовался уже как князь Феликс Юсупов, граф Сумароков-Эльстон.
Несмотря на то, что мой прапрадед был лишен атаманского звания и передан в крепостные, за ним все же были сохранены кое-какие привилегии, так как он имел право на вход к графу, и тот его принимал, когда бывал в имении Ракитное, в то время как другие поселенцы вплоть до старосты, не пользовались таким правом.
Когда женился прадед Кузьма, как звали его жену, и сколько у них было всего детей, точно неизвестно, но по мужской линии у них было четыре сына: Михаил, родившийся в 1844 году, Захар – в 1846 году, Демид – год рождения неизвестен и Никифор – в 1854 году.
Прадед Кузьма был очень сильным человеком. За его силу и удаль он часто был жалован графом.
Прабабушка была женщина энергичная казачка, держала дом в руках и была полновластной хозяйкой. Когда она была недовольна своим мужем Кузьмой, то в споре верх всегда был за прабабушкой. Не случайно казаки называли ее бой-бабой. Если Кузьма прожил 73 года и умер в 1888 году, то прабабушка пережила его на много лет.
Старший сын Кузьму Михаил и самый младший – Никифор жили со своими семьями отдельно, а Захар (мой дед) – с родителями.
Демид более двадцати лет служил в кавалерийском императорском полку и по выходе в отставку жил с братом Захаром, так и остался не женатым. О нем много рассказывали интересных историй: как он нес караульную службу при дворе императора Александра II, затем Александре III, каких видел вельмож, кто из них сколько выпивал, как он их потом рассаживал по каретам и т.д. До какого чина он дослужился, осталось неизвестным, но большой срок службы при дворе и близкое общение с придворной знатью указывает на то, что он был не рядовым казаком.
Были ли братья и сестры у Кузьмы – неизвестно, но вероятно были, да, наверное, были и у нашего пращура, так как в Святославке Фоменко (вых) было так много, что их семьи различались только по кличкам. Например, «Мышкины», «Захарцевы», «Петренковы», «Нарвоновы» и т.д.
Сколько их умерло и сколько находится в живых, носящих фамилию Фоменко, этого никто не знает, но наша фамилия встречается и довольно часто не только в Святославке, но далеко за ее пределами, особенно часто на Украине.
Никифор – младший из братьев моего дела, прожил длинную жизнь, равную целому столетию. Он не страдал старческими болезнями, обладал хорошей памятью и здравым умом. Был довольно плотным, прочным и высоким человеком с висячими казацкими усами. В молодости он довольно долго, порядка 10 лет, служил в кавалерии Курского императорского полка. Начал служить при императоре Александре II, а закончил при царствовании Александра III. У Никифора и его жены Улиты были только дочери – Нюня и Тоня, которых он пережил и умер в 1954 году, в столетнем возрасте.
Захар (мой дед) умер в 1918 году. Он был хорошим и крепким хозяином, очень домовит, обладал незаурядным здоровьем, трезвой и рассудительной головой и добрым сердцем. Был покладист и превосходно знал, как надо вести свое хозяйство. То, что он решил научить грамоте своего среднего сына Григория (моего отца), для чего отдал его в школу в другую деревню (в то время в Святославке школы еще не было), говорит о многом, о понимании им значения знаний, даже в те относительно далекие для нас времена.
Захар Кузьмич не пил спиртных напитков и не курил, что среди казаков является редким явлением. Был стройным, худощавым, высоким, с живыми глазами, открытым и умным выражением лица, имел седые волосы, опущенные усы и крупные черты лица. Он носил длинную из белого полотна рубаху с поясом и довольно широкие штаны. Обут был всегда в сапоги с высокими голенищами. Несмотря на свой возраст, обладал истинно молодым пылом, был еще очень крепок и вероятно прожил бы еще много лет, но после зверского убийства белыми офицерами его младшего сына Никиты, он болезненно пережил эту трагедию и сразу сдал здоровьем.
Бабушка Ульяна, жена Захара, была низенькой, на старости лет немного согнувшейся. На вид она выглядела не такой уж старой, но умерла раньше дедушки, в 1914 году.
У них было четыре дочери и три сына. Старшая дочь Анна (1868-1947) была выдана замуж весьма рано за станового, который жил в селе Кошары, верст семь от села Святославки. В то время становой был значительной фигурой и имел определенный вес в жизни стана (района). Были ли у них дети и сколько неизвестно. Известно только, что становой старательно обирал население, но не считал себя вором.
Вторая дочь Ульяна (1872-       ) вышла замуж и все время прожила в Святославке. Жили они с мужем не так богато, но нельзя сказать, что в их доме царила неизбывная нужда. Небольшой, но достаток в семье был. У них было три сына и одна дочь. Два сына погибли во время Отечественной войны.
Две другие дочери Захара Кузьмича – Евдокия 1882 года рождения и Варвара (1889-1946) выпали из поля зрения и ничего особенного о себе не оставили. Дальнейшая их судьба неизвестна. Известно только, что Евдокия была замужем и жила на хуторе Борисполье. У нее было три сына, а Варвара, самая младшая дочь, вышла замуж за Никиту Недосекова, весьма разумного мужика. У них было два сына и дочь.
Старший сын Павел (1874-1957) всю жизнь прожил в Святославке. Его жена Мария, им была взята из рода Недосековых, довольно известных крестьян в деревне. У них было две дочери, одна из которых Ульяна вышла замуж за Алексея Сечного, известно в Святославке пасечника. Вторая дочь, Татьяна, была замужем за писарем сельского Совета. После родов она умерла, оставив дочь Настеньку, которая жила у ее тети Ульяны и умерла в 1930 году.
Старший брат моего отца вел хозяйство довольно удачно. Он хорошо знал земледелие и справлялся с ним успешно.
В молодости он служил сначала в особом полку, который нес караульную службу при дворе императора Николая II, а затем был в армии в гор. Кременчуге в пехотных частях.
На склоне лет Павел (мой дядя) много рассказывал о царской семье, которую знал по службе при дворе. Он любил вспоминать свою службу во всех ее подробностях. Хотя он и не имел образования и был полуграмотным, но от природы был не глуп и о своей службе в армии всегда говорил с крестьянским простодушием и юмором. Излагаемые им факты, которые он наблюдал в течение многих лет, все слушали с большим интересом, так как он преподносил их непосредственно, просто и в тоже время весьма увлекательно. Особенно занимательно он говорил, когда речь заходила об отношениях между царем Николаем II, царицей, их дочерьми.
В Русско-Японскую войну его призвали в армию, но по случаю рождения наследника цесаревича Алексея его год был освобожден от военной службы и он вместо Манчжурии вернулся домой.
После смерти его жены Марии (1939 г.) он женился вторично и работал в колхозе до последних дней своей жизни.

После окончания школы он работал в каком-то ведомстве в Ракитном. Сельским хозяйством не занимался. Женился он в 19 лет, а жене (моей маме, см, поздние ее фотографии на рис.6, рис.7) было 18 лет. В армию он был призван в 1902 году и направлен на учебу в военно-фельдшерскую школу в город Саратов. После окончания школы был определен на службу военным фельдшером в полку, который располагался в Саратове.

Во время учебы в Саратове был убит царский министр Сахаров. Отец видел девушку, которая застрелила министра. Ее вели уже всю избитую и без одного глаза, а мой отец в это время стоял на тротуаре и с большим любопытством наблюдал эту картину. Так как он был одет не по форме, и проявлял интерес к задержанной девушке, его и других зевак тоже заподозрили в соучастии и задержали. Только благодаря тому, что среди патрулей были его однополчане, его отпустили, но предупредили, чтобы без формы не выходил на улицы.
Отец не любил военную форму и частенько в нарушение устава щеголял в штатском.
В 1904 г. он участвовал в Персидском походе, поэтому не был на фронте в Манчжурии. После Персии (ныне Иран) продолжал служить в городе Новороссийске, где их часть готовилась для отправки не то в Абиссинию (ныне Эфиопия), не то на Ближний Восток. Эта экспедиция по какой-то причине не состоялась.
В Новороссийске один знакомый капитан парохода, входившего в экспедиционный корпус, подарил отцу китовый ус длиною около одного метра, который как реликвия всегда висел в доме на видном месте. Потом он куда-то исчез, а жаль, тем более, что на нем была дарственная надпись от этого капитана.
После пяти лет службы в Новороссийске он демобилизовался и был направлен в больницу, в Ракитное. Далее он земством переброшен в Борисовку, а потом заведующим больницей в Стригунах, где и работал до начала первой Мировой войны. В начале войны, в 1914 году он был мобилизован в армию, а семейство переехало жить к его родным, в Святославку.
Служил отец в XII армии, которой командовал генерал Косич. Эта армия сначала действовала на Львовском направлении, а затем была переброшена на Румынский фронт, когда Румыния вступила в войну на стороне союзников. Работал он как в полевых медицинских пунктах, так и в больших армейских госпиталях. В эту войну он был награжден Георгиевским крестом с муаровой лентой и несколькими медалями.
После возвращения из армии длительное время заведовал амбулаторией в селе Кошары, где когда-то в детстве учился в школе. Впоследствии он работал в больницах гор. Сталино (ныне Донецк), затем на одной из шахт и, наконец, в Авдеевке Донецкой области, где и умер в возрасте 74 лет.
У моих родителей было три сына, вернее четыре (самый старший Вася, умер еще младенцем) и две дочери. Обе дочери старше трех сыновей, оставшихся в живых.
Старшая дочь Марта, окончившая Курскую фельдшерско-акушерскую школу, в последствие носившая фамилию мужа Винс, имела двух сыновей, родилась в 1900 году, а умерла в 1967 году. Старший ее сын Альвин погиб во время Отечественной войны.
Вторая дочь, Неонила, впоследствии Галицкая-Сотова, родилась в 1904 году, у которой от первого брака были две дочки, а от второго – сын и дочь.
Старший сын Ваня, родившийся в 1908 году погиб в 1944 году во время Великой Отечественной войны, оставив после себя дочь и двух сыновей.
В 1910 году 4 февраля по новому стилю на свет божий появился я. Родился я в Борисовке Грайвороновского уезда, где и был крещен в Троицком приходе. У нас с женой только один сын Анатолий.
В 1917 году родился самый младший среди нас, мой братик Вася. Он получил высшее образование, занимал многие ответственные посты и умер в 1981 году, оставив две дочки.
В связи с тем, что мой отец часто перебрасывался из одного места работы в другое, Марта, Неонила и Вася родились в Святославке, Ваня в Ракитном, а я в Борисовке.
Никита, младший сын моего деда Захара, родился в 1884 году. В 1904 году работал в Донбассе на шахте «Иван», где его долгое время помнили, как чемпиона по борьбе. После этого он служил в армии, а после революции, был вдохновителем и организатором народных масс по экспроприации Юсуповских имений, за что был схвачен белогвардейцами и зверски казнен на глазах всей сходки селян.
Его жена Вера Яковлевна – очень хорошая женщина, спаслась от белогвардейской расправы бегством из своего дома к своим родственникам, где она и укрылась до прихода Красной армии.
У них был сын Федор 1912 года рождения и три дочки – Анна 1908 года, Мария 1914 года и Елена 1916 года рождения. Федор умер молодым, а Мария и Елена долгое время работали. Одна из них была председателем колхоза, а вторая директором совхоза. Обе заслуженные работники. Одной из них в 50 годах было присвоено звание Героя Социалистического труда.
Видно судьбе было так угодно, что мой род, род Фоменко(вых), развивался главным образом по линии средних братьев, что очень хорошо видно из прилагаемой генеалогической схемы. И почти все мужчины, кроме погибших в войнах и младшего брата Васи, прожили долгую жизнь.
Родословная моей мамы Пелагеи, мало известна. Ее отец Михаил Томаровщенко родился в 1840 году и жил в большом хохляцком старинном селе волостного значения Красная-Яруга,  расположенном в семи километрах от села Святославка.
У Михаила Томаровщенко и его жены было два сына и три дочери, младшая из которых, родившаяся в 1881 году, стала в 1899 году женой моего отца.
Был ли род Томаровщенковых продолжением потомков запорожских казаков или нет, это остается пока неизвестным, но Аким Крысаненко, родившийся в 1870 и умерший в 1941 году, родственник Томаровщенковых, служил 4 года при императоре Александре III в Курском кавалерийском полку. Он был даже жалован серебряным рублем, врученным ему самим императором. Это указывает на его принадлежность к казацкой вольнице, ибо этот полк комплектовался только из казаков.
Если внимательно присмотреться к жизни и деятельности моего рода, то можно заметить, что род Фоменко(вых) был весьма деятельным и пожалуй очень беспокойным, не всегда удобным для государственных властей. В этом легко убедиться, если сослаться на такие факты, как ликвидация Екатериной II Запорожской вольницы, в результате которой мой прапрадед атаман Фоменко оказался военным поселенцем в районе города Чугуева; подавление графом Аракчеевым восстания военных поселенцев, возглавлявшегося моим прапрадедом атаманом Фоменко, его разжалование и передача в крепостные; зверская казнь белогвардейцами предводителя разгрома Юсуповских имений и экспроприации его земель, Никиты Фоменко; конфискация нашего имущества и хозяйства в Сталинскую эпоху и высылка некоторых членов нашей семьи в районы крайнего севера; и наконец, моя опала после Великой Отечественной войны.
.
Из этого можно заключить, что наш род не был безобидным. А известно, что для любого государства, для поддержания в нем желаемого порядка и устойчивости, наиболее подходящими являются не беспокойные, а наоборот безобидные люди.
Безобидные люди всегда смирные, со всем соглашаются, и к тому же инертные. От них никогда не исходят ни идеи, ни действия, ни отрицания, которые могли бы нарушать государственное равновесие.
Что же касается моего рода, то упрекнуть его в бездеятельности никак нельзя.
2.
.
Чтобы более полно представить те истоки и обстановку, в которой проходило мое становление и самоутверждение, остановлюсь на этом периоде подробнее.
Село Святославка, где род Фоменко, наконец, обрел оседлость, расположено на взгорье, перерезанном тремя балками, соединяющимися с большой долиной и маленькой речушкой. Когда-то, когда впервые появились здесь переселенцы, в числе которых был и пращур нашего рода, село занимало небольшую равнину, расположенную между двумя балками, по которым в дожди и паводки бурно стекала вода в речку и пруд. Затем стали строить дома по другую сторону этих балок, вплоть до третьей балки. В результате, поселение выросло в большое село, вытянувшееся вдоль речушки. Дома располагались в два ряда, образуя одну главную улицу. Огороды одних домов полосами небольшой ширины опускались с косогора к речушке и пруду, а огороды других домов, расположенных по другую сторону улицы, равнинные и выходили к пастбищам, к выгону для скота. Долина, по которой протекает речушка, довольно обширная и это позволяло не только устраивать пруды, но часто отдельные ее участки занимали под огородные культуры, которые хорошо прорастают в низинах. Во многих местах по берегам и вообще в низинах росли раскидистые вербы и кое-где камыш.
По другую сторону реки находится возвышенность, на которой расположены пахотные земли. Далее, по течению реки, эту возвышенность разрезает еще одна долина, но более узкая. По одну сторону ее находилось в то время кирпичное производство, состоящее из трех обжиговых печей и нескольких сараев-навесов для просушки кирпича-сырца. Сырец изготовлялся из грунтовой смеси, добывавшейся из карьера, расположенного недалеко от сушильных навесов. Далее, к верховьям, эта долина покрыта лесом и кустарниками.
Садов в селе было очень мало, вся земля занималась огородными культурами. Дома по размеру и удобствам - разные, но подавляющее их число – это небольшие хаты с глиняными полами и соломенными крышами. Домов с деревянными полами и железной кровлей было очень мало. В них жили более зажиточные семьи. Возле каждого дома имелись придворные постройки для скота, птицы, зерна, сбруи и продуктов питания. Все эти постройки располагались возле дома, образуя двор с выходом на улицу и на огород. Для кормов скоту строились особые помещения, назывались «клуня», которые располагались в глубине огорода, в целях безопасности на случай пожара. Впереди домов, на улице, как правило, располагался палисадник.
В нашей семье в отличие от других, выписывались газета и даже журнал «Нива» с приложением. В качестве приложений, помимо книг с художественными произведениями, высылались и репродукции таких картин, как переход Суворова через Альпы, горящая Москва во время наполеоновского нашествия и т.д. Все книги были в превосходных переплетах, а картины были выполнены на плотной бумаге, с матерчатой подкладкой. В таком виде они долго сохранялись.
В наш дом крестьяне обращались не только за медицинской помощью, но часто за советом. Все это отличало нашу семью от остальных крестьянских семей, члены которых, как правило, были неграмотны.
Несмотря на то, что отец жил в селе и имел весьма скромное образование, хотя в дореволюционное время окончить медицинское училище и получить звание фельдшера, было уже немало, но по характеру он представлял собой полную противоположность своим братьям. Он был до некоторой степени одаренным человеком, склонным предаваться размышлениям, изучению книг и стремлению как можно больше познать природу людей и медицину.
Я не знаю, как к религии относился мой дед Захар, вероятно, был верующим, но отец в Бога не верил. Если в детстве он часто взывал к Богу (особенно тогда, когда по его понятиям несправедливо его наказывали, а он частенько делал, что ему хотелось, и не делал того, что ему не нравилось), то позже, будучи более взрослым, его представление о Боге постепенно становились более отчетливыми, и он все реже и реже общался с ним. Особенно резкое отрицание веры в Бога у него произошло после того, как он молился и слезно просил Бога защитить его от частых наказаний. Наказания не прекращались, а Бог не принимал никаких мер.
По мере того, как шло время, мой отец сначала стыдился своего отступничества от Бога, а потом вообще перестал молиться. У отца Бог, как кормилец и заступник людей на земле, уже не пробуждал никаких чувств и радостных раздумий. Он просто утратил для него тот смысл, о котором так тщательно пекутся верующие.
Правда, отец любил Иисуса Христа, но не как святого, а как личность, представляющую плод легенды, возбудившей в свое время прогрессивные мысли. Он любил помечтать не только над явлениями природы, человеческими отношениями, но и над писаниями о святых, о религии и, конечно, о философии, весьма модной науки во все времена. Но к религии он всегда испытывал враждебность и даже получал удовольствие от этой неприязни.
Несмотря на свой преклонный возраст, моя мама сохранила живость и умение слушать собеседника. Хотя она была из крестьянской семьи, но она не была крестьянкой в полном смысле этого слова, так же, как не была и городским жителем. Она была просто славная и добрая женщина. Каждое ее слово выдавало ее, как благородную и незлобливую женщину-мать, свободную от накипи мелочных страстей. Мама была бесхитростная и здравомыслящая женщина, нисколько не относилась к числу тех, кто горячо верил в Бога. Она была человеком просто верующим, но не фанатиком. Она полагала, что человеку вера нужна, хотя бы потому, что у него всегда есть потребность во что-то верить, но не для того, чтобы удовлетворять томление своего сердца и желания людей. Бог в ее глазах был мудрым и добрым творцом всего живого, но не тем, кто обязан отпускать людям грехи. Она считала, человек должен быть всегда честным перед самим собой, всегда быть свободным от пороков, ибо грехопадение любого человека рождается и продолжает жить в повседневном бытии самого человека. В ее понимании человечество можно избавить от всякого зла только воспитанием его нравственности, любви друг к другу. Она ревностно придерживалась этой веры.
Так постепенно уходила в забвение вера в Бога из нашего рода. Вместо сияющего и непоколебимого ореола Бога и веры в него, в нашей семье водворилось здоровое неверие. Во всем, в чем проявлялась христианская вера никто из членов нашей семьи не находил для себя ничего нужного и приятного, кроме неправдоподобных обструкций.
3.
.
Теперь о себе. Родился я без особых приключений, как и все, с плачем. Точного веса никто не знал. Вероятно, не взвешивали меня. Я был плотным и, конечно, орал. Для новорожденного это был хороший признак. Но радоваться долго не пришлось. Спустя десять дней тяжело заболела моя мама, и я перешел на искусственное питание. Мне, по-видимому, было все равно, а старшим сестрам и отцу прибавилось забот. За время продолжительной болезни мамы я вырос, прибавил в весе и меня продолжали кормить по-прежнему, сначала с помощью соски, а затем ложечкой. Так я и остался искусственником.
Трудно установить, как это повлияло на мое здоровье, но я никогда не отличался крепким здоровьем, но никогда и не болел. Я занимал, как бы промежуточное положение между сильными и слабыми здоровьем людьми, то есть относился к наиболее многочисленной категории людей, так как особо сильных и совсем слабых, в общем-то, меньше, чем со средним здоровьем.
Наша семья, в которой я воспитывался, по своему социальному положению того времени также занимала промежуточное положение: ее нельзя было отнести к интеллигентной, но ни в коем случае, и не к крестьянской семье. Я бы сказал – это была здоровая, работоспособная семья, дети которой уже учились. Вот та обстановка, в которой я воспитывался в раннем детстве.
В дошкольном возрасте я уже знал все буквы русского алфавита и умел считать до ста. Когда меня отвели в школу, то я превосходил всех ребят, так как никто из них не знал букв и не умел считать.
Школа размещалась в крестьянской избе, без деревянных полов. Внутри стояло несколько грубых парт, небольшой столик для учителя и доска. Окна в избе были маленькие и только с двух сторон. Класс был небольшим и не светлым.
Детей школьного возраста в селе было очень много. Большинство семей имели по 5-10, а то и по 15 детей, но учились немногие. Бедные крестьянские семьи, как правило, не могли учить своих детей, да и негде было. С раннего возраста их приучали к работам в поле и по хозяйству.
Так вот, когда я пришел, учитель, Порфирий Иванович, спросил меня:
- Как тебя зовут?
- Тимка, - ответил я.
- Не Тимка, а наверное Тимофей!
- Да!
- Ну, тогда садись вон там, на заднюю парту, у окна, - и он указал пальцем, куда мне идти.
Мое имя Тимофей греческого происхождения и означает – богобоязненный, хотя Бога я никогда не боялся. Это имя я получил в честь, правда, не особенно крупного святого, но все же святого, - Тимофея, ученика святого апостола Павла, который по святцам пришелся на день моего рождения, то есть 22 января по старому или 4 февраля по новому стилю.
Учитель, Порфирий Иванович, был худ, высок, с довольно большими усами вразлет. Несмотря на свой зрелый возраст, выглядел стройным и моложавым. Правда, его некогда правильные черты лица уже изменились, появилось лучеобразное расположение морщин у глаз, а цвет немного сжатой кожи был как бы покрыт ржавчиной.
Несмотря на его волевой нос и тяжелый подбородок, мне он показался добрым, и я как-то почувствовал себя несколько смелее. С интересом я разглядывал крестьянских ребят, когда пробирался сквозь тесный ряд кое-как сколоченных парт из некрашеных досок. Ребята тоже рассматривали меня, тем более, что не все знали меня по улице.
Сел я рядом с рыженьким, веснушчатым пареньком. На парте было тесновато, но он подвинулся, и я уселся на самом краю парты у окна. В классе было тихо. Все с интересом и неподдельным любопытством ждали начала первого урока. По команде учителя мы все поднялись и один мальчик, по-видимому, из старшего класса, сидевший на первой парте, прочел наизусть молитву «Отче наш».
Когда все уселись, Порфирий Иванович легким и плавным движением правой руки извлек из деревянного ящика, стоявшего на столе, картонку, на которой была изображена большая и малая печатная буква «А». Без резких движений он поднял руку и протяжно произнес:
- Это ребята, буква А-а-а!
Повторил несколько раз, затем попросил всех вместе повторить название этой буквы. Все ученики, в большинстве несмелыми голосами, вразнобой, протянули:
- А-а-а!
Мне показалось это очень смешным, и я громко на весь класс расхохотался.
Порфирий Иванович резко повернул голову в мою сторону, взял линейку и решительным шагом направился ко мне. На его лице появилось злобное выражение, а в глазах вспыхнула ярость. Все притихли. Я был несколько смущен, не только его решительным видом и угрожающей линейкой, которую он твердо держал в правой руке, но и неожиданным поворотом. Я не видел ничего предосудительного в моем поступке. До меня еще не доходила серьезность создавшегося положения. Не успел я оценить обстановку и понять существо случившегося, как почувствовал резкий наклон своей головы и глухой удар линейкой по спине.
Я не помню, чего у меня было больше, страха перед свирепым видом учителя, боли от удара линейкой или обиды за несправедливое, по моему мнению, понесенное наказание, но я был подавлен и, конечно, плакал.
После этого в классе стало еще тише. На меня никто не обращал внимания. Порфирий Иванович продолжал вести урок, а я, сдерживая слезы, тянул вместе со всеми злополучное для меня «А-а-а».
Так произошло мое крещение на поприще просвещения при царствовании Николая II.
После этого я больше не смеялся на уроках. От одного удара по спине линейкой я стал прилежным учеником.
Правда, наше учение вскоре прервалось вместе с крушением царского режима. К нашему селу Святославка приблизился фронт, Порфирий Иванович бежал и школа закрылась. Несколько раз в нашем селе менялась власть. Сначала «красные» сменили «белых», а потом «белые» - «красных» и, наконец, появились немцы.
В это неустойчивое время я с соседним дедушкой сторожил бахчу. Вдруг на дороге появился автомобиль открытого типа, в то время в тех краях это было весьма редкое явление. Поравнявшись с нашим куренем, где я с дедом сидел, автомобиль остановился. В нем было пять человек. Они вышли и попросили у дедушки арбузов. Я пошел, сорвал два арбуза и принес. Во время еды один из них спросил деда:
- Вы за кого, за «белых» или за «красных»?
- Дед хитро улыбнулся и ответил:
- Куда иголка, туда и нитка! Так и мы, куда вы, туда и мы!
Все дружно рассмеялись.
- Хитер старик! – сквозь смех сказал один из них.
Когда они уехали, дед, обращаясь ко мне, сказал:
- Беляки! Сразу видно, хотя они и одеты в гражданку. Меня не проведешь!
Из дореволюционного периода я помню своего дедушку Захара по отцу, стройного, худощавого, с казацкими усами. Помню и бабушку, хотя она умерла раньше дедушки. Она всегда угощала меня пирожками. В моей памяти они, дедушка и бабушка, сохранились очень добрыми, ласковыми и любимыми.
Бабушку и дедушку по маме я не помню. Мама была привезена отцом из другого села и ее родители с нами не жили.
Помню я и сельского старосту, часто бывавшего в нашем доме, который на бумагах вместо подписи ставил какие-то кресты. Он был среднего роста и крепкого сложения. На вид он не производил впечатления притязательного человека, но под его могучей черепной коробкой таился незаурядный ум, позволявший ему легко преодолевать любые сельские вопросы. Наряду с хохляцким остроумием и живостью, он был наделен изрядной проницательностью и самообладанием, которое не часто подметишь у других.
Хорошо помню и такой случай. Какая-то собачонка на меня неожиданно исподтишка залаяла. Испугавшись и вообразив, что мне грозит опасность, я пустился вовсю бежать, а собака за мной. Говорят, со страху поджилки трясутся и ноги подкашиваются, а мне страх придал сил и прыгучести. Я с ходу, с искаженным от страха лицом, перескочил, точнее перемахнул, через довольно высокий забор. Какое же было мое удивление, когда я обернулся, будучи уже в безопасности, и увидел совсем маленькую собачонку и не лающую по настоящему, по-собачьи, а еле тявкающую, издававшую не грозные собачьи звуки, а какой-то тоненький отрывистый писк. Действительно, у страха глаза велики. Впоследствии я несколько раз пытался перескочить через этот забор, но осилить его не смог.
Из далекого моего прошлого, пожалуй, можно еще отметить разницу, существовавшую в то время между благосостоянием украинских и русских крестьян. Наше село Святославка находилось на стыке границ Украины и России. Кто бывал в этих краях в то время, того, вероятно, поражало резкое различие между людьми русских сел и сел украинских, которые в тех местах были расположены  вперемешку.
Русские мужчины, как правило, белобрысые, с нависшими волосами на лоб, высокие, почти обязательно худые и в лаптях. Ели они плохо, хотя по праздникам пили сивуху, вероятно, от бедности. Жили в избенках, в задней части которых находился и скот. Дворы, если и встречались, то редко. Избы прижаты одна к другой, деревьев и вообще зелени очень мало.
Украинские мужчины – это совсем другое дело. Чаще всего брюнеты с самодовольными лицами. Пожилые, как правило, полные, одеты лучше русских, богаче. Во всех домах есть дворы, со значительными постройками для скота, зерна, кормов, утвари и т.д. Дворы расположены более вольно, кругом чувствуется простор, много зелени.
Крестьяне украинских сел жили более зажиточно, чем русские крестьянские семьи. Их бедность особенно подчеркивалась на фоне дворянско-помещичьей роскоши. Но как бы высшее общество ни утопало в роскоши, царская Россия всегда была «лапотной» и скрыть это было невозможно. Бедность русских крестьян происходила не потому, что они не уважали труд. Труд для русского человека-труженика всегда был священным долгом. Их труд не смущал, но они непосильно эксплуатировались и полностью были лишены как политических прав, так и благ собственного труда.

А.Т.ФОМЕНКО
.
ИСТОРИЯ МУЗЫКАЛЬНОГО КЛУБА "ВЕАФ-ТОПАЗ" МЕХАНИКО-МАТЕМАТИЧЕСКОГО ФАКУЛЬТЕТА МОСКОВСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО УНИВЕРСИТЕТА.
.
В начале 1963 года я, будучи тогда студентом первого курса мех-мата МГУ, организовал и много лет (около двадцати) возглавлял - вплоть до конца 1981 года - музыкальный студенческий Клуб "Веаф-Топаз" на мех.-мат. ф-те МГУ. Он сыграл большую роль в жизни нашего факультета. Довольно часто меня спрашивают о его истории. Именно поэтому, сегодня, в апреле 2009 года, я решил вкратце описать этот сюжет. Начну с краткой "справки", написанной мною давно, еще в 1976 году, для нашей факультетской газеты "За передовой факультет". Затем дополню ее другими сведениями на основе "Летописи Клуба", сохранившейся в моем архиве. Сразу скажу, что сам я не имею музыкального образования, не играю на музыкальных инструментах, но любил музыку и неплохо представлял себе историю многих музыкальных шедевров и их создателей. Вообще, многие профессиональные математики любят музыку и, вероятно, именно поэтому на мех-мате МГУ и сложилась подходящая атмосфера для возникновения и длительного существования музыкального Клуба. Ставшего весьма популярным.
ОГЛАВЛЕНИЕ
.
КРАТКИЕ СВЕДЕНИЯ О МУЗЫКАЛЬНОМ КЛУБЕ "ВЕАФ-ТОПАЗ" (1963-1976)
ВЗГЛЯД НАЗАД - НА КЛУБ "ВЕАФ-ТОПАЗ" - ИЗ 2009 ГОДА
ЛЕТОПИСЬ КЛУБА "ВЕАФ-ТОПАЗ" (1-9-й сезоны, 1963-1972 г.г.)
ЛЕТОПИСЬ КЛУБА "ВЕАФ-ТОПАЗ" ( 10-19-й сезоны, 1972-1981 г.г.)
ЛЕТОПИСЬ КЛУБА "ВЕАФ-ТОПАЗ" ( 1984-1988 г.г.)
А.Т.Фоменко (1976 год).
.
Краткие сведения о музыкальном Клубе ВЕАФ-ТОПАЗ (1963-1976).
Механико-математический факультет МГУ
.
Клуб "Веаф-Топаз" был организован А.Т.Фоменко в 1963 году (сначала, на протяжении пяти лет, Музыкальный Клуб назывался ВЕАФ).
Он был задуман как добровольное общество по распространению музыкальных знаний в студенческой среде.  Организационная форма такова:  прослушивание грамзаписей (или магнитофонных записей) в достаточно большой аудитории, предваряемой небольшой лекцией об истории данного музыкального произведения. Чаще всего с лекциями выступал А.Т.Фоменко.  На протяжении многих лет Клуб являлся (и является сейчас) чисто студенческой и аспирантской организацией.
Главным направлением деятельности Клуб избрал пропаганду произведений музыкальной классики - русской и зарубежной. На протяжении многих лет Клуб "Веаф-Топаз" объединял студентов и аспирантов мех-мата МГУ. Кстати, о названии Клуба. Начиная с 1963 года мне активно помогал студент Витя Ерохов. Подумав, мы решили назвать наш Клуб так: ВЕАФ, то есть по первым буквам наших имен и фамилий: В(итя) Е(рохов) А(натолий) Ф(оменко). Получалось вроде бы благозвучно - ВЕАФ. Под таким названием Клуб работал несколько лет. Затем, когда состав инициативной группы сменился, появилось новое название, а именно, ТОПАЗ. Оно получилось из имен и фамилий участников оргкомитета Клуба того времени.  А именно:  ТО (ТОля Фоменко) + ПА (ПАхомов Валера) + З(Звонкин Саша).  (Подробнее см. ниже).
.
Первые концерты ВЕАФа проводились в студенческом общежитии на Ломоносовском проспекте, во втором корпусе. В то время инициативу
А.Фоменко поддержал студент Петр Шлезингер. В 1964 году заседания Клуба были перенесены в Центральное Здание МГУ, в Гостиную Б-16 (зона Б, 16 этаж), а также в Гостиные Б-4 и Б-14, см. рис.1, рис.2, рис.3, рис.4.
Центральное Здание МГУ

Рис.1.
Вид на МГУ со стороны зоны Б, где жили мехматяне и где устраивались музыкальные вечера Клуба ТОПАЗ. Фотография 2009 года. Центральное Здание МГУ

Рис.2.
Видны Гостиные Б-14, Б-16 и Б-17, где проходили вечера Топаза.
7.
.
В ту пору нашим правительством были учреждены государственные одногодовые стипендии для особо отличившихся студентов. Размер ее был равен 90 рублей в месяц, и выплачивалась она в течение одного года. Надо отметить, это была довольно крупная сумма. Студенческие стипендии в то время в ВУЗах, готовящих инженеров для тяжелой промышленности, равнялась всего лишь 40 рублям, а в остальных ВУЗах и того меньше, всего лишь 25 рублей. Получения такой высокой годовой стипендии был удостоен и я.
И вот, совершенно неожиданно, я из неимущего студента превратился в имущего. Пока оформлялись на меня документы, прошло четыре месяца с момента ее установления, и я сразу получил 360 рублей. Чтобы представить -насколько это много или мало для студента, достаточно привести такой пример. Студенты того времени снимали для жилья комнату на 3-х человек. Каждый платил по 20 рублей в месяц хозяйке за жилье, хозяйскую постель, стирку белья, питание и уборку помещения. Если студенты платили чуть больше, то к столу хозяйка подавала по рюмке вина.
Месячное трехразовое питание в студенческой столовой стоило 12 рублей 75 копеек. Поэтому полученные мною деньги в сумме 360 рублей смущали не только меня, но и всех моих товарищей. Было бы с моей стороны несправедливо не пригласить всю нашу группу студентов в ресторан. Это случилось днем, когда у нас до обеда не было лекций. Разумеется, после ресторана мы все явились на лекцию в довольно приподнятом настроении. Возможно, все сошло бы нам с рук, если бы не один из наших студентов, некто Синицын. Он вышел к доске и начал объяснять свойства различных минералов не нам, студентам, а удивленному профессору Тригони, который читал нам этот курс. Синицын говорил без малейшего лукавства, прямодушно и довольно смело, не пугаясь ответственности. Он упрекнул Тригони в том, что тот цвет отдельных минералов называет его истинным цветом, ну, скажем, бордовым или зеленым, и не прибегает к сравнению их с окраской вещей, жидкостей и, в частности, вин. Синицын заявил, если бы профессор сравнивал, скажем, рубин с цветом выдержанной мадеры, то всем студентам все было бы понятнее и доходчивее.
Профессор Тригони без всякого смущения и замечаний внимательно выслушал Синицына с видом скромного достоинства и, ничего не сказав, с плавающей по лицу иронической улыбкой, вышел из аудитории. Через несколько минут в сопровождении Тригони пожаловал к нам проректор. Тогда эта должность называлась так – заместитель директора по учебной части. Ну, сами понимаете, началось разбирательство и в первую очередь досталось мне, организовавшему выпивку. Причем, дело осложнялось еще тем, что все были крепко выпившими, кроме меня. Это  расценили не в мою пользу. Сразу усмотрели в моем поступке издевательство над советским студенчеством.
Если быть откровенным, то я перетрусил. Ведь ко мне легко было предъявить любые обвинения, если вспомнить прошлое моих родителей. Поэтому в жизни я был до известной меры осмотрительным человеком, так как неосторожный шаг с моей стороны мог вызвать всякого рода сплетни. Насколько мог, я всегда следил за чистотой своей репутации, ибо грязь пристает так легко, что сам не заметишь, как ты уже обпачканный.
Потом все улеглось. Студенты после похмелья стали в мою защиту, и вопрос был исчерпан.
Дальнейшие наши похождения в ресторан совершались без особых приключений. Мы были уже более опытными.
Среди студентов нашего курса были интересные люди. Одни – глубокомысленные, много уделяли внимания учебе, интересовались политикой и стояли в стороне от женщин. Их нельзя было считать молодыми людьми, потерявшими вкус и понимание женских прелестей. Нет. Но у них слишком мало оставалось времени для любовных похождений. Обстановка того времени, своей деловитостью и напряженным стремлением к чему-то новому увлекала молодежь и в какой-то мере отрезвляюще действовала на отношения между женщинами и мужчинами. Но было бы неправильно не отметить любовные увлечения некоторой части студентов и больше того, отдельные студенты успевали отдавать должное не только учебе, но и усиленным ухаживаниям за женщинами. Ведь сердечная склонность, обладающая волшебными свойствами, всегда и во все времена покоряла и продолжает покорять не только слабых в этом отношении женщин, но и более стойких и более сильных мужчин. Студенты того времени не были исключением. У нас в этом отношении отличался студент Вася Топорков. Высокий, стройный, я бы сказал, интересный мужчина во всех отношениях. По натуре он был увлекающимся и властным человеком. Во многих своих действиях проявлял беспечности. Он говорил:
- От длительного воздержания у меня бледнеет лицо, и я теряю свежесть.
Произносилось это немного развязно, как человеком, которого ничего не связывало. При виде женщин в его висках ощущался сильный стук, и он сгорал в лихорадочном нетерпении. Его никогда и ни в чем не останавливали соображения какой-либо щепетильности.
Топорков обладал хорошим голосом-баритоном. Был первым запевалой среди нас. От его плеч, лба и подбородка излучалась большая сила. Осанка у него была внушительная, внешность обворожительная, а на устах всегда играла приятная улыбка.
Он неплохо разбирался в вопросах философии, живо интересовался текущей политикой, хорошо учился, был достаточно умен, уравновешен, и  пользовался необычно широким успехом у женщин. Ухаживал он вроде бы между прочим, но всегда с успехом. Ему это давалось легко. Женщины им очень увлекались, стремились к нему, а он старался удовлетворять их желания.
Если верить тому, что каждый из нас немного по-своему гений, то Топорков превосходил нас всех во всем. Безусловно, он был одаренным и интересным человеком.
Помню, когда мы были на производственной практике, на это предприятие приехал уже пожилой писатель, не то Асеев, не то кто-то другой с близкой по звучанию фамилией, для изучения быта рабочих и собирания материалов для очередной повести. С ним приехала молоденькая, весьма смазливая и шаловливая, жена. По крайней мере, так она была нам представлена.
Посовещавшись, мы решили ухаживание за ней поручить Топоркову. И вот прошло буквально два дня, как наш Вася добился успеха и эта, как потом выяснилось, пустышка, объявила своему писателю о своем отъезде с Топорковым.
Писатель очень волновался, нервничал. От его глаз веяло трагической суровостью. Он похудел. Лицо его как бы истаяло. Он перестал заниматься любимым делом, но жизнь есть жизнь. Это тоже неплохая тема для написания романа.
Через несколько месяцев, когда Топорков объявил ей о своем решении расстаться с ней, она раскисла и пыталась растопить его сердце. Но, натолкнувшись на непреклонность Топоркова, удалилась с видом, потерявшей веру в свои чары. К этому времени у Топоркова был уже другой объект для увлечения. У него часто бывало так, что волочась за одной женщиной, по пути встречал других, и так как они часто оказывались не хуже, а иногда даже лучше той, за которой он ухаживал, то он покидал свою добычу и волочился за другой. Он как бы, одной рукой загребал к себе и впитывал, а другой щедро дарил удовольствие другим, не считаясь с последствиями. В минуты, когда он переходил от одной женщине к другой, на его лице сияло чувство удовлетворения, выражавшее надменный вид собственного достоинства.
Были в жизни Топоркова и более серьезные случаи. Однажды в театре мы слушали оперетту Кальмана «Сильва». При появлении на сцене хорошо сложенной артистки, с величественной фигурой, «грандамской», Топорков вскочил с места, - а надо заметить, он был достаточно навеселе, - и со словами:
- Сильва ты меня полюбишь! – бросился на сцену. Он с такой страстью смотрел ей в глаза, словно хотел передать ей свои желания, чувства, загипнотизировать ее.
В зале поднялся невероятный хохот. Смеялась и артистка. Топоркова в сопровождении милиционера выставили из зала. В то время еще не было закона о 14-суточном отбывании наказания за хулиганство, не было и вытрезвителя. Тогда до этого еще не дошли.
Топорков был способен не только на это. Его отец овдовел. Будучи уже весьма в преклонном возрасте он женился на довольно молодой вдовушке, у которой была дочь от первого брака. Во время каникул появился у них наш Топорков. Отец был рад приезду сына, а мачеха тем более. Топорков ей понравился, и она своим поведением дала ему понять об этом. Этого было достаточно, и он воспользовался этим случаем.
От природы Топорков был обольстительным, властным и никакими женщинами не брезговал. Его часто мучила жажда наслаждения, и он начинал искать источник ее удовлетворения.
Мачеха, несдержанная в поисках мужской ласки, в эти дни зажила с ним в свое удовольствие. Но вот, однажды, потеряв осторожность, ее связь стала известна мужу. Получился неприятный разговор между отцом и сыном. Топоркову после этого пришлось уехать, прервать приятную связь и свой отпуск.
Через год умер его отец. Топорков поехал на похороны, и мачеха могла свободно располагать им.
В последующие приезды к мачехе, Топорков обратил свое алчное внимание на хорошенькую, вполне созревшую ее дочь. Он постарался показать себя ей с самой лучшей стороны. Голос его был нежным и в то же время властным. Горячее объяснение в любви заставило ее засветиться счастьем и выглядеть необычайно ласковой к нему. Их сближение не заставило долго ждать. Опытный Топорков не упустил и этого случая.
Отношение его к мачехе несколько изменилось. Она почувствовала его холодность, начала подозревать. Подозрение пало на ее дочь. Удовлетворенная веселость мачехи сразу сменилась унынием. Она стала мрачной и злой. Желание ее души уже не были так утолены как прежде, и неясность будущего вызвала у нее отчаяние. Настроив себя в таком тоне, она как-то подкараулила свою дочь, когда та находилась в объятиях Топоркова. Поднялся невероятный скандал, и Топорков с треском был выставлен из дома.
Появился он в институте раньше намеченного срока. На мой вопрос:
- Что случилось?
(а со мной он всегда был откровенен) небрежно ответил:
- Особенно ничего. Получилась небольшая неприятность. Я еле унес ноги. Когда мою связь с мачехой обнаружил отец, то это было неприятно. Я чувствовал себя униженным и даже подлецом, но все происходило без всяких эксцессов с его стороны, а вот, когда мачеха оказалась в таком положении, то здесь произошло невероятное. Она обозлилась на меня вдвойне. Во-первых, за измену ей, а во-вторых,  из-за дочери. И особенно ее взбесило поведение дочери, которая в момент этой бурной сцены защищала меня, и клялась матери в своей любви ко мне. В общем, - заключил он, - я бросил все, выскочил из дома и уехал.
Позже мачеха писала Топоркову письма, извинялась за свое резкое поведение и умоляла его приезжать к ней, тем более, что дочь уже была замужем. Мать постаралась сделать это как можно побыстрее. Но Топорков всегда верен себе. Раз уж нарушилось, то возврат исключается. Таков его стиль поведения. Тем более что у него к этому времени были другие объекты, другие увлечения. Такова уж у него натура.
Он любил, если поесть, так вволю, если выпить, то на славу, если веселиться, так вовсю, если ухаживать, то с успехом. И все это ему удавалось.
Он любил часто повторять, что соблазнить совсем молодую неопытную девушку, которая еще не видела ничего и ничего не знает, является беззащитной, это еще не победа. Первые же знаки внимания опьяняют ее, а любопытство завлекает, может быть еще быстрее любви. Для нее все это ново и потому неотвратимо. Это характерно для неопытной молодости. Тут может преуспеть кто угодно. Совсем иное дело, когда встречаешься с опытной женщиной. Здесь надо пылко ее желать и с невероятным неистовством преодолевать все препятствия, которые она обычно, часто искусственно, создает на пути мужчины.
Но мужчин Топорков считал счастливыми, так как женщины, несмотря на создаваемые препятствия, очень слабо их защищают, и мужчины в силу этого сравнительно легко добиваются успеха. По его мнению, многие женщины свое желание отдаться мужчине, изображают так, будто они уступили силе. Это позволяет им прикидываться вроде бы жертвами насилия, даже тогда, когда они добровольно соглашались на это. Благодаря такой небольшой хитрости, они блаженствуют от славы мнимого их сопротивления и от радости удовлетворения, полученного от своего поражения.
Будучи уже инженером, во время Отечественной войны Топорков работал на Урале в Свердловске, в одном из эвакуированных туда научно-исследовательских институтов. Вопреки официальному распоряжению о сдаче всех радиоприемников, Топорков свой приемник не сдал, и все время украдкой слушал радиопередачи.
И вот, однажды, в который уже раз, он решил расстаться с очередной девушкой, посещавшей его холостяцкую квартиру. И так как это происходило вопреки ее воле и желанию, то она в отместку заявила в милицию о незаконном хранении радиоприемника. Топорков был немедленно арестован и осужден на шесть месяцев тюремного заключения.
Позже, когда по ходатайству института его досрочно освободили, он не раз рассказывал мне о своих тюремных злоключениях. Когда его привели в камеру, то вся площадь пола была занята сидящими людьми, и только один угол был свободен, в котором вольготно лежали, растянувшись в довольно небрежных позах двое парней с неказистыми лицами. Как только дверь камеры за ним захлопнулась, лихое настроение сразу покинуло Топоркова и им овладело уныние. Печальные лица, с нескрываемым любопытством смотрели на него снизу, что еще больше покоробило его. Он не ожидал, что ему придется в таких условиях разделять с ними, с этими ему неизвестными людьми, свою участь. Как он ни старался заглушить в себе неприятное чувство, ничего не получилось. Оставалось только конфузливо кашлянуть, осторожно, но любопытным взглядом, оглядеть всех сокамерников и затем смело пройти в свободный угол и сесть.
Все насторожились и внимательно наблюдали за новичком, тем более, что он, вопреки установленным камерным правилам, довольно смело, твердой походкой прошел среди сидящих и, не обращая никакого внимания на хозяев свободного угла, называемого «царской ложей», положил там свой узел и сел.
Дело в том, что в общих камерах, где содержались осужденные за различные, относительно мелкие политические преступления, находились и уголовники. Так вот, среди уголовников в каждой камере есть свои «вожаки», находящиеся на привилегированном положении и располагающиеся в так называемых «царских ложах». Они довольно свободно себя чувствуют, устанавливают порядок в камере и, самое главное, все передачи, поступающие осужденным, они строго контролируют и часть продуктов конфискуют в свою пользу.
В такой ложе и расположился Топорков, совершенно не подозревая о ее назначении. Все камерники, да и хозяева ложи, по его слишком смелому поступку, решили, что это, по-видимому, крупный уголовник. Тем более, вид у Топоркова был внушительный, вполне подходил под здоровяка уголовника. Один из лежавших в ложе сел рядом с Топорковым, внимательно посмотрел на сидящих в камере, затем повернул свое испитое лицо, которое оживлялось только мерцающими еще глазами, и попросил у Топоркова закурить. Топорков, небрежно, не глядя на него, - можно было подумать, что это свой человек, - подал ему свой кисет. Тот взял кисет и молча свернул цигарку. Затем последовал к Топоркову вопрос:
- Откуда?
- Из Харьковской Москалевки, - неохотно ответил Топорков.
До эвакуации он действительно работал в Харькове, а жил на Москалевке. Слово Москалевка сделала свое дело. Раньше харьковская Москалевка славилась больше других районов города жульничеством и уголовщиной. Спрашивавший это понял в обычном для него смысле, и этого было достаточно, чтобы признать в Топоркове своего собрата и оставить его в «царской ложе».
Топорков только через несколько дней узнал смысл «царской ложи» и о своем крещении в вожаки.
Неизвестно, чем бы эта история закончилась для Топоркова, если бы его не освободили по ходатайству дирекции института, где он работал заведующим одной из лабораторий.
Если бы все то, что случалось с Топорковым в его любовных похождениях занести на бумагу, то можно смело утверждать, что получились бы самые полные как теоретические основы, так и практические приемы ухаживания, любви и волокитства, какие когда-либо были выпущены издательствами всего мира. Пожалуй, они могли бы уступать лишь знаменитым мемуарам Казановы.
Но следует отметить, когда человек в чем-то прославился, то ему часто приписывают и то, чего он не делал. Из греческой мифологии известно, что существует несколько Юпитеров: Юпитер Критский, Юпитер Олимпийский и множество других. Почти нет ни одного сколько-нибудь значительного греческого города, который бы не обладал собственным Юпитером. Постепенно из всех этих Юпитеров сделали одного, приписав ему все происшествия, случившиеся с каждым из его тезок в отдельности. Собственно, этим и объясняется огромное количество любовных приключений, которые приписывали этому богу.
Не исключено, что такое слияние произошло, по-видимому, с Топорковым, личностью столь же знаменитой в свое время. Он, безусловно, в любовных делах был знаменит, но стал еще больше знаменит, когда все, что творилось в любовных делах, молва приписывала ему.
Но других таких студентов в нашем институте, насколько мне известно, не было. Топорков был исключением и довольно редким. Студенческая масса состояла из неудачников, флегматиков, прагматиков и работяг, т.е. деление такое же, как и в нынешние времена. Меняется только соотношение между отдельными категориями.
Как известно, неудачник – это тот, кто попал не в тот институт, не по влечению, а скорее по желанию учиться, не важно где, лишь бы быть студентом. Его способности и склонности в этом институте раскрыться полностью не могут, но все же он учится и хотя плохим инженером, но будет.
Флегматик плывет по течению. Сдал экзамен – хорошо, а не сдал – ладно, позже сдам. Если отчислят – уйду в другой институт, благо их много. Он далеко не заглядывает. Зачем? Что ему больше всех надо?
Прагматик – это совсем другое дело. Часто он не лишен способностей. Энергичен, напорист, даже авторитетен. Старается выкроить для себя максимум услуг и досуга. На учебу тратит энергии столько, сколько необходимо, чтобы его не исключили. Любит повеселиться.
Работяга, как правило, всем внушает симпатию и доверие. Живется ему не так уж легко, но он вырабатывает в себе железное упорство. Многие из них блещут успехами и добиваются впоследствии многого, но не всем это удается. Неудачи некоторых объясняются либо перерывом между средней школой и ВУЗом, либо медленной адаптацией к новому жизненному укладу - неумением распределить время, недостаточная натренированность и т.д. Наконец, недостаток общего культурного багажа или природных способностей, особенно к абстрактному мышлению. Это относится главным образом к выходцам из крестьян, реже к выходцам из рабочих и особенно -великовозрастным, у которых произошел перерыв между школой и ВУЗом. Им труднее в таком возрасте перестраивать свой уклад жизни, выработавшийся за эти годы и усваивать большое количество ранее не свойственной им информации. Но даже эти студенты достигают все же многого.
Здесь уместно привести известное изречение – достигший славы одним трудом достоин внимания, а достигший славы талантом и трудом – достоин удивления.
Усиленный труд, как известно, не только дает знания, но и облагораживает человека. Студентов, которые любили труд, у нас было много. Неслучайно, все мои сокурсники, будучи инженерами, считались неплохими специалистами, многие из них защитили даже диссертации.
В целом студенческая семья в те годы была здоровой и творческой. В двадцатых и даже в тридцатых годах нам не было представлено того многого, что превращает молодежь в «потерянное поколение». Я имею в виду спиртные напитки, автомобили, девушки, танцы и прочий материальный инвентарь. То есть, не было той обстановки, в которой молодое поколение могло выражать свое беспорядочное и еще незрелое веселье, недовольство и разочарование жизнью. Отсутствие этих атрибутов заменялось более здоровыми деловыми увлечениями. Обстановка того времени способствовала отрешению от праздного удовольствия, но она вдохновляла и направляла молодежь получать высшую радость в труде и учебе.
Чтобы у вас не сложилось ложного представления о студентах тех времен, скажу, что они тоже пили вино и неплохо пили. Но это не носило характера увлечения и не подавляло у них главного направления в жизни. Одно дело - выпить для развлечения, и другое дело, когда выпивка становится составной частью вашей жизни, когда она в вашем быту получает права гражданства и ставит в свое подчинение более благородные цели.
Да и зачем молодым людям вообще прибегать к таким стимуляторам, как алкоголь, если они в нем по существу не нуждаются.
В молодые годы достаточно и без того живости, интересных мыслей, шуток, острот, розыгрышей и веселья. Поведение тех, кто прибегает к искусственному поднятию настроения, объясняется недостатком их внутреннего богатства, эрудиции и выдумки. Интеллектуальная бедность этих людей алкоголем не только усугубляется, но и  превращает молодежь в ненужное обществу поколение.
Не следует забывать, что алкоголь служит стимулятором не только хорошего настроения, но в большей степени – хулиганства. А хулиганство – это прямой результат выпивок, распущенности человека, его низкой культуры, ограниченных духовных потребностей. Хулигану присущ цинизм, атрофия интеллекта. Он настойчиво ищет острых раздражителей. Не будучи способен отвечать требованиям окружающего его общества, он становится на путь резкого отрицания.
Среди нас был студент и другого склада, чем Топорков, некто Евсеев. Его отец - профессор, крупный специалист, инженер дореволюционной высшей школы. Евсеев среди остальных студентов считался самым интеллигентным. Он никогда не подчеркивал своего происхождения, держал себя ровно со всеми и был хорошим, вполне современным товарищем. Не стремился выделяться среди других, но был если не в полном смысле «работягой», то, во всяком случае, приближался к этой категории.
Если Топорков вел жизнь весьма насыщенную выпивками и близостью к женщинам, то Евсеев был диаметрально противоположен. Он не боялся женщин, но никогда с ними не сближался, и это делало его в глазах других очень скромным и застенчивым молодым человеком. На вид был статен, хотя и не так атлетичен, как Топорков. Его выразительные черты лица придавали ему горделивость. Наружность и одежда говорили о его заботе своей внешностью. Рассказы других вызывали в нем всегда противоречивые чувства: иногда его лицо оживлялось, и в глазах вспыхивал восторг, но часто его брови хмурились, а уголки рта разочарованно опускались.
Едва он достиг дней своего расцвета, как у него проявился ясный ум, дарование и тонкий вкус. Он рассуждал куда разумнее, чем некоторые мужи, убеленные сединой. Он сдержан, но ему была чужда недоверчивость. Кроток, но не слабодушен. Делал другим добро, любил своих друзей и не создавал себе врагов. Его остроумие никогда не сопровождалось злословием. Он никогда не говорил и не делал ничего дурного, хотя ему это было бы очень легко. Короче говоря, его душа всегда была такой чистой, как и его внешность. Все это побуждало товарищей думать, что ему скорее, чем кому бы то ни было, можно доверять. И это действительно было так. Он постиг науки в той мере, в какой вообще их в то время знали другие.
Но в жизни бывает много неожиданностей. Так случилось и с Евсеевым. По окончании института он работал вместе с одной замужней дамой, на год раньше его закончившей тот же институт. Мира - так ее звали - хорошо знала Евсеева еще по институту, но между ними ничего ранее не было, да и не могло быть при таком поведении с его стороны. Однако, совместная работа с ней в Новосибирском филиале угольного научно-исследовательского института способствовала их сближению и, наконец, Евсеев влюбился в Миру настолько, что вся его дальнейшая жизнь была подчинена только этой цели.
Первая любовь, как отмечают мыслители, всегда благороднее последующих. Дело в том, что человек, впервые пораженный неизведанным чувством, более полно наслаждается им, чем тогда, когда оно ему приходит вторично. Конечно, это не во всех случаях верно, но все же такое мнение существует и не без основания.
Евсеев был подвергнут этому испытанию впервые. Так как он в себе сочетал большую чувствительность и неизменную кротость, то его подвластность оказалась сильнее его решимости. Мира отвечала ему взаимностью, но более сдержанно, что вызывало у него огорчение и еще больше влекло к ней. Требование Евсеева - развестись с мужем и жить с ним официально, Мира воспринимала без особого энтузиазма и не могла ему ответить четко на поставленный вопрос. Дело дошло до крайности. Мира ему ничего не обещала в будущем, но и не отпускала от себя. Она хотела быть женой своего мужа, а Евсеев должен был играть роль любовника и не больше. Ее желание заключалось не в ограничении своего влечения к мужчинам, а в том, чтобы всегда быть любимой и не одним мужчиной.
Что же представляла Мира собой в то время? У нее относительно правильные черты лица, но без всякой выразительности и холодный взгляд. Она довольно хорошо сложена, но в фигуре не было изящества. Неплохо одевалась, но скорее кричаще, чем строго.
Конечно, большой чести она Евсееву не делала, но появляться с ней в хорошем обществе вполне можно было. Когда смотришь на нее, то создавалось впечатление, что она даже в самый момент наслаждения полностью не раскрывается и не дает мужчине вкусить всю полноту удовольствия.
Если говорить о любви, то в этой женщине не было и признаков вожделения. Алчность к деньгам притупила в ней чувствительность и уничтожила признаки женственности. У нее скорее мужские, чем женские ухватки и навыки. Когда сулила ей выгода, она сама старалась брать мужчин, чем отдаваться им. Ей не были ведомы такие радости любви, как полное самозабвение. Ведь это возможно только при чистой любви, а не в посредственном отношении к мужчине.
Евсеев со своей сильной, глубокой и первой в его жизни любовью был настолько подавлен намерением Миры, что в одно утро его не стало: нашли его мертвым от выпитого сильного раствора сулимы.
Конечно, случай в то время редкий, да и не оправданный, но это случилось. Оправдать его поступок трудно. Он не мог победить себя, и был повержен своею любовью. Он никогда не испытывал трудностей и превратностей жизни и первая неприятность повергла его в отчаяние. Из отчаяния вырос гнев,  перешел в ярость, а ярость превратилась в жгучую ненависть. Вероятно, она и привела Евсеева к роковому концу.
Нельзя оправдать и Миру. Ей нельзя было так грубо и даже пошло обращаться с чистотой той любви, которую доверил ей Евсеев. Это надо было оценить по достоинству, глубже, как-то бережно ее сохранить или разумно потушить. Ни того, ни другого Мира не сделала. Она избрала третий менее добродетельный и благородный путь, как в отношении своей семьи, так и в отношении Евсеева. Играть на чувствах такого человека, каким был Евсеев, нельзя. Со своей чистой любовью он в любовники не годился.
После смерти Евсеева мы, его товарищи, беседовали с Мирой. Она рыдала, считала себя виновной в случившемся, но все это было уже запоздалой исповедью. Да и была ли она искренней?
Я и мой самый близкий друг – Женя Дугин, особенно переживали эту несправедливую потерю. Нас это огорчало еще и потому, что Мира не так сильно переживала, как это она пыталась нам демонстрировать. Она хорошо умела управлять выражением своего лица и глаз, как это часто и искусно делают профессиональные игроки и соблазнители женщин. Лицо у нее было покрыто страдальческой маской, придавая ему притворное выражение. Но хорошо известно, что тот, кто умеет управлять своим лицом, на что затрачивается все внимание и усилия, всегда забывает о людях, которые могут наблюдать за поведением его рук. Руки, часто выдают то, что желают скрыть их обладатель.
Привычки и повадки рук куда сложнее скрыть, чем выражение лица. По мнению многих мыслителей, руки являются говорящим органом человека. По скручиванию рук можно узнать корыстолюбца, но небрежному жесту – расточителя, расчетливого человека – по спокойным движениям кисти, отчаявшегося - по дрожащим пальцам, стискиванию рук и т.д.
В руках Миры отчаяние отсутствовало. Они были слишком спокойны и расчетливы, чтобы убедить нас в ее горе. Конечно, ей было неприятно, но ее тонкая игра у нас вызывала только отвращение. Убедившись в неискренности Миры, мы оставили ее в покое. В конце концов, все улеглось и забылось.
После этого у Миры было еще много любовников, но все ее связи заканчивались благоприятным исходом. В отличие от Евсеева, ее любовники были случайными людьми, получали мимолетное удовольствие и ни на какие серьезные чувства не претендовали.
Хорошим товарищем, я бы сказал, оригинальным человеком среди нас, студентов, был некто Митрофанов. У него белокурые волосы, кроткие выразительные черты лица. Наружность обыкновенная. В манерах чувствуется учтивость, а не слащавая услужливость. Держался он со всеми одинаково. Особых знакомств не искал, но от них и не бежал. По природе не пылкий, но и не бесчувственный. У него добрые и вдумчивые глаза. Оригинален в образе жизни, живой и даже несколько страстный в образе мыслей. В глазах одних он «бабник», в других - «хороший инженер», в третьих – «водкоглот». И все это верно. Все это у него можно найти.
Тон его беседы плавен и естественен. В речи нет ни тяжеловесности, ни фривольности. Он отличался в известной мере ученостью, но не педантичен, весел, но не шутлив, а если и шутлив, то не двусмысленен. В нем сочеталось остроумие с серьезностью, глубокомыслие с порядочностью.
Митрофанов любил поддразнивать друзей, но не грубо. Он это делал так, чтобы не разъединять, а наоборот, сближать себя с друзьями. Ну, конечно, любил «согнуть локоток», то есть опрокинуть рюмку водки и не одну. А там, где выпивки, там, разумеется, и девушки. Любил он пофилософствовать, хотя в этих науках он смыслил ровно столько, сколько смыслили в них многие, то есть очень мало.
Будучи студентом, Митрофанов особенно ничем не выделялся среди нас. Пожалуй, можно отметить только его хорошие показатели в учебе и превосходное отношение к другим товарищам. Хотя он и пил, но не так уж много, ухаживал за девушками, но, как правило, безрезультатно. На фоне Топоркова это был несозревший совсем еще «зеленый юнец».
Но вот мы кончили институт. Митрофанов женился и хорошо жил с женой. У них родилась дочь. И вдруг жена тяжело заболела и вскоре умерла. Митрофанов оказался на редкость достойным отцом. Он воспитал дочь, дал ей образование, но сам длительное время не женился. Говорил:  нахожусь в самом выгодном положении, так как имею семью и в то же время холост. Это позволяло ему свободно придаваться наслаждениям с другими женщинами. Он так и поступал, и чем дальше, тем больше и больше увлекался этим делом. Постепенно он начал, если не копировать, то, во всяком случае, походить в какой-то мере на Топоркова. Более того, у них на этой почве возникла более тесная дружба, чем она была ранее, в институте.
После смерти жены, он говорил: если я и женюсь, то не в силу сердечной склонности, а скорее во имя долга. Нельзя забывать, ведь жизнь есть дар природы, который мы получаем с обязательством передать его другим. Всякий, имеющий отца, впоследствии в свою очередь сам должен стать отцом. Таков закон природы.
В конце концов, вдоволь насладившись женскими прелестями и хаосом жизни, он, в довольно почтительном возрасте, вторично женился, но полностью отказаться от водки уже не мог. Правда он не был алкоголиком, но не был и трезвенником, был просто пьющим.
А в общем, Митрофанов был грамотным инженером, порядочным и весьма полезным человеком для общества.
Впоследствии он и Топорков успешно защитили кандидатские диссертации.
Но это все о других, а как я сам вел себя? Чем я отличался в студенческой среде? По-видимому, ничем. Вел я себя ни хорошо, но и неплохо, обычно, не броско. Лучше, более ярко, вести себя я не умел. У меня были друзья, с которыми я умел дружить. На них я никогда не жаловался и никогда их ни в чем не обвинял. Правда, иногда было обидно, когда твой друг что-то знает важное для тебя и скрывает. Это обидно, а такие случаи были, но я никого не упрекал, хотя казалось бы, имел на это право.
Как видите, я был уж слишком незаметен. Пожалуй, можно только отметить, что я неплохо занимался, но таких студентов было немало и это не считалось особой доблестью. В остальном, я не пил, не курил, и, как ни странно, даже не ухаживал за девушками.
Внешность моя никогда не была броской и привлекательной. Голос, - о нем даже и говорить нечего, - плохой, а если вспомнить, что я лишен не так слуха, как музыкальной памяти, то можете себе представить эту бездарность в полном его блеске.
Судьба дарует человеку высшее счастье, но она покорствует сильным и властным натурам. Я же - не Цезарь, не Александр Македонский, не Наполеон, даже не Топорков. Я хорошо знал, что судьба не бывает слишком милостивой и редко дарует смертному более одного деяния. Мне же она ничего не подарила, кроме того, что по ее прихоти я появился на свет божий. Спасибо ей и за это. Могло же так случиться, что меня вообще не было бы.
Не надеясь на благосклонность судьбы к такой посредственности, каким я оказался, я сам, засучив рукава, добывал себе счастье трудом. Оно у меня не так роскошно, но довольно увесисто и я доволен достигнутым.
8.
В студенческие годы многие из нас живо интересовались политикой и на этой почве часто возникали споры, дискуссии, мирные беседы.
Помню, особенно активное участие в них принимал Топорков. Прочитав Цвейга, он возмутился тем, что Цвейг автором первого Коммунистического Манифеста считает Жозефа Фуше. С его мнением я соглашался только частично, считая Цвейга в какой-то мере правым. В споре я придерживался более умеренных взглядов, чем Топорков и не только в этом споре, а вообще.
Для уяснения сущности этого спора необходимо, прежде всего, установить, кем же был Жозеф Фуше?
Жозеф Фуше – один из могущественных людей своего времени, о котором всегда писали с желчью. Только один Бальзак с высоты собственного величия мог оценить эту своеобразную фигуру. Он называет его гением, самым умным человеком, которого он знал во времена Наполеона.
Фуше в 1790 году был монастырским учителем, а в 1792 году уже выступал против духовенства и реквизировал церковное имущество. В 1793 году был коммунистом, а пять лет спустя стал миллионером и через десять лет – герцогом.
Он настолько был хладнокровен и владел собой, что гнев, оскорбления, угрозы Робеспьера и Наполеона – разбивались об его каменное спокойствие, как волны об скалы. Он давал возможность истощиться противнику, обнаруживал его слабые стороны, а затем спокойно и легко брал над ним верх и наносил беспощадный удар.
Всю жизнь он оставался в тени. Из глубины своего кабинета плетет интриги и наносит неожиданные удары, оставаясь незамеченным. В минуты неудач Жозеф Фуше предавал Робеспьера, Наполеона и многих других. Он обладал безграничным бесстыдством.
Таков Жозеф Фуше. И все это правда. Но правда и то, что как организатор он был равен своим противником, а по умению вести интриги и дерзкие речи – превосходил всех.
И вот, именно этот человек, Жозеф Фуше, да Фуше, а не кто другой, сочинил первый коммунистический манифест в период французской революции. Этот документ более чем на сто лет опередил запросы времени, являлся одним из удивительных документов революции. Он достоин того, чтобы и в наше время извлечь его из длительного забвения и предать гласности.
Конечно, его ценность несколько умаляется вследствие отказа Фуше от него и отчаянного опровержения того, что он сам требовал. Но все же Фуше – это одно, а документ, им написанный в свое время, - другое.
Никто - ни Марат, ни Шомет не сформулировали самые смелые требования французской революции. Это сделал все-таки Жозеф Фуше. Первым коммунистическим манифестом нового времени был, по существу, не знаменитый манифест Карла Маркса и не «Вестник Гессена» Георга Бюхнера, а Жозефа Фуше.
Все мои доводы для Топоркова казались не убедительными. Он считал, что изменчивое поведение Фуше лишает нас права пользоваться его работами, даже не противоречащими нашей политике.
Споров было много как о прошлом и настоящем, так и будущем нашего общества. Велись дискуссии о текущей политике, техническим проблемам, о делах житейских, о человеческой морали, жизни вообще и о своей собственной.
Если бы собрать наши высказывания и издать их, можно было бы получить хорошее пособие для изучения студенческих взглядов и запросов того времени.
Несмотря на частые споры, доходившие до резкостей, нашей дружбе между собой не могли помешать ни наши разногласия в образе мыслей, ни расхождения в поступках, разделявших нас.
Хочется вспомнить и такой факт. Как я уже говорил, моя учеба в институте совпала с периодом раскулачивания, проведенного по распоряжению Сталина. Непродуманность и поспешность, с которой это было осуществлено, как известно, вызвали голод среди населения.
Не избежали этой участи и мы, студенты. Если в 1929 году и даже в начале 1930 года в студенческой столовой нас кормили превосходно, то в период голода мы питались, главным образом, перловой кашей, без жира, той самой кашей, которую один из наших студентов, по национальности венгр, всегда говорил:
- Идем кушать шрапнел.
Но были у нас дни, когда мы лакомились конским холодцом. В то время было еще много лошадей и раз в неделю, а то и два, в специальном ларьке для населения продавали конский холодец. Чтобы его добыть, мы собирались группой, этак человек в десять, снимали большие плафоны, висевшие в студенческом общежитии, приделывали к ним ручки из проволоки, и Топорков, как наиболее высокий и здоровый среди нас, поднимал их над головой, а мы, остальные, расталкивали силой толпу и втискивали Топоркова к прилавку. Он наполнял плафоны этим деликатесом, расплачивался, поднимал драгоценный груз над головой и с нашей помощью выбирался на свободу. Ну, представляете, что там было. Что можно вам сказать по этому поводу. Сейчас даже трудно вспоминать, что творилось, когда мы полуголодных и голодных людей отталкивали и добывали себе этот злосчастный холодец. Крики, возмущение, несусветная ругань неслись со всех сторон. Но что можно было сделать, если хотелось есть. Этим занимались не только мы. Покупали сильные или, как мы, групповым методом. Иначе добыть его не было никакой возможности. Когда человек голодный, он звереет, проявляются инстинкты далекого прошлого.
Поступая так, может быть мы были и неправы, но в то время, когда во многих районах страны умирали с голода, а я был не раз свидетелем этого, об этом мало кто думал.
Вот тот студенческий быт и обстановка, в которой мы получали знания, жизненный опыт и идеологическую зрелость.
Наши внешние сношения со студентами других стран осуществлялись только с помощью периодической печати. Мы имели о них представление только по газетным сообщениям и рассказам отдельных специалистов, посещавших в ту пору, правда редко, другие страны.
Помню, профессор Белявский был в Англии. Английская королева вручила ему медаль за научные работы, экспонированные на выставке в Лондоне. Будучи в Англии, он посетил несколько высших учебных заведений. По приезде он делился своими впечатлениями и, в частности, рассказал об уровне знаний английских студентов и о их представлении о Советском Союзе.
На мой вопрос, говорил профессор, что вам известно об учении, созданным Марксом, Энгельсом и Лениным, был получен от одного из студентов такой ответ:
- Я не так уж много знаю об этом, сэр. Мне известно только, что Маркс занимался в Англии изучением оплаты рабочих. Он был против свободы, свободного предпринимательства и требовал от предпринимателей увеличения заработной платы рабочим. Ну, а Энгельс, кажется, был у него помощником и жил где-то в Европе.
Да, Маркс еще что-то писал... Но его труд не был издан. Кажется так.
- Ну, а Ленин? – поинтересовался Белявский.
- Ленин!? Он был премьер-министром большевиков в Москве. У нас о нем была лекция. Он осуществил желание Маркса в России – ликвидировать свободу. Разрушил экономику и отбросил Россию в прошлое. Да, кажется, в книге Уэллса о нем писалось. Он еще был большой фантазер. Мечтал осуществить неосуществимое. Кажется, так... Ну, а в общем, мы мало знаем об этом.
Возможно, вам это покажется странным и маловероятным. Вероятно, вы подумаете, что я немного приукрасил этот эпизод. Нисколько!
Да, что там говорить. Ведь это было в самом начале тридцатых годов, а возьмите самую развитую капиталистическую страну – Соединенные Штаты Америки и взгляните, что там происходило гораздо позже, ну скажем, в 1970 году.
Вот выдержки из статьи одного из собственных корреспондентов «Литературной газеты», написанной им по результатам интервью, взятом у американских студентов, в связи с 25-летием победы над фашистской Германией.
На вопрос: что вы знаете о приближающейся 25 годовщине победы над германским фашизмом? - последовал ответ:
- Мы не очень много знаем об этом, сэр. Вы первый человек, который напомнил нам об этом.
- Знаете ли вы, когда началась война? – допрашивал их корреспондент.
- Приблизительно... – отвечал один из них, - Думаю, что в 1941 году.
- Вы, конечно, знаете, кто воевал против Гитлера?
- Гм... Да, кажется, знаю... Подождите... Соединенные Штаты вместе с Англией. Кажется так.
А другой студент добавил:
- И немного Россия.
- Знаете ли вы - сколько американцев погибло в этой войне?
- О, очень, очень много. Но я точно не знаю сколько. Я бы сказал... Но только догадываюсь... Подождите... Тысяч пятьдесят, думаю.
- А сколько русских:
- Я могу только предположить. Думаю, не больше пятидесяти тысяч.
- Вы, конечно, читали о войне, когда учились в школе.
- Да, в школе... И потом в колледже.
Двадцатидвухлетняя студентка отвечала на подобные вопросы так.
- Вам приходилось слышать, что в этом году исполняется 25 лет победы над фашистской Германией во второй мировой войне?
- Нет, не приходилось.
- Вам случалось думать о второй мировой войне или читать о ней?
- Честно говоря, я совсем о ней не думала. И читала тоже очень мало.
- Война как-нибудь повлияла на жизнь вашей семьи, я имею в виду ваших родственников и родителей?
- Подождите... Кажется, нет. Нет! Нет!
- Помните ли вы, кто и против кого, сражался в этой войне?
- Ну да, это я знаю, конечно. Подождите... Значит так: Германия, Соединенные Штаты, Япония... Против Советского Союза.
А вот ответы 21-годовалого студента Нью-Йоркского колледжа.
- Можете ли вы перечислить великие державы, которые воевали против фашизма во второй мировой войне?
- Думаю, что могу, да. Союзниками были Соединенные Штаты и Англия. Потом к нам присоединился Советский Союз. Так... Ну, а на другой стороне были Япония, Германия и Италия.
- Знаете ли вы, сколько ваших соотечественников погибло в эту мировую войну?
- Нет!
- А сколько советских людей?
- Э... Нет... Но, конечно, не так много, как американцев.
- Почему вы так думаете?
- Ну, они присоединились к нам только в самом конце войны... Они присоединились к нам, кажется, в сорок пятом... Разве нет? Разве раньше? О, вот так штука!
- Что вы знаете о фашизме?
- Честно говоря, не очень много.
Что это, отсталость или полное отсутствие любознательности? Нет и нет! Это объясняется другими причинами.
По данным опроса Гэллапа, 88 % американских студентов интересуется жизнью в Советском Союзе, а 55 % - проявляют в ней исключительный интерес. В чем же дело?
Да, дело то заключается в источниках информации.
На вопрос института Гэллапа к американским студентам - где вы почерпнули ваши знания о России, оказалось, что 55% студентов считают, что они эти знания получили в колледже, 43% - из газет, 20% - по телевидению, 19% - из журналов, 17% - по радио, 2% - из кино и 2% - разные другие источники. (Многие называли несколько источников информации, в силу чего сумма процентов превышает 100).
Просмотр американских учебников показал, что место, уделенное в них участию СССР в разгроме гитлеровской Германии, настолько незначительное, а формулировки настолько расплывчатые, что вполне понятно, почему процесс гипнотической пропагандистской обработки студентов так пагубно отражается на воспитании молодого поколения в этой хваленой демократии на американский манер.
Подтверждением этому являются следующие данные того же института Гэллапа:
14% американских студентов не могут назвать двух советских городов, 8% не знают какой город является столицей СССР, 85% не имеют представления о количестве республик в СССР, 51% не знают, в каком году совершилась Октябрьская революция.
И далее.
48% американских студентов не знают автора романа «Война и мир», 81% на знают автора «Анны Карениной», столько же процентов студентов не знают автора «Идиота», 97% не знают автора «Тихого Дона», 97% не знают ни одного современного советского писателя, 39% никогда в своей жизни не читали ни одной книги советского или русского писателя, 87% никогда не видели ни одной советской кинокартины.
Или вот не менее разительные факты. Многие студенты считают, что языки народов СССР (Грузинский, Узбекский и другие) являются диалектами русского языка.
Страна, обладающая мощной системой массовых коммуникаций и не поставляющая своим народам элементарного минимума знаний о других странах, народах, – это страна не свободной демократии, а страна насилия.
На фоне знаний американских студентов о нас – советских людях, мы не жаловались. Мы находились в куда более выгодных условиях. Нам не приходилось жаловаться на скудость сведений, которые мы могли получать из различных информационных источников.
В нашей стране вряд ли можно найти хотя бы одного студента, да что там студента, даже ученика средней школы, который так нелепо мог бы отвечать на такие вопросы.
В бытность мою студентом, довольно часто устраивались лекции на международные и другие темы. Однажды к нам в Сталино пожаловал сам Бухарин. После опалы он был главным редактором газеты, не то «Правды» не то Известий».
Но кажется, «Известий», точно не помню. В актовом зале института народу было полным полно. Сидели даже на ступеньках. Присутствовал и я.
Говорил Бухарин свободно, очень заразительно, без всяких шпаргалок. Своим языком выражал не чужие, кем-то написанные слова, а свои мысли. Его выступление произвело на нас студентов, огромное впечатление. Это было выступление настоящего трибуна, прекрасно владеющего не только ораторским искусством, но и знаниями политики и философии.
9.
.
В программах институтов того времени было предусмотрено прохождение практики на производстве. Два раза мы были на шахте, а один раз, я с двумя товарищами, проходил практику в Хибинах (Кольский полуостров) на апатитовом комбинате.
Помню, когда мы были на одной из антрацитовых шахт Донбасса, то произошел в нашем присутствии очень неприятный эпизод из шахтерской подземной жизни.
В одной из лав, в которой мы, студенты-практиканты, находились, произошел обвал. Я никогда не забуду этого момента в моей жизни. Мы занимались сборкой конвейерных рештаков и вот в этот момент, когда лава не работала, начался невероятный треск деревянных стоек, которыми в шахтах крепят кровлю. Сначала был слабый треск и шум, затем он стремительно усилился, причем, в это время деревянные стойки как бы пухли, увеличиваясь в одном месте и по мере набухания, раскалывались на отдельные нити и тем самым постепенно укорачивались. Этот треск пронизывал нас своим неприятно-устрашающим звуком. Охваченные страхом и неуверенностью, мы с каждой минутой холодели.
На ремонтных работах, которые мы производили, был кадровый и опытный десятник (теперь они называются мастерами). Как только начался этот неприятный треск, он скомандовал нам немедленно покинуть лаву, но так как мы были от штрека на довольно значительном расстоянии, то вряд ли могли рассчитывать на спасение, если бы ползли по почве. Дело в том, что мощность разрабатываемого пласта этой лавы немногим более 1 метра и, естественно, в таком пространстве можно только ползти, а не свободно бежать. Нас выручили конвейерные рештаки, которые уже были нами смонтированы. Получив команду немедленно спускаться по рештакам вниз и поняв в чем дело, мы все с испуганными лицами один за другим стремительно спускались вниз по отшлифованным углем рештакам.
Итак, благодаря расторопности нашего десятника, мы все были спасены, но на штрек с конца рештаков мы вылетали как пробки из-под шампанского. На путях штрека образовалась целая куча тел, но, невзирая на ушибы, по команде того же десятника, подхватывались и вихрем неслись по штреку от злополучного забоя.
Мы остановились на почтительном расстоянии, когда послышался невероятный шум, треск и наконец, глухой с изломом протяжный грохот и вдруг все затихло. Мы ощутили сильную струю пыльного воздуха. В шахте всегда тихо. Там иногда нарушает тишину только капеж воды. Но после такого треска и грохота тишина как бы усилилась.
Каждый из вас, наверное, знает, как действует на воображение человека полное безмолвие, абсолютная тишина. В эти минуты обычно начинает действовать необычная фантазия и вследствие этого у человека усиливается страх и беспокойство. Нам казалось, что вот-вот начнет валиться и штрек, по которому мы спешили, как можно скорее, добраться до рудничного двора и подняться на поверхность.
Когда мы шли по штреку, кругом царило безмолвие, мертвое величие, вызывавшее у нас беспредельную грусть и настороженность.
Когда мы добрались до рудничного двора и увидели рабочих, обслуживающих подъем, лязг клетей и суету, нас вместо радости охватило какое-то отупение, оцепенение от усталости и всего перенесенного нами и нами медленно начало овладевать какое-то безразличие.
Я не знаю, чем бы все это кончилось и что было бы с нами, если бы десятник, привлекший к себе с первых минут нашего знакомства общую симпатию своей исключительной простотой и радушием, не подбадривал нас и весьма умело не управлял бы нашими действиями и даже настроением. Мы не считали себя трусами и в действительности ими не были, но то, что видели и слышали впервые, превзошло наше воображение и произвело на нас удручающее впечатление.
Благодаря этому случаю, мы почувствовали всю полноту прелестей нашей будущей специальности. Шахта сразу нам открыла свои секреты, хотя и не все. Позже мне пришлось познакомиться и с газовыми выбросами и взрывами в шахтах.
И все же, несмотря на все это, шахта чем-то привлекает к себе, в ней есть что-то таинственное и манящее к себе людей. И люди идут, спускаются в шахту и охотно работают, да еще с увлечением расхваливают свою шахтерскую трудовую деятельность, и на старости лет с гордостью вспоминают перипетии шахтерской жизни. Да, собственно, и нельзя не гордиться шахтерским трудом. Он труден, но своеобразен и увлекателен.
Как потом выяснилось, обвал в шахте произошел от неправильного ведения горных работ. Кровля в шахте была неустойчивая и выработанное пространство «забучивали» (закладывали) породой, которую добывали из промежуточных штреков. Эти штреки должны были вестись по почве. Так раньше и делали. Но так как их продвижение отставало от продвижения линии забоя, то главный инженер шахты Горелик распорядился промежуточные штреки временно вести по кровле, что позволило ускорить их продвижение. Намерение, конечно, хорошее, но главный инженер шахты не учел возможного обвала при нарушении неустойчивой кровли. Так и произошло. Правда, не всегда ведение промежуточных штреков по кровле вызывает обвалы. Все зависит от состояния кровли. В данном случае трогать кровлю было нельзя.
Человеческих жертв, к счастью, не было, но главный инженер шахты был арестован, так как лава на время вышла из строя, и добыча антрацита на  шахте резко сократилась.
Преддипломную практику я проходил на апатитовом комбинате, на Кольском полуострове в Хибинах. Туда нас ездило трое студентов. Первое, чем мы отличились – это в Москве забыли в ложе филиала Большого театра фотоаппарат, да так и уехали. Спохватились только в Ленинграде, но было уже поздно.
В филиале Большого театра мы слушали оперу Чайковского «Евгений Онегин». Роль Ленского исполнял знаменитый Собинов. Это было за два с лишним года до его смерти, но голос у него был еще свеж и молод. Он исполнял свои арии легко и свободно. Это был сильный, приятный, мягкий и очаровательный голос. Он обладал необычайной гибкостью и изяществом, имел редчайший серебристый тембр, который всегда приносил слушателям радость. В его голосе была заложена богатая палитра красок, и он умело ею пользовался.
Собинов-Ленский – это было прекрасно не только вокально, но и потому, что это был пушкинский образ Ленского, исполненный нежнейшего взволнованного лиризма и чистоты.
Я и мои товарищи были захвачены пением, мы были в плену у Собинова, да так сильно, что вскочив со своих мест, неистово аплодировали и, доведенные до крайнего возбуждения, ушли, забыв в ложе свой фотоаппарат.
О такой дальней поездке нам жалеть не пришлось. Места, которые мы проезжали, своеобразные и красочные. Из Ленинграда выехали скорым поездом, паровоз которого работал на дровах. Было очень занятно и еще больше забавно. Через относительно небольшие расстояния возле железной дороги были заготовлены штабеля дров. Это делали заключенные. И вот, возле этих штабелей часто останавливался наш поезд. Грузить дрова в тендер паровоза помогали пассажиры. Мы тоже принимали участие. Остановки были довольно частые – дрова в топке сгорали  быстро. При работе паровоза на дровах из его трубы всегда вылетают целые снопы искр, особенно это красиво в ночное время.
В Хибинах, куда мы, наконец, прибыли, кроме гор, состоящих главным образом из апатитов (прекрасного сырья для выработки удобрений), весьма глубоких озер «Малый» и «Большой вудьявр» (что в переводе означает «Вечно холодная вода»), долины Гакмана, мы увидели далеко простирающиеся бедные растительностью тундры – Ловозерские и Монча-тундра.
Хибинские горы, окруженные со всех сторон тундрой, богаты не только апатитами, но и другими полезными ископаемыми. Правда, растительный мир в Хибинах куда беднее, чем мы видели, проезжая изумительную в этом отношении Карелию. Карелия богата не только лесами. На ее территории насчитывается 40 тысяч больших и малых очень красивых озер. Открыты там и большие залежи железных руд.
Побывали мы и в Мурманске. Своеобразный город. На берегу сильные морозы, а залив не замерзает и весь покрыт водными испарениями. Это, как известно, объясняется теплым течением Гольфстрима. Город в то время был застроен деревянными одно- и двухэтажными домами, вернее домиками. Все они искусно украшены резьбой по дереву. Красивые узоры покрывали окна, балконы и коньки крыш. Все это выглядело очень изящно и привлекательно. Каменных домов в то время в Мурманске почти не было. В декабре месяце мы наблюдали северное сияние. Безусловно, красивое зрелище.
На берегу моря, и особенно в столовых, чувствуется специфический запах трески. В те годы с продуктами питания было плохо (были еще карточки) и в столовых почти все блюда готовились из этой рыбы. Сначала мы резко ощущали неприятный запах трески, а затем привыкли, и он почти не тревожил нас.
Так как студенты всех времен относились к самой малообеспеченной категории людей, то мы в какой-то степени были рады кое-что заработать. В Хибинах нам это удалось. Там платили значительно больше, учитывая расположение этих предприятий за Полярным кругом.
Выезжая из Ленинграда в Москву, мы на обратном пути настолько себя чувствовали имущими, что позволили себе купить билеты на «Красную стрелу». Правда, вагоны не были так хорошо оборудованы, как сейчас, да и конструкция их значительно отличалась от современных. В Ленинграде мы достали кое-что из продуктов и решили, как только отойдет поезд, прилично закусить.
И вот, перед самым отходом поезда, один из нас – Бочаров, ныне уже покойный, решил на минутку выскочить и купить папирос. Как только он отошел на почтительное расстояние, наша Стрела тронулась, а Бочаров бросился в вдогонку, но в наш вагон не успел, и с трудом вскочил на ступеньки заднего вагона. Двери в вагонный тамбур были закрыты, и ему пришлось в качестве «зайца» прокатиться значительное расстояние до первой остановки.
Мы вначале волновались за него, но потом успокоились с надеждой встретиться с ним в Москве, тем более он остался с деньгами.
Только мы решили закусить, как на первой же остановке поезда появился в нашем вагоне и Бочаров, весь в пыли.
По приезде в Москву, утром, без всякой надежды на возможность получить свой фотоаппарат, мы пошли в филиал Большого театра. Объяснились с дирекцией, и оказалось, наш фотоаппарат сохранился, и немедленно был выдан нам. В шкафу, где лежал наш фотоаппарат, мы увидели большое количество забытых в театре вещей – зонты, бинокли, сумки и т.д.
На радостях мы вечером отправились в Большой театр, где слушали оперу Бизе «Кармен». Получили большое удовольствие.
Надо отметить, московские театры, такие как МХАТ, Малый Художественный, Большой и другие сохранили традиции великих актеров, певцов и балерин. Одни уходили, другие приходили, но традиции оставались прежние. Они всегда несли высоко свое искусство, и ими нельзя было не восхищаться. Их постановки всегда были талантливыми и захватывающими.
Впоследствии, будучи уже инженером, я любил посещать эти театры.
Из поездки в Хибины помню довольно любопытный эпизод из жизни заключенных, строивших в то время Беломорско-Балтийский канал. Строительство канала мы видели, так как во многих местах он проходит рядом с железной дорогой. Нам рассказывали о прокладке больших участков канала в каменистом грунте. При рытье русла на этих участках образовалось большое количество строительного камня. Камень был продан Карелии. В соответствии с договором Управления строительством канала, нужно было доставлять камень своим пароходом. Организацию погрузки и отправки камня поручили опытному инженеру, отбывавшему наказание на этом строительстве. В предоставленный в его распоряжение пароход помещалось всего пять тысяч тонн камня. Чтобы упростить учет отправленного камня, решили один раз произвести замер камня, затем погрузить его на корабль и сделать на борту отметку погружения его в воду. Тогда в следующие разы можно грузить камень на пароход до этой отметки без замеров погруженного камня. Так и сделали. Но инженер, которому это было поручено, после того, как в пароход  погрузили две тысячи тонн камня, втайне от представителя Карелии, распорядился сверху погруженного камня в трюмах настелить полы и затем на них погрузить остальные три тысячи тонн камня. Представитель Карелии видел, что все пять тысяч тонн камня погружены в пароход и вместе с инженером сделал отметку погружения судна.
В результате такой остроумной, но все же нечестной операции, в порту назначения каждый раз из парохода выгружали не пять тысяч тонн камня, а только три тысячи. Остальные две тысячи тонн все время курсировали вместе с пароходом.
Когда это было обнаружено, то инженер не находил в этом акте состава преступления, мотивируя свое действие не личной наживой, а заботой об экономическом процветании Управления по строительству канала.

А.Т.Фоменко
.
ВЗГЛЯД НАЗАД - НА КЛУБ "ВЕАФ-ТОПАЗ" - ИЗ 2009 ГОДА.
.
Поводом для написания этих заметок послужило возрождение музыкального клуба на мех-мате в 2009 году. Группа наших студентов решила организовать музыкальный кружок. Они знали кое-что о "Топазе", но решили не повторять его идею, а создать свое. По их приглашению, я недавно был на одном из этих вечеров. Мне понравилось. Захотелось рассказать о нашем "Веаф-Топазе" подробнее. Чтобы память не пропала.
Сегодня, в 2009 году, по прошествии многих лет, уже можно трезво оценить роль и место "Веаф-Топаза" в истории мех-мата 60-70-х годов. Это место оказалось исключительно ярким и востребованным. Мы, студенты того времени, очень много занимались математикой.  Лекции, семинары, спецкурсы, библиотека, посещение научных семинаров, беседы с научными руководителями. Сильно уставали.  Шестидесятые и семидесятые годы - были годами расцвета, взлета мех-мата. Студенты "варились в мехматском котле". После напряженного дня, по вечерам, иногда хотелось выйти из переутомления.  Наш музыкальный Клуб стал романтическим местом, куда приходили как в некий храм (здесь нет преувеличения).  Наши лекции и музыкальные программы были не только серьезно продуманными, но и, как оказалось, рождали в умах ассоциации и мысли о нашем месте в окружающем мире и вообще в потоке времени.
Студенты, проживавшие в общежитиях, получили возможность не тратя времени на поездки в концертные залы и филармонию (а также на доставание билетов, что часто бывало непросто), познакомиться с уникальными исполнениями знаменитых творений.  Математика и музыка - родственны.  Поэтому так велик был успех Клуба, в первую очередь среди математиков. Обычно раз в одну-две недели (иногда реже), после нескольких дней упорной учебной и научной работы, мы могли на несколько часов погрузиться в иной (и в то же время родственный) мир. Очень привлекательный.  Аппаратура, которую мы использовали, позволяла добиться оркестрового звучания в Гостиной, эффекта присутствия на подлинном концерте. Мы специально регулировали громкость во время прослушивания (иногда добавляли мощности), подчеркивая те кульминации хора или оркестра, которые иногда неизбежно "глушились" при записи на грампластинку.
Наши концерты были, в основном, не "камерными", а "оркестровыми". Мы старались дать максимум информации.  Например, при прослушивании вагнеровского "Кольца Нибелунга" проектировали на большой экран текст опер (в русском переводе). Перед исполнением "Страстей" (например, Баха) я зачитывал соответствующие фрагменты Евангелий, а иногда - куски из булгаковского романа "Мастер и Маргарита" (из истории Иешуа и Понтия Пилата). В каком-то смысле многие наши вечера носили культовый характер. Иногда я рисовал цветной гуашью на большом полотнище (склеенном из двух листов ватмана) красочное объявление-картину.  Текст помещался на фоне картины (иногда торжественной, иногда даже мрачноватой, если речь шла, например, о Реквиеме или о "Страстях").  Вывешивали на первом этаже, на видном месте, на переходе из центральной, "лекционной" части Главного Здания МГУ, - в наше мехматское общежитие в зоне Б.
Хотя свободного от математики времени оставалось очень мало, мы старались организовывать наши встречи "по высшему классу". В первую очередь - лучшие записи известнейших исполнителей, знаменитых оркестров, хоров.  Конечно, далеко не все вечера' носили "массовый характер", однако много было таких, когда в большой общежитской Гостиной, например, Б-16 или Б-14, яблоку было негде упасть. Приходили и по сто, и по двести человек.  Впереди слушатели сидели, а сзади и по бокам - стояли.  Причем мы отнюдь не стремились к "массовости".  Так получалось само собой.  Никого не зазывали. Но к нам активно тянулись.  Важно, что никто нами не руководил. Инициатива всегда шла только от нас.  Сочетание юношеского романтизма, серьезности математической профессии, напряженного учебного и научного графика, свобода выражения, - все это сплеталось в уникальный сплав.
Некоторые вечера были уникальными. Например, однажды мы прослушали за один день все девять симфоний Антона Брукнера. Начали воскресным утром, где-то около десяти часов.  Кончили уже ночью. Был небольшой перерыв на обед. Изготовили огромные восковые свечи, высотой около полутора метров и толщиной около десяти сантиметров.  Они горели на протяжении всего концерта.  Как ни странно, когда прозвучали последние аккорды девятой симфонии Брукнера, в зале оставалось еще около тридцати человек. А на протяжении всего этого грандиозного концерта число слушателей колебалось от 40 до 60.  И дело было вовсе не в том, что нам "захотелось экзотики". Когда в тебя на протяжении нескольких часов непрерывно вливаются мысли великого композитора, это рождает совершенно особенное чувство понимания. Этот наш концерт "прогремел" в студенческой среде. Мы его не повторяли, но наш принцип постоянно был таков:  каким бы крупным ни было музыкальное произведение, его прослушивание должно происходить без перерывов. Даже если на это потребуется много часов.
Особо следует сказать об "Александровских вторниках". Выступления П.С.Александрова всегда были блестящими, артистичными. Он великолепно знал музыкальную западно-европейскую классику, собрал уникальную фонотеку.  Говорил увлеченно, обращал внимание слушателей на многие тонкости исполнения, делился личными воспоминаниями о своих встречах с выдающимися дирижерами и исполнителями. Эти вечера пользовались исключительной популярностью среди студентов.
Важный филиал нашего Клуба в колмогоровской школе-интернате создал Валерий Пахомов. На протяжении нескольких лет он организовал там множество вечеров, ставших одним из центров интеллектуальной жизни в интернате. Очень много сил и увлеченности отдал нашему Клубу Александр Звонкин. Именно благодаря его энергии, состоялось много вечеров с участием профессора Г.Е.Шилова.
Каждый год, весной, Страстную Неделю и Пасху мы отмечали специальными концертами, на которых исполнялись, в частности, баховские "Страсти по Матфею" или "Страсти по Иоанну". Иногда общественные и партийные организации того времени делали нам замечания "за религиозную пропаганду", но ни к каким серьезным "оргвыводам" это, к счастью, не привело. Наиболее ярким случаем был такой. Однажды я нарисовал большое объявление (два больших скленных ватманских листа) к одному из "Александровских вторников", когда должны были исполняться "Страсти по Матфею" Баха.  Изобразил огромный черный крест, на котором распят Христос. Причем - на довольно мрачном фоне: землетрясение, грозовая буря и т.п. В общем, получилось впечатляюще. Вывесили на первом этаже, на переходе из зоны А в зону Б. Утром меня растолкали - "Тебя вызывает к себе домой Александров" (он жил в Главном здании МГУ). Взволнованный, иду к нему.
Оказывается, Павлу Сергеевичу позвонили из парткома МГУ, куда уже принесли мое объявление, снятое кем-то из членов Парткома. Претензия была такой:  на мехмате слишком ярко пропагандируется религиозная музыка и живопись. Павел Сергеевич четко выспросил у меня - что' именно и как нарисовано, и направился в Партком, сказав: "Ждите меня здесь". Ему удалось снять все претензии, объяснив, что студенты мехмата очень эмоциальны и не стоит их за это осуждать. Вернувшись, он успокоил меня, но рекомендовал в дальнейшем рисовать объявления более "сдержанно". Пострадавший плакат нам не вернули. Пришлось нарисовать новый - поменьше и не столь эффектный.
Однажды мне пришла в голову мысль внести в работу Клуба "Новую струю" - так мы потом назвали этот цикл вечеров. То есть озвучивать не только классику, но и современную музыку, иногда считаемую за "поп-музыку". Помню как я впервые принес на заседание Клуба записи Битлз, затем рок-оперу "Иисус Христос Суперзвезда", произведения Жана Мишеля Жарра. Сначала некоторые члены нашего коллектива выступили категорически против такого, как они говорили, "опошления идеи". (Кстати, узнав об этой моей инициативе, ее на первых порах осудил и П.С.Александров). Однако, по прошествии нескольких вечеров "Новой струи", настроение изменилось. Тем более, что эти концерты вызвали бурный интерес многих студентов, приходивших и на наши "классические вечера". В общем, "Новая струя" заняла прочное место в программах Топаза.
Как видно из Летописи Клуба, некоторые музыкальные произведения исполнялись у нас много раз. Причины таковы. Во-первых, они нам нравились. А во-вторых, аудитория слушателей постоянно обновлялась: одни студенты заканчивали МГУ, другие, ново-поступившие, приходили к нам. И мы вновь и вновь знакомили их с выдающимися музыкальными шедеврами.
К юбилею Клуба "Веаф-Топаз" я в свое время нарисовал картину, которую привожу здесь, см. рис.5. Она так и называется:  <<Музыкальный Клуб "Топаз" механико-математического факультета Московского Государственного Университета>>. 

Музыкальный клуб Топаз
Рис.5. Картина А.Т.Фоменко "Музыкальный Клуб ТОПАЗ", нарисованная к юбилею Клуба
.
Изображены (в шутливой манере) студенты и аспиранты (математики и физик), принимавшие в разные годы активное участие в работе клуба. Слева направо:  Александр Звонкин, Анатолий Фоменко, Юрий Лезнер (внизу), Владимир Кузнецов (вверху), Энно Йоон, Валерий Пахомов. Сидящая мужская фигура справа - композитор XIX века Антон Брукнер, произведения которого часто исполнялись и обсуждались на заседаниях клуба. На этой графической работе отражены многие моменты из жизни Клуба, понятные только его участникам того времени. Вряд ли стоит здесь говорить о них. Они давно ушли в прошлое.
На рис.6 и рис.7 - академик П.С.Александров.

Академик П.С. Александров
Рис.6. Академик П.С.Александров академик П.С.Александров

Рис.7. Выступление П.С.Александрова на заседании музыкального Клуба ТОПАЗ.
11.
По истечении пяти лет работы на производстве, я был приглашен на работу в аппарат комбината «Донбассуголь». Эта крупнейшая организация Донбасса впоследствии подверглась разукрупнению на более мелкие комбинаты. Был организован и трест по руководству углеобогатительными и брикетными фабриками. В связи с этим мне пришлось менять место работы.
Работал я в этих организациях до начала Отечественной войны и занимался вопросами качества добываемого угля и его обогащением. За этот период приобрел большой опыт не только как специалист, но и как человек нового советского склада.
Надо сказать, работа в аппарате имела как положительные, так и отрицательные стороны. Мы, инженеры, работавшие в аппарате, имели возможность держать тесную связь с предприятиями, расположенными в разных районах Большого Донбасса, знали и достоинства и недостатки, осуществляемые на них изменения технологии, освоение новых процессов, аппаратов и машин. Мы имели доступ ко всей информации, поступающей к нам в аппарат из предприятий и сверху, из Наркомата. Обобщали имеющиеся материалы и составляли анализ работы как отдельных предприятий, так и в целом трестов и всего Донбасса. Составлялись различные мероприятия по улучшению работы шахт, фабрик. Все это не только необходимо было знать нам и нашему руководству, чтобы четко управлять этой отраслью промышленности, но это было интересно для понимания самой сущности технологии добычи и обработки угля, научной организации труда и собственного роста, как специалиста. В общем, работа в аппарате того времени для специалиста была интересной и прогрессивной. Особенно четкое управление промышленностью было в бытность Наркома Орджоникидзе. Наркомтяж в то время объединял всю тяжелую промышленность, включая и угольную. В Наркомате по углю был только Главк, во главе которого стоял талантливый руководитель Баженов.
На одном из совещаний, где выступал Орджоникидзе, присутствовал и я. Мне запомнился эпизод, когда один из руководителей треста возражал против жесткого срока, установленного на выполнение какой-то срочной работы. Орджоникидзе помахал в воздухе своим кулачищем в его сторону  и ответил ему:
- Попробуй не выполнить!
Все рассмеялись и спор на этом закончился.
Был и такой случай. Когда Орджоникидзе в сопровождении директора появился на запущенном и захламленном отходами дворе Рутченковского машиностроительного завода, он сразу обратился к нему со словами:
- Вы уже не директор!
После того, как посетил цеха, он добавил:
- Вы уже и не член партии!
Да, Орджоникидзе был настоящий руководитель, которого не только боялись, но и уважали за умение работать с людьми и организационные способности.
Однако нельзя не отметить и теневые стороны работы в аппарате. Прежде всего, налицо большое количество начальства. С течением времени его количество непрерывно увеличивалось. Это вызывалось ростом количества шахт и других предприятий, их сложностью, но главным образом, усложнением структуры управления и весьма часто желанием высоких руководителей, а вслед за ними и более малых обставлять себя дополнительными штатными единицами. Если в начальные годы Советской власти управление угольной промышленностью было двух- и трех- ступенчатым, то постепенно  система была усложнена и доведена до четырех- и даже пятиступенчатой. Разумеется, росли дополнительные штаты, отделы, управления, комбинаты, формы учета и отчетности, многочисленные справки для начальства, вызовы, совещания и т.д. И наконец, все это было увенчано ночными «бдениями».
Для меня до сих пор это осталось загадкой – кому понадобилось заменить дневную продуктивную работу непродуктивной – ночной. Причем, дикость этого «прогрессивного» метода работы заключалась в том, что руководство имело возможность по утрам спать до 10 часов и даже до 11 утра, а в отдельных случаях и позже, а вот небольшим начальникам и рядовым работникам на работу утром надо было приходить раньше и, как правило, вовремя.
В учреждениях большие, малые и самые маленькие начальники и подначальники сидели до 12 и даже до часу ночи, по существу ничего не делая, с нетерпением поджидали ухода главного руководителя учреждения с работы. Только тогда можно было покинуть свое рабочее место и уйти на отдых. Очень нелепо, но такая система существовала.
Такое усложнение системы управления промышленностью привело, с одной стороны, к чрезмерно частым совещаниям и, с другой, - к огромному потоку переписки. Все хотели все знать, обсуждать, принимать решения, требовать выполнения плана, устраивать разносы нижестоящему и т.д. и т.п.
Вся эта излишняя формальная суета захлестнула работников аппарата и не могла не сказаться на четкости управления промышленностью и увода специалистов от их главных обязанностей в оказании своевременной помощи шахтам, фабрикам.
Дело дошло до того, что отдельные управляющие трестами, а их было в системе «Донбассугля» 22, мало занимались подведомственными им предприятиями и сами мало знали о состоянии дел на них. Многие из них превратились в дилетантов и говорунов, если не сказать большего. Их речи, доклады и информации носили общий характер и вместо глубокого анализа работы предприятия, были насыщены обещаниями и клятвами о досрочном выполнении планов. Ко всему этому следует добавить, урезывание прав руководителей на местах, которых с каждым годом все жестче и жестче, связывали всевозможными директивами, планами и инструкциями. Это не могло не сказаться на инициативе на местах.
Помню, как один из управляющих трестом, некто Новиков (трест Советскуголь) отчитывался в кабинете нового начальника комбината «Донбассуголь» Засядько. Эти отчеты управляющих трестами носили ознакомительный характер с положением дел в Донбассе.
Новикова все считали большим мастером по выступлениям на многочисленных совещаниях. Он был наиболее опытным в таких делах. И вот для начала, его-то и избрал новый начальник комбината.
Новиков весьма хлестко начал свой рассказ о работе треста «Советскуголь», которым он руководил. По истечении десяти минут Засядько неожиданно его остановил вопросом?
- Ты лучше расскажи, почему у тебя за последнее время падает производительно навалоотбойщиков?
Новиков легко и свободно, без всякого смущения, начал перечислять причины снижения производительности труда навалоотбойщиков. И вдруг опять его останавливает Засядько:
- Ты врешь! В твоем тресте производительность труда навалоотбойщиков как раз растет, а падет у твоего соседа, в тресте «Макеевуголь».
В словах Засядько все почувствовали язвительную насмешку, вызвавшую своей неожиданностью общий дружных смех среди присутствующих. Новиков стоял растерянный и униженный. От его сановитой фигуры не осталось ничего. Он пытался принять строгое выражение лица, но чувствовалось, что в его груди вроде бы горел костер стыда.
Но на этом дело не кончилось. В одной из центральных газет, кажется в «Правде», появился фельетон под названием «Куда ветер дует» или что-то в этом роде. Новиков в нем был представлен не в лучшем виде.
В дальнейшем все управляющие и главные инженеры трестов и шахт, а также начальники отделов комбината в присутствии высокого начальства относились более серьезно к своим выступлениям.
Новый начальник комбината «Донбассуголь» Александр Федорович Засядько, имел наружность, не располагающую в его пользу. Лицо его было скорее четырехугольным, чем овальным. Глаза  лукавые, открытые большие ноздри, лоб слишком морщинистый для его возраста и большие мясистые губы, на которых лежал отпечаток неукротимой энергии. Его часто трудно было разгадать – то ли он угрюм, то ли заспан, так как всегда смотрел исподлобья. А в общем, он своей внешностью напоминал Мустафу, главного героя картины «Путевка в жизнь».
Засядько имел обыкновение в присутствии многих подчиненных и даже на совещаниях, скреплять и усиливать свою речь неприличными и явно недозволенными словами; все же он, как никто другой, пользовался большим авторитетом. Его побаивались, стремились быстро и честно выполнять его распоряжения, которые почти всегда были разумными. Его деловое и гибкое руководство обеспечивало успешное выполнение планов такой тяжелой отраслью промышленности, какой является угольная.
Засядько любил во время работы ходить по кабинетам и интересоваться, чем занимаются его подчиненные. Все сотрудники хорошо знали эту его черту характера и были всегда готовы ответить на его вопросы. Но у некоторых были и промахи, тем более, что Засядько любил и умел своей неожиданностью в поведении ставить в неловкое положение многих сотрудников.
Помню его интересный разговор с одним из сотрудников отдела обогащения комбината.
Как-то неожиданно вошел к нам Засядько и спросил сидевшего сотрудника, инженера Горбатенко:
- Ты читал в газете относительно забракованного топлива на шахте 17/18?
- Читал, Александр Федорович, - ответил тот.
- Где же ты читал?
- В газете «Социалистический Донбасс».
- За какое число?
От такой настойчивости Горбатенко несколько смутился, но все же ответил:
- За вчерашнее число, Александр Федорович.
- Врешь! Во вчерашнем номере газеты об этом ничего нет.
Горбатенко почувствовал ловушку, еще больше растерялся и уже скорее по инерции, чем обдуманно, продолжал лгать:
- Ну… тогда… наверное в газете «За индустрию».
- И там этого нет. Это написано в сегодняшнем номере газеты «Социалистический Донбасс», которую еще не получили. Она будет у нас через пару часов. Это я прочел в сигнальном номере, а ты вместо того, чтобы узнать у меня, где это напечатано, начал врать и изворачиваться, - и вышел из кабинета.
Засядько по натуре очень мрачный человек. Он не то, чтобы смеяться, он даже улыбаться почти не умел.
Помню, с его приходом в комбинат, Донецкий бассейн после длительного перерыва, наконец, начал выполнять план добычи угля. Засядько было предложено сделать сообщение на заседании Политбюро ЦК партии. К этой поездке в Москву он готовился весьма тщательно. В подготовке доклада принимал участие и я. После его возвращения из Москвы все сотрудники хотели узнать о результатах его поездки.
Засядько сидел в своем кабинете один и никого не принимал. Мы ничего не знали, но наше любопытство с течением времени усиливалось.
Наконец, начальники отделов предложили мне, как главному составителю доклада, все же как-то пробраться к нему, придумав какой-либо предлог и узнать, как оценена наша работа.
С трудом мне удалось уговорить секретаря в срочности моего дела, и я вошел в кабинет. Засядько читал газеты. Я извинился и хотел подать ему письмо на подпись, но он рассмеялся, чем немало удивил меня, и сказал:
- Да, ты ведь зашел узнать о результатах моей поездки в Москву. Письмо это только предлог? – и он широким жестом указал на него.
Я утвердительно кивнул головой и добавил:
- Да, конечно.
Он посмотрел на меня и сказал:
- Мое сообщение было воспринято хорошо, - и опять замкнулся в себе.
По-видимому, он в одиночестве жил еще воспоминаниями о пережитом волнении при приеме в Кремле.
В составители докладов для Засядько я попал не обычным путем, а совершенно случайно. Для подготовки различных материалов у начальника комбината имеется специальный референт. Когда в целом Донбасс начал справляться с плановой добычей угля, некоторые шахты все же были в числе отстающих, план не выполняли. И вот Засядько решил заставить руководство этих шахт улучшить работу и поднять добычу угля. Он пригласил к себе референта и предложил ему составить на имя начальников шахт телефонограмму с указанием подтянуться до уровня передовых шахт.
Сапельников относился к числу весьма опытных референтов, немедленно сочинил требуемую телефонограмму и принес ее на подпись Засядько. Тот прочел и вернул ее, сказав:
- Слишком мягко написана.
Сделав ее пожестче, Сапельников опять принес на подпись.
Засядько опять вернул, сказав:
- Мало деловитости и требовательности.
Следующая, очередная телефонограмма тоже была забракована и возвращена… и так до шестой. Причем, с каждым разом Засядько раздражался и становился более резким.
После шестого варианта забракованной телефонограммы Сапельников с растерянным видом спросил:
- Александр Федорович! Какой же она должна быть? Я уже испробовал все варианты.
- Какой? Она должна быть с перцем, - раздраженно ответил Засядько.
Через некоторое время Сапельников принес ему седьмой вариант с «перцем».
Засядько с досадой перечеркнул и его.
- От этого текста читающему горько не будет.
Смущенный и растерянный Сапельников не знал, что ему делать и набравшись смелости спросил:
- Александр Федорович, а как должна выглядеть телефонограмма с «перцем»?
- Очень просто. Надо написать так: когда начальник шахты будет ее читать, то как только он прочтет одну строку, должен почувствовать удар с одной стороны, прочтет другую – удар с другой стороны, и когда он дочитает  до конца, то должен быть избит, как сидорова коза… Наконец, он должен понять, что государственный план есть закон и его нельзя нарушать. А ты, что принес?!
Восьмой вариант также был забракован и с большим негодованием в адрес Сапельникова.
Все это мне рассказал сам Сапельников, который сидел в своем кабинете с удрученным видом и восемью забракованными вариантами телефонограмм. Он не знал, как ему поступить дальше и потому позвонил мне, чтобы я зашел к нему.
- Видишь, что делается? – и он указал на лежащие перед ним все его неудачные образцы телефонограммы. – Такого еще никогда со мной не было. Я уже боюсь к нему идти. Он уже начал кричать на меня, а я никак не могу составить нужный ему текст. У меня всякая искра надежды на благополучный исход, уже угасла. Или я выжил из ума, или он сходит с ума.
Он сидел опустошенным, усталым, с жгучим ощущением безвыходности. В его глазах было что-то умоляющее, безропотное. Чтобы как-то помочь ему выйти из затруднительного положения, я предложил ему свои услуги. Быстро набросал текст этой злополучной телефонограммы и подал ее Сапельникову. Он пробежал ее глазами, ничего особенно в ней не нашел, но потом все же отметил отличие ее от всех предыдущих вариантов.
Когда Сапельников подал эту мою телефонограмму на подпись, Засядько прочел ее и неожиданно для него сказал:
- Это же не ты писал!
Застигнутый врасплох таким утверждением, Сапельников машинально ответил:
- Нет, не я.
- А кто же?
Ему ничего не оставалось делать, как только назвать мою фамилию и, от ожидаемого упрека, у него по телу пробежала леденящая холодность.
Засядько, окинув его сердобольным взглядом, еще раз прочел телефонограмму, слегка качнул головой и тут же ее подписал.
С тех пор я стал составителем различных докладов и других подобных документов для высокого начальства.
В то время количество добываемого угля не могло полностью удовлетворить бурно развивающуюся промышленность. Но, несмотря на это, часто на шахтах образовывались запасы бракованного топлива по содержанию видимой породы. В таких случаях Засядько вызывал меня и начальника углесбыта Мейерова и давал нам задание:
- Поезжайте на шахту и отправьте уголь потребителю. Инспекция забраковала там большую партию угля.
Мы садились в машину и отправлялись на шахту. Я должен был организовать обогащение этого угля, т.е. удалить видимую породу, а Мейеров выдать наряд на его отгрузку. Но как это сделать, если уголь свален в штабель и на страже интересов потребителя стоит неподведомственная нам инспекция по качеству угля?
Делалось это довольно просто. По приезде на шахту мы шли к начальнику шахты. Он выписывал со склада пару кирзовых сапог или другую дефицитную вещь и это не заметно для остальных вручалось инспектору. После этого начальник шахты ставил две-три женщины, которые с поверхности штабеля выбирали куски видимой породы и затем весь уголь, по существу необогащенный, тут же грузился в вагоны. Считалось, что уголь обогащен и инспектор подписывал соответствующий документ на его отправку.
Были, конечно, и приписки к добыче угля. На некоторых шахтах это стало как бы негласной традицией. Правда, за это иногда кое-кого наказывали, но так как это делалось только «иногда», а не систематически, то проку было мало.
Так вот, однажды Засядько вызвал меня и предложил выехать в трест «Чистяковантрацит», где управляющим был Шалимов, и разобраться с припиской добычи за счет старого шлама углеобогатительных фабрик. На месте оказалось, что Шалимов действительно распорядился добываемый шлам из балок включать в добычу, т.е. считать его вторично-товарной продукцией. Если снять с добычи угля эти незаконно приписанные тонны шлама, то план по тресту оказывался невыполненным.
Установив явное нарушение законности, я немедленно явился в комбинат, и сразу доложил об этом Засядько.
Выслушав меня, его суровое лицо стало еще более мрачным и неприветливым. Он сказал весьма недовольным тоном:
- Где же ты раньше был? Я уже о выполнении плана доложил Москве, Обкому партии, а теперь ты явился!
Я сразу понял, в чем дело. В комбинате не раз приходилось к таким вещам относиться терпеливо и мириться с ложью. Это часто помогало начальству относительно спокойно жить. Я тут же ответил ему:
- Александр Федорович, об этом я еще никому не говорил, - таков у нас был порядок, пока начальство не соизволит высказать своего мнения, такие вопросы щекотливого порядка преждевременно не разглашаются. Не успел я окончить свою фразу, как незамедлительно последовал ответ:
- Правильно сделал.
На этом наша беседа закончилась, а привезенные мною материалы пришлось уничтожить.
Впоследствии Засядько много сменил должностей. Он был заместителем министра, неоднократно министром, затем понижался в должности до начальника комбината за пьянки и недостойное поведение, и умер в должности заместителя председателя Совета Министров СССР.
Несмотря на все это, надо отдать должное как ему, так и Абакумову, так как только при их пребывании в руководстве, Донецкий бассейн выполнял план добычи угля. Это были наиболее достойные руководители.
Егор Трофимович Абакумов, выходец из рабочих, имел светлую голову, вырос до крупного хозяйственника. Он чуть выше среднего роста, когда-то был стройным, но в мое время выглядел уже несколько пополневшим, с небольшим брюшком, еще не дряхлым, а человеком в зрелом возрасте, в самой, как говорится, поре. Правда, его некогда правильные черты лица уже изменились, но выглядело оно еще достаточно свежо и приветливо. Держался он всегда так просто, хорошо и свободно, что можно было только завидовать ему. Голос у него мягкий и приятный. Говорил он с расстановкой и как бы с удовольствием произносил слова.
Хорошо помню, как он учил нас вести борьбу с отправкой шахтами недоброкачественного топлива потребителям.
Однажды Абакумову позвонил директор какого-то крупного предприятия, кажется, Краматорского машиностроительного завода, и сообщил об отгруженном угле в адрес его завода с большим количеством видимой породы. Абакумов вызвал меня и начальника производственного отдела комбината, и мы вместе с ним отправились на эту шахту. По требованию Абакумова, руководство шахты предоставило в его распоряжение двух рабочих. В это время как раз была добычная смена. Мы подошли к откаточной эстакаде, и Абакумов мелом на каждой третьей вагонетке, выдаваемой из шахты с углем, ставил крест. Это значило, что уголь забракован и подлежал свалке под откос.
Так он забраковал значительную часть сменной добычи угля, приговаривая:
- Я вас научу, как отгружать некачественный уголь потребителю.
Никакие уговоры начальника шахты и главного инженера не лишать их добычи, не помогли. В этот день шахта план не выполнила, за что руководство шахты, при перекличке по селектору связи, вечером имело от того же Абакумова неприятности.
После этого шахта уже не отгружала бракованного угля.
Был и такой случай. В бытность правления Абакумова уголь в шахтах добывался в основном с помощью обушка. Обушок – это специальное кайло со вставным зубом. В это время наше правительство закупило у немцев первые образцы врубовых машин типа «Суливан» и «Сискол». По указанию Наркомата и местных партийных властей, было предложено заменить ручную добычу угля машинизированной, с помощью врубовых машин.
Абакумов с решением не был согласен. Он считал, что отсутствие подготовленных кадров для эксплуатации врубовых машин и повсеместная замена ими ручной добычи, может вызвать резкий спад выдачи на-гора топлива.
Местные партийные организации и Наркомат расценили это, как саботаж, в результате чего возникла, так называемая «Абакумовщина».
Борьба Абакумова с повальным внедрением врубовых машин окончилась для него печально. Он был снят с работы и отправлен «на исправление» на остров Сахалин в качестве управляющего небольшим нефтяным трестом.
В период обсуждения этой проблемы и осуждения Абакумова инженерно-технический персонал шахт и аппарата разделились на две категории: одна – резко критиковала Абакумова, строго придерживалась официальной точки зрения, считая его антимеханизатором, а другая – молчаливо созерцала происходящее. Эти «молчальники» не одобряли решение Наркомата, но чтобы не разделить участь  Абакумова, предпочитали воздерживаться от высказываний.
После отстранения Абакумова, началась весьма интенсивная перестройка системы добычи угля: вместо старого традиционного «обушка» в забоях появилась новая техника – врубовые машины. Результат получился печальным. Абакумов оказался прав. Врубовые машины из-за неосвоенности простаивали, и угля не было. Заработная плата подземных рабочих резко снизилась. Рабочие все невзгоды относили на счет непрошенной новой техники. Из-за невыполнения плана появились, так называемые «молотовские наряды» на уголь. Этими нарядами удовлетворялись нужды только металлургии, железнодорожного транспорта, электростанций, да крупных заводов. Мелкие, второстепенные потребители не располагали такими нарядами, и им приходилось туго.
Между тем, небольшой Сахалинский нефтяной трест, куда был отправлен Абакумов, начал процветать. По выполнению плана он стал одним из лучших объединений страны.
В конце концов, по распоряжению Политбюро, Абакумов срочно был доставлен самолетом в Донбасс для устранения создавшегося тяжелого положения с добычей угля.
И вот Абакумов опять на Донецкой земле, но уже не в качестве опального человека, а человека-победителя, призванного решить одну из сложнейших проблем нашей тяжелой промышленности – поднять любыми средствами добычу угля и обеспечить потребителей, оказавшихся в тяжелом положении, топливом.
Свою деятельность Абакумов начал с весьма короткого, но характерного совещания. На этом совещании, где присутствовали и те, кто его критиковал (а, вернее, обвиняли в антимеханизаторщине и чуть ли не во вредительстве) и те, кто отмалчивался, - он заявил:
- Я вам «абакумовщину» выбью, - и при этом погрозил сидящим в зале кулаком.
Надо сказать, те, кто проявлял в период осуждения Абакумова активную деятельность, чувствовали себя на этом собрании не особенно уютно.
Второе его заявление, а вернее распоряжение, заключалось в немедленной остановке всех врубовых машин и о переходе на ручную добычу угля, т.е. переход на всесильный «обушок».
Далее он сказал:
- Сначала дадим так необходимый стране уголь, а уж потом более разумно будем осваивать врубовые машины и другие механизмы.
Действительно, добыча угля резко возросла и только после этого приступили к подготовке кадров, которые могли бы успешно управлять новой шахтной техникой. Так и случилось. Врубовые машины были освоены именно так, как предлагал Абакумов.
Кампания в Донецком бассейне по внедрению новой технологии добычи углей по своей спешке и необдуманности уж больно сильно напоминала организацию перестройки сельского хозяйства на социалистический лад. Та же спешка и тот же результат.
Так был восстановлен престиж основного в то время поставщика угля – Донецкого бассейна и одного из крупнейших хозяйственных руководителей Егора Трофимовича Абакумова.
Об Абакумове, как о человеке, можно рассказать многое и все хорошее. Я еще не встречал человека более прямого, более откровенного, более великодушного, чем он. Вид у него всегда сдержанный, ничего фальшивого или искусственного в нем нет. Нет никакой натянутости. Он делал очень мало жестов, а главное был очень умен. Взгляд у него спокойный, но довольно проницательный.
Его положение не вскружило ему голову, как это часто бывает с некоторыми руководителями, и не потянуло на самоудовлетворение. Он навсегда сохранил удивительную работоспособность, скромность, полное отсутствие зазнайства. Он никогда не прибегал к грубостям, даже тогда, когда тот или иной его подчиненный провинился перед ним. Ему не было никакой необходимости прибегать к этому. Это - оружие слабых руководителей, а Абакумов был иного склада. Его авторитет, деловая требовательность к подчиненным всегда обеспечивали беспрекословное выполнение всех его распоряжений.
В основе его руководства лежал, прежде всего, принцип подбора кадров по деловым признакам. По этому поводу в комбинате произошел однажды такой случай. Один горный инженер, по мнению Абакумова, не годился для работы в таком большом комбинате. Он считал его очень узким человеком, лишенным требуемой в комбинате широты организационно-технических знаний, т.е. человеком малого масштаба. Абакумов пригласил его к себе в кабинет и довольно спокойно, деловым тоном, не обижая его, объяснил ему недостаточную его подготовленность для работы в комбинате и что он должен сначала «набить руку», проработав в организации меньшего масштаба – тресте. Егор Трофимович добавил:
- Тебе уже в одном из трестов подготовлено место работы, квартира, две путевки на юг и денежное вознаграждение. Поезжай с женой, хорошенько отдохни перед новым местом работы.
Далее Абакумов предупредил его:
- Если же ты откажешься от разумного моего предложения, то мне ничего не останется, как снять тебя с работы, как несоответствующего занимаемой должности.
Разумеется, этот инженер с большой радостью согласился с таким решением и впоследствии с восхищением всем рассказывал об Абакумове, как о порядочном человеке и о том, как он точно поставил диагноз его деятельности в комбинате.
Впоследствии Абакумов работал в Москве, в Министерстве, первым заместителем Министра.
Когда строили в Москве первую линию метро, то встретились трудности устройства подземного узла Лубянской площади, ныне имени Дзержинского. В ее недрах оказались плывуны, и специалисты предлагали вести работы открытым способом, т.е. вскрыть верхний слой пород. Это значительно удорожало строительство, а главное, площадь подлежала закрытию на длительное время для городского транспорта.
Егор Трофимович нашел оригинальное решение ведения работ без вскрытия верхних слоев пород, предложил применить способ замораживания плывунов.
Строительство Лубянского узла было удачно завершено, а Абакумову была присвоена ученая степень кандидата технических наук.
На старости лет Абакумов работал в правительственных органах Совета Министров СССР, где и скончался в довольно солидном возрасте.
Были и другие начальники комбината, но это были неяркие фигуры, посредственные руководители. Среди них был и Никита Изотов. Ранее он был забойщиком, рекордсменом, затем его выдвинули в крупные руководители, но из этого ничего не получилось. Он не испытывал подлинного волнения, сидя на этой должности, не обладал настоящей творческой мыслью, рождающей деловой подход к решению тех или иных малых и больших производственных задач. Управлять таким сложным хозяйством, какое было в Донбассе, он не смог. В общем, был недалеким человеком.
В бытность Изотова начальником комбината, добыча угля в Донбассе резко упала. Никита Изотов сам не мог разобраться в таком сложном и большом хозяйстве и не прислушивался к советам опытных инженеров. О ненормальном положении с руководством комбинатом большая группа инженерно-технических работников написала докладную записку Наркому Топливной Промышленности - Кагановичу. Тот ответил:
- Снимать не будем, а будем его учить.
В конце концов, дело кончилось резким снижением добычи угля и Политбюро отстранило Кагановича от руководства угольной промышленностью. Вместо него назначили Вахрушева, которому были даны большие полномочия. Он прибыл к нам без предупреждения, и во время очередного нашего совещания, которое проводил Изотов, неожиданно вошел в кабинет. Никита Изотов, как-то инстинктивно встал со своего кресла. Вахрушев поздоровался с нами, сел на место Изотова и тут же предложил ему отчитаться за плохую работу Донбасса.
Изотов начал путано докладывать о работе шахт, трестов. Вахрушев все время прерывал его, задавая вопросы, вставлял неодобрительные реплики, и кончилось это мольбой Изотова:
- Василий Васильевич, я же ведь… Я не инженер… Не могу же я все охватить.
Вахрушев вспыхнул и резко ответил ему:
- У нас здесь не учебное заведение, чтобы учить вас, как надо работать. Сидя в этом кресле, надо давать стране необходимые тонны угля.
После этого он вызвал референта и распорядился немедленно написать приказ об освобождении Изотова от должности начальника комбината и направления его на учебу.
Так Никита Изотов стал студентом промышленной Академии, готовившей в то время хозяйственных руководителей.
После окончания Академии Изотов был управляющим трестом, а затем понижен в должности до начальника шахтоуправления. В этой должности он и умер.
Прошло не так много времени, и Изотов, как руководитель был забыт, а если вспоминали его, то лишь как забойщика-рекордсмена.
Если говорить о Кагановиче, как о человеке, то следует отметить следующие характерные черты его поведения. На совещаниях, где мне приходилось не раз присутствовать, как в Наркомате в Москве, так и в Донбассе, куда он часто жаловал своей персоной, он как никто другой из руководителей такого высокого ранга, был подвержен какой-то боязни утратить свой авторитет в глазах подчиненных. В выступлениях он всегда считал необходимым в какой-либо форме, но обязательно, подчеркнуть свое высокое положение, оттенить себя, свое величие. Это всегда бросалось в глаза слушателям.
Вот один из примеров. После Отечественной войны были организовано Министерство Строительных материалов, Министром которого был назначен Каганович. Будучи в Донбассе, он созвал совещание актива строителей и в своей речи старался подчеркнуть важность этого мероприятия для страны. Для убедительности он добавил:
- То, что меня, члена Политбюро, партия назначила Министром этого Министерства,  уже говорит об исключительной важности данного решения.
И еще мелкий, но характерный для него штрих. Когда он выступал или просто сидел в президиуме совещания, то несколько раз вынимал больших размеров белоснежный носовой платок, слегка им взмахивал, чтобы он развернулся, и потом тщательно вытирал лицо. Платки всегда были сильно надушены розовым маслом, приятный и стойкий запах которого быстро распространялся по всему помещению. Делалось это подчеркнуто, как бы демонстрируя то, что недоступно для сидящих в зале. Все это замечалось людьми, но никто не осмеливался что-либо сказать. Время было тогда не для разговоров, даже таких невинных. В те времена доверие друг к другу было подорвано, так как доверчивость обходилась иногда очень дорого.
Среди специалистов, моих знакомых, были инженеры и старой дореволюционной высшей школы. Это некто Иван Васильевич Каменев, окончивший в 1902 году Петербургский горный институт вместе с Эммануилом Федоровичем Меллером, моим учителем, и бароном Врангелем.
Каменев работал в инспекции по качеству угля, и мне часто приходилось с ним встречаться по работе. Он превосходно знал шахты Донбасса и качество углей всех разрабатываемых пластов. До революции он был управляющим группы Карловских шахт одного крупного шахтовладельца, жившего в Петербурге.
Из рассказов Каменева я узнал, что на каждой шахте у него было по одному штейгеру, которые ведали и руководили всей технологией добычи угля. Штейгеры готовились в единственном в стране Лисичанском штейгерском училище (ныне горный техникум).
Сам Каменев посещал каждую шахту не чаще одного раза в неделю. За каждый добытый пуд угля, помимо жалованья, он получал от хозяина по ? копейки премии.
- Не мало ли? – как-то спросил я.
Каменев улыбнулся и с довольным видом ответил мне:
- Я перед войной (первой Мировой) купил себе большой дом в Харькове и собирался покупать шахту, но Октябрьская революция нарушила мои планы. В то время это было выгодно и хозяину и мне. Если учесть частичную экономию на заработной плате рабочим, то моя личная прибыль была немалой. Дело в том, что к нам на шахты часто приходили наниматься на работу люди, которые по тем или иным причинам скрывались от полиции. Мы охотно их принимали, а платили им меньше обычного, и они вынуждены были соглашаться. Правда, однажды такой рабочий сильно подвел меня. Он работал долгое время в шахте, затем я его перевел на подъемную машину машинистом. Он был весьма смышленым малым. Ну, а зарплату я по-прежнему платил ему заниженную. Время шло, его уже никто не искал, он работал уже на поверхности и почувствовал себя уже реабилитированным.
Как-то утром, ко мне прибежал с растерянным видом штейгер, - продолжал Каменев, - и сообщил о произошедшей катастрофе. Деревянный копер шахтного ствола был сорван с фундамента и опрокинут. Когда я пришел в машинное отделение, то там нашел записку такого содержания: «За двадцать пять рублей пущаю, но не останавливаю». Оказалось, мой подопечный, обиженный низкой оплатой его труда, запустил подъемную машину и, не останавливая ее, сбежал.
Мне приходилось частенько с Каменевым, как представителем инспекции по качеству углей, выезжать в тресты для установления норм по содержанию золы, серы и влаги в отгружаемом топливе потребителям.
В те времена при трестах были инженерно-технические дома, как их еще иногда называли – деловые клубы. В этих клубах можно было всегда хорошо покушать, поиграть в какую-либо игру, почитать интересную книгу, журнал или просто отдохнуть, с кем-то встретиться, побеседовать с приятелем, с нужным человеком.
При поездках в тресты посещали эти клубы и мы с Каменевым. Однажды решили с ним сыграть в бильярд. Я играл весьма плохо, можно сказать – не умел играть, да и никогда не проявлял к этой игре особого интереса, а Иван Васильевич, ученик старой школы, этим искусством владел блестяще.
Когда были поставлены шары, ко мне подошел старик-маркер, сам он из бывших. Он, по-видимому, когда-то неплохо играл, хорошо знал меня, так как я часто там бывал, и тихонько шепнул мне:
- Не играйте с этим стариком, - и он кивнул в сторону Каменева.
- Почему? – спросил я.
- Сразу обыграет вас. Разве вы не видите, как он держит кий?!
Я рассмеялся, но потом убедился в правоте слов маркера. Иван Васильевич показал настоящее искусство и мастерство в этой игре, чем удивил многих присутствующих и понимающих в игре посетителей. После этого я невольно вспомнил Меллера, своего учителя, который не только учился с Каменевым в институте, но часто с ним сражался в бильярд и, кажется, небезуспешно.
В угольной промышленности была, пожалуй, самая сложная система управления. Возможно, это объяснялось необычностью самих предприятий. Подземные условия работы несомненно усложняют как труд шахтера, так и само управление. Отсутствие опыта, традиций и быстрый рост количества шахт и их мощностей, также имело значение. Но все же некоторые руководители шли по пути наименьшего сопротивления, т.е. создавали новые ступени в системе управления и увеличивали штаты.
Частые реорганизации управления угольной промышленности способствовали многочисленным перемещениям хозяйственных руководителей. После одной такой реорганизации, когда из трех существовавших одно время Министерств в угольной промышленности – по Западу, Востоку и Строительству, в очередной раз создавалось одно, то встал нелегкий вопрос - кто из трех освободившихся министров получит новое назначение?
Говорили об этом много, все интересовались, кто же будет? Тем более, что решался вопрос у самого Сталина. По очереди были вызваны к Сталину все три бывших Министра – Задемидько, Оника и Засядько.
На вопрос Сталина - как каждый из них представляет себе будущее шахты, Задемидько и Оники говорили о перспективах развития добычи, механизации трудоемких процессов, повышении производительности труда и т.д. и т.п.
Последним к Сталину зашел Засядько. Он произнес только одну фразу:
- Шахту надо превратить в завод, тогда люди не будут бояться туда спускаться.
Сталину понравилась эта мысль, и он тут же назначил Засядько Министром угольной промышленности СССР.
Большой и неприятный след в сознании людей оставил период «ежовщины». По времени он длился не так уж много – измерялся единицами, а не десятками лет, но по своей емкости ужасов и значению для судеб людей, это была целая эпоха.
Нарком Ежов проявил необычайную энергию по выявлению якобы вредителей, изменников и предателей родины. Массовость арестов среди хозяйственных и партийных руководителей приняла такой размах, что многие специалисты боялись занимать высокие посты. Среди людей существовало невероятное напряжение. Друг друга боялись, так как каждый день сыпались доносы о высказываниях людей в интимных беседах, подслушанных многочисленными, так называемыми информаторами. Для обозрения населению во всех городах вывешивались огромные панно, на которых  изображались ежовые рукавицы, с невероятной силой сжимающие врага народа. В печати появились разгромные статьи в адрес целого ряда специалистов. Причем, политический смысл искали во всем, даже в обогащении углей.
В свое время крупнейший
теплотехник нашей страны Рамзин довольно броско как-то сказал:
- Нет плохих углей, а есть плохие топки.
По его мнению, любой уголь может быть использован эффективно, если есть соответствующие конструкции топок. Поэтому он считал, что для энергетических целей уголь обогащать не надо. Но так как это шло вразрез с официальной технической политикой в области обогащения, то сейчас же последовали в печати резкие, даже очень резкие, статьи против этого. Вот название одной из них:
«Факты, вдребезги разбивающие вредительские концепции в области обогащения углей».
Придумано очень хлестко и жестко.
Впоследствии Рамзин, как один из руководителей «Промпартии», был арестован и работал в одном из конструкторских бюро, специально организованных для использования репрессированных специалистов.
Это тот самый Рамзин, который на заре Советской власти был приглашен Лениным для организации первого крупного теплотехнического научно-исследовательского института в нашей стране.
Ленин предложил Рамзину составить смету содержания такого института, крайне необходимого для развития энергетики в стране. Рамзин представил штатное расписание и смету. Владимир Ильич прочел, все расчеты Рамзина перечеркнул, а представленную сметную сумму увеличил в два раза. Оклад самому Рамзину, как директору института, тоже увеличил в два раза.
Так Рамзин стал первым директором и организатором теплотехнического института в нашей стране.
Отбывая наказание в период «ежовщины» в качестве руководителя одного из специальных конструкторских бюро, он создал новый весьма эффективный прямоточный котел. Это было настолько  крупное изобретение в теплотехнической промышленности, что Рамзина не только реабилитировали, но и наградили орденом Ленина.
Впоследствии все участники «Промпартии» были реабилитированы, особенно, когда их многочисленные разработки получили широкое признание в нашей промышленности, а «Промпартия» оказалась надуманной недоброжелателями.
Нарком Ежов прожил короткую, но ужасную жизнь. Те страдания, которые он создавал другим, часто безвинным людям, пришлось испытать и самому. Какие безмерные духовные и физические страдания были у него, если ему пришлось возносить свои мольбы о пощаде к самому Сталину. Но все тщетно. Он уж слишком много знал, и потому был повергнут в ту же бездну отчаяния, в которую принесли свой разум и счастье другие, ради галлюцинаций и опьянения властью некоторых руководителей.
Из этого периода моей жизни помню встречу со Стахановым. Когда была годовщина Стахановского движения, я попал в комиссию по подготовке шахты, где работал Стаханов, к юбилейной дате. Главный инженер шахты Ирмино, некто Пушкарев, инженер дореволюционной высшей школы, рассказал мне, как он вместе с начальником шахты и секретарем партийной организации готовили Стаханова к рекорду по добыче угля. По заданию обкома партии им нужно было подобрать забойщика, подготовить ему участок работы и дать рекорд и тем самым вызвать всеобщий производственный подъем среди шахтеров.
- Когда мы, - говорил Пушкарев, остановили свое внимание на Алексее Стаханове, как кандидатуре для осуществления задуманной цели, то он от нашего предложения сначала отказался. Но наши настойчивые уговоры сделали свое дело. Он все же согласился. Его мы выбрали только потому, что он обладал дюжей физической силой.
Был выбран самый лучший забой, предусмотрено бесперебойное его обеспечение всеми материалами и транспортом. И Алексей Стаханов действительно доказал, что рубить уголь можно значительно успешнее, чем это делалось ранее. Его рекорд был настолько ошеломляющим, что англичане занесли его в специальную книгу Гиннеса, регистрирующие необычные рекорды.
Почин Стаханова был подхвачен не только горняками, но и рабочими других отраслей промышленности. Так родилось в СССР Стахановское движение.
Сам Стаханов, не представлял особого интереса ни как человек, ни как специалист своего дела. Но Стахановское движение сыграло огромную роль в подъеме добычи угля.
В дальнейшем, в поведении Стаханова проявилось то худшее, что делает человека  недалеким и малопригодным для здорового общества. Слава вскружила ему голову, он начал чрезмерно употреблять спиртные напитки, нарушать элементарные правила поведения и предаваться наслаждению с женщинами. Появилась слишком большая самоуверенность. В любви он был слишком пылким и забывчивым, увлекающимся и неверным. Предпочитал все беззаботное, легкое. Он играл жизнью.
Как только Стаханов приобрел мировую известность, то сразу же оставил свою прежнюю жену и детей, и женился на дородной и чрезмерно веселой цыганке. Затем сошелся с молоденькой девушкой со смазливым белым личиком.
В день годовщины Стахановского движения на шахте «Ирмино» - родине этого движения, - были устроены торжества. В президиуме торжественного заседания находился Михаил Иванович Калинин и секретарь обкома Саркисов, а Стаханова не было. Местное начальство с ног сбилось, разыскивая его. Наконец, нашли в какой-то подвыпившей компании и доставили в президиум. За столом его клонило ко сну, а соседи по президиуму все время подталкивали и подносили ему минеральную воду.
Непонимание значения своей роли привело к некоторой компрометации его, но Стахановское движение породило многих последователей и оставило большой след в истории развития нашей промышленности.

ЛЕТОПИСЬ КЛУБА "ВЕАФ-ТОПАЗ"
.
Далее следует далеко не полный список вечеров, организованных Клубом "Веаф-Топаз". В его основу положена "Летопись Клуба ВЕАФ-ТОПАЗ", которую на протяжении многих лет вел сам А.Фоменко, а потом продолжили новые участники. Оригинал "Летописи Клуба" находится у А.Т.Фоменко. Сохранились сведения всего лишь о 337 концертах (все они перечислены ниже). В действительности же музыкальных вечеров было значительно больше - по крайней мере в два раза, не менее 700.  В летописи уцелели записи о 86 "Александровских вторниках" (см.  ниже).
1-й сезон: учебный год 1963-1964

дирижер В.Фуртвенглер
Рис.10.
Знаменитый дирижер Вильгельм Фуртвенглер.
На наших вечерах многократно звучали записи оркестров под его управлением.## А.Фоменко (студент 1 курса) основывает музыкальный Клуб в студенческом общежитии.  Сначала Клуб не имел названия, но вскоре получил название ВЕАФ.  Название ТОПАЗ появилось заметно позже (когда состав инициативной группы сменился, и к Клубу присоединились В.Пахомов и А.Звонкин), Самый первый концерт Клуба ВЕАФ состоялся 17 апреля 1963 года в общежитии на Ломоносовском проспекте, корпус 2, в читальном зале на первом этаже.  Помощник - Петя Шлезингер. Радиолу попросили у нашего сокурсника - немца Вольфа; он с удовольствием дал.  Присутствовало около 20 человек.
Программа:
Чайковский - 6 симфония (дир. Мравинский), Бетховен - Кориолан (дир. В.Фуртвенглер, см. рис.10), Бах - фрагменты из мессы си минор (дир. Шоу), Россини - увертюра к Сороке-Воровке (дир. Тосканини).
Дальнейших сведений за этот учебный год, к сожалению, не сохранилось.  Здесь в Летописи Клуба - пробел. Надо сказать, что сначала мы не понимали, что все концерты надо записывать. Это помогает составлению программы Клуба на будущее. Когда со временем это было по'нято, оказалось, что многие сведения о работе Клуба безвозвратно утеряны.
2-й сезон: учебный год 1964-1965
.
Здесь в Летописи Клуба сведений тоже сохранилось совсем немного. Ведущие лекторы: Толя Фоменко + Витя Ерохов + (иногда) Тончев.
.
## Октябрь 1964. Гостиная Б-12.
Иегуди Менухин - 4 ре мажорных концерта для скрипки с оркестром: Моцарт, Моцарт, Брамс, Бетховен.

Рис.11.
Бетховен. Торжественная Месса.
Часто исполнялась на заседаниях Клуба ТОПАЗ.
## 1964 (дата не сохранилась). ВЕАФ.
Бетховен - Торжественная Месса (см. рис.11) (дир. Г.Караян).
.
## Декабрь 1964. Гостиная Б-17. ВЕАФ + П.С.Александров. Радиолу ВЭФ предоставил Витя Ерохов.
Вивальди - Времена года, Тартини - Дьявольские трели и сонаты для скрипки (Мильштейн).
.
## Февраль 1965. Гостиная Б-12. ВЕАФ + П.С.Александров.
Бах - Страсти по Матфею (дир. Карл Рихтер).
.
## Февраль 1965. Гостиная Б-12. ВЕАФ + П.С.Александров.
Бах - Камерные произведения.
.
## 1965 (дата не сохранилась). ВЕАФ.
Берлиоз - Драматическая легенда "Осуждение Фауста".
.
## 1965 (дата не сохранилась). ВЕАФ.
Карл Орф - "Умница".
3-й сезон: учебный год 1965-1966.
.
## Октябрь 1965. Гостиная Б-14. ВЕАФ.
Альфред Корто - Шопен: Этюды 1-12, op.20,25. Баллады 1-4. Прелюдии.
.
## Октябрь 1965. Гостиная Б-14. ВЕАФ.
Дирижер Завалиш: Брамс - 2 и 3 симфонии; две увертюры (Академическая и Трагическая); Мендельсон - Шотландская симфония.

## Март 1966. Гостиная Б-14. ВЕАФ.
Берлиоз - Реквием (см. рис.14, рис.15, дир. Шарль Мюнш).
Горело много свечей. Я нарисовал большое красочное объявление. Фактически это была картина. В начале вечера рассказал о Берлиозе и о первом публичном исполнении его Реквиема. Там было много интересного. Наша Гостиная набита до отказ. Много восторженных эмоций.

Рис.14.
Обложка комплекта: Берлиоз, "Реквием".
В Клубе Топаз эта запись звучала неоднократно.

Рис.15.
Текст Реквиема
(Берлиоз, исполняет Бостонский оркестр под управлением Шарля Мюнша).