С этого самого момента Кортес, как сошел с ума. Не оставив от идола камня на камне, он почти скатился по ступеням и помчался в лагерь, яростно требуя найти и привести ему всех жрецов этого поганого города. И стремительно идущий вслед падре Хуан Диас его понимал: случись такой улике попасть в руки инквизиции… и жизнь покажется – да, что там покажется?! Станет! – адом.
-    Где они?! – орал убежавший вперед Кортес. – Всех! Взять! Раздавить… - и вдруг стал, как вкопанный. – А это еще что?!
Выстроившиеся у длинной, на тринадцать персон, виселицы солдаты замерли.
-    Так, это… Хуан Каталонец…
Падре поежился.
-    Что – Хуан Каталонец?! – заорал Кортес и выхватил меч. – Вы меня должны слушать, а не Каталонца! Кто инквизиции будет отвечать: я или Каталонец?!
Падре Хуана Диаса пробил озноб. Связываться с Каталонцем он зарекся давно.
-    Я вам покажу Каталонца! – взревел Кортес и принялся перерубать веревки, с такой яростью, словно это могло спасти от инквизиции.
-    Ты что делаешь, Кортес?! – взвыли солдаты. – Фарта же не будет!
Но было уже поздно: все тринадцать женских трупов с глухим стуком уже попадали на землю.
-    Во, дурак! – чуть не рыдали бойцы. – Ну, дур-рак!
-    Сеньор Наш Бог тебе еще покажет!
Кортес побледнел и затрясся.
-    Кто упомянул имя Господне всуе?! Какая тварь, я спрашиваю…
Солдаты мигом подались назад.
-    Все! С меня хватит! – рубанул воздух мечом Кортес. – Если еще раз какое богохульство услышу, - виселица! Сразу! Без разговоров!
***
Пушинка обняла его сзади.
-    Подожди, родная, не сейчас… - простонал Куа-Утемок.
-    Ты совсем со мной не бываешь, - стараясь заглянуть в его лицо, надула губки жена. – Все дела и дела…
-    Тескоко отложился, - выдохнул Куа-Утемок.
Пушинка обмерла и отпустила мужа.
-    Как?
-    У них тоже появилась эта новая болезнь, - мрачно вздохнул Куа-Утемок. – И теперь там правит Малинче.
Пушинка всхлипнула. Она любила этот дивный город художников и поэтов.
-    Хуже того, - цокнул языком Куа-Утемок. – Он уже сменил вождей, а новых окрестил в свою веру. Теперь у мертвецов появились еще восемь тысяч рабочих для постройки флота.
-    И что ты собираешься делать?
Куа-Утемок мотнул головой. Следовало сжечь флот – столько раз, сколько его построят. Но он уже понимал, что, обороняясь, только проигрывает. Нужно было придумать что-нибудь необычное, какую-нибудь ловушку – в духе Великого Мотекусомы. У него, даже ушедшего в страну предков, можно было еще учиться и учиться.
***
В Тескоко тлашкальцы заскучали быстро.
-    Малинче, - буквально через пару дней принялись они осаждать своего зятя. – Куда ты нас привел? Брать, что нравится, нельзя. Мужчин для наших богов брать нельзя… Мы ведь воины, а не бабы.
Кортес крякнул и начал объяснять, что грабить Тескоко теперь, когда вожди приняли христианство и подданство Священной Римской империи, нельзя. Однако он и сам видел: необходимость в новом походе есть. Близилось время сбора урожая, а значит, и провианта для войска. И, увы, это понимал не только он, но и Куа-Утемок. В последнее время этот мальчишка почти не ввязывался в бой, чтобы отстоять города, а вот посевы его отряды охраняли круглосуточно, мгновенно вывозя все, что успело вызреть, в столицу, – в том числе и через Истапалапан, главный перевозочный пункт.
-    В том числе и через Истапалапан… - вслух повторил он.
-    Истапалапан? – обрадовались тлашкальцы. – Очень хорошо. Ты умный, Малинче. Давай Истапалапан ограбим!
Кортес удовлетворенно хмыкнул, - отрезать Итапалапан от столицы это было бы неплохо, - и повернулся к Ортегилье.
-    Собирай капитанов. Мы выступаем.
А спустя два часа, переговорив с капитанами, он уже обратился к солдатам.
-    Друзья! Вы все знаете, сколь виноват город Истапалапан перед нами.
Солдаты взволнованно загудели.
-    Ни для кого не секрет, - продолжил Кортес, - что их воины досаждали нам во время выхода из Мешико, а в их мечетях и поныне лежат останки наших братьев и коней.
-    Даешь Истапалапан! – выкрикнул Берналь Диас.
Кортес улыбнулся, но тут же сам себя одернул и посерьезнел.
-    Этот языческий город следует примерно наказать! Но при одном условии: никакого богохульства! Никаких мне этих виселиц на тринадцать персон! Две-три – пожалуйста, но не тринадцать же! Мы воины, а не колдуны!
Войско недовольно загудело.
-    А кто этого еще не понял… - поднял брови Кортес, - прошу подойти к нашим святым отцам. Они вам все объяснят лучше, чем я, - и про инквизицию тоже…
Солдаты мгновенно притихли.
-    В добрый путь, христиане! – широко улыбнулся Кортес. – С Богом!
***
За ходом операции по сдаче Истапалапана Куа-Утемок наблюдал с борта простой солдатской пироги - лично. Именно для этой операции стоящий на сваях и связанный множеством каналов с обоими озерами город подходил, как нельзя лучше. К сожалению, хитрый Малинче вывел далеко не всех своих солдат, и впереди сплошной волной, как всегда, шли тлашкальцы. И поначалу небольшие, но отборные отряды мешиков как бы сражались, а затем, как бы напуганные огромным числом врага, стали планомерно отступать.
-    В пироги! В пироги! – покрикивали командиры. – И в камыши! Быстрее!
-    Нас хоть не перевернет? – рассмеявшись, повернулся Куа-Утемок.
Гребцы по обычаю мгновенно опустили глаза перед взором Великого Тлатоани.
-    Нет, Великий Тлатоани, - за всех ответил старший. – Носом развернемся.
-    Тогда, пожалуй, пора начинать… - пробормотал Куа-Утемок, внимательно рассматривая входящих в город кастилан. – Еще немного… еще… Пора!
Сидящий на корме сигнальщик поднял флажок, и на самой высокой пирамиде города поднялся точно такой же, подавая сигнал тем, кто уже несколько дней подряд готовил самое главное звено операции. И тогда раздался этот гул.
-    О-о! Пошла! – счастливо крикнул Куа-Утемок и ухватился за борт пироги.
Уже расслышавшие гул, уже видящие, что город совершенно пуст, и они в нем одни, но так и не понявшие, что это, кастилане испуганно завертели шеями.
-    Вот она! – охнул кто-то. – Мамочка моя!
И в следующий миг весь город накрыла огромная, в два человеческих роста выпущенная сквозь открытую в нескольких местах дамбу волна. Она шла, захлестывая дома и пруды, улицы и стадионы, храмы и дворцы…
Пирогу качнуло, и Куа-Утемок почуял, как она мигом взлетела вверх, и вцепился в борт обеими руками.
-    А-а-а! – дружно заорали гребцы.
-    Ровней! Ровней держи! – рявкнул старший.
И лишь Куа-Утемок, не отрываясь ни на миг, смотрел, как шедших впереди тлашкальцев сметает и сбрасывает в озеро – сотнями, а затем и тысячами.
-    Великий Уицилопочтли! – закричал он. – Помоги! Больше ничего не надо, только убей их всех!
И в следующий миг огромная волна дошла и до кастилан. Ударила, сбила с ног и потащила по широкой центральной улице – прямо к озеру.
-    Приготовиться! – отчаянно заорал Куа-Утемок.
Белый от ужаса, словно кастиланин, сигнальщик выбросил флажок означающий «Приготовиться», и точно такой же флажок появился на самой высокой пирамиде. Куа-Утемок замер и досадливо стукнул себя в лоб. Кастилане слишком быстро сориентировались, и большая часть уже сумела зацепиться за деревья и кровли домов. А ушедшая в соседнее озеро волна уже спадала.
-    Начали! – яростно приказал он сигнальщику. – Немедленно! Пироги в атаку!
И вот тогда только что позорно бежавшие от врага на пирогах отборные отряды, подбадривая друг друга криками и дружно гребя веслами, начали входить в город.
-    Отправляетесь обратно в ад! – кричали мужчины.
И сгрудившиеся на крышах кастилане тщетно щелкали вмиг размокшими тетивами своих железных луков.
-    И заберите с собой ваших богов и ваши болезни!
И повисшие на деревьях, словно мокрые птицы, кастилане тщетно колдовали над вымокшим зельем своих Громовых Труб.
А расплата все приближалась и приближалась – с каждым новым гребком разукрашенных в боевые цвета мужчин.
***
Кортес, даже вырвавшись из этого кошмара, долго не мог поверить, что смерть прошла стороной. А тем временем Куа-Утемок действовал точно и планомерно, продолжая вывозить с полей маис и оставляя кастильцам лишь обезлюдевшие города и пустые зернохранилища.
Дошло до того, что Кортес был вынужден свернуть даже постройку бригантин и заняться главным – поисками еды. Днями и ночами его отряды объезжали поля, пытаясь отстоять в преддверии зимы хоть сколько-нибудь провианта.
И только оспа, да слухи о том, что кастилан отказались взять даже духи озера, по-прежнему работали на него. И новые, отчаянно боящиеся умереть от язв и колотья в боку вожди принимали христианство. И в каждом покорившемся городе возникал новый храм с новым идолом – в характерном кастильском шлеме, бородатым и остроносым.
Кортес попросил совета у духовника армады брата Бартоломе, но тот жутко перепугался, и в результате расследованием пришлось заниматься падре Хуану Диасу. И вывод святого отца был весьма удручающий: по всей Новой Кастилии со скоростью оспы распространялся новый языческий культ – не менее кровавый, чем предыдущие.
Согласно новым «священным писаниям», Пернатый Змей, он же Топиль-цин Се Акатль Накшитль – белый, бородатый и четвероногий Бог, прибывший в год Тростника, был очень добр, однако неуклонно вел мир к Апокалипсису через войны, мор и голод. Он велел жить с одной женой до самой смерти, хотя сам, ввиду своей божественной природы, мог иметь столько женщин, сколько хотел. Любил золото и люто ненавидел Уицилопочтли, а потому запрещал приносить ему в жертву воинов, - правда, только воинов.
И в храмы понесли золото, а на алтарях появились девочки, еще не познавшие мужа, – как раз такие, каких особенно любил «Пернатый Змей», тысячами вывозивший их на Кубинские рудники и Ямайские плантации.
-    Что делать? – в отчаянии спрашивал святых отцов Кортес. – А вдруг сюда Королевские аудиторы нагрянут?
-    Лишь бы не аудиторы Ватикана… - хором ответили святые отцы и дружно перекрестились.
А едва зима пошла на убыль, и начались весенние дожди, приехали и те, и другие – сначала из Кастилии, а затем и из Ватикана.
***
Едва зима пошла на убыль, разведка донесла Куа-Утемоку, что прибыли четыре новые парусные пироги кастилан, и на сушу вышли двести солдат, восемьдесят Громовых Тапиров и очень много всяких грузов, назначения которых, ни они, ни Куа-Утемок так до конца и не поняли. Но главное, на пирогах определенно прибыли какое-то очень большие вожди, перед которыми пресмыкались все – от коменданта крепости до сопровождающих капитанов.
-    Я посылаю к ним посольство, - сразу заявил новому Совету Куа-Утемок.
-    Зачем?! – вытаращили глаза вожди. – Мы и так уже Малинче на веревке держим! Надо просто убить их всех! И все…
-    Да, Малинче уже на привязи, - согласился Куа-Утемок, – но разве плохо держать оба конца веревки? А если он виноват перед этими вождями? Гляньте!
Он швырнул им зарисовки разведчиков.
-    Видите? Они все дарят прибывшим золото! Где вы видели, чтобы мертвец отдал свое золото другому? А если это прибыл сам Карлос Пятый?
Но вожди тут же уперлись. Да, они понимали всю заманчивость предложения, но понимали и всю его опасность. Они едва отстояли те немногие права, что почти отобрал Мотекусома, но теперь, если Куа-Утемок сумеет договориться с Карлосом Пятым… у него будет слишком уж большой вес. Война их пугала куда как меньше.
-    Ты, что – христианство задумал принять, - осадил Куа-Утемока Верховный судья. – Так и рвешься повстречаться…
-    Мы тебя любим, Куа-Утемок, - поддержал судью новый Повелитель Дротиков, - но не пытайся превзойти своего дядю Мотекусому. Молод ты еще… А кастилан мы и так убьем – к тому все идет.
Куа-Утемок досадливо цокнул языком, свернул рисунки, и спустя полчаса сделал так, как сделал бы Мотекусома: отправил парламентеров без одобрения Тлатокана. И спустя четыре дня узнал, что охрана Малинче убила их всех – даже без попытки узнать, зачем их прислали.
Что ж, это тоже был ответ, и Куа-Утемок сразу же атаковал. Сначала – в Чалько, а когда мертвецы перебросили туда свои отряды, - в третий раз за последние несколько недель поджог строящиеся бригантины. С какой бы целью не прибыло новое начальство, такие вещи ему нравиться не должны.
Кортес понял намек верно и, забрав 8.000 человек у принявших его веру вождей, двинулся на Шочимилько. Выглядеть битым в глазах приехавших он совершенно не хотел. И тут же попал в ловушку.
Сначала Куа-Утемок заманил его в места напрочь лишенные воды, так что кастилане вынуждены были есть кактусы, а затем атаковал, и раненый в голову Кортес, едва не попал в плен и еле ушел – с жуткими потерями.
Куа-Утемок снова выслал человека с требованием переговоров с прибывшим начальством. И Кортес опять убил парламентера. И вот тогда пришла пора мешиканского флота.
Куа-Утемок выслал две тысячи пирог озером и восемь тысяч воинов – берегом, и кастилане после первой же стычки дрогнули, бросили не только награбленное, но даже собственную поклажу, и побежали – во главе с Кортесом. А двух его личных конюхов Куа-Утемок с удовольствием передал жрецам – для Тлалока. И едва обоим вырвали сердца, полил такой дождь, что сомнений не оставалось, - боги его услышали.
***
Едва ливень иссяк, и на просветлевшем небе показалось солнце, перевязанный тряпками Кортес со стонами водрузил на пробитую голову шлем и прошел в дом, выделенный прибывшему из Кастилии Королевскому казначею.
-    Не желаете увидеть отличный пейзаж, сеньор Альдерете? – превозмогая тошноту, поинтересовался он.
Казначей бросил на него умный и несколько критический взгляд.
-    Охотно.
Хулиан де Альдерете давно уже стремился к этому разговору, но сеньор Эрнан Кортес все время воевал, и времени все как-то не находилось.
Кортес подал знак пажу Ортегилье и двинулся вперед по широкой, гладкой мостовой.
-    Вы отвергли мои дары, сеньор Альдерете, - вполголоса произнес он. – Почему? Они были сделаны от чистого сердца.
-    Дары как приходят, так и уходят, - усмехнулся казначей, - а служба Его Величеству остается.
«Мало предложил», - понял Кортес.
-    Его Величество не останется внакладе, - тут же заверил он. – И едва я войду в Мешико…
-    Вы входили в Мешико уже дважды, сеньор Кортес, - внезапно оборвал его казначей, - а Его Величество все еще ничего не получил.
Кортес поморщился, но тут же взял себя в руки.
-    Вот здешняя мечеть, - указал он в сторону пирамиды, - не желаете пройти наверх и осмотреть окрестности, сеньор Альдерете?
Казначей кивнул.
-    Я вас уверяю, - заново начал Кортес, - что если бы не повороты военной фортуны…
Казначей поставил ногу на первую ступеньку и повернулся к нему.
-    Под военной фортуной вы, вероятно, понимаете покупку четырех набитых оружием и солдатами каравелл? Кстати, на какие деньги вы все это приобрели?
Кортес отвел глаза. В своем письме Карлу Пятому он пожаловался, что все золото пришлось бросить в Мешико. И объяснить, откуда взялись деньги на покупку оружия и вербовку солдат, было непросто.
-    Может, те солдаты, что рассказали мне об успешном выносе королевской пятины из Мешико, не лгут? – усмехнулся казначей. – Сколько там было, сеньор Кортес?
Кортес поперхнулся и закашлялся. Невидимая, тянущаяся еще с Кубы петля снова захлестнула его горло.
-    Половина, - выдохнул он.
-    Что – половина? – не понял казначей.
-    Половина всего, что у меня есть, - ваша, - с трудом проговорил Кортес, - и вы больше не будете задавать мне вопросов о Королевской пятине.
Казначей усмехнулся и начал подниматься по лестнице высоченной пирамиды. Кортес досадливо крякнул и, превозмогая жуткую боль в пробитой голове, принялся подниматься вслед. Он знал эту паучью породу, – пока все не высосет, не отстанет, и – Бог мой! – с каким наслаждением он вонзил бы в него лезвие – туда, в самую глубь гнилых кишок…
-    Где вы там? – бодро окликнул его сверху сытый, выспавшийся казначей. – Здесь и впрямь превосходный вид!
Кортес преодолел тошноту, из последних сил поднялся на плоскую площадку на самой вершине и – не выдержал – застонал. Площадка была забита людьми: в центре – приехавший торговать индульгенциями толстый францисканец брат Педро Мелгарехо де Урреа, а вокруг свежие, только что прибывшие солдатики. И они уже шумно приветствовали Кортеса – героя и покорителя.
-    Воистину, прибытие ваше в Новую Кастилию и все деяния – великая милость Бога! – восторженно изрек монах. – Вы избранники! Откройте листы истории, и ни разу не найдешь столь же великих заслуг перед государем!
Кортес покачнулся, но удержался на ногах и впился взглядом в белеющий сквозь дымку далекий город Мешико.
-    Не смею возражать, сеньоры, - тихо согласился он.
Давший ему – пусть и всего на несколько месяцев – чувство абсолютного счастья город был так близок…
Неподалеку сдержанно кашлянул казначей, и Кортес взял себя в руки.
-    Но знали бы вы… сеньоры, сколь печалят меня наши прошлые и будущие потери… сколь гнетет тупое упрямство не желающих спасения своих душ язычников… сколь обескураживает гордыня здешних королей, отвергающих отеческую руку нашего христианнейшего государя…
***
Дождь, а точнее, ливень, шел беспрерывно, и прошло не более двух недель сплошного отступления, и даже новички перестали задавать глупые вопросы о золоте, бесплатных юных девах и прочем дерьме. Все они так вымотались, что спали на постах, а некоторые умирали прямо на ходу. И первым прорвало Антонио де Вильяфанья – по пути в очередной брошенный индейцами город.
-    Нас ничего не ждет, сеньоры, - повернулся Вильяфанья к друзьям. – Мешиканское золото утопил еще прежний правитель. Все, что было в Тлашкале, пропало. А то, что оставалось у Кортеса, истрачено им на оружие.
Продрогшие, вымокшие до последней нитки друзья так и шли – молча.
-    Даже если мы возьмем столицу, - предположил Вильяфанья, - добычи там будет не больше, чем в Тескоко.
Спутники молча продолжали месить грязь размокшими альпаргатами.
-    Вообще вся эта затея со штурмом нужна только одному Кортесу, чтобы не попасть на виселицу, - развивал мысль Вильяфанья. – И деться ему некуда: Веласкесу он должен столько, что за тысячу жизней не расплатиться. Верно?
-    Верно, - мрачно отозвался кто-то.
-    А тут еще и королевский казначей приехал. А значит, и махинации с пятиной вот-вот вскроются. Представляете, я подходил к Годою, а он говорит, что все бумаги пропали! Но люди-то эту пятину видели…
-    Видели… - со вздохом подтвердил кто-то. – Вот только много ли этих людей после штурма в живых останется?
-    Так, я об этом и говорю! – подхватил Вильяфанья. – Ни для чего, кроме как его задницу прикрыть, этот штурм не нужен!
-    На пику его посадить пора, - подал голос мрачный, немолодой солдат. – Иначе он всех нас похоронит…
Солдаты шумно вздохнули.
-    Я бы его убил… - вдруг произнес кто-то. – И совесть бы не мучила.
-    И я бы убил.
-    И я…
Вильяфанья, не веря своим ушам, хмыкнул и остановился – прямо посреди мокрой грязной дороги.
-    А какого тогда черта мы ждем? Неужели мы все стали баранами? Нас на бойню ведут, а мы даже не блеем!
И тогда остановились все.
***
Кортес делал все, что мог. 8.000 индейцев все несли и несли к углубленному, ведущему в озеро каналу изготовленные аж в Тлашкале части бригантин. А Мартин Лопес вместе со всеми, кто умел держать в руках топор, уже третий раз восстанавливал сожженный флот. Не забывал Кортес и о гостях из Кастилии, на первом же дележе отобрав для них лучших рабынь – и для Королевской пятины, и в качестве небольшого подарка.
Вой, конечно, поднялся жуткий, солдаты потребовали полного расчета, и тогда Кортес переговорил с интендантом, и через пару дней солдатам выдали счета – за амуницию, за оружие, за порох…
-    Вы хотели полного расчета? – сухо поинтересовался Кортес. – Вот он ваш полный расчет.
Те, что умели немного читать, глянули в бумаги и остолбенели: выходило так, что они еще и должны.
-    Здесь все точно, - добил их Кортес. – Королевский казначей подтвердит.
Солдаты изумленно глянули на важно кивнувшего казначея и поняли – через такого даже к Сеньору Нашему Богу не пробиться. А тем же вечером генерал-капитана навестил Берналь Диас.
-    Как шея? – поинтересовался Кортес.
-    Плохо, - прохрипел так и держащий голову набок Диас. – Гниет.
Индейская стрела, лишь зацепила шею Диаса, когда он отбивался, сидя на крыше одного из домов затопленного Истапалапана. Но затем было несколько часов боев по грудь в ледяной воде, и рана застыла – так, что даже человечий жир не помогал.
-    Главное, что живой остался, - подбодрил его Кортес.
-    И тебе того же желаю… - выдавил солдат.
Кортес насторожился.
-    В чем дело? Опять солдаты? Это из-за счетов?
-    Не только солдаты и не только из-за счетов, - прохрипел Диас и положил на стол Кортеса несколько листов скрученной в трубочку индейской бумаги.
Генерал-капитан развернул трубочку и замер. Это была жалоба Его Величеству. На нескольких листах шло детальное описание всей взятой в боях добычи, а затем и то, как ею распорядились – в обход интересов Короны.
-    Это кто ж такой умный нашелся? – мгновенно осипшим голосом спросил Кортес.
-    Антонио де Вильяфанья, - коротко ответил Диас. – Его подпись первая стоит.
Кортес глянул в конец жалобы и взмок: кресты и подписи шли в два ряда на восьми с половиной страницах – человек триста-четыреста… две трети всех его бойцов. Даже только что прибывшие из Кастилии и Бискайи новички подписались.
-    Черт…
-    Ага, - хмыкнул Диас. – Да еще почти все капитаны…
Кортес быстро нашел начало списка подписей. Кроме пяти-шести капитанов, здесь подписались все.
-    Но есть и хорошие новости… - проронил Диас. – Ни кандалов, ни Веласкеса, ни суда ты уже можешь не опасаться.
Кортес прикусил губу.
-    Да-да, ты правильно понял, - краем рта усмехнулся Диас. – Они тебя казнить хотят. Прямо здесь.
И лишь тогда Кортес облегченно вздохнул.
-    Все-таки боятся…
И капитаны, и солдаты явно не верили, что жалоба – сама по себе – способна что-то изменить.
-    Только ты поторопись, Кортес, - мрачно вздохнул Диас. – Я эту жалобу прямо у Вильяфанья стащил. Он уже, наверное, хватился…
***
Из полутора десятков капитанов Кортес мог положиться лишь на пятерых: Педро де Альварадо, Кристобаля де Олида, Франсиско де Луго, Гонсало де Сандоваля и Андреса Тапию. Они и ворвались в дом Вильяфанья первыми. Стащили с постели, бросили на пол и, связав руки за спиной, поставили на колени.
И только тогда, затрещав занавесями из крашеного тростника, вошел Кортес. Приблизился, ухватил заговорщика за волосы и развернул его лицо на себя.
-    Ты на кого голос подымаешь, Антонио?
-    О чем ты, Кортес? - дернул кадыком Вильяфанья.
Кортес недобро хохотнул и развернулся в сторону выхода.
-    Берналь! Зайди!
Занавесь опять затрещала, и на пороге появился Диас.
-    Ты?! – обомлел Вильяфанья.
Кортес поднялся.
-    Начинайте.
Избранные сходкой Королевскими альгуасилами, капитаны тут же поставили заговорщика на ноги и деловито начали дознание. И только Кортес вышел во двор – подышать.
Красота этих мест была поразительной.
-    Не-ет! – заорал Вильяфанья, но, подавившись кляпом, тут же захлебнулся.
Кортес потянул воздух ноздрями и застонал от наслаждения; сейчас, в самом начале сезона дождей цвело и распускалось все, и города превращались в сады.
Послышалась целая серия тупых звуков, и Вильяфанья лишь сдавленно мычал сквозь кляп.
А рассветы… Бог мой! Какие здесь были рассветы! Кортес прикрыл глаза и замер, наслаждаясь прохладой весенней ночи. Этой странной смесью утренней прохлады и ярких тропических ароматов можно наслаждаться без конца… без конца… без конца… Он стоял и стоял, дыша и обоняя, а не прошло, казалось, и получаса, как его тронули за плечо.
-    Он подписал.
Кортес вздрогнул и пришел в себя. Тревожно глянул на занимающийся рассвет и метнулся в дом. По плану заговорщиков именно это утро должно было стать последним в жизни Кортеса.
Вильяфанья уже почти ничего не соображал, а белая рубаха голландского полотна была обильно, до пояса залита кровью. Кортес быстро оглядел капитанов, подошел к еще не повязанному с ним по-настоящему Франсиско де Луго, расстегнул бляху его ремня, стащил кинжал и сунул ремень все еще недоумевающему капитану.
-    Приведи приговор в исполнение.
-    Я?! – оторопел Франсиско. – Я не палач!
-    Через четверть часа ты будешь труп, - жестко осадил его Кортес и насильно втиснул ремень в его руки. – Давай!
И в этот миг окровавленный Вильяфанья поднял трясущуюся голову.
-    Ты… преступник… Кортес.
-    Ну! – рявкнул Кортес и отступил подальше, чтобы видеть все. – Начинай!
Франсиско неловко развернул ремень в руках.
-    Ты… висельник… - выдохнул Вильяфанья.
И тогда Кортес взорвался. Прыгнул к Франсиско, вырвал из его рук ремень, насел на Вильяфанья сверху и, запустив ремень под горло, стиснул челюсти.
-    Я тебе… покажу… висельника… - скрипел он зубами. – Я тебе… покажу…
И Вильяфанья задергался, засучил ногами, и лишь когда его шея хрустнула, дернулся в последний раз и обвис.
-    Я тебе покажу… - шипел Кортес, - что такое висельник…
А потом Альварадо и Сандоваль не без труда оторвали белого от ненависти генерал-капитана от безжизненного тела, выволокли труп во двор, перекинули через ветку огромного плодового дерева крепкую индейскую веревку и, придавая акту правосудия общепринятый характер, сунули Вильяфанья в петлю.
-    Сеньор Наш Бог!
-    Спаси и сохрани…
Мокрый от возбуждения Кортес обернулся. На широкой мощеной улице уже начали собираться капитаны – те самые, из длинного, на восемь с половиной страниц списка.
-    Я объявляю войсковую сходку! – яростно процедил Кортес. – Прямо здесь. За неявку – виселица.
***
Он знал, что делает, а потому речь была короткой и энергичной.
-    Видите этот труп? – ткнул он в повешенного. – Вы думаете, это Антонио де Вильяфанья?
Сходка потрясенно молчала.
-    Нет, друзья, - тряхнул головой Кортес. – Это наш общий позор. Это – выродок, из-за которого нас и начали бить чичимеки*!
.
*Чичимеки – воинственный народ Мезоамерики. Буквальное значение – «собаки».
.
Солдаты начали переглядываться.
-    Только из-за таких выродков, дикари думают, что белого человека можно запугать!..
-    Только из-за таких трусов, как он, имя кастильского солдата покрывается бесчестием!..
-    А самое страшное… - Кортес втянул ноздрями воздух. – Из-за таких, как он, мы сами перестаем верить, что можем все!
Он обвел притихшую сходку хищным, взыскующим взором. Подписавшихся под спрятанным у него на груди доносом здесь было две трети. И они молчали.
-    Все, римляне! – отрезал он. – Завтра общий смотр! Отдыхайте.
***
Тем же вечером брат-францисканец Педро Мелгарехо продал все остатки индульгенций, подтверждающих полное отпущение грехов. А на следующий день был объявлен приказ Эрнана Кортеса на время кампании по осаде Мешико.
«Никто да не дерзнет поносить священное имя Нашего Сеньора Иисуса Христа, Нашей Сеньоры - его благословенной матери, Святых Апостолов и других святых.
Никто да не обижает союзника, никто да не отнимет у него добычу.
Всякая игра на оружие и коней строжайше карается.
Всем спать, не раздеваясь и не разуваясь, с оружием в руках, кроме больных и раненых, которым пой¬дет особое разрешение.
За ослушание в строю – смерть, за сон на посту – смерть, за дезертирство – смерть, за позорное бегство – смерть».
***
С того дня, как все тринадцать парусных пирог были спущены на воду, они стали недоступны – ни поджечь, ни захватить. Куа-Утомок посылал самые лучшие отряды, но круглосуточно снующие по озеру парусные пироги не останавливались ни на миг, и шли очень быстро… слишком быстро.
Не лучше обстояли дела и на суше. Куа-Утемок был готов рвать на себе волосы и двадцать раз признал правоту отца, считавшего, что такой молодой вождь, может быть, и способен воевать, но никак не собрать в один кулак распадающийся Союз.
У мертвецов дела шли не в пример лучше. В считанные дни вожди выслали Кортесу всех мужчин, способных держать оружие или хотя бы плотницкий топор: 8.000 из Отумбы, 8.000 из Тескоко, 8.000 из Чалько и других мест, а были еще и десятки мелких племен. Выходило так, что на той стороне воинов чуть ли не вдвое больше – весь бывший Союз!
-    Ты был с ними слишком мягок, сынок, - прямо сказал отец. – Не взнос надо было понижать, а дочерей в заложницы брать, - как Кортес. И Союз бы уцелел, и тебя все уважали б…
А потом Кортес разрушил идущий в город водопровод из Чапультепека, рассредоточил свое огромное войско на три ведущие к городу дамбы и начался штурм – беспрерывный и круглосуточный.
Стоило защитникам разрушить очередной участок дамбы, как поутру появлялись носильщики и воины, которые под проливным дождем стрел и дротиков стремительно засыпали проломы – камнями, бревнами и своими телами. А едва лучники Куа-Утемока подплывали на пирогах и начинали бить врага с воды, как появлялись кастильские бригантины.
Поначалу кастиланские парусные пироги держались поодаль и предпочитали расстреливать пироги из Тепуско, а потом, узнав на деле, насколько сильны их суда, принялись буквально давить врага. Зная, что на такой скорости ничто им не угрожает, кастилане просто наполняли паруса ветром, шли в самую гущу пирог противника и топили, топили и топили…
Загнанный, круглые сутки руководящий обороной Куа-Утемок запросил совета у вождей, но те ничего более толкового, чем продолжать атаки, придумать не сумели. И тогда он вызвал плотников.
-    Мы проигрываем, - честно сказал он. – А главное, я не знаю, как бороться с парусными пирогами мертвецов. Посоветуйте. Все-таки вы – мастера…
Плотники переглянулись и, все еще не веря, что Великий Тлатоане не сердится, когда ему смотрят в глаза, пожали плечами:
-    Лес будет, - сделаем.
Куа-Утемок замотал головой.
-    Разбирайте любую крышу. Можете прямо с моего дворца начинать.
И через два часа плотники начали разбирать крыши домов, отбирая самые лучшие, самые длинные бревна, а той же ночью Куа-Утемок выслал на озеро несколько сот рабочих и лишь вдвое меньше барабанщиков – заглушать звуки.
***