19a. "ГИЛЬДЕБРАНД". РИМ ЯКОБЫ XI ВЕКА, вероятно, Царь-Град XII века. Вход "Гильдебранда" в Рим якобы в 1049 году с группой своих сторонников в свите Льва IX можно считать началом "служения Гильдебранда" [196], т.4. Ему было тогда около 30 лет. Комментаторы сравнивают это появление будущего реформатора с "пришествием апостола", с евангельским "входом в Иерусалим". Ф.Грегоровиус писал: "В феврале 1049 года новый папа (Лев IX - А.Ф) вступил в Рим в сопровождении лишь небольшой свиты и шел по городу босой, смиренно читая молитвы. Такое необычное зрелище не могло не привести римлян в полное изумление. Казалось, в город... пришел апостол... Могущественная знать не сопровождала этого епископа, который, как простой паломник, стучал в ворота города и спрашивал римлян, хотят ли они во имя Христа принять его... Но среди лиц, составлявших небольшую свиту нового папы, БЫЛ ЧЕЛОВЕК, ДУХОВНАЯ МОЩЬ КОТОРОГО... БЫЛА ЦЕННЕЕ КОРОЛЕВСКОЙ ВЛАСТИ... ЭТО БЫЛ ГИЛЬДЕБРАНД" [196], т.4, с.57.
# 19b. АНДРОНИК-ХРИСТОС. Вход Иисуса Христа в Иерусалим с группой своих апостолов является началом "служения Иисуса". В этот момент ему было около 30 лет (Лука 3:23). При входе Христа в Иерусалим "многие же постилали одежды свои на дороге; а другие резали ветви с дерев и постилали по дороге... И вошел Иисус в Иерусалим" (Марк 11:8, 11:11). См. рис.2.18.

20a. "ГИЛЬДЕБРАНД". РИМ ЯКОБЫ XI ВЕКА, вероятно, Царь-Град XII века. В разгар реформаторской деятельности "Гильдебранда", якобы в 1075 году, против него в Риме был организован ЗАГОВОР. Организатором заговора был Ченчий. НА ЖИЗНЬ "ГИЛЬДЕБРАНДА" СОВЕРШАЕТСЯ ПОКУШЕНИЕ [196], т.4, с.155.
# 20b. АНДРОНИК-ХРИСТОС. Против Христа в Иерусалиме организуется заговор. Его организатор - один из апостолов Иисуса, Иуда Искариот.
Заговор приводит к аресту Иисуса и затем к его распятию.
21a. "ГИЛЬДЕБРАНД". РИМ ЯКОБЫ XI ВЕКА, вероятно, Царь-Град XII века. Исключительно негативное отношение римских хроник (говорящих о событиях якобы XI века) к Ченчию [196], т.4, с.126-127. Ф.Грегоровиус пишет: "Хроники того времени (точнее, относимые сегодня к XI веку - А.Ф.) изображают Ченчия... безбожным грабителем и прелюбодеем... возможно, что эта нелестная характеристика главы партии Кадала не была преувеличенной" [196], т.4, с.126-127.
# 21b. АНДРОНИК-ХРИСТОС. Весьма отрицательная позиция Евангелий по отношению к Иуде. Образ Иуды-предателя стал нарицательно-негативным во всей христианской литературе.
22a. "ГИЛЬДЕБРАНД". РИМ ЯКОБЫ XI ВЕКА, вероятно, Царь-Град XII века. Первоначально Ченчий был причастен к реформаторской деятельности Гильдебранда (Золотом Горящего) и был тесно связан с партией "Гильдебранда" [196], т.4, с.126. Отец Ченчия - Стефан, был префектом Рима и поддерживал хорошие отношения со сподвижниками реформатора "Гильдебранда". Более того, Ченчий происходил из рода Кресцентиев [196], т.4, то есть, как мы теперь начинаем понимать, из рода Крестителя - "предтечи Христа". См. выше наложение "римского" Иоанна Кресцентия на евангельского Иоанна Крестителя.
# 22b. АНДРОНИК-ХРИСТОС. Иуда имел самое прямое отношение к Иисусу Христу: он был одним из 12 апостолов - ближайших учеников Христа.
23a. "ГИЛЬДЕБРАНД". РИМ ЯКОБЫ XI ВЕКА, вероятно, Царь-Град XII века. Вскоре Ченчий становится главой партии недовольных в Риме, возглавляет движение против "Гильдебранда" [196], т.4, с.155.
# 23b. АНДРОНИК-ХРИСТОС. Через некоторое время Иуда предает учителя и примыкает к недовольным в Иерусалиме реформами Иисуса. Иуда договаривается с первосвященниками, "фарисеями".
24a. "ГИЛЬДЕБРАНД". РИМ ЯКОБЫ XI ВЕКА, вероятно, Царь-Град XII века. Якобы "римские" хроники описывают дальнейшие действия Ченчия как предательство "Гильдебранда". Ченчий отвечает неблагодарностью на доброе дело, совершенное для него некогда Гильдебрандом (Золотом Горящим). Дело в том, что еще в начале якобы 1075 года Ченчий попытался совершить переворот против "Гильдебранда". Переворот закончился неудачей. Префект города возбудил судебное дело против Ченчия, но за Ченчия неожиданно вступился сам "Гильдебранд", и графиня Матильда - МДГЛД. Ченчий был освобожден исключительно благодаря заступничеству великого реформатора [196], т.4, с.155.
# 24b. АНДРОНИК-ХРИСТОС. Евангелия описывают поведение Иуды, бывшего апостола, как предательство Иисуса и его дела. Иуда платит неблагодарностью Христу. Отсюда и широко распространенный термин: Иуда-предатель.

32a. "ГИЛЬДЕБРАНД". РИМ ЯКОБЫ XI ВЕКА, вероятно, Царь-Град XII века. Согласно средневековым русским летописям, РУСЬ БЫЛА КРЕЩЕНА САМИМ АПОСТОЛОМ АНДРЕЕМ, НЕПОСРЕДСТВЕННЫМ УЧЕНИКОМ ИИСУСА ХРИСТА [208], с.121-122. В то же время по скалигеровско-романовской хронологии, крещение Руси имело место лишь в конце X века, или в начале XI века, то есть якобы ЧЕРЕЗ ТЫСЯЧУ ЛЕТ ПОСЛЕ ХРИСТА. Более подробно о том, что апостол Андрей является еще одним отражением императора Андроника-Христа из XII века см. нашу книгу "Царь Славян".

# 32b. АНДРОНИК-ХРИСТОС. Одним из апостолов Иисуса был Андрей (Марк 1:16). См. рис.2.20. Как и другие апостолы, он ходил по земле, проповедуя учение Иисуса. По скалигеровской хронологии он жил в I веке. Как же он мог крестить Русь в X веке?
Скалигеровско-романовская датировка крещения Руси самим апостолом Андреем якобы в X-XI веках н.э. радикально расходится НА ТЫСЯЧУ ЛЕТ со скалигеровской же датировкой времени жизни апостола Андрея первым веком н.э. Однако факт крещения Руси Андреем идеально согласуется с нашей новой хронологией и со сдвигом на 1053 или на 1153 года. В самом деле, перенося евангельские события из фантомного I века в реальный XII век, мы сразу ставим все на свои места. Становится понятным, почему именно в XII-XIII веках мы видим взрыв "евангелизма" и расцвет "крещения". Становится ясным, что Русь "не ждала" целую ТЫСЯЧУ ЛЕТ, чтобы "наконец-то" принять христианство. А приняла его ПРАКТИЧЕСКИ СРАЗУ после возникновения в XII веке новой религии. На свое место становится и легенда о крещении Руси апостолом Андреем. Кстати, скалигеровско-романовская история, конечно, уверяет нас, будто легенда о крещении Руси самим апостолом Андреем является "позднейшей вставкой" в знаменитую Повесть Временны'х Лет [208], с.121. Тем не менее, в XVI веке Иван IV Грозный, - еще не зная введенной уже ПОСЛЕ НЕГО скалигеровской хронологии, - "указывал на то, что РУССКИЕ ПРИНЯЛИ ХРИСТИАНСТВО НЕ ОТ ГРЕКОВ, А ОТ САМОГО АПОСТОЛА АНДРЕЯ. На то же указывал грекам столетием позже и иеромонах Арсений Суханов, посланный... в Грецию" [208], с.121.

5. ВИФЛЕЕМСКАЯ ЗВЕЗДА ЯКОБЫ I ВЕКА И ЗНАМЕНИТАЯ ВСПЫШКА СВЕРХНОВОЙ ЗВЕЗДЫ ОКОЛО 1150 ГОДА (ПЕРЕНЕСЕННАЯ ПОТОМ ХРОНОЛОГАМИ НА 1054-й ГОД).
Обратимся к некоторым интересным астрономическим данным, подтверждающим нашу реконструкцию, согласно которой Андроник-Христос жил в XII веке н.э. В книге "Царь Славян" мы показали, что известная вспышка сверхновой звезды, относимая сегодня к 1054 году, на самом деле произошла столетием позднее, около 1150 года. Именно она отразилась в Евангелиях как Вифлеемская звезда, см. рис.2.23.

Возьмем теперь список скалигеровских дат, когда "древними" хрониками были якобы зафиксированы вспышки так называемых новых и сверхновых звезд. Список составлен по [978], [703] М.Замалетдиновым. Подчеркнем, что это - ПОЛНЫЙ СПИСОК всех вспышек, считаемых достоверными.
Якобы 2296 год до н.э., якобы 2241 год до н.э., якобы 185 год н.э., якобы 393, 668, 902, 1006, 1054, 1184, 1230 годы н.э., а затем идут вспышки в XVI веке, см. список Кеплера. Отметим здесь вспышку 11 ноября 1572 года, которую отметил Тихо Браге - так называемую "сверхновую Тихо" [395], с.124-125. К этому списку обычно добавляют также так называемую "христианскую сверхновую звезду", известную Вифлеемскую звезду, которая описана в Евангелиях, якобы, в I веке н.э. Эта звезда вспыхнула при рождении Иисуса Христа. Волхвы говорят: "Где родившийся Царь Иудейский? ибо мы видели звезду Его на востоке... Тогда Ирод, тайно призвав волхвов, выведал от них время появления звезды... Звезда, которую видели они на востоке, шла перед ними... Увидев же звезду, они возрадовались радостью весьма великой" (Матфей 2:2, 2:7, 2:9-10). На рис.2.24 приведено средневековое изображение Вифлеемской звезды из книги С.Любенецкого [1257].

Итак, оказывается, весь список отмеченных вспышек во Второй Римской империи, вместе с их характеристиками, получается из некоторых вспышек в Священной Римской империи X-XIII веков при сдвиге вниз на 1053 года. Таким образом, половина средневековых вспышек указанного периода времени переехала вниз в "эпоху античности" из средних веков, см. рис.2.25.

Итак, мы обнаружили соответствие между "биографиями" Христа из XII века и "папы Григория Гильдебранда" из XI века. Повторим, что в XII веке н.э. итальянский Рим, по-видимому, еще не основан, а события, известные сегодня как "римские", развертываются в действительности, в Новом Риме на Босфоре, в Царь-Граде. Позднее, при переносе (на бумаге) византийских событий на запад, и получилось, что Андроник-Христос, проповедовавший, вероятно, в Царь-Граде и действительно пострадавший там в XII веке н.э., отразился в итальянской истории в виде "папы Гильдебранда".
ВЫВОД. Иисус Христос, живший в XII веке н.э., отразился в скалигеровской версии истории Рима якобы XI века как "папа Гильдебранд".

Эта "могила" на Бейкосе существует и сегодня и является предметом поклонения. Местные жители называют ее могилой святого ЮШИ или ИУШИ. То есть ИИСУСА. Сегодня на этом месте мы видим плоскую земляную площадку длиной 17 и шириной около 2 метров. Вокруг этой огромной "могилы", в непосредственной близости от нее, за оградой, расположены могилы родственников Иисуса, уже обычного размера. План "могилы Иисуса" в ее современном состоянии представлен на рис.2.29. Легенды о святом Иуше см. в книге [1181].


Но это еще не все. Неподалеку от могилы святого Иуши - Иисуса, у подножия горы Бейкос, находятся еще три огромные могилы длиной около 7-8 метров. Одна из них - могила Кирклара Султана (Kirklar Sultan) - находится внутри своеобразного мавзолея, в отличие от других огромных могил, которые расположены под открытым небом. Это - могилы святого Леблебиджи Бабы (Uzun Elviya Leblebici Baba) и Акбабы Султана (Akbaba Sultan).
Кроме того, как сообщили в 1995 году автору настоящей книги местные жители селения Бейкос, на другой стороне пролива Босфор, то есть на его европейском берегу, имеются еще не то 5, не то 6 похожих огромных могил святых. Не являются ли эти "могилы" - реальными или символическими захоронениями АПОСТОЛОВ ИИСУСА ХРИСТА? Отметим, кстати, что места захоронения некоторых апостолов Иисуса, по-видимому, неизвестны.
Итак, не является ли могила святого Иуши - Иисуса Навина тем самым местом, где распяли Христа и где стоял Гроб Господень, к которому стремились крестоносцы?

Наша мысль о том, что евангельские события происходили на самом деле в Новом Риме = Царь-Граде, подтверждается существованием устойчивой средневековой традиции изображать евангельский Иерусалим как город с османскими полумесяцами. Например, на рис.2.31 представлено средневековое изображение входа Иисуса Христа в Иерусалим (Евангелие апракос, 1693 год). На заднем плане - Иерусалим, где на шпиле совершенно отчетливо виден османский ПОЛУМЕСЯЦ, см. рис.2.32.

Мы много раз будем сталкиваться с тем обстоятельством, что полумесяц со звездой стал старинным символом Царь-Града. Не исключено, что он символизировал Луну, затмившую Солнце в год распятия Андроника-Христа, и Вифлеемскую звезду, вспыхнувшую около 1150 года (и ошибочно сдвинутую потом на 1054-й год). Полумесяц мог изображать как Луну, так и частично затмившийся (ставший серповидным) диск Солнца в момент затмения.
Обратим внимание еще на одно любопытное обстоятельство. На рис.2.35 и рис.2.36 представлены два средневековых изображения евангельского Иерусалима (Евангелие апракос, 1693 год).

12.
Наряду с гражданской специальностью я имел и военную.
Воинскую учебу я начал, будучи еще студентом. В институте мы слушали, в основном, теоретические положения. Практические занятия осуществлялись в летних воинских лагерях.
Помню такой случай. Приехали мы в летние лагеря, расположенные в живописном месте на берегу небольшой речушки под Павлоградском. Первое, что нам предложили, это набивать для себя матрацы соломой. Мы расположились на поляне, кто как мог выполнял эту незатейливую работу. Вдруг, на белом коне, появился всадник в военной форме, как потом выяснилось, это был комдив. Увидев неорганизованную массу людей, он спросил нашего командира:
- Это кто такие?
- Новички, прибывшие в Вузовскую роту для прохождения лагерного сбора! – отчеканил он.
- Здорово, командиры запаса! – обратился комдив к нам.
Мы же, вместо дружного ответа по военному, ответили, кто как мог, по-граждански. Одни сняли кепи и поклонились, другие ответили небрежно и все в разнобой, третьи вообще ничего не ответили, а, сидя на матрацах, с любопытством рассматривали комдива и сопровождающего его красноармейца. В общем, картина получилась настолько неорганизованной и небрежной, что комдив, обращаясь к растерявшемуся командиру роты, сказал:
- Что это у вас за стадо?! – и быстро ускакал.
Ну и досталось же нам после этого. В течение тридцати минут нас спешно учили, как надо здороваться и как стоять перед высоким командиром.
Примерно через час опять появился комдив. На этот раз мы уже не ударили лицом в грязь, боясь подвергнуться еще муштровке.
После окончания института и переподготовки в летних военных лагерях, мне присвоили звание военного инженера третьего ранга, а затем второго ранга. Это давало мне право носить две шпалы. Тогда еще не было звездочек.
Мое быстрое продвижение в получении военных званий, как мне кажется, объяснялось духом того времени и, главным образом, успешным прохождением мною летних лагерных сборов. После окончания института я имел звание воентехника. При прохождении лагерных сборов мне удавалось быстрее других стажеров переправлять через реку полк красноармейцев.
Согласно программе учения в инженерных частях того времени, каждый из проходивших переподготовку должен был уметь быстро соорудить через реку поплавковый мост и под условным огнем противника переправить полк красноармейцев на другой берег реки. И тот, кто быстрее это делал, считался лучшим стажером.
Для ускорения сооружения переправы я никогда не придерживался установленных норм. Поправки Полянского, которые в то время были на вооружении инженерных войск, над настилом мостика должны были устанавливаться на определенном расстоянии друг от друга. Я это расстояние несколько увеличивал, что давало мне возможность уменьшить количество поплавков, их наполнение сжатым воздухом и установку в общей цепи переправы.
Правда, уменьшение количества поплавков приводило к оседанию моста под тяжестью солдат, и он несколько затоплялся водой, и чем реже устанавливались поплавки, тем глубже уходил под воду деревянный настил переправы.
На сей счет у меня были свои нормы, если можно так выразиться. Предварительно я проверил и нашел, что расстояние между поплавками можно увеличить без риска для красноармейцев. Я располагал поплавки так, чтобы красноармейцы могли форсировать реку быстро, но при небольшом затоплении настила. Вода не должна была быть выше голенищ сапог красноармейца. Но однажды я увлекся и расставил поплавки еще реже, в результате все бойцы набрали воды в сапоги. Я несколько струсил, но командование дивизии, наблюдавшее за переправами, расценило это происшествие иначе, хотя от красноармейцев мне пришлось выслушать немало упреков в свой адрес. Командование посчитало, что в летний период времени боец от этого не теряет боеспособности. Главное – это внезапность и неожиданность для врага, конечно, сохраняя при этом оружие и боеприпасы сухими.
Такая позиция командования не только оправдывала мои уж слишком смелые действия, но на разборах учений я даже ставился  в пример другим за сообразительность и достижение внезапности.
Многие товарищи знали секреты моих успехов, но некоторая боязнь нарушать нормы и отсутствие достаточной решимости, а возможно потому, что многие смотрели на прохождение лагерных сборов, как на формальность, ненужную инженерам, не считали нужным прибегать к каким-то уловкам. Многие полагали - переправил полк красноармейцев, ну и хорошо, лишь бы быстрее отделаться от занятий и поскорее вернуться в привычную обстановку.
Но не только этим я выделялся среди других. Я был, по словам начальства, весьма исполнительным и сообразительным. Мне, конечно, трудно о себе говорить, тем более расхваливать себя, да это, пожалуй, и неправильно, но факт остается неоспоримым. На военном поприще я довольно неплохо преуспел, хотя и не был влюблен в военное дело. Я относился к нему хорошо только потому, что это входило в программу, скорее, в силу своей исполнительности, чем особой привязанности к этой специальности. Несмотря на это, я получил чин старшего начальствующего состава, тогда как оканчивающие военные академии в то время имели право носить не выше одной шпалы, а позже – стали получать звание только лейтенанта. Так что я получил не так уж мало.
Причем, моя военная карьера этим бы не ограничилась, если бы я согласился продолжать учебу. Дело в том, что, согласно договору, подписанному Молотовым и Риббентропом, Польша должна была быть оккупирована, - с одной стороны войсками Гитлера, а с другой – нашими. В этот период меня призвали на военную службу и назначили начальником инженерной службы сто тридцать седьмой стрелковой дивизии. Она формировалась из запасников на военной базе в гор. Лубны, где до этого был расположен только полк. На базе этого полка должны были сформировать нашу дивизию, в течение 2-3 недель вооружить и подготовить к выступлению на фронт. Но при вскрытии складов с обмундированием запас его оказался достаточным для формирования трех дивизий, а обуви не хватило даже на одну нашу дивизии. Пока нам доставляли обувь с другой базы, польская компания по существу уже закончилась.
Так нашей дивизии и не пришлось принять участие в этой военной акции, поскольку судьба Польши решилась в течение двух недель.
После этого последовало коварное для нашей страны затишье. Наша дивизия, как и многие другие, была расформирована. Всех отпустили домой, а меня вызвали в политуправление, и некто Голубев предложил мне продолжить военное образование на шестимесячных курсах при Академии военно-инженерных войск. Окончание курсов давало мне право получить звание комбрига инженерных войск и носить один ромб, т.е. я бы перешел в категорию высшего начальствующего состава. Комбриг того времени соответствовал нынешнему генерал-майору.
Мне даже и сейчас трудно объяснить - почему я, несмотря на настоятельное предложение и даже некоторое давление, все же категорически отказался от этого вроде бы заманчивого предложения. Я уперся и твердо стоял на своем:
- Не хочу и все!
Возможно, это можно объяснить не нелюбовью к военному искусству, -к нему я, как потомок казаков, как раз относился с пониманием и должным уважением, - а тем,  как я воспринимал уставные положения, в которых слишком много внимания уделялось (да, по-видимому, и сейчас уделяется) не столько дисциплине и существу вопроса, сколько чинопочитанию.
Конечно, армия без чинопочитания и железной дисциплины и слепого подчинения командирам, - это не армия. Но мне казалось, что не менее важным является и обучение ее владением современным оружием, тактикой и стратегией.
В мою бытность в армии не только красноармейцы, но даже командиры не были знакомы с образцами новейшего вооружения и оборудования. Все было засекречено, а обучение производилось на старом, зачастую уже списанном и снятом с вооружения оснащении. Это не только отрицательно сказывалось на общей подготовке, боеспособности наших войск, но как-то отодвигало или вернее притупляло инициативу в разработке нового, еще более совершенного оружия.
Вместо этого красноармейцам и командирам в больших дозах преподносили хвастливые заверения, что война если и будет, то только на чужой территории. Что у нас военная мощь позволяет сокрушить любого врага. Что на каждый метр нашей границы приходится столько-то пуль, снарядов. Что наши границы находятся под надежным замком и т.д. и т.п.
В действительности, мы были куда слабее того, о чем нам говорили.  Слабость выражалась не только в  вооружении нашей армии, но и в осведомленности и организации ведения современного боя.
Мы располагали только преданным патриотизмом, стремлением народа к победе и почти неограниченным количеством солдат. Если в Гражданскую войну этого оказалось достаточным, чтобы сокрушить старый строй и отразить нападки различных интервентов, то во Второй Отечественной войне это удалось сделать только после быстрой организации уже во время войны массового производства современного вооружения и выдвижения одаренных полководцев из низов.
Да, мы разгромили врага, но это досталось нам куда с большими человеческими жертвами, чем в Первой мировой войне.
Большое увлечение разговорами, ненужными похвалами в свой же адрес и явно недостаточными практическими действиями по совершенствованию вооружения и его производства, обучению армии и ее организации, а также недостаточная гибкость внешней и внутренней политики, дорого обошлась советскому народу в период Великой Отечественной войны. Мы потеряли только на фронтах свыше 21 миллиона человек. Это очень много. Даже те, кто развязали эту грязную войну и должны быть особенно жестоко наказаны, имели куда меньшие потери в живой силе, хотя это была и наступательная сторона. Это несправедливо, но это так.
Если учесть разрушение промышленности, городов и сел на значительной части нашей территории, что оценивают в 699 миллиардов тогдашних рублей, а немецкие предприятия почти не подвергались разрушению и сохранили свою работоспособность, то это еще в большей степени усиливает наши потери.
И все же советский народ, несмотря на все это, вынес тяжесть жестокой войны, оказался, как и в предыдущей войне, победителем.
Вряд ли расформирование ряда военных соединений, произведенное после кратковременной Польской компании можно оправдать. В воздухе явно носились признаки войны со стороны Германии. Успех, который сопутствовал Гитлеру в первые годы его посягательства на территории стран европейского материка, вскружили ему голову. И логично было ожидать нападения на нашу страну. Казалось бы, мы должны были усиленно готовиться к войне, а не заниматься демобилизацией уже сформированных, как-то оснащенных и обученных военных соединений. Этим можно было бы в какой-то мере предотвратить внезапность нападения и не объяснять впоследствии наше крупное поражение в первые месяцы войны, неотмобилизованностью армии.
Вера наших руководителей в незыблемость договора о дружбе и торговле, заключенного с фашистской Германией, и надежды избежать войны или хотя бы оттянуть ее начало, была, конечно, ошибочной. Этот договор, как и отвлеченные идеи, сам по себе был неплохим, но, не имея под собой реальной почвы, сразу потерял всю свою убедительность, когда дело дошло до его соблюдения. Мог ли Гитлер соблюдать  договор? Конечно, мог, но не захотел.  Это не входило в его планы. Нам это было ясно.
Было ошибочным и помещение обширной статьи Гитлера в газете «Правда», сразу после подписания договора. Эта статья, в которой Гитлер разглагольствовал на все лады о строительстве в Великой Германии нового социалистического общества и нерушимой дружбе с советским народом, явилась для советских людей убаюкивающей и сглаживающей острые идеологические противоречия, существовавшие между нашей страной и Германией. Многие в это поверили и возлагали большие надежды на успех нашей дипломатии. Раз найден общий язык, значит, войны не будет. Но были и такие, которые оценивали все иначе и не верили в такую дружбу. И им пришлось расплачиваться своей головой за свои правильные суждения. Пострадал на этой почве и известный советский дипломат Литвинов, резко отвергавший всякую дружбу с фашистами.
В результате такой политики случилось то, чего многие легковерные люди не хотели и не ожидали.
Гитлер постарался как можно больше вывезти из нашей страны продуктов питания и других товаров, а затем вероломно нарушил все свои обязательства, внезапно напал на нас. Причем, нападение состоялось в самое невыгодное для нас время. Наша армия не была отмобилизована, население совершенно не было подготовлено, и вдобавок почти созревший хлеб не убрали. Все перешло Гитлеру, так сказать, на корню.
Если учесть, что большинство зернохранилищ европейской части нашей страны были разрушены или попали сразу в руки неприятеля, то станет ясно - в каком затруднительном положении оказались наша армия и страна.
О готовившемся на нас нападении английское правительство нашло возможным сообщить нашему правительству, но подозрительность Сталина и на сей раз взяла верх, и он не поверил.
Дело дошло до того, что Гитлеру удалось убрать руками Сталина  полководца нашей армии Тухачевского, которому даже немцы отдавали должное. Зная навязчивую подозрительность Сталина, Гитлер организовал провокационную информацию нашей разведке, свидетельствовавшей якобы об измене Тухачевского. Для Сталина этого было достаточно. Он поверил в ложь, и Тухачевский был убран.
Так неожиданно для нас началась Вторая мировая война.
13.
.
Итак, отказавшись от совершенствования своей военной квалификации, я вернулся к мирной деятельности. Но долго не пришлось заниматься мирным трудом. Нападение гитлеровской армии на Советский Союз с первых же дней войны не только нарушило нормальную работу предприятий, но изменило и характер их работы. Был отрезан крупнейший железорудный бассейн – Кривой Рог, а вместе с ним и прилегавший к нему – марганцевый бассейн, основные поставщики металлургического сырья для заводов Юга.
Тяжелая промышленность Донбасса и других районов страны с потерей Кривого Рога оказалась в критическом положении. Надо было искать выход и, как временная мера, он был найден.
В Донбассе, со времен начала эксплуатации юзовских доменных печей, на свалках накопились сотни миллионов тонн колошниковой пыли с большим содержанием железа. Собственно, это - та же железная руда, но  в виде пыли. Местным организациям дали задание использовать запасы колошниковой пыли и тем самым обеспечить работу доменных печей по выплавке необходимого металла. К решению  проблемы привлекли и меня.
Так как колошниковая пыль в таком виде к использованию в доменных печах непригодна, ее необходимо было «окусковывать». В то время в Донбассе еще мало было агломерационных фабрик для окусковывания мелкой руды. В связи с этим мы разработали два направления использования колошниковой пыли в качестве сырья для домен. Было предложено ее брикетирование на вальцовых прессах с примесью связующего вещества – пека, и другое направление – брикетирование с помощью извести.
Первое направление  осуществили на Моспинской брикетной фабрике в Донбассе. Плавка металла с участием этих брикетов на одной из домен дала удовлетворительные результаты.
Дальнейшее использование колошниковой пыли не получило развития, так как приблизился фронт, все было брошено, и наш город, тогда он назывался Сталино, сдали немцам без боя.
В такой критический момент, вместо разумной распорядительности и хладнокровия, некоторые руководители из-за своей трусости первыми начали все бросать и бежать на Восток страны.
Несмотря на стремительное наступление врага, часть предприятий и организаций все же сумели более или менее организованно покинуть город, но наши руководители позаботились только о себе.
Большинство сотрудников трестов и комбинатов были растеряны и не знали - как им поступать. Многие из них в последние часы и минуты уходили на Восток пешком, так как не было транспорта, но большинство с горечью и досадой взирали вслед ускакавшим руководителям и, не рискуя идти пешком, остались на месте. В числе таких оказался и я. Я чувствовал в себе какую-то растерянность. Все мои мысли были несколько хаотичны, но я твердо знал и ощущал, что я - патриот своей Родины и моя связь с ней нерушима.
Сейчас трудно мне оценить свой поступок. Я был молод, не женат и, конечно, мог уйти пешком. Ведь уходили другие, даже с семьями. Обвинить меня в симпатиях к немецким оккупантам, как это было с некоторыми, но правда, немногими, тоже нельзя. Я не любил немцев, если не больше – ненавидел. Я был и всегда оставался патриотом своей Родины, да иначе и быть не могло. Я всю жизнь был тем, что я есть сейчас и иным быть не мог. Родину, родные мне места и обычаи я никак не мог поменять на чужие, немецкие казенные порядки.
На протяжении всей своей жизни я не знал и знать не хотел иного порядка, иных нравов, чем своих, присущих моему народу. На Родине все было мне близким, начиная с земли, по которой я ходил. Едва родившись, я всосал в себя с молоком матери образ жизни Отчизны. Я в этом духе воспитывался, в этом соку варился, и так просто не мог заглушить в себе чувство Родины. Ведь это же очевидная, можно сказать, плотская реальность.
И в самом деле, разве я мог уничтожить тот патриотизм, которым я жил? Если бы  даже старался это сделать, я не смог бы вырваться из своего национального климата, в котором родился и жил. У меня свой врожденный темперамент, своя этническая конституция. Я был слишком привязан к обычаям, к особым формам той цивилизации, которая меня пропитала, обработала. Где бы я ни находился, всегда сохранял бы свой язык. Ведь проблема языка не менее важна, чем проблема отечества. Я всегда придерживался мнения, что счастлив только тот, кто в своей стране может быть зеркалом своего народа, зеркалом, которое отражает твой народ, твою нацию, являющуюся твоей колыбелью. Никогда не оглядывался на иностранное и тем самым не давал повода к тому, чтобы его считать лучшим. Я всегда придерживался своих моральных законов и никогда ни перед собой, ни перед другими не стыдился обычаев и законов страны, где я родился, в которой жили мои предки. Всегда старался в силу своих способностей поднимать щит своей страны и нести его с гордостью. Только так можно защитить собственное достоинство и достоинство Отчизны.
У вас, возможно, возникнет мнение, что я остался, боясь лишиться своего богатства? Нет, неверно. В материальном отношении в то время я был наг и бос, как Иоанн Креститель. Если я чем-то и располагал, так это духовным богатством и относился в этом к зажиточной категории людей.
Если у вас когда-нибудь появится желание познать истинную природу Родины, постичь ее значение, если вы сумеете проникнуть в самую суть ее бытия, сквозь все предрассудки и уродства нашей жизни, тогда в вас отчетливо заговорит национальное чувство.
Мне кажется, где бы я ни находился, я всегда бы облекал свои мысли в родные слова. Если человек, под влиянием каких-то обстоятельств смог отказаться от Родины, то, по-моему, он никогда не сможет искоренить ее в себе. Из прошлого тому примеров много.
Хорошо известно, что истинно русскому человеку на чужбине не поется. Не пелось даже такому всемирно известному таланту, как Шаляпину, а о нас смертных и говорить не приходится. Поэтому вряд ли можно верить тем, кто объявляет войну этим силам, которые свойственны человеческой природе.
Я не исключаю случая, когда человек покидает Родину по вынужденным причинам. Такого человека без Родины я, пожалуй, могу представить и понять. Человек ведь такое существо, которое привыкает ко всему. Он, в конце концов, приспособится и к такому существованию, но, по-моему, все же будет неполноценным.
В те тяжелые годы со мной было то, что вызывает отрицательную реакцию, причиной которой явилась неорганизованность отступления и обида за все это. Это и породило во мне какое-то безразличие, и я совершенно без всяких предубеждений, необдуманно остался в городе. В этом решении большую роль сыграл и малый процент уезжавших людей. Основная масса жителей города осталась, хотя это и было для них несчастьем. Многим очень трудно оторваться от насиженных мест. К тому же отсутствие транспорта, неорганизованность, переходившая в панику, и быстрота продвижения врага, сыграли свою роль.
Итак, я - на оккупированной немцами территории. Что делать? Чем жить? Первые шесть месяцев я кое-как находил возможность для пропитания. Основным источником поступления продуктов была деревня. Но вот кончились вещи, которые можно было обменять на продукты, тем более, что лучшие вещи у меня и других жителей были конфискованы для немецкой армии. Вместо отобранных вещей и мебели немцы выдавали от руки написанные, никем не заверенные расписки. Вещи забирались, грузились в машины и куда-то увозились.
Пришлось многим городским жителям, в том числе и мне, думать о работе. Я поступил на Рутченковский коксохимзавод (город Сталино, ныне Донецк). Получил карточки. Таким образом, появилась возможность кое-как питаться.
Надо отметить, что Рутченковский завод при отступлении наших войск, должен был быть взорван. Но, к сожалению, это сделали только частично, разрушений оказалось очень мало. По-видимому, товарищи, которым это было поручено, не выполнили задания. Кроме того, в цехах химической части завода было оставлено значительное количество горючего и продуктов, которые немцы довольно быстро переработали в горючее для автотранспорта.
Несмотря на небольшие разрушения и значительные усилия немцев, оккупантам так и не удалось восстановить завод. Все рабочие и начальники участков были очень пассивны. Все ходили на работу не ради восстановления завода, а ради получений пайка. Более того, было немало случаев порчи оборудования на заводе. И это не случайно. Оставшееся население на оккупированной территории встретило немцев враждебно.
Были, конечно, случаи измены, но это - единичные эпизоды и совершенно не характерны для всего населения. Тоже самое можно сказать и о девушках, которые могли бы увлекаться немецкими молодчиками. Исключения, конечно, были, но это не было типичным.
Особенно возросла враждебность к оккупантам после того, как они начали угонять молодежь в Германию, производить массовые аресты среди населения и жестокие расправы с евреями. Попытки оккупантов скрывать от населения массовые расстрелы, особенно в начале их прихода, все же получали огласку. Многие были свидетелями этих жестокостей. Но особенно они бесчинствовали, когда после их триумфального шествия по Европе, фашистские орды начали терпеть одно поражение за другим.
Поражения под Москвой, в знаменитой Сталинградской битве, в сражении на Курско-Орловской дуге, настолько для них были чувствительны, что боеспособность немецкой хваленой армии была сильно подорвана и сломлена. Отступая, фашисты в дикой злобе чинили зверские расправы с мирным населением.
Если при наступлении немецкая армия была высокомеханизированной и единым организмом, то после Сталинграда остались разгромленные, в основном, обтрепанные пехотные части, тянувшие по снегу на санках и даже в стиральных корытах свои пожитки. Вид небритых и немытых немецких солдат уж очень напоминал позорное бегство из России прославленной наполеоновской армии.
Несмотря на то, что Наполеон и Гитлер жили в разные эпохи, ставили они одну и ту же цель – покорение России и других стран. Но результат для обоих оказался одинаковым – роковым. Россия для обоих оказалась камнем преткновения. Гитлер не учел урока своего предшественника.
То, чего не сделал Наполеон, не удалось  и Гитлеру. Покорение России – это трагикомический спектакль, который, по-видимому, никогда и никем не будет поставлен.
Наконец, немцы не только бежали с нашей территории, но вынуждены были пустить наши войска на свои земли. Армия Гитлера была полностью разгромлена. Гитлер вынужден был принять яд и бесславно закончить свои походы.
Ни Наполеон, ни Гитлер не учли того обстоятельства, что русские, как это ни странно, не умеют хорошо жить, но хорошо умеют умирать. В этом и заключается наша непобедимость.
Сталин, опираясь на фанатичный патриотизм советских людей в Великой Отечественной войне, одержал победу и не только выиграл войну, но и значительно расширил границы социалистического лагеря. В числе социалистических стран оказались Польша, Болгария, Румыния, Югославия, Венгрия, Чехословакия, Албания, Восточная Германия, Северная Корея и, наконец, такая огромная страна, как Китай.
Сталин торжествовал, хотя и не сумел найти путей предотвращения самой жестокой войны, унесшей десятки миллионов жизней. Зато в восхвалении себя, он превзошел многих. Он требовал от художников и скульпторов неудержимого его прославления на своих полотнах и в изваяниях. Работники искусства и литературы, не говоря уже о политиках, должны были преподносить его персону центральной фигурой всех сколько-нибудь представляющих интерес событий. Его памятники должны были быть во всех парках, площадях и залах всех городов страны. Улицы и кабинеты руководителей украшались его портретами, панно. Его прославляли не только как политического деятеля, но и украшали его внешность. Его изображали не низкорослым человеком, несколько разжиревшим, с брюшком и обрюзгшим за годы власти, каким он был на самом деле, а более высоким, стройным и моложавым. К концу его жизни его имя означало уже бессмысленный культ.
Сталин присвоил себе все титулы и сочетал в своем лице все виды власти. Он провозгласил себя чуть ли не священной особой, богоравным, в его честь пели панегирики, ему поклонялись. Он достиг такого всеобъемлющего владычества, на какое только может посягнуть человек. Одержимый манией величия, хотя и временно, но достиг своей цели. Его обуревала неистовая жажда славы, которая могла бы пережить века, оставить изумленным потомкам свидетельство своего величия. Усиленно выставлял напоказ свою властолюбивую гордыню. Все это питалось извечным человеческим тщеславием.
Ну, а что народ? Для него были мрачные времена. Он испытывал мрачное безумие всемогущего страха и нелепую жестокость. Сталин считал, что народ обожает насилие, без насилия люди начинают философствовать, но стоит на них поднажать, как у них пробуждается энтузиазм, патриотизм и что-то даже варварское, которое легко использовать в своих целях.
Мне кажется, что тот, кто стоит у руля государства и не способен охватить чаяния народа, а умеет лишь внушать ему (с помощью прессы и механизма централизованного государства) мысли и действия, выражающие его собственные прихоти, страсти и интересы, – тот не служит народу, а принижает его и вместе с тем принижает и себя, как руководителя.
14.
.
С приходом наших войск, прежде всего, началась массовая проверка той части людей, которые, будучи на оккупированной территории, в той или иной мере своими действиями способствовали немцам. Те, кто проявлял активность и участвовал в оккупационных органах управления и полиции и играл значительную роль, были сразу репрессированы.
Все инженерно-технические работники тоже подвергались проверке. Те из них, которые работали на заводе в качестве начальника цеха, участка или в руководстве завода, и если их цех, участок был при немцах восстановлен, тоже репрессировались или направлялись в штрафные роты на фронт. Подвергался проверке и я. Ведь я был начальником углеподготовительного цеха и естественно, ожидал сурового наказания. Однако, все оказалось не так. В органах безопасности меня долго допрашивали и особенно интересовались рабочими, которые находились под моим начальством. Я дал им самую хорошую характеристику, объяснил, почему не был восстановлен цех. И, как ни странно, меня отпустили. Это для меня было неожиданным. Я терялся в догадках и не мог объяснить такого снисхождения ко мне. Все разъяснилось, когда при выходе из кабинета, где меня допрашивали, я встретил работника органов безопасности Даниленко, в прошлом студента нашего института. Он кончал позже, но меня знал хорошо. Он сказал мне, что я своей свободой обязан своему поведению в оккупации и тем рабочим, которым оказывал помощь и не мешал им по возможности тормозить восстановление цеха.
Только тогда я вспомнил все, что происходило. Действительно, углеподготовительный цех не был восстановлен и не потому, что мы не могли этого сделать. Главная причина была в рабочих, которые не хотели это делать, вели себя очень пассивно и при первой возможности отправляли нужные для восстановления детали на свалку. Кроме того, горючее, которое было на заводе и использовалось немцами для своего транспорта, я разрешал рабочим вывозить из завода тайно для обмена на продукты в совхозах и колхозах. Все это делалось на моих глазах, и рабочие от меня ничего не скрывали. Больше того, когда приблизились наши войска, они обратились ко мне с просьбой возглавить их группу и попытаться воспрепятствовать немцам взорвать тепловую электростанцию, которая частично была ими восстановлена и находилась в эксплуатации. Но при отступлении немцы особенно были жестокими. Малейшее подозрение сразу каралось смертью. Электростанция ими охранялась очень тщательно. Мне все это было хорошо известно, и потому я посоветовал рабочим прятаться и ждать прихода наших войск. Рабочие руки нужны будут для восстановления завода. Большинство рабочих так и поступило, а небольшая группа все таки решилась на этот шаг. Электростанция все же была взорвана, а двух человек из этой группы расстреляли.
В своем поведении я ничего такого не видел, что можно было бы поставить себе в заслугу. Поэтому на допросе об этом я ничего не говорил, кроме пассивности рабочих и их саботажа. Между тем, в моей судьбе это оказалось немаловажным.
После допроса меня вызвали на завод и предложили стать главным инженером Рутченковского коксохимзавода, собрать рабочих и инженерно-технический персонал и немедленно приступить к восстановлению разрушенного завода.
Я с радостью принялся за работу. Были привлечены на работу не только рабочие, ранее работавшие на заводе, но и многие другие, вплоть до домохозяек.
Восстановление завода началось с сооружения металлоконструкций для мостов. Электроэнергии еще не было, и сверлильные станки вращали вручную, делали дыры в заготовках и вручную клепали металлоконструкции. Конечно, труд был очень тяжелый, но работа подвигалась успешно и до получения первой передвижной электростанции, мы успели заменить все повреждения в конструкциях двух мостов и установить их на место.
Но вот с Востока нашей страны начало прибывать бывшее начальство этого завода. Несмотря на успешное восстановление завода, мне пришлось уступить свой пост вернувшемуся из эвакуации законному главному инженеру завода Гутману. Меня же назначили начальником отдела капитального строительства завода, и я по положению считался заместителем директора завода по капитальному строительству.
Мое назначение на такой пост было необычным. Многих это удивило, а некоторых даже возмутило. Дело в том, что эта должность сугубо партийная, как и все у нас руководящие должности, и вдруг на ней оказался беспартийный, да еще и из бывших на оккупированной территории.
Мое назначение объяснялось поддержкой заместителя министра Воднева и местных партийных организаций. Завод восстанавливался хозяйственным способом, без специализированных подрядчиков. За успешные восстановительные работы заводу восемь раз присуждалось знамя Государственного Комитета Обороны страны. Все это явилось какой-то моей поддержкой. Поэтому заявление одного из начальников цехов нашего завода, некоего Денисенко, члена партии, о том, что я не достоин этой должности, не повлияло на мое положение. Это тот самый Денисенко, который в столовой начальствующего состава завода всегда требовал, чтобы сахар ему не клали в чай, а подавали на блюдечке, чтобы он мог видеть, «за что боролся».
Несмотря на темные пятна в моей биографии, я все же за успешное завершение работ по восстановлению завода был отмечен правительственной наградой.
Восстанавливая завод, мы одновременно строили жилые дома и культурно-бытовые учреждения. До войны там было много поселков и поселочков, состоящих из полуземлянок и землянок. Такие поселки назывались «Нахаловками», «Собачевками» и т.п. Они вырастали без всякого плана и даже разрешения местных властей.
После войны был брошен клич - строить лучше и краше. Хороший и благоустроенный поселок начали возводить и мы. По проекту предусматривался асфальт к каждому домику (в то время это было редкое явление в таких местах) и даже автогаражи. Об этом поселке писала газета «Киевская правда». Причем, дома только строились, а газета уже сообщила о живущих в них семьях, о великолепных автогаражах, которые на самом деле из-за нехватки строительных материалов так и не были построены.
Когда корреспондент этой газеты брал у меня интервью по этому поводу, я ему рассказывал о том, что все это будет, а он написал, что такой поселок уже построен. Этим самым он хотел подзадорить других, чтобы те тоже начинали возводить благоустроенные селения такого типа.
Так вот, после этой немного хвастливой статьи, к нам пожаловал сам Никита Сергеевич Хрущев. Он тогда был первым секретарем компартии Украины и председателем Совета Министров УССР. Приехал к нам в сопровождении большой свиты, в числе которой был и первый секретарь обкома партии нашей области Мельников. Это тот самый Мельников, который, будучи впоследствии первым секретарем компартии Украины, был снят Сталиным за превышение власти в области национальной политики.
Хрущева мы ожидали на строительной площадке. Строительство уже продвинулось. Выросло несколько довольно симпатичных двухквартирных домиков и значительное количество находилось в разной стадии готовности.
Приезд Хрущева вызывал разное чувство у каждого из нас. Больше всего волновался, а вернее трусил, директор завода Баланов. Он все время окидывал своим взглядом строительную площадку и с тревогой говорил:
- А мусора-то сколько! Дороги загромождены строительным материалом. Я же говорил, чтобы все это убрали, подмели.
Его чувство боязни необычайно обострилось, и своими мыслями он  морально устал еще до приезда Хрущева. Воздух, которым он дышал, ему казался каким-то тяжелым, душным, разжигавшим в нем лихорадку недоброго предчувствия. Его охватило трепетное состояние, он то и дело оглядывался по сторонам.
У меня приезд Хрущева вызывал, скорее любопытство, чем страх и беспокойство. Я был относительно спокоен, чему немало потом сам удивлялся. Мне хотелось посмотреть на него вблизи, в окружении свиты. Мое любопытство было полностью вознаграждено. Я увидел, как держит себя высокий правитель и как пресмыкаются перед ним подчиненные.
Первое, что мне бросилось в глаза – это одежда Хрущева. Он был одет своеобразно. Хорошо вычищенные сапоги, галифе, москвичка и, в довершение ко всему, на голове фетровая шляпа. Возможно, это и удобно, но не элегантно.
Говорил Хрущев очень много и только он один. Остальные, поглощенные его знаменитым выражением «Кузькина мать», следили за каждым его движением, взглядом, выражением лица, словом, интонацией и только степенно, с примесью значительной дозы подхалимства, поддакивали и послушно кивали головами.
Хотя это и называлось обоюдной беседой, но она была односторонней. Пространно и в некоторых местах вдаваясь в детали, говорил один Хрущев. Он уточнял, советовал, давал указания, и он же подтверждал свои слова другими словами и утверждениями, считая свои мысли незыблемыми. В течение всего времени к нему не последовало ни одного вопроса, просьбы, возражения. Его слова и указания воспринимались, как божий дар, ниспосланный свыше. Поведение всех остальных было слишком услужливым и готовым дать любые заверения и клятвы в своей преданности.
Хрущев довольно энергично прошелся по одной из уже вырисовавшихся улиц нового поселка, затем зашел в один из строящихся домиков. Домики строились из шлакоблоков, которые мы сами готовили.
В то время Хрущев подписал постановление о применении кирпича-сырца при сооружении внутренних простенков в домах. Это было вызвано нехваткой обожженного кирпича для наружных стен и более ответственных других сооружений. Мы же внутренние простенки делали из шлакоблоков, которые могли бы быть использованы для наружных стен. Хрущев сразу обратил внимание на это.
- Разве вы не читали нашего постановления о применении кирпича-сырца в этих случаях?
Все замерли в ожидании, что будет дальше. Директор нашего завода Баланов побледнел, растерялся и ничего не мог сказать. Пришлось мне его выручать. Я ответил Хрущеву так:
- Никита Сергеевич, постановление мы прорабатывали, но в наших условиях имеются большие запасы шлаков, которые мы используем для изготовления шлакоблоков, а вот кирпича у нас не хватает даже для промышленного строительства.
Обращаясь к Мельникову, Хрущев сказал:
- Они поступают, пожалуй, правильно. Для их условий это более выгодно. Мы своим постановлением не могли предусмотреть специфические особенности отдельных районов нашей республики. Ты им не мешай в этом.
Надо отметить, Мельников, будучи первым секретарем обкома, ни разу до этого случая и после него не был у нас на строительстве и не имел ни малейшего представления о наших делах и нуждах. Несмотря на это, он с довольно деловым видом и достаточным послушанием ответил Хрущеву:
- Хорошо, Никита Сергеевич.
Мельникова я знал хорошо по институту. Хотя он немного старше меня, но я раньше него окончил институт. Позже, когда он был секретарем Обкома, мне не раз приходилось не только видеть его на совещаниях, но и встречаться с ним лично. Несмотря на свое высокое положение, он был всегда приветлив и проявлял живой интерес к знакомым студенческих лет.
Когда Хрущев уехал, наш директор Баланов никак не мог прийти в себя. Перенесенное волнение и испуг дали о себе знать. У него разболелась голова, он хватался за сердце и сразу же уехал домой отдыхать.
Как человек и как специалист Баланов не представляя интереса. Он замечателен тем, что у него не было ничего, заслуживающего внимания. Он не был яркой фигурой. Типичный руководитель Сталинской эпохи, считал не так важными знания, как чувство политической обстановки и строгого ее соблюдения. Это ему удавалось. Был политическим конъюнктурщиком. Одной из главных его черт – мелкое тщеславие. Ему всегда хотелось быть хотя бы чуть-чуть, но впереди Голубчика, директора Макеевского коксохимзавода. Соревнование в этом отношении между ними доходило до смешного.
После изгнания оккупантов, наряду с восстановлением промышленных и жилых объектов, восстанавливались и бытовые сооружения и, в частности, главные конторы заводов. Оба директора устроили соревнование - кто из них скорее и лучше восстановит контору и, разумеется, свой кабинет.
И вот, контору нашего завода  восстановили раньше других. Поэтому зам. министра и начальник Главка Воднев назначил совещание директоров у нас, в новой конторе.
Когда шли отделочные работы комнат главной конторы, Баланов часто посещал свой кабинет, и ему показалось, что он мал. В вежливой форме я с главным инженером ОКСА объяснили ему, что увеличивать длину больше нельзя, так как при постоянной ширине увеличение длины нарушит допустимое соотношение сторон, и кабинет будет походить не на уютное помещение, а скорее на галерею. Но ограниченность Баланова не позволила ему понять эту тонкость, и он приказал мне прирезать к его кабинету соседнюю комнату и еще одну комнату приспособить для бытовки, т.е. комнату для отдыха и еды. В то время бытовки были модным явлением, и директоры предприятий стремились любыми средствами их иметь.
Желание Баланова было удовлетворено. Кабинет получился неудачным. Уж слишком стал длинным и неуютным. Когда заходишь в такой кабинет, то он кажется каким-то коридором, а директор сидит где-то далеко, в глубине несуразной комнаты.
Разумеется, для такого кабинета понадобился большой стол заседаний и к нему сто стульев. Все это было изготовлено, но стол такой длины мы не смогли внести в кабинет через коридор. Пришлось его поднимать краном на высоту второго этажа и втаскивать через окно.
Наконец, все было готово. На совещание съехались директора коксохимзаводов юга страны, приехал и Воднев.
Голубчик, конкурент Баланова и проигравший соревнование, решил зло подшутить над Балановым и тем самым отомстить ему за более быстрое окончание своей конторы. И ему это удалось.
Он выждал, когда все участники совещания зашли в кабинет и, стоя у входной двери, весьма громко воскликнул, обращаясь ко мне:
- Фоменко, дай мне бинокль, а то я не вижу твоего директора.
Среди присутствующих поднялся невероятный хохот. Баланов был высмеян и только после этого понял, что перегнул палку. Он не знал, что только раз таким путем удалось сделать гениальное открытие, когда человек, изгибая палку, изобрел колесо.
После совещания Баланов со смущенным видом предложил мне восстановить прежние размеры  кабинета.
Помню, когда мы сдавали в эксплуатацию одну из коксовых батарей, к нам приехал Министр черной металлургии Тевосян. Баланов опять волновался, и не напрасно. Тевосян не любил, когда его водили по заводу, как это обычно делается у нас. Он сам избирал себе путь движения по территории. Он повел Баланова в те места и закоулки, где дирекция не бывает и где всегда царит грязь, темнота и запустение. Такого Баланов не ожидал, и это ему был, хотя и неприятный, но весьма полезный урок.
В довершении всего, Тевосян спросил Баланова:
- Ну вот, получаете новую современную коксовую батарею печей. Какую будете держать подсводовую температуру?
Баланов, конечно, не знал. Внутри у него от стыда что-то дрогнуло и засосало под ложечкой. Молчание и растерянность Баланова создали неприятную обстановку. Все молчали, подсказывать было неудобно. Наконец, Тевосян сказал:
- Директору завода это надо знать.
Затем более примирительно и с большим добродушием, продолжал:
- Это очень важно, так как без этого можно преждевременно ухудшить состояние кладки печей.
Тевосян считался крупным специалистом по металлургии, и это действительно было так. Будучи Министром, он раз в неделю ездил на московский завод «Серп и Молот» и в качестве сталевара давал плавку металла. Явление в наше время не то, что редкое, а просто из ряда вон выходящее. Но так было. Тевосян таким образом поддерживал свои практические навыки и более правильно познавал приложение на практике своих теоретических знаний.
Во время Отечественной войны, Сталин поручил Тевосяну организовать на одном из заводов Урала производство труб для каких-то срочных военных заказов. Тевосян распорядился заводу приступить к освоению труб.
Через несколько дней Сталин позвонил Тевосяну и спросил его:
- Наладили производство труб?
- Пока осваиваем, Иосиф Виссарионович, - ответил Тевосян.
- Откуда мы взяли это некрасивое слово «осваиваем». Идет война, нужны трубы, а вы осваиваете, - сказал Сталин и положил трубку.
После этого Тевосяну ничего не оставалось делать, как немедленно вылететь на завод и срочно организовать производство труб.
Тевосян – это, пожалуй, один из лучших Министров того времени, если не всех времен. Он не только был умен, специалист металлург, но и большой организатор, государственный деятель. Это был человек типа Орджоникидзе.
На коксохимзаводе, где я работал, со мной произошел интересный случай. Будучи беспартийным, мне часто приходилось присутствовать на парткоме завода, когда рассматривались вопросы, связанные со строительством завода, жилья и других объектов. Как-то на парткоме обсуждали состояние строительства Дворца химиков. Секретарь парткома Паникоровская, очень энергичная женщина, наседала на меня с требованием сдать дворец раньше срока, а я доказывал невозможность этого. Ей хотелось это сделать к Октябрьским праздникам. Все члены парткома внимательно слушали наш горячий спор, а мы, незаметно повышая голоса, так увлеклись, что я неожиданно для всех и для самого себя выпалил:
- Ну, исключайте меня из партии! – и замолчал.
Паникоровская сначала как бы на мгновение онемела, но потом, поняв смысл моих слов и видя, что все от души смеются, сама начала хохотать. На этом наш спор и закончился.
По окончании восстановительных работ, когда главные объекты завода были завершены, а ОКС превратился в небольшой отдел, с весьма малым объемом работ, Денисенко все же удалось добиться своего. Он все время жаловался во все инстанции. В вежливой и весьма деловой форме, Воднев посоветовал мне оставить этот злополучный пост, тем более, что для меня он уже не представлял никакого интереса.
15.
.
Во время работы на заводе в моей жизни произошло необычайное событие. Мне было 33 года. Люди в таком возрасте уже давно женаты и имеют детей. По старым, дореволюционным «нормам» мне оставалось еще два года, в течение которых я должен был жениться.
В среде высшего общества тридцать пять лет ранее считалось аристократическим возрастом, являющимся пределом бесполезного холостятства.
До 33-х лет меня никогда не тянуло к женщинам. В компании я чувствовал себя чужаком. Это объяснялось, главным образом, моей внешностью: я был до неприличия худой и потому казался очень высоким. В общем, во мне ничего не было привлекательного. Девушки мной никогда не интересовались. Об этом я хорошо знал и всегда сторонился женщин. Да и что они могли подарить мне, если я для них не представлял никакого интереса.
Мужчина должен знать все, быть всегда на высоте, как своим поведением, так и внешностью. Он должен вызывать в женщине силу страсти, раскрывать перед ней всю сложность жизни, все прелести, посвящать ее во все тайны бытия. В общем, в глазах женщины мужчина должен быть достаточно совершенным существом, обходительным и умеющим завоевывать расположение. Я же почти ничем этим не располагал и потому не пользовался вниманием женщин. Я потерял веру в себя и тем самым как бы оборвал нити, связывающие меня с миром женщин и их прелестями. Я существовал не в обществе женщин, а за его пределами. Но это позволило мне более полно использовать другие человеческие возможности. Моя независимость более глубоко привязывала меня к пониманию окружающего общества, мира.
Люди, их отношения, а также книги – вот та школа, где я черпал знания и формировал свои взгляды. Короче, я не скучал, как та женщина из Вифлеема. Согласно христианской традиции, на земле нет такой твари, которая на что-либо не пригодилась бы. Однажды Господь Бог с Петром, прогуливаясь вместе, увидели сидящую женщину, сложившую руки и умирающую от скуки. И до того она скучала, что Господь, пошарив в своих карманах, вытащил сотню вшей, кинул их ей и сказал:
- На тебе, дочь моя, позабавься!
Женщина встрепенулась, и начала охотиться за зверюшками, и при каждой удаче смеялась от удовольствия. Разумеется, у меня характер работы был другой, чем у нее, но я трудился, не брезговал работой и в конце концов превратил работу в удовольствие и тоже от ее выполнения, если и не смеялся, то улыбался. Для меня всегда был важен рассудок, здравый смысл, но я не был лишен воображения и фантазии. Мне кажется, что фантазия заслуживает внимания, как средство тренировки мозга и увлекательного отдыха. Я часто мечтал. И знаете, до чего приятно бывает теряться в размышлениях нравственного или другого порядка, спорить с самим собой, пересматривать заново свое поведение, смаковать свои желания, возбуждать в себе решение целых проблем, переходить мысленно через Рубикон… И так иногда сладостно бывало, что под конец забываешь нашу бесконечную суету действительности.
Несмотря на все это, от природы я оказался недостаточно тверд, чтобы защищаться от женских прелестей. Все взвесив, я решил жениться. Семейную будущую мою жизнь в то время я представлял себе во всей ее наготе, без всяких прикрас. Поэтому, всякое огорчение, которое могло встретиться в моей жизни, меня не должно было удивить, а всякая радость – будет большой неожиданностью.
В действительности, в нашей семье все оказалось куда проще и лучше, чем я представлял в своем воображении.
Многие мои знакомые полагали, что, женившись так поздно, я, по-видимому, буду изменять жене. А мне казалось все не так. Был бы большой грех со стороны моей жены, подозревать меня в неверности и в разборчивости к женам моих друзей. Я всегда считал, что буду виновен перед своей женой только тем, что страстно буду завидовать тем из них, у которых жены будут, прежде всего, некрасивы и не ангелы прелести, т.е. как гласит русская пословица:
«Не дай, Бог, красивой жены».
Красивую жену весьма часто на вечера зовут, а бедному мужу, по словам Пушкина, в чужом пиру – похмелье, да и в своем тошнит.
Другие знакомые полагали, что я буду слишком ревнив, вцеплюсь в жену и буду дрожать по всякому случаю и даже попусту, чем буду постоянно надоедать ей и тем самым толкать ее на измену. На это я обычно отвечал:
- Взять жену, способную изменять мне, я в состоянии, но цепляться за такую жену и к тому же ревновать ее, я не в состоянии.
Но как бы там ни было,  я все взвесил и женился. Откровенно говоря, женитьба меня немного страшила, а оказалось это весьма простое, да к тому же и неплохое дело. Я не знаю, как остальные женатые мужчины, а я доволен своей женой. Я рад женитьбе. В холостяки я не гожусь. В холостяцкой жизни есть привкус несолидности, а я не лишен честолюбия.
Меня, конечно, могли упрекнуть в том, что в тридцать три года жениться, да еще быть недовольным. С этим я согласен, но ведь бывают и такие случаи, когда и в пятьдесят не угодишь. Мне кажется, лучше жениться позже, да жить хорошо с женой, чем слишком рано и мучиться. Прошу только меня правильно понять. Старики тоже делаются глупости. Я этого не отрицаю, но все же это происходит реже, чем у слишком молодых.
Многие молодые люди не хотят жениться вообще. Конечно, они неправы. Их смущает потеря свободы и всех сладостей холостяцкой жизни, но они не учитывают предстоящих горестей, а кому их не знать, как старому холостяку.
В общем, женившись, я неожиданно оказался счастлив. Счастлива ли моя жена? Думаю, что да. Но лучше об этом спросите у нее самой.
Вас, конечно, интересует, а кто же моя жена? Ею стала девица, Валентина Поликарповна Маркова, сменившая затем фамилию на мою. Родилась она в Юзовке (ныне г. Донецк), в семье служащего. Она была самой младшей. Старше ее были две сестры и два брата. Родители – русские. Отец из Орловской губернии (рис.9, рис.10, рис.11), а мать – из Смоленской, но жили в Донбассе.

1.
.
Будучи уже "папой", а жена "мамой" мы оказались на новом месте жительства. Я начал работать в научно-исследовательском институте в качестве заведующего одной из лабораторий. Новое место работы, новые и знакомые. Здесь я встретил кое-кого из старых знакомых. В частности, моим заместителем был Витренко, мой сокурсник по учебе в институте.
При оформлении на работу в Донецкий угольный институт, в кабинете заместителя директора по научной части, выяснилась невозможность воспользоваться имеющимися у меня документами об освобождения от сдачи кандидатских экзаменов.
Когда я работал в комбинате "Донбассуголь", то по возможности занимался научной работой. Многие мои работы были опубликованы. Тогда-то и возникла мысль о защите диссертации. Правда, это не моя мысль – ее мне подсказали, но так или иначе я свыкся с ней и решил попробовать, тем более, что отдельные мои работы могли быть доведены до вполне оригинальных и диссертабельных.
Но для защиты диссертации надо было предварительно в течение одного года (тогда был такой порядок) сдать четыре кандидатских экзамена. Всякий, кто не укладывался в этот срок, должен был начинать сначала. Причем, сданные экзамены были действительны только в течении пяти лет. Если вы не успели за этот срок представить для защиты диссертацию, экзамены теряли силу.
В общем, сроки были жесткими и требовали для успешного их преодоления большого напряжения сил от диссертанта.
Работая в комбинате "Донбассуголь", я как-то заговорил с Засядько на эту тему и попросил у него отпуск для подготовки сдачи кандидатских экзаменов.  Засядько мне сказал:
- Тебе не надо сдавать экзамены, и отпуска я тебе не дам. Ты нужен сейчас здесь. Напиши письмо на имя председателя Комитета Высшей Школы Кафтанову (тогда еще не было Министерства) с просьбой об освобождении тебя от экзаменов. Обоснуй это твоей занятостью производственной работой, вполне достаточной политической и технической подготовкой. Такое ходатайство я охотно подпишу.
Если быть откровенным, то его слова меня в какой-то мере растеплили, тем более, что от него многое зависело и можно было надеяться на успех.
Засядько тут же вызвал своего референта Сапельникова и дал ему задание вместе со мной подготовить такую просьбу. И добавил:
- Если из этого ничего не получится, то скажите мне. Я лично свяжусь с Кафтановым и все улажу.
Не так долго пришлось мне ждать ответа. Вскоре из ВАКа я получил справку об освобождении меня от сдачи кандидатских экзаменов. Пришлось еще раз поблагодарить Засядько.
Не успел я хорошенько поразмыслить над темой диссертации, как началась война, сначала в Европе, а затем и на нашей территории и все мои планы нарушились.
Так вот, когда я предъявил свою справку заместителю директора, он прочел ее и сказал мне, что она уже потеряла силу и является недействительной. Он вынул бюллетень Высшей Школы и показал мне опубликованное постановление, из которого следовало – все справки, выданные до войны об освобождении от сдачи кандидатских экзаменов и не использованные, с 1947 года теряют свою силу. Это постановление было получено за неделю до моего поступления в этот институт.
Для меня это было неожиданно и очень неприятно. По-видимому, вид у меня был какой-то ошалелый, так как на лице заместителя директора появилась продолжительная, сочувствующая моему положению улыбка. Сначала он меня успокаивал, а затем, когда я немного пришел в себя, дал совет:
- Вы с недельку отдохните, хорошенько успокойтесь, а затем, засучив рукава, готовьтесь и сдавайте экзамены. Это более надежный путь.
Так я и сделал.
Этот разговор состоялся в марте месяце 1947 года, а в мае я уже сдал экзамен по немецкому языку, в июне - по истмату и диамату, в октябре – две специальные дисциплины. Все это у меня заняло в общей сложности шесть месяцев.
Так как сдача экзаменов была выполнена с большим увлечением и подъемом, то я с ходу приступил и к написанию самой диссертации. Материалов было много, и я с воодушевлением осилил и эту задачу.
Диссертация была готова. Я радовался не столько предстоящей защите, сколько возможностью держать ее в руках и перелистывать. Это все-таки твой труд,  не заимствованный каким-либо путем у кого-нибудь. Пусть он не такой уж глубокий и большой значимости, но все же труд, и творец его - ты сам, а это главное в науке.
Эта человеческая черта тщеславия является положительной, если только человек получает удовольствие от труда. Как бы человечество выиграло, и как оно было бы счастливо, если бы каждый из нас находил радость в своем труде. Это чистое чувство нельзя смешивать с нездоровым тщеславием, связанным с достижением цели и положения нечестным, грязным путем.
В жизни я все делал довольно быстро, может быть не всегда удачно, но быстро. И в этом случае я быстро организовал все необходимые документы и с хорошим настроением отправил свою предполагаемую диссертацию в Днепропетровский горный институт для допуска меня к защите.
И вот после такого взлета мысли, желаний, радости, упорного и, по-моему мнению, успешного труда, на меня неожиданно был вылит ушат холодной воды. В защите диссертации мне отказали. Мотив? Довольно оригинальный, если не смешной: "Ваша диссертация слишком теоретична, и она не может быть оценена нашими специалистами".
Да, так и было написано в официальной бумаге. В действительности, произошло совсем иное. Заведующий кафедрой, некто Копычев, неофициально, в частной беседе, чувствуя себя несколько смущенным, рассказал мне, как обстояло дело. Его вызвал директор института, и отказал в приеме диссертации, ссылаясь на указание партийных органов. По его словам, диссертации от людей, бывших на оккупированной территории, принимать нельзя. Надо было под каким-то благовидным предлогом отказать. Думали, думали и придумали. Дать диссертацию предварительно на рецензию неофициальным оппонентам. Если хоть один отзыв будет отрицательный, то диссертацию не принимать. Ну, а если отзывы будут положительными, тогда можно будет отказать, сославшись на отсутствие специалистов по теоретической части диссертации. А так как все отзывы оказались положительными, то пришлось прибегнуть ко второму варианту.
После этого я обратился в другой институт - Ленинградский горный. Там тоже мне отказали, придумали другую причину. По их мнению, сданные мною экзамены по специальным дисциплинам не соответствовали профилю диссертации. Мне было предложено дополнительно сдать экзамен еще по одной дисциплине.
Потом оказалось, что это тоже надуманный мотив. Как мне сообщили профессора Андреев и Корольков, по требованию директора института, они более умного ничего не могли придумать.
Ну как вам это нравится?
Если бы в то время была возможность называть вещи своими именами, то кое-кого можно смело было бы назвать так, как именуют животных.
На этом мои попытки стать кандидатом наук бесславно закончились. Многие, кто хорошо разбирался в политической обстановке того времени, советовали мне оставить это дело до более подходящих времен. Так я и сделал. Махнул на все рукой и продолжал работать.
Несмотря на это, мое творческое возбуждение не сменилось усталостью или разочарованием. Я терпеливо относился ко всему и только снисходительно, а иногда даже иронически улыбался и продолжал трудиться по-прежнему энергично.
Вскоре заместитель директора по научной части профессор Гойхман, который мне советовал сдавать экзамены, считая этот путь наиболее надежным в достижении ученой степени, вынужден был покинуть наш институт, и вот по какому случаю.
В угольной промышленности одно время усиленно пропагандировали идею концентрации горных работ. Гойхман на эту тему защитил докторскую диссертацию, но в послевоенный период в печати появилась разгромная статья в адрес Гойхмана, как наиболее активного пропагандиста концентрации горных работ. Ученый Совет Московского горного института срочно собрался, признал свое прежнее решение о присуждении Гойхману степени доктора технических наук ошибочным, а диссертацию вредительской. Так Гойхман был лишен ученой степени.
Это был беспрецедентный случай в истории присуждения ученых степеней, но это так. Как видите, все было возможно.
Впоследствии в угольной промышленности снова вернулись к концентрации горных работ, и это уже не считалось преступлением перед Родиной.
В институте я проработал не так уже много. После войны специальным постановлением была утверждена 14 процессуальная статья, по которой некоторой категории людей запрещалось работать в ряде крупных административных и промышленных городах Союза. В числе этих "некоторых" оказался и я, поскольку город Сталино относился к числу запрещенных. Итак, поскольку все это делалось не открыто, то нужен был предлог, чтобы меня и подобных мне выдворить из городов, входящих в число "особых". И вскоре такой случай представился.
Так как я был заведующим лабораторией, то в качестве первого шага мне предложили, разумеется, по "хорошему", занять должность заместителя, потеснив Витренко, а вместо меня был назначен Малаховский, ранее работавший в комбинате. Это предложение я сразу принял, как неизбежный шаг в отношении меня и не был огорчен  несправедливой мерой. Напротив, даже был доволен, считая должность заместителя менее заметной, и что, возможно, в дальнейшем меня оставят в покое. Но этого не произошло.
Мой заместитель Витренко, тоже из числа «некоторых», в связи с моим перемещением, естественно, был потеснен на более низкую должность. Такое ущемление его интересов ему пришлось не по вкусу, и он начал вести борьбу с новым заведующим Малаховским, добиваясь его свержения и восстановления прежнего руководства. Он своего добился относительно легко. Малаховский, несмотря на усилия нового заместителя директора по научной части Дубинского, все же был смещен. Малаховский по национальности еврей, а в то время евреи были не в моде. Поэтому Дубинскому не только не удалось удержать на этом посту Малаховского, но ему самому  предложили оставить должность.
По натуре Витренко был человеком вспыльчивым и невоздержанным. Он был склонен больше слушать, чем говорить, но уж если говорил, то делал это с такой уверенностью, словно утверждал непреложную истину. К тому же он, хотя и считался неплохим специалистом, - и это действительно было так, - но в политическом отношении был не созревшим человеком. Он был неискушенным в этих делах. Не считаясь с действительностью и нашим весьма шатким положением, он слепо видел в этих перемещениях большую несправедливость и пытался негодными средствами добиться желаемого. День ото дня лелеял надежды, питая слепую уверенность, что ему, наконец, удастся восстановить справедливость. Предубеждение - очень сильное чувство и не делать ошибок, находясь под его влиянием, весьма трудно.
Причем путь борьбы, избранный им, оказался не только неэффективным, но и нечестным. Он напечатал на моей пишущей машинке докладную записку в наше Министерство, в которой объявил неправильным понижение меня в должности. Но о себе не  сказал ни одного слова! В этой докладной были приведены довольно обстоятельные доводы в мою пользу, разумеется, не политического, а делового характера, но главная его ошибка и нечестность заключалась в подписи. На докладной была поставлена не его, а моя подпись, - подделка.
Вдруг вызывает меня директор института Бобров, показывает мне эту докладную записку и спрашивает:
- Вы писали эту бумагу?
Он меня буквально огорошил. Представьте мое положение. Я ничего не знаю, но под содержанием докладной стояла «моя подпись», причем довольна схожая с моей.
Проявленная «жалость» в отношении меня, по-видимому, был удобный выход из создавшегося положения для самого Витренко.
Прочитав докладную еще раз, я с живостью, свойственной возбуждающимся людям, наотрез отказался от этой фальшивки. Но, видя недоверие директора к моим словам, почувствовал себя лишним человеком в этом институте и поспешил уйти из кабинета.
Директор распорядился сверить шрифт докладной с шрифтом моей машинки, которая всегда стояла на моем письменном столе и пользовался ею из сотрудников лаборатории, главным образом, я один. После сверки предположение директора подтвердилось. Докладная записка была напечатана на моей машинке, и мне не поверили.
Под видом сокращения штатов, я немедленно был уволен из института и направлен по указанию Министерства в распоряжение комбината для использования в качестве главного инженера шахты. Я отказался от этой высокой должности, так как она в те времена была слишком ненадежной, тем более с моей политической репутацией. Так я оказался не у дел.
Ну, а как реагировал на это событие Витренко?
Довольно просто. Молчал. Хотя вид его говорил о каких-то внутренних переживаниях. При встрече со мной он сразу менялся в лице. На нем появлялись какие-то пятна. Когда он со мной говорил, то его голос исходил не из горла, а как бы из глубины его внутренностей, из живота. Голос у него был хрипловатый, словно в горле у него надтреснули связки.
Возможно, у вас возникнет вопрос, а где же у него была совесть?
Видите, ею не всегда и не каждый из нас может воспользоваться. На нее часто не обращают никакого внимания. Она легко притупляется, если дело доходит до личных интересов.
Вследствие своей политической, если можно так выразиться, недоразвитости, или, как обычно говорят, близорукости, он никак не ожидал такого финала. А когда случилась беда, он просто испугался и не мог честно признаться мне о своем плохом поступке.
О поступке Витренко узнали и сотрудники лаборатории, которые ко мне относились весьма хорошо. Эта новость взбудоражила весь коллектив. На Витренко все смотрели, как на человека, низко поступившего в отношении меня. На него было излито все их пренебрежение. Когда люди обращались к нему, в их словах слышалась ирония и досада, вызываемая его присутствием среди них.
Витренко все это чувствовал, и лицо его выражало жгучее желание доказать свою правоту. Но его растерянность только увеличивала лихорадочное любопытство сотрудников. И они добились своего. Они провели расследование и доказали его виновность. Фальшивку писал он. Как он ни старался вложить чувство собственного достоинства в пожимание своих плеч, из этого ничего не получилось. Он вынужден был сдаться. После признания он почувствовал в себе бездонную пустоту, но потом к нему опять вернулась прежняя приветливость, добродушие и он горько сожалел о случившемся. Коллектив все же заставил его спохватиться, хотя и с запозданием.
В конце концов, его тоже  уволили и направили главным инженером одной из фабрик Черемховского бассейна в Сибири.
Как видите, окружавшая меня обстановка складывалась не в мою пользу. От должности главного инженера шахты я отказался, но в городе меня никто не принимал на работу. Даже такие друзья, как Дугин, будучи директором крупного проектного института, отказался меня оформить на работу и откровенно признался, что не имеет права этого сделать.
- Если я это сделаю, - сказал он, - то все равно мне придется тебя освободить.
Чувствовалась его снисходительность ко мне и нежелание вести разговор на эту тему.
Надо отметить, все мои бывшие хорошие и обычные знакомые разделились на три категории. Одни начали проявлять бдительность в отношении меня и писать всякого рода доносы и пасквили на меня, другие просто отвернулись, чтобы не навлечь на себя, не дай бог, какой-либо беды, а третьи, вернее всего лишь один мой знакомый, некто Благов, наоборот рекламировал свое хорошее отношение ко мне.
Особую враждебность ко мне проявили Соловьев и Марусев – инженеры, хорошо знавшие меня. Это объяснялось, главным образом, поощрением органов безопасности подобных поступков среди населения. В приемных этих учреждений даже были установлены специальные ящики, куда предлагалось населению бросать всякого рода доносы и прочие сообщения, вплоть до кляуз. Каждый день сыпались доносы о высказанных мыслях, интимно подслушанных шпиками, именуемыми в то время патриотами. Это настолько препятствовало общительности людей между собой и настолько взвинтило некоторых охотников до грязных дел, что многое выдумывалось, лишь бы насолить кому-либо из знакомых и показать себя бдительным и преданным человеком. В числе предрасположенных к этому оказались и мои хорошие знакомые – Соловьев и Марусев. Были, возможно, у меня и другие недоброжелатели, но мне они неизвестны.
Так, без всяких на то оснований, Соловьев и Марусев приписали мне сочувствие фашизму. Больше того, Соловьев говорил многим знакомым, что я чуть ли не фашист.
Соловьев и Марусев были мелочными и эгоистическими людьми. Это были бесцветные мизерные личности. Сначала я удивлялся всему этому, потом, по мере возрастания на меня клеветы, мое изумление сменилось все возрастающим ужасом.
В минуты душевных переживаний, я всегда ощущал потребность двигаться или над чем-нибудь трудиться. Я прибегал к этому испытанному методу и тем самым облегчал свое тягостное состояние.
В те дни я впервые в жизни глубоко ощутил на себе грубую жестокость некоторых моих знакомых, когда доброта и благожелательность уступили место обнаженному, властному инстинкту самосохранения. Мое несчастье даже у друзей вызвало не жалость, не сочувствие, а недоверие – холодное отталкивающее, даже очень враждебное отношение.
Я хорошо понял, - когда ты не в беде, ты можешь опираться на многих, но когда беда пришла, приходится рассчитывать только на себя.
Отношение управляющего трестом Благова в то время произвело на меня неизгладимое впечатление. Но таких людей было мало, а точнее среди моих многочисленных знакомых, он оказался один. Такая поддержка в такие минуты жизни, конечно, не может остаться незамеченной и положительно неоцененной. Я и моя жена были тронуты таким великодушием со стороны Благова. Но нам было невдомек, чем придется в будущем за это расплачиваться. Но как бы там ни было, а его поддержка, даже сделанная им с каким-то личным расчетом, в тяжелые минуты для нас была крайне необходима, и оставила в нашей жизни неизгладимое впечатление. Для нас это была непреложная действительность, за которую мы готовы были быть вечно благодарны.
Итак, я и моя семья оказались вне всякой деятельности, за бортом.
Что делать?
Денежных сбережений у нас не было, а существовать как-то надо было. Ведь у меня - семья, да плюс к тому же весьма неопределенная и напряженная обстановка создавалась вокруг меня. Я был разбит и унижен. И в этот момент судьба, словно желая мне подслужить, послала манну небесную. Со мной пожелал встретиться полковник из органов МВД. С виду он был неуклюж, топорной работы, но в манере себя держать и покашливании проглядывалась положительность, внушительность и солидность. С мешочками под глазами (видно болел почками) он производил впечатление человека бесхитростного и доброго. Большой рот, мясистые губы, крутой лоб и широкое лицо дополняли общую картину его внешности.
Он предложил мне поступить к ним на работу, с выездом на Крайний Северо-восток нашей страны в город Магадан, где требовался специалист для организации при научно-исследовательском институте золота и редких металлов специального отделения по изучению процессов обогащения россыпных месторождений этого богатого края.
Так как мое положение было незавидным, то сделка довольно быстро состоялась и был подписан контракт на первые три года. Полковник, который вел со мной  беседу, сказал:
- Я буду с вами откровенен. Хотя за вами не числится никакой провинности, здесь вам работать будет трудно. Вы можете оказаться еще в худшем положении. Но если вы согласитесь на наше предложение и будете работать в нашей системе, то сразу будут решены все ваши политические и экономические проблемы. Мы вам это гарантируем.
Откровенный разговор полковника и его легкий намек на мое безотрадное положение мне даже понравился и как-то располагающе подействовал на меня. Я ему с улыбкой, от души и без всякой иронии, сказал:
- Лучше я туда поеду сам, чем если вы повезете меня под конвоем.
Он добродушно рассмеялся и ответил:
- Ну, зачем же так. Конечно, всякое бывает, но в отношении вас мы пока ничего плохого не можем сказать. Как видите, даже приглашаем вас на работу в нашу систему.
В его словах ощущалась какая-то симпатия. Он так мягко и учтиво их произнес, что я почувствовал к нему самое хорошее расположение и огромное желание скорее приступить к работе. Все это взволновало меня до глубины души. Это первый задушевный разговор, который у меня состоялся за последние дни и недели.
Я пожал ему руку с таким удовольствием, словно договаривал то, чего я не мог ему сказать вслух.
Когда я вышел с приподнятым настроением на улицу, почти все небо было покрыто белыми пушистыми облаками и только кое-где проглядывали голубые пятна, подчеркивая их белизну. На воздухе я сразу почувствовал облегчение, словно окончательно стряхнул с себя какую-то тяжесть. Свежий воздух, прекрасные деревья и спокойствие на душе привели меня еще в лучшее расположение, и я поспешил домой, чтобы как можно скорее сообщить добрые новости жене.
Этот момент в моей жизни был самым удивительным поединком моей судьбы и моего благоразумия. Шаг, на который я смело пошел, оказал мне большую услугу. Я весь преобразился. В моих глазах загорелась великая надежда на хорошее будущее.
Получив соответствующие документы и довольно большую сумму денег, мы с женой начали собираться в далекие и совершенно неизвестные нам края.
Такому исходу жена была очень рада, так как наше новое местожительство рисовалось нам куда более безопасным, чем то, где мы жили. Нужно было как можно скорее уезжать, и мы это сделали.
Кое-что продали, кое-что из мебели подарили родственникам, одежду и белье связали в тюки, сдали в багаж и двинулись в путь.
В Москве сделали остановку, затем курьерским поездом «Москва – Владивосток» двинулись в неизведанном еще нами направлении (рис.20, рис.21).


Условия договора, в общем-то, были неплохие. Мне устанавливался довольно высокий оклад, который каждые шесть месяцев повышался на десять процентов, пока он не удвоится. Выплачивались повышенные подъемные, вся стоимость проезда и, наконец, гарантировалось получение квартиры после возвращения с Крайнего Севера. Были и другие более мелкие льготы. В общем, мы избавились от нависшей над нами угрозы и были этому очень рады.
С первых минут нашего водворения в купе мягкого вагона произошла небольшая неприятность. При погрузке наших, довольно объемистых вещей в вагон, носильщик Ярославского вокзала был немного навеселе и, поднимая тяжелый чемодан вверх, случайно задел плафон и часть его разбилась. Проводник вагона, мужчина (надо отметить, что в то время проводниками поездов, в основном, были мужчины), предъявил носильщику претензию, но тот быстро вышел из вагона и был таков. Тогда проводник начал наседать на нас, чтобы мы оплатили стоимость плафона, поскольку чемодан принадлежал нам. Хотя юридически нас нельзя было обвинить  и мы могли не возмещать потери, но кончилось дело тем, что проводник, в конце концов, попросил у нас денег опохмелиться. Накануне он был пьян и еще не пришел в себя. Чистосердечное признание склонило чашу весов в его пользу, и мы пошли ему навстречу. В дальнейшем наши отношения до самого Владивостока были превосходными.
Из Москвы до Владивостока мы ехали восемь суток. В течение этого времени нам меняли два раза постельное белье, так как оно сильно загрязнялось. Луч солнца, проникавший через окно, пронизывал золотом парящую в воздухе обильную тончайшую пыль, поднимаемую быстрым движением поезда. За это же время мы втроем выпили сто стаканов чаю, съели много колбасы и других продуктов, как в ресторане, так и купленных на станциях и вокзалах почти бесконечной Транссибирской железнодорожной магистрали.
Но главное наше занятие состояло в любовании сибирскими просторами, обилием лесов, озер, больших и малых рек, поселков и городов, приютившихся возле этой гигантской артерии.
Мы наблюдали отдельные пушисто-белые облака, разбросанные в беспорядке по всему небу, мелькание молнии ярко-красными зигзагами, сопровождаемое далекими раскатами грома, просторы, поросшие травой, принимавшей в тени деревьев лиловатый и бледно-зеленый оттенки, легкий ветерок, небо необыкновенно чистое, облака куда-то спешившие двигаться и облака, стоявшие неподвижно, словно их кто-то приклеил к небесам. Наблюдали мы, как на горизонте еще светилась заря, а ночные сумерки быстро надвигались, обласкивали все окружающее и усыпляли природу. Постепенно ночь поглотила все. Все исчезло, словно кануло куда-то вдаль, в какую-то таинственность. Все вокруг было объято сладостной истомой. Все спало, лишь шум нашего поезда нарушал это безмолвие.
Незабываемое впечатление на нас произвело озеро Байкал и вытекающая из него единственная с леденящей и почти дистиллированной водой река Ангара. Она олицетворяет собой все неудержимое, стихийное, гневное и вместе с тем величественное, накопив в себе свыше 330 рек и речушек, впадающих в озеро Байкал. И над всем этим господствует сам неповторимый во всем мире, отец этих рек – Байкал.
Байкал весьма разнообразен по растительности и животному миру. Более 1200 видов животных и 600 видов растений обитает в Байкале. Например, 75 процентов видов здешней фауны ни в каких других водоемах мира не встречаются. Особую ценность представляют леса, покрывающие огромные площади вокруг Байкала, которые входят в состав Баргузинского заповедника. Но этим особенности Байкала не исчерпываются. Пожалуй, самым ценным является вода озера. Ее количество составляет одну пятую всех запасов пресной воды, а это, как известно, немаловажный факт.
Не меньшее впечатление оставляют и многочисленные железнодорожные тоннели, расположенные по берегам Байкала.
Раньше, до строительства Иркутской ГЭС, железная дорога из Иркутска до Байкала проходила рядом с Ангарой, а затем огибала всю южную часть озера, используя на своем пути несколько десятков тоннелей.
Зрелищно очень красиво, когда мчащийся поезд неожиданно снова появляется на извилистом берегу Байкала. Прежде, чем мы успевали опомниться от неожиданности, снова появляется другой, и так один тоннель сменялся другим.
По утрам Байкал кажется непорочным, обласканный мягкой негой восходящего солнца. В полдень он уже не улыбающийся, не сдержан, не окутан золотистой утренней дымкой, а залит резким светом и покоится в суровой неподвижности, мертвенном молчании. Но это затишье обманчиво. В нем всегда кипит бурная жизнь, да и сам он нередко загорается нестерпимым желанием буйствовать, образуя огромные волны, утопающие в огненных брызгах.
Но вот построили ГЭС, вся пойма реки Ангары оказалась затопленной и железную дорогу перенесли в горы. Теперь встреча с невоспроизводимым Байкалом и его необычайно красивыми пейзажами происходит только в его самой нижней части, на станции Селенга.
На восточном берегу Байкала расположена станция Байкал, где в то время всегда можно было купить у мальчишек или старух знаменитый байкальский омуль.
Постоянное наблюдение за поведением людей и их характерами убедили меня в том, что подавляющее большинство, а возможно и еще большая часть, всегда преувеличивают число жителей в городах, где они живут. Я часто спрашивал знакомых и незнакомых людей о числе жителей в их городах. Некоторые сначала задумываются, затем неуверенно называют обязательно завышенную цифру, а многие сразу дают преувеличенный ответ. Так случилось и на сей раз.
Когда наш поезд отошел от станции Иркутск, к нам в купе зашел пожилой железнодорожник. Лицо у него было гладко выбрито, со спокойным выражением и немного тусклыми глазами. Сам он коренаст, нескладный, с большой головой и угловатыми чертами. Он ехал по своим служебным делам до крупной станции Селенга, расположенной в самой южной части озера Байкал.
Ну, как водится, мы разговорились. Он  не умел молчать и болтал очень охотно, сообщая нам множество наивных фактов и подробностей о своем крае. Говорил резким, но в то же время небрежным голосом и подкреплял свои слова величественными жестами. Пятилетний наш Толик и жена слушали его со жгучим любопытством, тем более мы все время были одни в купе и вдруг появился словоохотливый спутник. Улучив момент, когда он переводил дыхание, я спросил:
- Большой ли городок Иркутск?
На его лице появилось по-детски обидчиво-наивное выражение.
- Это не городок, а крупный современный город, - с гордостью поправил он меня.
И с искренностью и рассудительностью весьма охотно начал расписывать нам его красоты, жителей, бурное строительство, пригородные места, лыжные походы и, наконец, заявил – это большой город с числом населения точно он не знает, но не меньше одного миллиона человек будет.
В действительности, в то время в Иркутске было всего лишь около 300 тысяч человек. Я хорошо знал численность населения в Иркутске, но мне неудобно было разочаровывать такого влюбленного  в свой город патриота.
Когда на станции Селенга наш собеседник покинул нас, и я назвал истинную цифру жителей города Иркутска, наш сын Толик хохотал от души. Он так его внимательно слушал и вдруг, оказывается, такой конфуз.
Конечно, каждый житель того или иного города является патриотом. В этом нет ничего удивительного, так как каждому хочется быть на высоте. Нет ничего удивительного и в преувеличении числа жителей, которое срывается с уст патриотов. Слепая любовь всегда находит идеал, даже там, где его и нет. Удивительно другое – как можно преувеличивать число жителей в 2-4 раза. Это уж слишком. Но это делается неумышленно. Многие судят по масштабам строительства и бурного развития городов и в своем воображении опережают темпы роста населения. Они незнакомы со статистикой. Им просто «кажется». А так как это - любимый город, то «кажется» подсознательно срабатывает в одном и обязательно в нужном направлении.

Несколько позже мне дали освободившуюся квартиру в бухте Нагаево, на склоне сопки. Когда выходишь из квартиры, то видна вся бухта, порт и пароходы, стоящие у пирса и на рейде (рис.23, рис.24,

рис.27, рис.28,

рис.31, рис.32,

Как это ни странно, но климатические условия самого Магадана ненамного отличаются от условий Ленинграда. Оба города расположены на одной и той же широте, близкой к 60 градусам, но в Магадане летом больше сырости, лето несколько короче, а зима длиннее и более устойчивая. Сырой воздух объясняется расположением с трех сторон города моря, а с четвертой – реки Магаданки. Находясь в таком кольце, естественно, климат увлажняется.
В институте мне предложили возглавить вновь организуемое отделение по изучению процессов обогащения россыпных месторождений золота и олова. До моего приезда институт занимался изучением процессов обогащения только рудных месторождений, главным образом, оловянных. Но так как удельный вес добываемого золота и олова из россыпных месторождений значительно превышает добычу этих ископаемых из руд и в дальнейшем он должен все время возрастать, то организация отделения по россыпям была вполне назревшим вопросом.
Директор института Шило и его заместитель по научной работе Сосновский меня предупредили – в институте вопросами россыпей никто не занимался, и мне придется самому составлять тематический план и подбирать кадры для его выполнения.
Итак, я оказался один на один с этой нелегкой проблемой далекого Северо-востока нашей Родины.
Дальний Северо-восток расположен в восточной части Азиатского материка, между реками Леной и Алданом на западе и Беринговым морем на востоке. Суровый и вместе с тем величественный этот край раскинул свои обширные просторы в бассейнах рек Яны, Индигирки и Колымы. Это один из крупнейших горнопромышленных районов нашей страны.
Значительные природные богатства этого труднодоступного края с суровым климатом и малым количеством населения столетиями лежали в недрах земли нетронутыми. До революции в отдельных местах Чукотки, Колымы и Индигирки на 300-400 квадратных километров приходился всего лишь один человек. На всех геологических картах этот район оставался «белым пятном». Окруженный огромными просторами непроходимой тайги, и несудоходными в то время водами северо-восточных морей, лежал он долгие столетия неизведанный и полный таинственности.
Русским исследователям принадлежит великая историческая миссия открытия этой далекой страны. С середины XVII века, русские землепроходцы и мореплаватели проявили поистине героические усилия в исследовании. Открытия связаны с такими всемирно известными именами, как Семен Дежнев, Витус Беринг, Алексей Чирков, С.П. Крашенинников, Г.Ф. Миллер, И.И. Беллингс, Г.А. Сарычев, Ф.П. Врангель, Ф.Ф. Матюшин, И.Д. Черский и многие другие.
Однако эти исследователи мало знали о неисчерпаемых богатствах, скрытых в недрах земли. Первые сведения о геологическом строении Северо-востока были получены И.Д. Черским. Его трагический маршрут пролегал через Якутск – Оймякон – Мому - Верхне-Колымск - устье Омолона и оборвался прежде, чем Черский достиг цели.
Похоронив мужа в далекой и суровой тайге, М.П. Черская сохранила его записи, которые были опубликованы Российской Академией наук. Эти работы из-за отсутствия дальнейших исследований на Колыме лежали мертвым грузом. В течение XIX столетия по существу никаких геологических исследований здесь не производилось, и многие полагали, что недра этого сурового края бесплодны.
Начало разработок россыпей в России относится к XIX столетию. До этого разрабатывались только рудные месторождения. Добыча производилась не частными лицами, а казной и Кабинетом. Кабинетные земли являлись собственностью царской фамилии.
В 1812 году под влиянием острой необходимости в золоте, возникшей в связи с войной, всему населению России было разрешено отыскивать золотые и серебряные руды.
В 1814 году на казенных Березовских рудниках на Урале были открыты золотоносные россыпи. Одновременно с этим были обнаружены россыпи и на реке Нейве. В 1823 году начали разрабатывать золотоносные россыпи в Богословском и Горноблагодатском округах, а год спустя и в Золотоустовском округе.
Поиски золота в сибирских губерниях послужили развитию промывки россыпей в старой России. Урал стал центром добычи рудного золота, а Восточная Сибирь – золота рассыпного.
Лишь в начале ХХ столетия отдельные группы русских и иностранных предпринимателей, захваченные вихрем «золотой лихорадки», возникшей в то время на Аляске и Клондайке, устремились и на Дальний Северо-восток.
Нашествие золотоискателей закончилось организацией на Чукотке частного «Северо-восточного Сибирского Общества», которое за время своего существования с 1900 по 1912 годы, так и не сумело исследовать и оживить Чукотку.
Планомерное изучение и освоение этого малодоступного края началось в широких масштабах лишь при Советской власти. Усилиями советского народа Дальний Северо-восток из отсталой окраины царской России превращен в крупный горнопромышленный район Советского Союза.
Первой крупной экспедицией в этот район была экспедиция под руководством геолога С.В. Обручева, организованная в 1926 году, для ознакомления с геологией и полезными ископаемыми бассейна реки Индигирки.
Вторая экспедиция была организована в 1928 году под руководством геологов А.А. Билибина и В.А. Цареградского, положившая начало деятельному исследованию и освоению Дальнего Северо-востока. Работы этой экспедиции показали необходимость организации еще нескольких экспедиций для исследования бассейна реки Колымы. Эти экспедиции своим самоотверженным трудом способствовали быстрому исчезновению «белых пятен» на огромной географической карте Северо-востока. Появилась геологическая карта с обозначениями различных полезных ископаемых, показавшая какие огромные богатства хранятся в недрах этого еще никем не тронутого края.
Однако, широкое изучение и освоение Северо-востока затруднялось значительной его отдаленностью от центральных районов страны и полным отсутствием дорог.
Наличие больших запасов различных полезных ископаемых и в первую очередь золота, вызвало необходимость создания мощной, хорошо оснащенной хозяйственной организации, способной производить дальнейшее изучение и разработку недр этого края, а также в короткие сроки осуществить строительство дорог, морских и воздушных портов и населенных пунктов.
В 1931 году был создан трест по промышленному и дорожному строительству в районе Верхней Колымы, который затем в 1938 году был реорганизован в Главное Управление строительства Дальнего Севера – «Дальстрой».
Были открыты многие золоторудные, угольные, оловянные и россыпные месторождения. В это время быстрыми темпами велось строительство автострады от бухты Нагаево до реки Колыма.
Наконец, появились первенцы горной промышленности – прииски, рудники. Эти предприятия хотя и были небольшими и имели примитивное оснащение, однако, это уже были постоянно действующие предприятия, выдававшие золото. С каждым годом росли капиталовложения в геологоразведку. Открывались новые месторождения. Достаточно указать, что по сравнению с 1932 годом капиталовложения в геологоразведку в 1935 году выросли в 5,5 раза, в 1940 году в 44 раза, в 1950 году – в 104 раза и т.д.
На первых приисках для производства работ по существу не было никакой механизации. Россыпи разрабатывались и обогащались, в основном, с применением ручного труда. В качестве рабочей силы были только заключенные, главным образом, политические и несколько в меньшем количестве – уголовники.
С 1939 года начали применяться ленточные транспортеры для подачи песков на промывочные приборы, в 1942 году появилась более сложная техника – экскаваторы, в 1944 году – бульдозеры, а несколько позже получили распространение и сложные драги.
Так постепенно на приисках и рудниках нашла широкое применение комплексная механизация основных горных работ – добычи и промывки песков.
Придавая исключительно важное значение преобразованию и освоению края, наше правительство все эти годы выделяло необходимую технику. Именно благодаря этой работе, вековая тайга уступила неотразимому натиску советского человека.
Старый, заброшенный край, поросший дремучей тайгой, больше не существует - советский человек изменил лицо этого края. Теперь там властвует не косматый бурый медведь, а современная цивилизация. Эта далекая северо-восточная окраина нашей Родины, превращена в один из крупнейших горнопромышленных районов.
Таким я увидел этот для меня доселе неизвестный край в 1950 году.
4.
.
Сотрудники отдела обогащения института, а их было свыше 80 человек, встретили меня неплохо, но несколько настороженно. Это было вызвано моим назначением сразу на руководящую должность, к тому же на одном из заседаний директор Шило, будучи недоволен работой отдела, стращал их моим приездом и моим опытом, как исследователя. После этого, все, конечно, ждали моего приезда, чтобы взглянуть на важную птицу.
Настороженность сотрудников я почувствовал сразу, в первые же дни моего появления в институте. Нужно было устранить  случайно возникшую напряженность в наших отношениях. Но как это сделать, когда ты еще ничего не знаешь о людях? Мне не были известны их характеры, привычки, повадки и даже специальные знания. Для меня все было ново, но все же надо было как-то разрядить обстановку.
Упиваться порученной мне властью было не в моем стиле, это могло вызвать еще большую отрицательную реакцию и мрачное настроение у подчиненных. Заняться только бесконечными голыми наставлениями и подчеркивать свое превосходство над ними, не подкрепляя его ничем существенным, тоже не выход из положения. Но все же надо было что-то делать.
Я начал со знакомства с работами, которые были выполнены и выполнялись сотрудниками, и по мере обнаружения недостатков и неправильностей в методической постановке работ, приобрел некоторое представление о каждом из них и начал в осторожной и спокойной форме беседовать с исполнителями. Вначале кое-кто из них пытался растерянным тоном, без твердой уверенности, возражать, но в голосах чувствовалось некоторое недовольство, скорее всего собой, чем моим вмешательством. Мое настойчивое, но доброжелательное отношение и старание не упрекать, а помогать, сделали свое дело. Мне довольно быстро удалось найти общий язык даже с теми, кто наиболее эмоционально реагировал на мои замечания.
Наиболее резкие возражения последовали от Юговой, но впоследствии она сама смеялась над своей поспешной недоверчивостью в начале нашего знакомства.
В общем, мне удалось избавиться от преследований, которые были у меня на прежней работе, и найти общий язык с сотрудниками и дирекцией на новом месте. Опираясь на здоровый коллектив и новую благоприятную обстановку, моя душа как бы свободно взмыла, и я окунулся с большой охотой в выполнение исследований.
О Юговой могу сказать следующее: она недурна собой, впрочем, относится скорее ближе к некрасивым, чем к красивым женщинам. Фигура тонкая, но не стройная, стан не отличается изяществом. Она охотно следует той моде в одежде, которая скрывает природные недостатки своего тела. Походка у нее свободная, непринужденная. Держится естественно, стеснять себя не любит. Проглядывается некая врожденная развязность, но не лишена прелести. Черты не очень правильные, но приятное выражение лица заменяет ей красоту. Глаза живые, но без глубокой проникновенности и обворожительной нежности. Она, нельзя сказать, чтобы была слишком жизнерадостной, но несколько шаловлива, что смягчает ее замкнутость, сдержанность и кротость. В работе очень деятельна.
Одевается скромно, но опрятно. На ней нет никакой мишуры, претендующей на украшение. При беседах она не пользуется жестами и артистическим бесстыдством, вызывающими взглядами и повадками, солдатскими манерами и повелительным тоном, то есть тем, что может заставить порядочного мужчину прийти в смущение и опустить глаза.
От нее не услышите резкого, презрительного, вопрошающего или насмешливого голоса, но в нем нет достаточной нежности и чувствуются нотки властности. Но властность только едва ощущается и не является дерзкой манерой атаковать или обидеть кого-либо. Ей просто нравится иногда приводить в замешательство кого-нибудь. В ней нет и задорных ужимок и излишнего жеманства, но вольность в разговоре нет-нет, да и проскакивает. Она любит проводить время среди мужчин. Здесь она чувствует себя более непринужденно. Любит, чтобы за ней ухаживали, даже если в шутку. Также любит театры, концерты, хотя в искусстве не так уж искушена.
В довершение ее портрета следует добавить – она мать четырех милых, хорошо воспитанных дочерей.
При первом знакомстве обиделась на меня и Козурина. Но когда я прорецензировал ее отчет и внес ряд существенных исправлений и добавлений, положение сразу изменилось. Мои справедливые замечания сначала ее несколько озадачили, но потом она согласилась принять их, и когда отчет на секции Ученого Совета получил положительную оценку, и особенно за ту часть, которая была предложена мною, то наши отношения вошли в нормальную колею.
Козурина была несколько иного склада человек, чем Югова. Внешностью она уступала ей… Черты лица у нее были довольно неправильные, и она прибегала к различным уловкам. Но все ее искусственные прикрасы лица были хорошо видны, даже на значительном расстоянии. Естественное лицо, даже страдающее отсутствием достаточного изящества и красоты, куда более приятно смотрится, чем измазанное, да еще довольно грубо. Она всегда пыталась придать своему взору блеск, но от этого глаза ее скорее сверкали не добротой, чего она добивалась, а неприязнью.
Но, что было красиво у нее, так это руки. Руки у нее были словно тщательно выписанные, изысканные, грациозно ласкающие глаз. В них не было ничего ложного. Они выражали оттенки радости, нежности и горделивости.
В жизни редкое явление, когда довольно грубоватая по внешнему виду женщина, обладает такими изящными, я бы сказал, точеными руками. Она самым тщательным образом за ними ухаживала и охраняла их от какого-либо внешнего воздействия. Она всегда смотрела на приятельниц с улыбкой, в которой сквозило затаенное превосходство влюбленной женщины в свои руки, в сравнении с руками сверстниц.
Ну, а в общем, это был положительный человек, хотя и не так глубокий, как Югова.
Мои справедливые замечания, советы и помощь по ряду работ, вскоре сделали свое дело. Со мной стали считаться, начали советоваться, консультироваться. Ну, а отсюда и деловые, товарищеские отношения, нормальная обстановка. Напряженность исчезла, и коллектив в целом был очень дружным.
Правда, отдельные работники были исключением. Это, прежде всего, начальник отдела Кузнецов. На первый взгляд казался бесхитростным человеком. Его нравы, даже пороки не отмечены полной откровенностью. Он всегда старался показывать себя великодушным, здравомыслящим и принципиальным. И это ему иногда удавалось.
Сначала многие верили в его показное добродушие, но потом это не подтвердилось. Он чересчур любил деньги. Ради денег мог пойти на любой поступок, мог раболепствовать, угождать и пресмыкаться перед великими  мира сего. В его разговоре есть досадные черты, очень скоро дающие о себе знать. Раздражающие длинноты, бесконечные, не очень содержательные аргументы, некоторая деланность, иной раз напыщенность, не всегда имелась легкость и, наконец, совершенное отсутствие простодушия, которое всегда придает словам очарование. Он не верил начальству, но это - внутри себя. В действительности, усердно лизал ему пятки, желая продвинуться по должности.
Как специалист весьма ограничен, со слабой теоретической подготовкой. Несмотря на это, он постоянно жаждал не только славы, но и денег.
В общем, это был слабый человек, так как не признавал своих слабостей и вследствие этого не боролся с ними, чтобы быть нормальным человеком.
Его кандидатская диссертация была написана на редкость слабо, да и кандидатские экзамены ему скорее были зачтены, чем он их сдал. Я был членом комиссии по приему от него экзаменов. На большинство вопросов он отвечал плохо и слишком путано. Несмотря на это, мы, члены комиссии, согласились поставить ему положительную оценку. Нам просто было неловко за его плохие ответы, да мы, собственно, другого ничего и не ожидали.
Наш поступок нельзя оправдывать, но нельзя нас и винить. Кузнецов, благодаря своему угодничеству, был ставленником дирекции и парторганизации. К тому же его диссертация, как ни странно, была положительно оценена в Московском институте цветных металлов и золота.
Как это могло случиться?
По-видимому, как это у нас часто бывает,  беспрепятственно проходят бездарные работы с хорошими оценками.
Несколько иным был другой сотрудник отдела, некто Кокташев. Этот имел значительно лучшую подготовку, чем Кузнецов, но совершенно не умел пользоваться своими знаниями. Он мог в резкой, иногда даже грубой форме, раскритиковать работы других сотрудников, но сам вел исследования весьма посредственно. У него медленная адаптация к новому укладу жизни и недостаточно природных способностей к абстрактному мышлению. К тому же у него скверный до неприличия характер, излишняя надменность и недостаточная культурность. Он щеголял своими знаниями, как модник, одевший хороший костюм на грязное тело. Все это резко выделяло его на фоне в целом хорошего коллектива отдела.
Его претензии на «всезнайку» в отдельные моменты доходили до смешного. Как-то сотрудники той комнаты, где он сидел и работал, решили над ним подшутить. Предварительно уговорились ему задать два вопроса: «Сколько стаканов семечек в чувале и какой диаметр трубопровода, строительство которого описано в произведении Ажаева «Далеко от Москвы» ».
Нисколько не думая и даже не моргнув глазом, без всякого смущения Кокташев ответил:
- Семечек одна тысяча двести стаканов, а диаметр – восемьсот миллиметров.
Все дружно рассмеялись. Проверить правильность ответов они не могли, да дело и не в этом. Кокташев, как они предполагали, будет давать ответы даже на те вопросы, которых не знает. Так и случилось. Именно это и вызвало смех.
Но людей с отклонениями от средней нормы у нас было мало. Два человека из восьмидесяти - небольшой процент. Остальные друг на друга, разумеется, непохожи, но с вполне здравым мышлением и нормальным поведением.
Не скрою от вас, был еще один очень неприятный человек – второй заместитель директора по научной работе. Институт имел широкий профиль, в силу чего у директора было два заместителя по научной работе. Когда я приехал в Магадан, то эту должность занимал Сосновский. В прошлом работник ленинградского «Механобра», он работал с начала организации института и считался честным тружеником. И действительно, был таким. Проработав лет 25 в институте, он уехал в Ленинград по старости, на пенсию.
Между тем в Дальстрое в роли начальника отдела обогащения подвизался некто Мацуев. Он предрасположен к интригам и вдобавок имел нетерпимый характер. Своим поведением надоел руководству Дальстроя и они воспользовались случаем, избавились от него, назначив его вместо Сосновского.
Мацуев впитал в себя, пожалуй, все худшее, что только породило человечество. И вот такой человек пришел к нам, да еще на руководящую должность. Я не буду описывать его нравы и недостатки, которых у него уж слишком много. Он этого не заслуживает. Я счастлив тем, что мне не пришлось с ним долго работать.
Когда я приехал в Магадан, директором института был Шило, а потом неожиданно для нас из Москвы прислали на эту должность профессора Александрова. Шило стал его заместителем. Одновременно с Александровым, главным инженером «Дальстроя» был назначен Кузнецов, однофамилец нашего Кузнецова.
Как потом выяснилось, и Александров, и Кузнецов были советниками по атомной энергии при нашем представительстве в Организации Объединенных Наций в Нью-Йорке, которое в то время возглавлял Громыко.
Оказалось, их назначение – это результат разразившегося скандала между США и нашей страной. Александров, Кузнецов и еще один сотрудник нашего представительства в ООН за золото купили у американцев, супругов Розенбергов, материалы, относящиеся к разработке атомной бомбы.
Как известно, Розенбергов казнили на электрическом стуле, а Александров и Кузнецов с этими материалами выехали в СССР одним путем, а третий участник без материалов должен был выехать через Канаду и, тем самым, отвлечь внимание американской разведки. Так и получилось. Александров и Кузнецов благополучно добрались на Родину, а тот, третий наш сотрудник был схвачен в Канаде, но у него никаких технических материалов не оказалось. Впоследствии его обменяли на американского разведчика.
Американцы потребовали от нашего правительства наказать Александрова и Кузнецова. Вот их и наказали высылкой в Магадан на уже известные должности.
Вскоре, после их приезда к нам, им были присвоены звания героев Советского Союза, лауреатов Сталинских премий и полковников. Пребывание их у нас было кратковременным. Через год-полтора  оба уехали в Москву, где жили их семьи.
В институте после отъезда Александрова, директором опять стал Шило.
Александров - ныне уже покойный, а Шило и сейчас здравствует. Сначала ему присвоили звание члена-корреспондента, а в последнее время избрали академиком Сибирского отделения АН СССР.
5.
.
Основной объем работ, предстоящих мне к исполнению составляли золотоносные россыпи. С золотом и его извлечением из недр земли я не был глубоко знаком. Мне пришлось многое перечитать, внимательно выслушать старожилов, золотоискателей и немало самому поразмыслить.
И вот, что я узнал.
Сколько противоречивых представлений об этом металле возникает в сознании людей. С одной стороны – мир романтики и поэтических образов, с другой – мир преступлений и самых низменных чувств.
Золото – солнечные лучи, упавшие на землю, - говорили халдеи. Золото – царь металлов, сияние земли и украшение мира. Золото – солнце металлов. Золото – самый совершенный и ценный металл. Так высказывались великие ученые и мыслители прошлых веков.
Но кто из вас не задумывался о том, сколько больших и малых человеческих трагедий связано с золотом, сколько крови и пота впитала земля,  давшая людям эти крупицы золота?
Золото – презренный металл. Золото – бездушный идол, которому поклоняется человечество. «Жажда золота ожесточает так же, как и жажда крови», - говорил Ламартин. «Золото – желтый дьявол», - говорил Горький.
«Когда мы победим в мировом масштабе, - писал В.И. Ленин 5 ноября 1921 года, - мы, думается мне, сделаем из золота общественные отхожие места. Это было бы самым «справедливым» и наглядно назидательным употреблением золота для тех поколений, которые не забыли, как из-за золота перебили десять миллионов человек и сделали калеками тридцать миллионов в войне 1914-1918 годов».
В глубокой древности человек уже был знаком с самородным золотом. Первое знакомство человека с самородной медью, оловом и золотом состоялось, как принято сегодня считать, примерно 20 тысяч лет тому назад.
Первые разработки золота, по-видимому, относятся к Африке. Здесь  нашли при раскопках горные выработки, а в древнейших погребениях обнаружены золотые украшения шуммерийцев, живших якобы до нашей эры. В Египте в гробницах фараона Зера было обнаружено четыре великолепных золотых браслета с аметистами и бирюзой. Возраст этих находок определен годами якобы до нашей эры. К тому же периоду относят и золотые украшения, найденные в гробнице дочери фараона Аменхотепа II.
Считается, что 4500 лет тому назад китайские императоры добывали золото. Позднее золото добывалось в Малой Азии, Индии, Средней Азии, на Алтае и т.д.
Рост добычи золота особенно увеличился с открытием Американского материка.
Месторождения золота на территории СССР известны из далекой древности. Семитские народы добывали золото в Средней Азии, Алтае, Казахстане. Много золота в древности было погребено в могилах-курганах. В них обнаруживают богатые захоронения скифов, боспорских, аланских и сарматских царей и знати. Особенно много золотых изделий найдено в окрестностях Керчи в Кургане-Оба, где был захоронен знатный скиф с женой и слугой.
Исключительно большое внимание поискам золота уделял Петр I. После его смерти были открыты золотые месторождения в Карелии, затем на Урале. Разработка золота велась государством (казной).
В 1812 году было разрешено частным лицам производить разведку золота. Это привело к открытию ряда крупнейших золотоносных районов, а именно: Миасса, Кочкари, Алтая, междуречья Томи и Енисея, Забайкалья, Лена, Баргузина, Буреи и т.д.
В СССР добыча золота начала бурно развиваться после гражданской войны. В 1923 году начали регулярную добычу золота на Алдане, а в 1929-1930 годах открывается богатейшее золотоносное месторождение Северо-востока СССР, в бассейне рек Колымы и Индигирки.
В древности, когда золото как вещество еще было непонятное, алхимики стремились получить его путем химических реакций из других дешевых металлов и неметаллов. Существовали многочисленные рецепты получения «золота», и по ним приготовлялись справы – фальшивки, только по внешнему виду напоминавшие золото. Способы подделки золота известны в глубокой древности в Китае, Египте, Ассирии и Индии.
Это привело к тому, что массовое изготовление фальшивого золота поставило под угрозу торговлю. Якобы в 296 году император Диоклетиан даже издал указ о сожжении всех книг, что содержали рецепты получения золота.
Истории известен ряд курьезных случаев получения золота. Римский император Гай Цезарь Калигула, растранжирив государственные средства, пытался получить золото из аурипигмента – минерала, состоящего из серы и мышьяка.
Арабский алхимик Джабир иби-Хайян считал возможным превращение металлов через три «первоначальных» элемента – ртуть, серу, мышьяк, но так как жизнь человека коротка, то не удается свершить эти превращения, а природа не стеснена временем и превращение металлов в природе должно происходить.
«Превращением» металлов в золото занимались сотни известных и безвестных алхимиков и в том числе столь высокие особы, как короли и императоры, по приказу которых чеканились монеты из алхимического золота. Английский король Генрих VI даже отдал духовенству распоряжение молиться о божьей помощи алхимикам, занимавшимся получением золота. Среди алхимиков было много мошенников, наживавшихся на этом деле.
В более поздние времена подделкой занимались ювелиры, зубные техники, старатели, контрабандисты и т.д.
И вот не далее, как в 1897 году весь мир облетело известие об открытии американского доктора-химика Эмманса, который превращением серебра в золото получил металл со свойствами золота и назвал его аргентаурум (аргентум – серебро, аурум – золото). Бюро проб США купило у Эмманса первый слиток аргентаурума весом в 240 граммов. В слитке оказалось 65,/% золота и 26% серебра.
Общественность России и других стран живо откликнулась на это сообщение. Дмитрия Ивановича Менделеева засыпали письмами с просьбой высказаться по поводу аргентаурума.
Менделеев ответил, что не может стать на точку зрения алхимиков и господина Эмманса и советует не доверять подобным слухам, поскольку превращение вдвое более легких атомов серебра в атом золота невозможно.
Итак, «аргентаурум» - была последняя афера алхимиков XIX столетия.
Однако то чего не добились и не смогли добиться алхимики, стало возможным благодаря достижениям современной науки. В настоящее время получение золота из других элементов стало вполне реальным делом. В какой восторг пришли бы алхимики прошлого, узнав, что для этого используется, в частности, та самая ртуть, над которой они бились так настойчиво и тщетно!
Но что могли они поделать, производя только химические реакции, которые не в состоянии изменить природу элемента?!
Превращение элементов возможно лишь путем сложных ядерных реакций, требующих громадных затрат энергии, в миллионы раз превышающие энергию химических реакций.
Золото представляет собой желтый металл плотностью 18000 кг/м3. Только платина, иридий и осьмий тяжелее золота. Золото относится к весьма мягким металлам. Его твердость по шкале Мооса равна 2,5-3, то есть весьма близка к тальку (тальк 1, а алмаз 10). Золото легко истирается. Пластинки золота могут быть прокатаны в листочки толщиной в стотысячные доли миллиметра. Металл в такой форме становится почти прозрачным и имеет на просвет зеленую окраску. Протягивая золото через калиброванные отверстия в твердых металлах или алмазах, получают тонкую проволоку – канитель (нитки), применяемую для вышивания узоров на дорогих тканях. Золотые провода были бы наилучшими проводниками электричества.
Плавится золото при температуре 1063?С, но кипит только при температуре 2970?С, превращаясь в зеленоватый желтый пар.
Образование золоторудных месторождений происходило на всех этапах геологической истории Земли: в кайнозойской, мезозойской, палеозойской и даже в протерейской и архейской эрах.
Наиболее молодые месторождения имеют возраст, как считается, в 30-60 миллионов лет, наиболее ранние образования – 1-2 миллиарда лет. Так, по крайней мере, утверждают геологи.
Месторождения Северо-востока СССР, являются продолжением золотоносного пояса Аляски и Калифорнии, представляют мезозойские месторождения с возрастом 60-100 миллионов лет.
Начиная с 1492 года, когда стал производиться более или менее удовлетворительный учет, и по 1915 год, то есть за 423 года, во всем мире было добыто 24332 тонны золота. В сравнении с добычей железа, меди, свинца, цинка, олова и других металлов, это количество золота представляет собой крайне малую величину. Даже серебра за это время было добыто в 18 раз больше.
По столетиям добыча золота распределяется примерно следующим образом:
XVI столетие                - 761 тонна.
XVII столетие               - 922 тонны.
XVIII столетие              - 1900 тонн.
XIX столетие                - 11608 тонн.
В период первой мировой войны произошел упадок в добыче золота. Если в 1924 году мировая добыча едва достигала 480 тонн, то в 1930 году она возросла уже до 627 тонн, а в 1931 году – до 654 тонн. В 1938 году – составила 1160 тонн, в 1939 году – 1240 тонн, в 1940 году – 1122 тонны.
За истекшие 70 лет ХХ столетия общая мировая добыча золота составила 53 тысячи тонн, что в 4,5 раза больше добычи XIX столетия.
Думают, что до 1492 года во всем древнем мире было добыто золота 10-15 тысяч тонн.
Таким образом, за весь период истории, от первых достоверных находок и до наших дней, человечество добыло 78-83 тысячи тонн золота, а если считать не учтенное количество золота, то, вероятно, не более 100 тысяч тонн.
Чтобы представить себе - много это или мало, достаточно мысленно сплавить все 100 тысяч тонн в один куб. Его сторона будет равна всего лишь около 18 метров. Как видите, по объему этот куб значительно меньше, чем объем пятиэтажного дома с тремя подъездами.
В России за 169 лет было добыто 2850 тонн золота, причем наибольшей величины добыча достигала в 1910 году – 63,65 тонн. В 1913 году Россия занимала по добыче золота первое место в Европе и четвертое место в мире, но по запасам не имела ни одного конкурента, за исключением Южно-Африканского Союза.
В настоящее время СССР по добыче золота занимает второе место в мире, после Южно-Африканского Союза, где ежегодно добыча золота превышает 800 тонн.
Начиная с Екатерининского времени, в России начали в больших количествах чеканить золотую монету, и к концу XIX столетия по количеству золотой монеты Россия вышла на третье место в мире.
С 1772 года на чеканку монет израсходовали следующее количество золота в рублях:
Екатерина II – 15,71 млн. золотых руб.
Павел I – 2,96 млн. золотых руб.
Александр I – 42,24 млн. золотых руб.
Николай I – 327,44 млн. золотых руб.
Александр II – 598,13 млн. золотых руб.
Александр III – 251,71 млн. золотых руб.
Николай II – 1183,71 млн. золотых руб.
Крупность золотин россыпных месторождений колеблется в чрезвычайно широких пределах: от мельчайших пылинок до громадных самородков в десятки килограммов весом. Но подавляющая масса добываемого золота из россыпей имеет крупность в довольно узком диапазоне, то есть от 0,25 до 10 мм в поперечнике. Однако и в этих пределах не все размеры золотин имеют одинаковое распределение. Подавляющее большинство золотин имеют размер от 1 до 4 мм.
Почти во всех золотоносных россыпях самородки весом от 1 до 10 граммов встречаются в громадном количестве; весом от 10 до 100 граммов – в значительно меньшем количестве; весом от 100 граммов до 1 килограмма встречаются далеко не в каждой россыпи, и их находка становится известной за пределами этого прииска; весом свыше 1 килограмма и до 10 килограммов – уже довольно большая редкость; а свыше 10 килограммов – весьма редкое исключение. Обнаружение таких самородков является большим событием, и память о них сохраняется в течение многих десятилетий и даже веков.
Самые крупные самородки были найдены в Австралии (штат Виктория). Они имели вес: 50,37; 54,46; 68,80; 83,95; 167,60 килограммов. Некоторые самородки получили самостоятельное название. Например, «Приятный незнакомец» - 69,67 кг, «Желанный» - 68,98 кг, «Посейдон» - 29,64 кг.
В россыпях Чили найден самородок в 153,16 кг, в россыпях Хоккайдо (Япония) – 73,0 кг, в Калифорнии – 35,63 кг и т.д.
В России найдены самородки следующего веса: Миаские россыпи (Урал) – 9,5; 11,6; 14,37; 16,0; 22,5 кг; на Спасско-Преображенском прииске Томского горного управления – 30,4 кг; в Оренбургской губернии – 36,84 кг.
В СССР в 1935 году в одном из приисков реки Чусовой (Урал) найден самородок весом 13,79 кг, в золотоносных россыпях Северо-востока СССР (Колыма)  найдено большое количество самородков от 1 до 10 кг. Наиболее известными из них являются: «Верблюд» - 9,33 кг, «Валун» - 4,09 кг, «Голыш» - 4,06 кг, «Пепельница» и другие.
Но все это было, а что сейчас? В настоящее время такие находки хотя и чрезвычайно редкое явление, но все же бывают.
В октябре 1980 года в Австралии в пустынном районе в двухстах километрах от Мельбурна найден уникальный самородок весом 27 кг. Этот самородок получил имя «Рука судьбы». Этот дар природы, как стало известно, уплыл за океан. Его купил за 1 миллион долларов владелец одного из казино в Лас-Вегасе (США).
6.
.
Что касается природных условий Северо-востока СССР, то они своеобразны и необычайные.
Климат там очень суров. Своей наибольшей величины континентальность достигает в районах бывшего полюса холода Верхоянске и нынешнего полюса холода в Оймяконе, где годовая температура колеблется в пределах 65 градусов.
Верхоянск всегда считался полюсом холода северного полушария, но вот началось освоение Северо-востока и оказалось, что в Оймяконской долине (впадине) еще холоднее – минимальная температура там достигает 71 градуса мороза.
Лето в этих местах короткое. В удалении от моря – лето сравнительно теплое, а на побережье моря – более прохладно. Среднегодовая температура воздуха находится в пределах минус 13-16 градусов Цельсия. Самый холодный месяц февраль, а самый теплый – июль. Максимальная температура в июле достигает 30-34 градусов тепла. Заморозки наблюдаются в течение всего года, даже в самый теплый месяц июль бывают отдельные дни, когда температура опускается до минус одного и даже семи градусов.
Количество осадков выпадает в различных местах разное. Оно колеблется от 150 до 500 мм в год. Снежный покров на большей части территории лежит от 216 до 268 дней в году. Он устанавливается в начале сентября месяца и исчезает в июне месяце. На побережье снежный покров образуется позже и раньше тает.
Территория Северо-востока состоит из зоны тундр и зоны тайги. Основной вид растущих деревьев – это лиственница. Она составляет 99,5% всех лесных массивов и только 0,15% - тополь. Остальные виды составляют сотые доли процента.
Вся территория Северо-востока нашей страны находится в области сплошного распространения вечной мерзлоты. Мощность мерзлого слоя грунта непостоянная. Она колеблется от 60 до 300 метров.
В течение лета мерзлый грунт оттаивает в различных районах не более чем на 0,3-05 метра. Во многих местах имеется оледенение. При интенсивном таянии снега и ледников или длительном дожде, часто наблюдаются паводки, иногда катастрофические.
Я дважды был свидетелем таких несчастий. На прииске Днепровском, где я был с бригадой и проводил опробование работы промывочных приборов и их наладку, пошел сильный и длительный дождь. В результате со всех распадов хлынули потоки воды в долину. Поток был настолько сильным, что нес деревья, вырванные с корнем, перекатывал огромные камни, вернее каменные глыбы, даже был опрокинут, отнесен на 80 метров и присыпан галькой приисковый передвижной компрессор, весивший десятки тонн. Была нарушена связь и много других бед причинил этот паводок.
Не менее трагичное положение я наблюдал и в Теньке. Там унесло много оборудования, смыло ряд подготовленных к эксплуатации полигонов.
В общем, в условиях местности, сильно пересеченной  сопками, когда вода быстро скатывается со склонов в распадки, а из них в долины, всегда следует ожидать неприятностей от большого количества воды.
Речная сеть на Северо-востоке очень развита. Многочисленные реки и ручейки впадают в три главные реки – Яну, Индигирку и Колыму.
Вот те условия, в которых мне пришлось длительное время работать. Правда, климатические условия самого Магадана менее суровые, но мне часто приходилось выезжать вглубь тайги, особенно в летний период времени, когда начинается промывка золотоносных песков. Работа в полевых условиях по добыче песков и их промывке осложнялась донимающими жадными и назойливыми комарами. Стоит появиться, как вас начинают осаждать тучи комаров, и если вы не одели специального накомарника, то вам потом придется плохо. Укусы комаров очень болезненны.
Автострада, соединяющая Магадан с приисками, поселками, верховьем рек Колымы и Индигирки, построена из нефелиновых песков. Нефелиновые покрытия легко восстанавливаются путем разбрасывания песка и потом укатывания его идущим автотранспортом. При самых сильных и продолжительных дождях поверхность такой дороги покрывается размокшей жижицей, толщиной не более 10 мм.
Сцепление таких покрытий дорог с баллонами автомашин значительно лучше, чем при асфальтированном покрытии. А это особенно важно, так как во многих местах трасса проходит среди сопок и часто рядом с ущельем. Неожиданные крутые многочисленные повороты, подъемы, спуски, всегда вас подстерегают своими тайнами, и хорошее  сцепление шин с покрытием дороги часто выручает водителей, особенно при быстрой езде.
На автостраде имеется несколько весьма внушительных перевалов. Достаточно сказать, что подъем на перевал и спуск часто достигает 27-30 километров. При небольшой ширине трассы, ее большой извилистости и огромной высоты над пропастью, движение всегда связано с опасностью.
На расстоянии 200 километров от Магадана, в стороне от трассы, расположен курорт Талая. Источник целебной воды имеет температуру свыше 90 градусов Цельсия и высокую минерализацию – 0,45 г/л. Количество такой воды источник выбрасывает 18 м3 в час. Вокруг источника всю зиму растет трава и полевые цветы.
Через каждые сто километров, а иногда и через пятьдесят, на трассе предусмотрены заправочные станции, столовые и гостиницы.
По всей трассе сначала использовались сорокатонные американские автомашины фирмы «Даймонд». Автомашины такого типа с прицепом имеют 32 колеса. После войны, когда отношения между нашей страной и США ухудшились, поставка таких машин прекратилась, и были закуплены 37-тонные машины «Татра» у Чехословакии.
Из поездок на прииски помню несколько интересных, на мой взгляд, эпизодов. В то время на всех приисках и рудниках в качестве рабочей силы использовались только заключенные. И если это были не политические, а уголовные, то среди них обязательно были вожаки. Они всегда лагерным начальством назначались на должность бригадира. Это делалось с целью более эффективного использования заключенных. Если назначить другого, то, как правило, бригада не работала, а если в этом качестве выступает вольнонаемный, то вообще с бригадой ничего нельзя сделать. Бригада работает так, как скажет вожак. Его распоряжения являются законом и выполняются четко и своевременно. Всем работающим на приисках выдавали по порции спирта. Если спирта не было, добыча золота и касситерита резко падала.
Однажды был такой случай. На прииске, куда я приехал, не было спирта. Этим все были озабочены. Было очень жарко. В такие дни в любом месте можно устроить себе источник холодной воды. Стоит только снять с поверхности земли небольшой слой растительности и сразу начинается таяние мерзлого грунта. Для этого делается небольшое углубление и в нем довольно быстро появляется прозрачная и очень холодная вода. Я напился такой воды и простудил горло.
В местном медпункте мне дали таблетки от горла. Я их принимал в столовой перед едой. Такой необычный прием таблеток был сразу замечен жаждущими чего-нибудь выпить. Один из работников прииска спросил меня:
- Что это у вас за таблетки, которые вы принимаете перед едой?
- Сухой спирт, - ответил я ему в шутку.
Через некоторое время я зашел к начальнику прииска. Он спросил меня:
- Где вы достаете спирт в таблетках?
- В каких таблетках?! – спросил я с недоумением.
- Как в каких? Весь прииск говорит об этом. Вы всегда перед едой в столовой употребляете их. Вы же знаете, сейчас у нас нет спирта и все в этом заинтересованы.
Тут только я вспомнил свою шутку, брошенную в хорошую почву.
Когда выдают спирт заключенным, то среди них установлен такой порядок, при котором каждый получивший свою порцию должен немного отлить в общую кружку для своего вожака. Этот неписаный закон всеми соблюдается весьма строго. Его нарушение может повлечь жестокую расправу над нарушителем.
Один из начальников прииска решил покончить с этой несправедливостью. Он установил ларек, и заключенные должны были по очереди подходить к нему и тут же выпивать свою порцию спирта из ларьковой кружки.
Что же оказалось? Существующий порядок и в этом случае не был нарушен. Каждый заключенный выпивал кружку спирта, но последний глоток оставался во рту и, отойдя от ларька, выплевывал оставленное количество спирта в кружку, предназначенную для вожака.
Убедившись в несовершенстве своей системы, этот начальник прииска отменил свое нововведение, и по-прежнему продолжали выдавать спирт в кружки каждого заключенного.
Помню и такой случай. Однажды, на одном из приисков в столовой я увидел обедающего бульдозериста. Перед тем, как выпить стакан спирта, он в него положил чайную ложку горчицы, размешал и выпил. Таким зрелищем я был крайне удивлен. На мой вопрос, зачем он это сделал, последовал ответ:
- Понимаете, без горчицы в горле не першит. Не то удовольствие.
Другой работник прииска говорил мне, что он спирт ненавидит как напиток, и пьет его не ради опьянения, а только ради приятного ощущения, когда он проходит, или, как он выразился, «прокатывается» по горлу. Ему, видите ли, нравится сам процесс его прохождения через горло. Только в этом он находит удовольствие. В питии спирта он придерживается правила: чем больше его проходит через горло, тем больше оно его жаждет. Само опьянение его не радует. Опьянение, по его словам, само по себе ненужное явление, даже вредное, но оно является неизбежным следствием, от которого никак нельзя избавиться, пропуская довольно приличные дозы спирта через горло.
В лагерях, где содержались одни уголовники, были неоднократные побоища. Они вызывались идеологическими расхождениями по вопросу определения самого понятия «вор». Все воры делятся на две основные категории: воров старой школы, отживающей в наш просвещенный век, и воров современных. Первые при воровстве не прибегают ни к какому оружию, вторые работают только с оружием, как с холодным, так и огнестрельным.
Воры старой школы считают, если его во время воровства схватили, то он должен стараться как можно скорее ретироваться, не прибегая ни к какому оружию защиты. Они себя считают классиками. В силу этого они должны «работать» чисто и если попался, то «работал» плохо и за это спокойно должен расплачиваться, не оказывая насильственного сопротивления. На современных воров они смотрят, как на грабителей, бандитов, так как они не воруют, а грабят, нападая на жертву с оружием в руках. Настоящий вор, по их мнению, должен обладать в отличие от грабителя, быстротой мышления, ловкостью и незаметно для жертвы делать свое дело. Ко всему должен владеть собой. Когда залез в чужой карман, владеть мускулами и нервами своего лица, притворяться равнодушным, даже скучноватым. В момент карманной кражи ему нельзя выдавать свое волнение, он не грабитель, которому это не важно, раз он может откровенно вонзить нож в свою жертву. Вор же классик, даже нечаянно толкнув свою жертву, должен учтиво извиниться и посмотреть ясно и приветливо ему в глаза. А это уже искусство.
Воры классики считают грабеж не воровством, а людей занимающихся этим делом – бандитами. Они по существу утрачивают всю прелесть и тонкость этой профессии. Они считают – воровство, как таковое, должно волновать вора сильнее любой другой страсти. Все остальные страсти тускнеют по сравнению с ней. Нужно суметь так украсть, чтобы потерпевший ничего не заметил. А это своего рода уже искусство. Применение оружия – это откровенное ограбление.
На почве таких расхождений среди них бывают целые сражения: одни, отстаивают чистоту своей профессии, другие – за признание любых средств. Но в последние годы воров классиков все меньше и меньше и в настоящее время вряд ли они есть вообще.
На Колыме были и женские лагеря. Они всегда имели дурную славу, во много раз превосходили в этом отношении мужские лагеря. На территории женских лагерей одному мужчине без охраны появляться было нельзя. Коварство и ненасытность женщин не знает границ. Мужчина, каким бы он ни был крепким самцом, всех удовлетворить, естественно, не может. Женщины этого не понимают и не хотят знать. При неудовлетворенности женщины ожесточаются, их желание переходит в жажду мести. Мужчине, попавшему в такую обстановку, приходится расплачиваться чаще всего своим половым органом. Во всяком случае, такое бывало не раз.
На всей территории Северо-востока распространен наркотический напиток «Чифирь». Он готовится из чая следующим образом. Пачка чая засыпается в кружку, заливается водой и становится на огонь. Как только вода закипит, кружка снимается с огня, остывает и потом от чая отжимается черная, как деготь жидкость. Это и есть чифирь, пара глотков которого поднимает у вас настроение и лишает вас сна.
Я не пробовал его и не могу описать состояние, которое испытывают люди от выпитого чифиря. Но этот напиток охотно употребляют многие и особенно шоферы, во избежание всевозможных катастроф на сложных дорогах края. Дороги во многих местах проходят в гористой местности через перевалы, что требует от шоферов бодрости и особой внимательности. Это достигается только употреблением чифиря, который гарантирует вас от всякой дремоты и сна. В ночное время это особенно важно.
Правда, по истечении действия напитка, человек становится вялым и безразличным. Частое употребление чифиря делает человека своего рода алкоголиком, вернее наркоманом. Отделаться от этого потом весьма трудно. Если же такой наркоман употребляет и спиртное, то это особенно опасно для здоровья.
На золотодобывающих приисках были случаи хищения золота. Если в дореволюционное время золотоискатели занимались контрабандой золота за границу, используя для малоизвестные и труднопроходимые тропы, то в наше время это стало невозможным, и организация контрабанды золота была поставлена на более совершенную основу.
На одной из драг, ее начальник, некто Лопарев, занимался именно такой контрабандой. Он скупал у золотоискателей золото по 50 рублей за один грамм (цены того времени, дореформенные), что значительно выше государственной цены, равной 12 рублям 50 копейкам. Естественно, золотоискатели, работавшие в артелях по специальным удостоверениям, часть добытого ими золота продавали Лопареву по более высокой цене, а остальное сдавали в государственную кассу, чтобы не вызвать подозрений.
Лопарев перепродавал это золото другому лицу по 150 рублей за один грамм, а это «другое лицо» в Одессе переправляло золото агенту Турции по 300 рублей за один грамм.
Вот по такой цепочке, как потом выяснилось, в Турцию ушло 120 килограммов золота, на сумму 36 миллионов рублей, по тогдашним ценам.
В конце концов, Лопарева выследили, и он был арестован при посадке в самолет с очередной партией золота. В специально сшитом с карманчиками поясе у него оказалось при себе 11,5 килограмма рассыпного золота.
Состоялся закрытый суд. Известно только, что Лопарев был расстрелян.
7.
.
Питались мы в Магадане относительно хорошо. Это объяснялось поставкой продуктов на каждого человека, независимо от урожая и того, будете вы покупать или нет. Фрукты в то время доставлялись из Северной Кореи и Китая. Это главным образом, мандарины и яблоки. Были фрукты и из других стран. В магазинах фрукты продавались, как правило, ящиками и почти круглый год. В Магадан фрукты доставлялись из расчета общего количества жителей во всем крае, а дальнейшая их транспортировка на прииски, рудники и поселки, расположенные в тайге, весьма затруднена, особенно в зимнее время. Поэтому львиная доля фруктов оседала в Магадане, и мы должны были съедать по несколько норм, так как из 240 тысяч жителей Магаданской области, в самом Магадане проживало в то время всего лишь 62 тысячи человек.
На прииски в первую очередь доставляли технику и самые необходимые продукты питания. Фрукты доставлялись, как правило, «потом». Это «потом» чаще всего не осуществлялось.
Проработав в Магадане 25 месяцев, согласно контракту, я получил 6-месячный отпуск. В начале лета, после окончания занятий Толика в школе, мы вылетели самолетом в Москву. Самолеты из Магадана доставляли пассажиров в Москву по двум маршрутам: Магадан – Охотск – Николаевск-на-Амуре – Хабаровск – Чита – Иркутск – Красноярск – Новосибирск – Омск – Свердловск – Казань - Москва и второй маршрут: Магадан – Белерех – Якутск – Олекминск – Киренск – Красноярск и далее до Москвы по первому маршруту.
Впоследствии, с появлением реактивных и турбовинтовых самолетов, многие промежуточные остановки были устранены. Если в начале из Москвы до Магадана по расписанию самолет ЛИ-2 должен был преодолевать это расстояние за 48 часов, разумеется, с остановками, то с появлением более совершенных типов самолетов оно сократилось до 10 часов.
Места, где проходят эти трассы, очень красивы и очень живописны, особенно, где протекают такие великие сибирские реки, как Лена, Енисей, Ангара, Обь, Иртыш и где расположен красавец Байкал. Но в современных самолетах, летящих на высоте девяти километров все эти прелести не производят того впечатления и уважения, которого заслуживают. В этом отношении ехать поездом куда приятнее, чем лететь самолетом.
В первый мой отпуск, мы всей семьей летели самолетом через Якутск, но потом пришлось нам изведать и другие трассы.
За время первого нашего отпуска мы побывали в Москве, Донбассе, Сочи, Ленинграде и Таллинне. Нам не удалось его полностью использовать, и мы вернулись в Магадан несколько раньше, чтобы наш Толик мог продолжать свои занятия в школе.
Хочется кое-что сказать о детских годах нашего Толика. Они по-моему, того заслуживают. Он родился с нежным и любящим сердцем и как только стал сознательно воспринимать окружающее, на него все производило неизгладимое впечатление, которое потом отразилось на его последующей жизни. В детстве он был очень застенчив, миловиден, но черты его лица еще не установились и с первого взгляда трудно было сказать - на кого он похож – на отца или на мать. Вероятнее всего, он унаследовал у нас обоих некоторые внешние и внутренние черты. Это проявилось, когда у него шла борьба между детством и взрослостью. Именно в этот период это сходство только начинало проявляться, хотя полное сходство еще не было завершено. Но общее впечатление такое, что с детства у него больше сходства было с мамой.
Будучи маленьким, Толик смотрел на все с любопытством и самым серьезным образом хотел досконально все познать. Он любил играть, отдавался играм с душой, но по своей натуре все же был комнатным мальчиком. Он не мог, чтобы что-либо не мастерить, лепить, рисовать, читать. Когда садился за какую-либо работу, то с быстротой молнии преобразовывался, глаза загорались каким-то азартом, и он с горячностью брался за работу.
Когда мама или я что-либо ему рассказывали, его глаза сверкали от волнения. Он жадно ловил каждое слово. Его живое воображение рисовало вслед за содержанием рассказа яркие картины. Но когда прерывали беседу, а следовательно, и его мечтания, он расстраивался, ему не хотелось лишать себя удовольствия и идти спать. В его еще хрупком организме все, что мы ему рассказывали, читали, оставляло сильное впечатление, глубокий след, как в мягком воске. Создавалось впечатление, что ничто так не оттачивало его ум, как желание познать некоторые тайны, ничто с такой силой не поощряло его разум, как понимание, хотя пока еще терявшееся где-то в потемках детства.
Он вращался либо среди маленьких детей, которых любил, но чаще среди взрослых. Даже в те годы он был не по возрасту умен, развит и отличался обостренным чувством любознательности. Ни к чему у него не было спокойного отношения. Он многое познавал не по принуждению, как это часто бывает с детьми, а с восторгом. Когда у него все получалось, или наоборот, не клеилось, ночью плохо спал. Успех и неуспех его трогали в одинаковой мере. Друзей у него его возраста было мало, или почти не было. Он рос среди взрослых, в основном в окружении мамы и папы. Потребность в ласке он утолял в общении с нами и особенно, с мамой. Его желание общаться со взрослыми было не случайным. Ему все время хотелось как можно скорее повзрослеть и заняться каким-то делом самостоятельно.
В нашей семье он не был каким-то придатком, а украшением нашей жизни, не игрушкой, как это иногда бывает, а радостью, протекавшей с нами в одном русле и в лад с жизнью. Он никогда не притворялся и не вел себя глупо. Каждый день сталкивался воочию с жизнью и на каждом шагу узнавал все новые и новые вещи, над которыми он ранее никогда не задумывался и не имел о них понятия. Между тем, оказывается, что каждая вещь имеет свою ценность и свое особое значение. Так он, вникая во все впервые, узнал как богата жизнь, увидел действительность во всей ее наготе, неприкрытую обольщениями детства, ощутил ее неизъяснимую, влекущую красоту.
Занимался Толик всегда с высокими оценками. Никогда не сдавал раз занятых позиций отличника. Он свое дело знал, как говорили в старину, до чрезвычайности. Его товарищи по школе иногда упрекали его:
- Что ты стараешься, все равно всего не будешь знать.
На это Толик отвечал:
.
- Ну, и что ж. Если никогда всего и не узнаешь, все равно надо стремиться к познаниям, и чем больше узнаешь, тем лучше.
Когда кто-либо из товарищей спорил с ним и, возбуждаясь, кипятился, то Толик притворно не улыбался и не наслаждался своим превосходством, а также кипятился и спор вел как равный товарищ, без всякой надменности. Но на подлость отвечал негодованием, а на мерзость – отвращением.
Заслуга во всем, что получил Толик в детстве, принадлежит не мне, а моей жене, которая весьма рационально и с большой пользой для Толика организовала его учебу.
Моя жена от природы несколько робка, наблюдается иногда у нее нерешительность, но ее величие лежит в иной, не романтической области. Ее сила проявилась в упорстве и неустанной заботе о сыне, в ее добродетелях. Ее боязливость и осторожность оказались особенно плодотворны на ниве управления и воспитания Толика. Она жила не для себя, а для семьи, ревностно, с сильно развитым чувством ответственности. В семье, и особенно в вопросе воспитания ребенка, неторопливое упорство всегда берет верх над неукротимостью. Короче, система всегда торжествует над импульсивным порывом, реализм – над романтикой. Она тысячу раз жертвовала своими милыми желаниями ради семьи, ради сына. Искала счастья в благоденствии семьи, и она его нашла. Она была единственным наставником сына, старалась привить ему вкусы и воззрения мужчины, ускорить развитие его молодого интеллекта. И все это делалось в раннем возрасте. Правда, часто такое преждевременное образование дает обманчивые, скороспелые плоды, но щедро одаренная натура Толика сохранила и взрастила все зароненные в нее семена. Еще ребенком он отличался усидчивостью и пристрастием к знаниям. Разделяя образ мыслей родителей, он с простодушием, свойственной его возрасту, воспринимал все новое для него, удовлетворяя свое неистовое любопытство.
Жена сумела привить ему не только любовь к изучаемым предметам в школе, но и невероятную усидчивость, весьма прилежное поведение как дома, так и в школе. Все задания учителей и домашние, которые получал в изобилии от своей мамы, он выполнял с большой охотой, внимательно и  аккуратно. Своей ненасытностью к учебе он как бы вынуждал жену помогать ему в этом.
Если учесть, что Толик еще неплохо рисовал, много читал, мастерил, то выполняемый им объем работы мог удивить кого угодно. Он с детства обладал почти неограниченной любознательностью, невероятным трудолюбием, блестящим мышлением и мастерскими руками.
Рисовать он начал в 5-летнем возрасте. Рисунки были, конечно, детские, но все же в них что-то проглядывалось. Впоследствии эта способность к рисованию проявилась более четко и ярко.
Близорукость нашего Толика обнаружилась еще в Магадане. Когда он смотрел, то сильно хмурился и чем дальше, тем больше. К тому же начал часто болеть из-за гланд. Пришлось одеть ему очки и вырезать гланды. После операции он перестал простуживаться и более свободно стал чувствовать себя в зимнее время на морозном воздухе.
Операцию ему сделал опытный врач, даже кажется какая-то знаменитость, из числа репрессированных и сосланных в Магадан.
Хотя Толик в пятилетнем возрасте умел сам свободно читать, он очень любил и слушать, когда ему кто-либо из нас читал. Мы с женой охотно читали ему различные сказки. Только одного «Конька Горбунка» Ершова и «Белого пуделя» Куприна я прочел ему вслух, наверное, не менее сотни раз. И что удивительно, он каждый раз слушал, как зачарованный с невероятным вниманием. «Конька Горбунка» я дочитался до того, что знал его почти всего наизусть.
Толик охотно посещал дворец пионеров и в кружке природы принимал самое активное и деятельное участие. (Общий вид дворца пионеров Магадана представлен на рис.34 и рис.35).

10.
.
Ну, а как коллектив института, где я проработал более 21 года?
В общем, довольно сносный. Пожалуй, надо сказать, хороший. Работоспособный и творческий. Много знающих и способных инженеров, да и результаты деятельности говорят сами за себя. Это - один из наиболее перспективных институтов, занимающихся вопросами обогащения углей. С организацией этого института технология обогащения углей, особенно в Донбассе, была резко улучшена. Был выполнен ряд работ, как по улучшению технологии, так и по созданию более эффективных и производительных машин и аппаратов.
Но, как водится, и в нашем институте на фоне общей творческой обстановки оказались случайные и недостаточно подготовленные люди. Особенно это плохо, когда такие люди попадают на руководящие должности. Как известно, в любом институте в наше время научные сотрудники делятся на две категории: на творцов и завистников. Первые создают, трудятся в поте лица, вторые – завидуют и стремятся к власти. Часто они же мешают первым эффективно работать. Но, чтобы у вас сложилось более полное и более четкое представление о работниках нашего института, начну по порядку с директора Благова. Он очень своеобразен и заслуживает более подробного описания.
Сначала о его положительных сторонах деятельности. Хороший организатор, даже довольно большого масштаба. Может заставить работать любого лентяя. Очень требователен и точен в выполнении своих обещаний. Его все, не то чтобы уважали, а скорее побаивались и его распоряжения всегда выполнялись. Но главное, весьма подкупающее его достоинство заключалось в заботе о людях. Он охотно помогал всем в устройстве их личных и служебных дел. Особенно в таких вопросах, как получение квартиры, в лечении и т.д.
Благов знал даты рождения всех сотрудников института и никогда не упускал случая лично поздравить того или иного, даже не знатного юбиляра. Он мастерски выбивал у вышестоящего начальства необходимое материальное обеспечение института и сотрудников. Был щедр на премии, но не забывал и себя. Если человек заболел, Благов оказывал ему внимание и заботу. И не только сам это делал, но заставлял оказывать внимание и своих подчиненных. Всякая жалоба или просьба со стороны любого сотрудника им охотно рассматривалась и принимались решения.
В общем, он любил быть полезным для всех, независимо от занимаемого ими положения. От оказанной услуги он всегда алел от восторга. Он сам себе как бы льстил.
Ко всему этому надо добавить его рьяную защиту своих сотрудников. Никому не позволял обижать их, даже высокому начальству. Он полагал, что все промахи сотрудников института и их недоработки он может сам устранить, без вмешательства со стороны. Любое вмешательство принимал за обиду, как бы указывающую на неспособность его самому навести порядок в собственном доме. И он действительно этого добивался. Он умел это делать лучше любого начальства. Своих сотрудников в глазах посторонних лиц он старался представить с самой лучшей стороны, если они этого даже и не заслуживали. Он как бы сам себе льстил тем, что сумел подобрать хороший, работоспособный коллектив.
Все это многих подкупало. На первый взгляд, кажется все хорошо, но стоит внимательно приглядеться и более близко ознакомиться с деятельностью, его тонкими приемами и сразу бросается в глаза, что в этом человеке наряду с хорошими сторонами мирно сожительствует очень много плохого.
Как известно, человечество не совершенно ни в чем – ни в хорошем, ни в плохом. Негодяй может иметь свои достоинства, а честный, порядочный человек – свои слабости, недостатки. А наша общая, народная слабость часто состоит в одинаковом отношении к порядочному и благородному человеку и к негодяю. Это одна из многочисленных непоследовательностей, которая, к сожалению, бытует в нашем обществе.
Конечно, надо прислушиваться к тому хорошему, что делает плохой человек, но нельзя допускать, чтобы оно скрашивало его недостатки, которые во много раз превышают его достоинства. Человек, потерявший уважение других, не вправе рассчитывать на легкое доверие к нему.
Таким мне кажется Благов, и вот почему. Он творит добро не ради добра, а скорее по прихоти, чем по убеждению. Ему хочется, чтобы о нем все говорили только хорошее и это хорошее явилось бы ширмой его отрицательных наклонностей, а их у него очень много.
Ведь стоит один раз проститься со своей честью и человек лишается самой большой своей прелести – совести. Совесть – понятие нравственное. Оно не регламентируется законами. За отсутствие совести человек к уголовной ответственности не привлекается. Но есть законы другие, действующие в согласии с правилами морали. Нельзя, конечно, безразлично относится к недобросовестному человеку. Достаточно привести несколько фактов, чтобы убедиться, что Благов именно такой. Вот они.
Как-то раз, не помню точно, когда именно, Благов пригласил меня к себе в кабинет и приказал секретарю никого не впускать. Меня это несколько насторожило, так как от него можно было ожидать и хорошее, и плохое. Главное, чем он обладал неограниченно, так это гневом. Гнев – это его стихия. Он считал гнев главным двигателем разумной деятельности. Поэтому моя настороженность была не случайной. С улыбкой на лице, в которой сквозило не добродушие, а спокойная наглость, он сказал:
- Ты знаешь, я ведь занимаю приличный пост, вечно занят множеством дел, бесконечными встречами с большим начальством и мне по существу некогда самому заняться диссертацией. А ученая степень кандидата технических наук директору такого научно-исследовательского института, сам понимаешь, крайне нужна. Это вопрос не только материального обеспечения, но, главное, престижа. Прошу тебя включиться в это дело. Я создам тебе соответствующие условия для проведения экспериментов и обработки полученных результатов.
Внимательно посмотрев на меня своими колючими глазами, он задумался и вроде забыл настоящий разговор. Он был весь во власти как бы нахлынувших на него каких-то воспоминаний. Затем он оживился и продолжал:
- Но мне нужны не только экспериментальные данные, но готовая работа.
Тут же, не давая мне опомнится, с высоты своего положения, как бы между прочим, дал мне, нижестоящему, понять, что он за сделанное ему даже маленькое добро, вознаграждает во много раз большим добром, но если ему кто-либо осмелится сделать маленькое зло, он отплатит куда более солидными неприятностями. Он опять окинул меня своими глазами, в которых играла лихорадочная улыбка человека свысока относящегося к другим.
Его слова прозвучали довольно прозрачным предупреждением мне. Я понял все и вынужден был согласиться, так как расставаться с работой и опять менять место в такой возрасте мне не хотелось.
Затем более дружеским тоном он добавил:
- Разумеется, об этом никто не должен знать.
Несмотря на все предосторожности, скрыть выполнение этой работы было просто невозможно, так как мне потребовались помощники, как при постановке экспериментов, так и при обработке полученных результатов.
Работа была выполнена быстро. Мы ни в чем не нуждались. Стенды были изготовлены мгновенно, и все необходимое было в нашем распоряжении.
Переплетенные экземпляры диссертации я принес Благову в кабинет и положил перед ним на стол. Глаза его стали масляными до приторности и он мне так сжал пять пальцев, что вся кожа на руке стала бледной, обескровленной. Лицо его торжествовало.
Я полагал, что на этом моя миссия закончена, но Благов решил иначе. Он был обрадован, взволнован и настороженным голосом предложил мне подготовить его к защите. Я сначала не понял значения слова «подготовить». На его лице появилась удивленно-идиотская улыбка, какая-то не свойственная ему ужимка с одновременным встряхиванием головы, словно он пытался избавиться от назойливой мухи, и продолжал:
- Видишь ли, я давно уже не занимаюсь деталями процессов обогащения, кое-что уже позабыл и мне трудно будет одному разобраться в этой работе, особенно в теоретической ее части. Я думаю, мы сделаем так. Будем уходить ко мне на квартиру и ты меня поднатаскаешь. Я уже договорился с директором Днепропетровского горного института Нестеренко о моей защите. Там все будет сделано, чтобы защита прошла успешно, но все-таки, - он немного замялся, - будет неудобно, если я не отвечу на какой-либо вопрос или не смогу правильно доложить теоретическую часть диссертации. С моим положением будет недостойно выступать неподготовленным. Ты меня понял?
Видите ли, его удерживает стыд. Он боится, что над ним будут в душе смеяться. Что это, угрызение совести? Скорее всего, нет. У него ее нет. Это правило поведения тех людей, которые, используя свое положение, разят своих подчиненных острым оружием, угрозами. Это прямой путь к человеческим порокам. Такое поведение заглушает голос разума. Люди типа Благова боятся молвы и боятся преодолеть этот страх. Ведь, если его победить, то надо принять решительные действия против самого себя и тем самым избежать западни, расставленной на их пути пороком. Этим людям невдомек, сколько таится преимуществ в самой привычке сознавать, что ты победил, вернее, удержал себя от нехорошего поступка. И только тогда можно узнать - какова цена этим поступкам.
Но Благов не таков. Об этих вещах у него ложное представление. По его понятиям, достигнутая цель всегда хороша, независимо от того, какими средствами и путями она добыта.
Итак, несмотря на этот позор, мы приступили к занятиям. Чуть ли не каждый вечер и по воскресеньям, мы уединялись в спальне его квартиры, развешивали и раскладывали иллюстрационные листы, я делал двадцатиминутный доклад, а он слушал. Затем мы менялись ролями. Он делал доклад, а я слушал и делал замечания.
Так мы бились несколько дней, а Благов никак не мог связно, а главное, правильно, изложить основные положения диссертации. Постепенно им овладела нерешительность, он потерял веру, появились сомнения в успехе. Чувствовалось, что он устал, нервничал, мял свое лицо ладонями. Внутри у него как бы что-то завелось, сосало его, а на лице лежала печать беспомощности и тоски, иногда прерывавшаяся печальной и страдальческой улыбкой.
Наконец, мы пришли к выводу, что мне следует написать все, что полагалось ему говорить в течение 20 минут во время защиты. Так я и сделал.
Эта трагикомедия была увенчана тайными приглашениями меня к себе на квартиру. Благов жил в доме, где жили некоторые сотрудники нашего института и он боялся, чтобы нас не увидели и не заподозрили в чем-то нечистом.
Несмотря на составленный мною реферат, всевозможные предосторожности и обещанную поддержку при защите, все же он не мог успокоиться и часто жаловался на сердце. Он очень боялся обнаружить перед аудиторией ученых нищенский уровень своих знаний.
И вот, сорокалетний с положением человек, довольно высокий, с выцветшим и невзрачным лицом, хитро бегающими колючими, почти заплывшими глазами, густыми и жесткими волосами на голове, про которые в старину говорили, что они хорошо росли благодаря тому, что в детстве их удобряли куриным пометом, стоит с бумагой в руке и сбивчиво не докладывает, а скорее вкрадчиво читает бессовестно присвоенный им текст.
Защита прошла относительно гладко, ведь защищал Благов, от которого многие сидящие в зале были зависимы. Несмотря на корявый доклад, никто не осмелился выступить с критическими замечаниями. Я так и не смог его подготовить хорошо. Во время доклада Благов часто, как школьник, искоса подглядывал в припасенную бумагу, чем портил впечатление слушателей.
После защиты был банкет. По приезде домой он тоже устроил довольно пышную вечеринку для руководящего персонала института и некоторого городского начальства. Был приглашен и я с женой. Сотрудники института знали истинного автора диссертации и тайком от Благова, многие из них,  наиболее смелые, поздравляли меня с успешной защитой.
Появление таких людей, как Благов, в науке, не помогает ей, а, наоборот, портит ее и вносит путаницу. Благодаря этому истинные достижения науки, часто глохнут в скопище таких «ученых» и часто почести достаются интриганам и ловкачам.
Пока у нас еще нет такого общества, где все должности и звания распределялись бы в полном соответствии с дарованием и личными заслугами людей, где каждому было бы предоставлено заслуженное. В реальной действительности мы, к сожалению, этого еще не имеем. Тот же Благов, который всегда считал себя справедливым и великодушным, незаконным путем получил ученую степень. И это было бы еще полбеды, если бы его знания соответствовали полученному документу. Ведь он - не ученый и не собирался им быть.
Так вот. Получив документ кандидата технических наук, Благов на этом не успокоился. Он считал, что, будучи кандидатом наук, необходимо все время поддерживать имя ученого. Для этого нужно выступать в печати. Но как это сделать, будучи человеком, далеким от науки?
Путь тот же. Надо заставить работать на себя других. Так он и поступил.
Мною было написано четыре книги, на которых появилась и его фамилия. Более того, по его настоянию, была приписана и фамилия его заместителя Коткина. Благов сказал мне:
- Так надо. Для тебя это будет хорошо.
И как бы в свое оправдание, Благов своим немного хриплым и придушенным голосом, добавил:
- Я считаю, что в наше время протолкнуть в издательстве книгу для печатания, это, по меньшей мере, составляет 50% работы над составлением самой книги.
Как видите, он полагал, что хлеб ест не даром, а то, что он присваивает себе чужие труды и получает часть гонорара, это он не принимал во внимание. Хотя книги я писал не ради денег, а больше ради стремления к созерцанию, да к тому же я всю жизнь любил писать, но все равно его поступок оправдать нельзя.
Изданные таким образом книги, Благов рассылал всему начальству с дарственной надписью, в том числе и работникам нашего обкома. И случилось так, что в партийных органах работал некто Осьмин. Это хороший знакомый Благова. Наша семья с ним тоже хорошо знакома. Неплохая семья. И вот при очередном подношении нашей книги секретарю Обкома Шевченко, присутствовавший при этом Осьмин, зная настоящего автора книги, довольно недвусмысленно сказал Благову:
- Что вы дарите книги, на которых стоит несколько фамилий. Вот если бы вы сами написали книгу, это было бы совсем другое дело.
Благов промолчал, но на его слишком помятом лице появилось еле заметное раздражение. У него тут же блеснула догадка – заставить меня написать книгу от его одного имени. Он пошел на очередную авантюру.
Неприятное для него замечание Осьмина, так сильно задело его, что он  обнаглел и на второй день потребовал от меня выполнить и эту работу.
Для меня эта миссия была, разумеется, неприятной, но он начал оказывать на меня сильное давление и, зная его способность систематически подкапываться под людей, позволивших себе ослушаться его, пришлось взяться за выполнение и этой работы.
Правда, здесь сыграло немалую роль и мое любопытство, стремление к изучению людей. В том возрасте я особенно стремился познать людей, их отношения, и потому относительно легко пошел на этот компромисс. Это оградило меня от неприятностей и в то же время помогло мне лучше познать людей такого типа. Сначала мне казалось, что я хорошо разбираюсь в людях, но столкнувшись с Благовым, я от удивления открыл широко глаза и не знал как мне поступить – возмущаться или, быть может, более подробно узнать принципы этих людей. До этого я знал людей по наружным признакам и оценивал их по этим качествам, но, как выяснилось при столкновении с Благовым, я весьма слабо представлял их душевный, вернее, внутренне-нравственный мир и их мировоззрение.
Делая уступку, я тем самым заставлял этих людей самих раскрывать полностью, до конца, свою натуру, свои скрытые желания и поступки. Я, конечно, понимал, что мои поступки нисколько не оправдывают меня. Но если учесть коварный нрав Благова, мое чрезмерное любопытство к таким людям и безвыходность создавшегося положения, все это в какой-то степени оправдывает мой поступок.
Благов, помимо неблаговидности его поступков, ставил себя в смешное положение в глазах истинных ученых. Уж не думал ли он, что если он ставит свою фамилию на чужих работах, то он в глазах других утверждает свой авторитет, свою славу, ученость? Что достаточно ему так поступить, и он становится известным специалистом в своей области?
Уверяю вас, все это со стороны таких людей есть напрасный труд, нечестный и недобросовестный прием. Благову неведомо, что поступая так, он себе в глазах других приносит куда больше вреда, чем если бы он так не поступал. Он самым бессовестным образом всю свою сознательную жизнь подменял истинную честь мнимой, им созданной. На авантюрах и вранье долго прожить трудно, даже такому увертливому и гибкому проходимцу, как Благов.
Ведь, в самом деле, что общего между честью порядочного человека и честью человека, добывающего себе положение и славу нечестным путем? Какова цена этой мнимой славе, если она чужая, тобой она только присвоена? Появление таких людей в науке оскорбительно и унизительно для нее.
Такие поступки во все времена истории никогда не считались ни достоинством, ни храбростью, ни геройством. Они всегда порицались, считались поступками непорядочными. Это пахнет волчьими повадками – увидел хорошую добычу, надо отнять. Причем, если волки поступают прямо, без всякой лжи и обиняков, то здесь мы имеем дело с обещаниями обкрадываемому, лживыми заверениями, всякого рода виляниями и, в лучшем случае, фамилия истинного автора оставляется на титульном листе, но не первой, боже упаси, а обязательно последней. Вот уж поистине дар божий! И людей такого толка, такое торжество лжи и наукохульства не то, что устрашает, а наоборот, воодушевляет и они стараются еще с большей энергией возвеличивать себя таким нечестным путем.
Неужели и в древности происходило то же самое? Откуда все это взялось?
Эти вопросы открывают широкое поле для размышлений и увлекательных исследований.
Да! Иные времена, иные и нравы. Но не все нравы в наше время хороши. Если истинная честь во все времена оставалась и остается неизменной, то нравы, как видите, меняются и часто в худшую сторону.
Я допускаю, что ошибиться можно раз, наконец, два раза, но когда  ошибки превращаются в традицию, это уже не ошибки. Это уже порочная система. Меня всегда поражало, как с механической размеренностью среди ученых появляются новые и новые типы таких людей, словно их специально кто-то готовит.
А что мы должны думать о тех, кто подменил свою порядочность такими нечестными поступками?
К чему все это? Зачем руководствоваться бессмысленным тщеславием, если ты заурядный человек?
Такие люди боятся пожертвовать бесчестными приемами только потому, чтобы скрыть свое истинное лицо, чтобы всегда находиться на крыльях славы, не имея на нее никакого права. Ведь это трусость. Бахвал и трус всегда лезет из кожи вон, чтобы прослыть храбрецом. Это малодушие и боязнь быть самим собой. А жаль.
Их сжигает жажда славы, и утоляют ее не трудом и талантом, а путем грязных махинаций, лжи и других пороков.
Тот, кто только печется о своей карьере, а не о своем долге перед народом, тот, разумеется, не может прослыть человеком безукоризненно добродетельным. Эти люди не уважают себя, а потому они не могут равнодушно воспринимать истинное суждение других о себе. Вот они и стараются стать другими, более достойными, забывая, что их действия вызывают только презрение, а не уважение. Ведь, если человек не обладает особым даром, но он честный, за всю свою жизнь не запятнавший свою честь, не проявивший и признака нечестности и трусости, то такой человек, только за одно это уже вызывает уважение. Больше того, даже восхищение. Совесть таких людей всегда спокойна. Они могут идти с гордо поднятой головой. Жизнь таких людей достойна не упреков, а почитания.
В наше время Благов не одинок. Их, пожалуй, много, обирающих других и радующихся наградам, повышению в должности, словно коты валерьянке. Такой обычай особенно развит в науке, где такое подаяние, нечестно отнятое у других людей, только способствует увеличению числа подобных руководителей. Они становятся в какой-то мере бременем для общества. Они ведь не знают, или не хотят знать, что если ты украл чье-то творение, то тебя будут превозносить только при условии, что ты украл все, находящееся в поле зрения.
Все знают, что воровать нехорошо, поклоняться тщеславию – безнравственно, подчинять себя духу стяжательства – отвратительно. Но Благов и ему подобные дельцы делают это, и никогда не замечают, как они разменивают свое достоинство и моральные принципы на жалкое тщеславие. Выигрыш, добытый нечестным путем, никак не может покрыть того, что они вследствие этого теряют.
Всякие похвалы Благов принимал, как должное. Он не чувствовал никакого отвращения к ложным аплодисментам. Для него самая мягкая подушка – это лесть. Ему было приятно, когда им восхищались, желающие угодить. А таких людей всегда оказывается достаточно, если от тебя что-либо зависит.
Благов всегда стремился к славе Цезаря и власти Нерона. Когда он -перед начальством, у него умильный и вкрадчивый голос. Но его голос становится громоподобным и устрашающим, когда он обличает в своих подчиненных свои же собственные пороки и уверяет, будто он ничего от государства не берет, будто он в отличие от других, беспрестанно печется о нас, будто наше государство – это его вотчина и поместье, где он волен отводить нам смертным соответствующее место.
Благов часто свое высокомерие выдавал за здравомыслие. Он говорил покровительственным тоном, не скрывая самодовольного торжества. Хотя его помятое лицо и было обескровлено, восковое, но в минуты гнева оно покрывалось нездоровым румянцем и напоминало разгневанного кота. Он считал, что обида не отомщена, если обидчик, а скорее непослушный подчиненный, не узнает, чья рука обрушила на него кару.
Все его подчиненные находились с ним в даннических отношениях. Под всякими предлогами он из каждого выжимал то, на что тот способен. У одного статью, у другого книгу, у третьего подарок в виде тортов, конфет, фруктов, дефицитных продуктов, товаров, сервизов и т.д. Он не брезговал ничем. Даже лук ему всегда доставляли бесплатно. Особенно его черта стяжательства проявилась, когда его перевели в Москву начальником Управления сначала Комитета, а затем Министерства.
Частые вызовы работников с мест в Москву и использование их пребывания в своих корыстных целях, стало у него системой. Сходить в театр, отобедать в ресторане за счет приезжего, или засадить научного сотрудника за составление рецензий от его имени на статьи или диссертационные работы, которые ему присылали из редакции журнала «Уголь» и институтов. Так как статей в журнал всегда поступало много, а Благов являлся членом редакционной коллегии, то ежемесячно за труды других он получал дополнительно к окладу приличные деньги.
Благов всегда гонялся за большим кошельком. То гонорар получит за чужую статью, то за рецензию, кем-то написанную, то премию за разработку и внедрение чужих работ. Вот так и перебивался. А так как это им превращено в систему, то это давало ему приличную добавку к его, кстати сказать, немалому окладу.
Однажды ранней весной, когда в южных районах стремительно набирали силу вешние воды, а в Москве еще лежал снег, дирекция нашего института в порядке очередного подношения, послала в Москву для Благова специального представителя с парниковыми розами… В дороге розы завяли. Когда Благов увидел их, то пришел в негодование. Дело в том, что в этот день его жена была именинницей. Розы предназначались именно ей. В наш институт немедленно последовал грозный звонок. Дирекция забеспокоилась. Был срочно разработан и изготовлен специальный баул, в который вмонтировали сосуд с водой и свежими розами. Все это доставили в Москву в хорошей сохранности, и Благов на сей раз был доволен вдвойне: и свежим розам и оригинальному устройству, специально придуманному для доставки ему роз.
Жена Благова по своему поведению и взглядам - диаметрально противоположный человек. Она спокойна, молчалива, можно подумать, что  носит в себе какие-то тайны. Ее нельзя назвать красивой, но круглое лицо отличалось свежестью и миловидностью со скромной улыбкой. Она полная, немного расплывчатая. По-видимому, смолоду была приятной женщиной, но она из тех, кто выглядит уютно и привлекательно, даже когда обветшала. Но если за ней понаблюдать, когда она становится самой собой, то легко заметить на ее лице усталость и преждевременное увядание, говорившее о безграничной грусти.
С подношениями дело дошло до того, что когда Благову исполнилось пятьдесят лет, руководители предприятий, трестов и институтов устроили в Москве ему пышное чествование. В Москву прибыли многочисленные делегации с солидными подарками. Только от нашего института было отправлено – кинокамера, киноустановка, картина, выполненная одним из днепропетровских художников по специальному заказу, набор тортов, фрукты, конфеты и другие продукты.
Все подарки преподносились нашей и другими делегациями не в Министерстве, где было скромное заседание по чествованию Благова, а на квартире. На заседании же были вручены только поздравительные адреса.
После пышной вечеринки сведения о многочисленных делегациях и увесистых подарках просочились в государственный контроль. Было возбуждено расследование неприглядного поведения Благова, но, по настоянию Министра Братченко,  дело  прекратили. Братченко считал, что предание гласности этого дела может в какой-то мере бросить тень на Министерство.
Казалось бы, Благову после этого следовало бы изменить свое поведение. Но этого не случилось. Изменились лишь методы его взяточничества. Они стали более утонченными. Его четыреедина сущность осталась прежней – это коленопреклонение, тщеславие, карьеризм и взяточничество. Все это осталось его особенностью и неотъемлемой частью. Такое сочетание наилучшим образом удовлетворяло его желания и потребности, хотя и не согласуется с духом времени и требованиями, предъявленными к советскому руководителю.
Он был нетерпим и даже оскорблялся, когда ему сообщали о чьем-либо ребенке из его хороших знакомых, но подчиненных ему, занимавшемся в школе успешнее, чем его сын или дочь. Его взгляд сразу приобретал какую-то тупость и болезненность, вроде в его душе зияла кровоточащая рана. Его семья, по его представлениям, должна во всем быть лучшей. Поклоняться должны не только ему, но и членам семьи.
Наша семья, которая считала себя обязанной этому человеку за его хорошее отношение в тяжелые для нас дни, оказалась в трудном положении. То, что для нас было проявлением дружбы и уважения, к величайшему нашему прискорбию, для Благова было источником развращенного эгоизма, злоупотребления нашей благодарностью и вниманием к нему, орудием, отягчающим наши поступки бременем его же пороков.
И в самом деле. У него отсутствовало правдолюбие. Человек должен прощать всякому, кто о нем сказал правду, которую ему неприятно слушать. А Благов даже за полуправду, да что там говорить, за одну шестнадцатую часть правды, готов забросать вас не только оскорбительными словами, но и недозволенными в наше время действиями. Он никогда ничего и никому не прощал.
Если говорить вообще о средствах достижения цели, то кажется всем ясно, кроме, конечно, Благова и ему подобных, что гораздо порядочнее выдвинуться благодаря своим способностям, чем благодаря способностям других.
О Благове можно только сказать одно. Он если и делал что-либо хорошее другим, то только для того, чтобы, с одной стороны, им восхищались и восхваляли его, а с другой, - чтобы сделать этого человека себе обязанным и при случае выжимать из него вдвое, втрое больше, чем его услуга. Это его метод, ставший основной целью его жизни.
Благов много делал и для института. И тоже не ради науки, а ради показа другим руководителям и своим подчиненным, что он может сделать то, чего не могут другие. Каждый раз, после удачного его визита к высокому начальству, он, довольный самим собой, с расплывшейся по его постному лицу улыбкой, принимал по очереди своих подопечных и спрашивал:
- Ну, как ты расцениваешь мой успех? Кто еще мог выбить это у начальства?
И тут же довольно хихикал, с умилением выслушивал похвалы в свой адрес, и чем они были льстивее, тем он чувствовал себя более нужным и полезным для государства.
Все подчиненные хорошо знали его слабости и, конечно, не упускали случая приятно пощекотать его самолюбие и тем самым избежать возможных неприятностей. К тому же человечество по своей природе немного склонно к угодничеству и говорит с начальством медоточивым голосом. Вот этим Благов широко и пользовался.
У вас может возникнуть вопрос, почему я много уделил внимания порокам Благова?
Видите, добродетелей, украшающих его, у него очень мало, хотя они, конечно, есть. Их можно по пальцам пересчитать. Они в его множестве пороков просто тонут, теряются. Причем пороки у него с течением времени появляются все новые и новые.
Например, он часто ездил за границу, в командировки. Ему всегда хотелось показать среди иностранцев, что он - незаурядный человек и занимает в нашей стране весьма высокое положение. Но как это показать? Он старался кого-либо из подчиненных ему инженеров брать с собой и этого человека пытался превращать в прислужника его персоны. Он должен был носить его чемодан, папку и т.д. Прием дешевенький, но оскорбительный для порядочного человека. Впрочем, он это любил делать не только за границей. Благову это почти всегда удавалось. Подхалимы возле начальства - не редкое явление. Но однажды он взял с собой инженера Кнышенко, который не захотел на глазах у иностранцев унижать себя и снисходить до роли слуги Благова.
По возвращении домой получился скандал. Крышенко вынужден был покинуть работу в институте и перейти в другую систему, чтобы избавиться от преследований Благова. Но самое удивительное, что никто из начальников не одернул Благова и не остановил.
Или вот такой случай. В нашем институте работал некто Соколов. Очень хороший специалист. Он много, активно и с большой пользой трудился на научном поприще. Можно сказать, очень жаден к работе. Видимо на этой почве у него развилась болезнь, связанная с нарушением психики. Причем, это у него происходило периодически. Он болел один-два месяца, а затем успешно работал полгода или даже больше года.
Соколов любил и умел писать не только статьи, но и книги. Его работы издательством охотно печатались. Благов это приметил и сразу решил использовать его в своих корыстных целях. По его предложению, Соколов написал статью и передал ее Благову. Через некоторое время ее напечатали в журнале под одной фамилией Благова. Соколова это возмутило, и он спросил Благова?
- А где же моя фамилия и моя часть гонорара?
Этого было достаточно, чтобы Благов затаил злобу против Соколова и начал его преследовать. Но не сам, а с помощью других. Таков уж его метод. С Соколовым он обращался внешне хорошо, а в действительности против него строил всякого рода козни. Дирекция института в угоду Благову создала Соколову невыносимые условия работы. Его в чем только не обвиняли: в несговорчивости, в обладании тяжелым характером и чуть ли ни в клевете на одного сотрудника и т.д. В результате Соколов, не подозревая, от кого это исходит, вынужден был уйти из института, тем более такая нервная обстановка приводила к обострению его болезни и он чаще начал болеть.
Казалось бы, на этом свое мщение можно было бы и закончить, но этого не случилось. Благов не таков.
Соколов написал кандидатскую диссертацию. Работа получилась неплохой. Во всяком случае, она вполне удовлетворяла всем требованиям, какие предъявляются к кандидатским диссертациям в области техники. Благов взял на себя миссию помочь Соколову в ее продвижении. Но вместо этого он ее заморозил. Первое, что он сделал, так это, втайне от Соколова, надавил на его научного руководителя, чтобы тот отказался от руководства. На этой почве Соколов разнервничался и заболел на длительное время. После выздоровления он продолжил работу над диссертацией. Закончил ее. И тут Благов взялся быть официальным оппонентом. Продержав работу у себя более шести месяцев, он вернул ее Соколову со словами отказа быть его оппонентом. Соколов опять заболел.
Каждый раз, когда дело уже доходило до защиты, его заставляли нервничать, и он вынужден был на длительное время выходить из строя.
Спустя несколько лет, Соколов, в конце концов, защитил диссертацию, но не в нашей системе, а в системе высшего образования, чтобы избежать очередного вмешательства Благова.
Перечень приемов и ухищрений Благова можно было бы продолжить, но я думаю, сказанного вполне достаточно, чтобы составить мнение о Благове, как о человеке и  руководителе.
И вот такой человек получил повышение по службе, что позволило ему расширить сферу деятельности. Если он, будучи директором института, все же был ограничен в своей власти, то, попав в Министерство на руководящую должность, стал использовать в своих целях работников уже не одного института, а ряда институтов, трестов и фабрик.
Конечно, среди знавших Благова людей найдутся такие, которые возможно не будут согласны с моей оценкой его деятельности. И в этом ничего не будет удивительного. Те, кто был обласкан или облагодетельствован Благовым, знали его по внешним действиям, выглядевшим, в общем-то, эффектно, поэтому могли и ошибаться, так как истинное мировоззрение человека не всегда лежит на поверхности. Но вы не должны забывать, что Благов мною не выдуман досужим умом, как это часто делают писатели в своих романах, а списан с натуры. Я имел возможность за многие годы близкого знакомства с ним, вести откровенные разговоры, наблюдать за его деятельностью, бахвальством и поведением, которое он не считал нужным скрывать от меня. Я постарался нарисовать его таким, какой он есть на самом деле.
Природа наделила его способностью играть в жизни сложную роль, в которой хорошие его поступки обильно перемешиваются с плохими, я бы сказал, с отвратительными. Но так как в жизни хорошее не всегда переживает обильное дурное, то естественно, Благов выглядел в неприглядном виде. Если у человека пороки преобладают над мудростью, то чего же он хочет от людей – одобрения, порицания, восхищения или презрения, любви или ненависти.
Благову в большей степени надо было полагаться на рассудок, чем на свои неуемные страсти. Но, по-видимому, его рассудок - особа очень ленивая и редко себя утруждает подобной работой.
14.
Я уже отмечал – нашими предками, как это установлено в последние десятилетия, были скифы. Наша семья, в связи с этим стала больше интересоваться жизнью и бытом этих далеких и замечательных народов. Толику удалось у участников археологической экспедиции МГУ, занимавшихся раскопками скифских поселений, расположенных по берегам Днепра, достать три типа стальных наконечников стрел, изготовленных из крицкой стали скифскими племенами. Возможно, эти наконечники изготовлены из стали, полученной скифами из Криворожской руды. Это месторождение железной руды скифам было хорошо известно.
Несмотря на давность, - наконечникам, как считается, более двух тысяч лет, - сохранились они очень хорошо. Правда, у двух наконечников сломаны острые кончики. Крицкую сталь в те времена получали путем длительной ковки. Откованы они очень тонко и гладко. Удивительно, что за эти годы их не тронула ни ржавчина, ни другие внешние воздействия.
Характерным для всех трех наконечников является невозможность их вытащить из тела человека, так как на них откованы различной формы заострения, которые при вытаскивании впиваются в тело. Наконечник можно удалить только путем разреза этой части тела или продавливания наконечника острием вперед, то есть по его ходу, если, конечно, это не грозит жизни человека.
Жена смастерила небольшой, но очень оригинальный планшет, на котором эти наконечники и другие предметы древности, прикреплены к шелковой ткани. Планшетом мы украсили одну из стен квартиры, тем самым отдав дань мастерству наших далеких предков.
На планшете покоятся и черепки скифской и боспорской посуды, камни из развалин Помпеи, Римской империи и Алжира, облицовки пирамиды Хеопса и другие предметы.
Вообще, наша семья предрасположена к коллекционированию, считая, что будущее всегда расцветает на развалинах прошлого. У нас хорошая фонотека классической музыки. Ее собрал Толик. До сих пор сохраняется коллекция бабочек, стрекоз, кузнечиков и жучков, собранная Толиком, когда он был еще маленьким. Правда, за годы переезда она сильно пострадала. Небольшая, но оригинальная коллекция минералов полезных ископаемых, которые добываются в районах Дальнего Северо-востока, то есть в бассейнах рек Колымы, Индигирки и Яны. Эта коллекция включает небольшой самородок россыпного золота. Уже вам известная коллекция русских и советских монет. Немного собрано медалей, бумажных госзнаков (бонн) и, конечно, книг. Среди книг есть даже редкие издания, считающиеся библиографической редкостью.
В последние годы наши края часто стали посещать эпидемии гриппа. Как-то не уберегся и я. Явление для меня необычное, но пришлось лечь в постель. На работе почувствовал себя не так бодро. В середине дня пришел домой и обнаружил температуру, порядка 38,0, а к вечеру была еще выше. Болело горло. Видимо накануне, будучи разогревшимся, выпил много холодного молока из холодильника.
На второй день пришел врач, как всегда, женщина. Ее маленькая, круглая голова на тонкой шее по форме напоминала скорее голову лилипута, чем нормального человека. Скулы у нее были острые, под глазами были выступающие бугорки. Лицо обычно серьезное, по временам оживлялось улыбкой, внушающей какое-то тревожное чувство. Несмотря на свой солидный возраст, она еще сохранила кое-какую осанку и не расплылась.
- Что с вами? – спросила она.
Я ей рассказал свое состояние.
- Снимите рубашку.
Я снял и показал ей свои телеса. Она послушала и довольно резко сказала:
- Откройте рот.
Не успел я хорошенько его растянуть и высунуть язык, как она произнесла:
- Не надо больше. Я вижу красноту в горле. Все ясно.
Покинув меня, она в другой комнате заполнила больничный лист, из которого следовало, что я подвергся аденовирусному заболеванию и что через день я должен явиться к ней на прием.
По этому поводу я заметил, что в мои годы при высокой температуре могут быть роковые последствия.
Она с упреком посмотрела на меня и добавила:
- Другие ходят и ничего. После этих таблеток температура спадет.
Мне казалось, что это по меньшей мере большая небрежность со стороны врача. Ей не хочется лишний раз прийти, ну а если не спадет, что тогда? Между прочим, так и было. Не потому ли в последние годы заболевания гриппом во многих случаях дает осложнения разного рода и особенно часто воспаление легких?
Все это вызвано запретом врачам выдавать больничный лист более, чем на три дня. Первый день, когда вы заболели, врач вас посещает, как правило, к концу дня. Значит, этот день уже прошел, а он считается в числе трех дней, которые вам прописывает врач. После этого у вас остается один день, в лучшем случае два, для выздоровления. На утро следующего или последующего дня, вы должны явиться перед светлые очи врача. Причем, должны еще не один час дожидаться приема. Немного странно, но это так. В результате, многие после этого преждевременно-вынужденного выхода начинают болеть еще более остро.
Я, конечно, не пошел и не воспользовался ее больничным листком.
Ныне врачи многие болезни объясняют вирусным, весьма модным заболеванием. Они часто поступают как синоптики, которые любые изменения погоды объясняют тоже модными названиями – циклонами и антициклонами.
Согласно рецепту, выданному мне врачом, приписывалось три раза в день принимать ацетилсалициловую кислоту, столько же раз тетрациклин гидрохлорида и раствор хлористого кальция. К этому она устно добавила:
- Надо ставить банки, горчичники и дышать парами кипящей воды в чайнике.
Если к этому добавить благие пожелания моих знакомых, которые полагают, что знают не меньше любого врача, и у каждого из них есть свое «верное» средство, то мне нужно было еще полоскать горло раствором соды, маслом, на ночь пить чай с малиной, дышать парами воды и чесноком, ставить не десять, а все тридцать банок, и в довершение всего этого на ночь надо завернуться в промоченную в горчичном растворе простыню, затем обернуться целлофаном, укутаться одеялом и так лежать несколько часов. Вы представляете положение больного?!
Были и другие советы. Если учесть, что многие мои знакомые не знали о моей болезни и не могли блеснуть своими исключительными советами и «верными» средствами, от которых всегда выздоравливают их знакомые и друзья, то представляете в какое трудное положение попадает больной.
Но вы уже знаете мое отношение как к официальной, научной, так и к домашней медицине. Никаких таблеток я не принимал, тем более не заворачивался ни в какие простыни, пропитанные горчичным раствором, а пользовался больше безобидными средствами, вроде чая с малиной, полоскание горла, теплое молоко с содой и ингаляции горла водяными парами. Пожалуй, и все.
Применение дюжинами всевозможных пилюль и микстур, так обильно рекомендуемых врачами в наше время, конечно, могут и помочь больному, но кто знает, могут и повредить, ускорить окончание нашего жизненного пути и стащить нас в могилу. Ведь гарантий нет никаких.
Во время болезни, в дневное время, когда резкий луч солнца прорезал воздух комнаты, я часто любовался блестевшими мельчайшими пылинками, которые кружились в нем, совершая самые причудливые движения. Заметил я и другое, если я лежал на правом боку, то кашля у меня не было, уменьшалась и хрипота при дыхании. Но когда лежал лицом вверх, то кашель и хрипота усиливались. Я сказал об этом лечащему врачу и, вместо участливого отношения ко мне, услышал:
- Больные своим воображением всегда сочиняют всякие небылицы, - и на ее лице появилось выражение властности, непреклонности и самодовольства.
Про себя я подумал, что женские причуды не ограничены ни географическим расположением местности, ни климатом, ни национальностью, ни хваленой медицинской гуманностью. Все значительно проще и грубее. Она не потрудилась даже вникнуть в мои, возможно, и беспочвенные наблюдения. Ведь я все-таки больной. С другой стороны, ее поспешность можно понять. Ей некогда. Она старается как можно скорее отделаться от докучливого больного. Впереди у нее еще целый ряд посещений. Возможно и другое – она стала врачом не по призванию, а по моде.
Но вот я выздоровел, и свои наблюдения рассказал знакомым. Совсем другое отношение. Все отнеслись со всей серьезностью и пониманием. Каждый из них дал свое объяснение, и тут же последовали советы, как быть в  подобных случаях.
Причем, удивляет - с каким желанием и пониманием к вам относятся эти домашние лекари. С какой очаровательной смелостью, с какой отвагой и какими надеждами все это высказывается вам, что невольно хочется верить. Вот если бы поступали так врачи, как бы выиграла медицина в глазах людей, как бы поднялся ее авторитет и наконец, как бы уменьшилось количество небрежно установленных неверных диагнозов.
В последние годы установилась практика однообразия. Что бы с вами ни случилось, врачи сразу назначают многочисленные анализы. Конечно, анализы нужны, но ход болезни часто бывает важнее даже анализов, тем более, что результаты анализов надо уметь хорошо читать. А как болезнь можно распознать, если врач возле больного больше двух-трех минут не задерживается и не выслушивает самочувствия больного.
Не успел я поправиться и хорошо окрепнуть, как заболела жена. Опять беда. По-видимому, трудно уберечься, когда в квартире есть больной.
За время болезни я отрастил небольшую бороду и усы. К моему удивлению оказалось, волосы моей бороды и усов уже седые. Это для меня было открытием. Но меня поразила и вторая неожиданность. Цвет волос бороды и усов был черным. Это мне удалось установить по немногим еще не поседевшим волоскам. Ведь я блондин и никак не ожидал такого открытия. Вот, что значит всю жизнь аккуратно бриться. Не заболей, так бы и не знал истинного цвета волос собственной бороды и усов. Правда, я мог это предвидеть, ибо брови у меня всегда были черными. Сейчас уже кое-где проглядывается седина.
Несмотря на мои высказывания, моя точка зрения на нормальное существование человека в отношении его здоровья не отличается от общепринятой.
Далее см. рис.48, рис.49,