Новейшая Доктрина

Новейшая доктрина

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Новейшая доктрина » Духом единым ... » СОТВОРЕНИЕ ВСЕЛЕННОЙ


СОТВОРЕНИЕ ВСЕЛЕННОЙ

Сообщений 1 страница 30 из 1001

1

http://i89.fastpic.ru/big/2017/1002/6f/381d9a1b3bfa66ebf70d5d6fe170cd6f.gif

Отредактировано Андрон (2012-04-24 13:55:16)

2

Для тех кто родился в 70- 80 годах 
http://s7.uploads.ru/QMHgB.jpg
2012-04-25 23:22:38
Nellytim
2012-06-07 01:04:48
Nellytim

Грустно читать вышеописанное. Но и бросать в свое-наше прошлое камни нельзя---отзовется выстрелом из пушки в будущее.
аlexa, Вы очень даже правы!

Будем надеяться на лучшее светлое будущее для страны и народа! Надо верить!
Влади́мир Семёнович Коротке́вич (бел. Уладзімір Сямёнавіч Караткевіч; 26 ноября 1930 - 25 июля 1984) - белорусский прозаик, поэт, создатель белорусского исторического романа.
Детство и учёба Родился в г. Орша Витебской области в семье бухгалтера. Во время Великой отечественной войны с семьёй находился в эвакуации в Пермской области, позже в Оренбурге. В 1944 году Владимир Короткевич вернулся в Оршу, где и получил среднее образование. В 1949-1954 годах учился на филологическом факультете Киевского государственного университета. Затем в нём же окончил аспирантуру.
Зрелость: творческая карьера Работал учителем в сельской школе в Киевской области Украины, а затем в родном городе, Орше. Позже учился на Высших литературных курсах (1960) и Институте кинематографии (сейчас Российский государственный институт кинематографии им. С.А.Герасимова в Москве) и стал профессиональным писателем. За его первой публикацией, стихотворением 1951 года, последовали три книги поэзии. Позже он стал прозаиком, сначала были выпущены несколько сборников рассказов. К числу его наиболее популярных произведений относятся роман "Колосья под серпом твоим" ("Каласы пад сярпом тваім", 1965) и повесть, написанная в жанре исторического детектива, "Дикая охота короля Стаха" ("Дзікае паляваньне караля Стаха", 1964). В целом его проза связана с темами исторического прошлого Беларуси, такими как Январское восстание 1863-1865 гг. и Великая Отечественная война. Короткевич также написал несколько пьес, эссе, статей, сценариев для коротко- и полнометражных художественных фильмов. Творчество Короткевича отличается яркой образностью, исторической точностью, писатель был награждён несколькими государственными литературными премиями. В Орше создан музей его жизни и творчества.

2012-11-12 23:05:08
Владимир Короткевич
Оружие

.
.
СЛОВО ОТ АВТОРА

Тот, кто читал мой роман «Колосья под серпом твоим», конечно, помнит главного героя романа Алеся Загорского — князя по происхождению, крестьянина по воспитанию, демократа по убеждениям. Помнит близнецов-братьев Когутов, названых братьев героя, «дядьку» (и старшего товарища) Халимона Кирдуна и других, о которых в повести лишь упоминается.
Как она вообще возникла, повесть «Оружие»? Как вы помните, первые две книги романа заканчиваются «на пороге» восстания 1863-1864 годов, заключительную фазу которого возглавил в Белоруссии и Литве друг Алеся Кастусь Калиновский.
Известно, что необходимо для каждой революции. Прежде всего условия, когда большей части общества становится невозможно существовать так, как прежде, невозможно дольше терпеть социальное и национальное угнетение. Условия, при которых меньшинство забыло о справедливости и ежеминутно попирает честь Человека, который трудится, кормит, думает (а из таких состоит большинство всякого общества, если это общество не разбойничье, добывает себе хлеб плугом, а не долбней (долбня — в данном случае битье, разбой, вообще насилие); в истории бывали и такие).
Во-вторых, необходима мысль о невыносимости своего положения и о том, как это положение изменить. Мысль, которую восприняла как свою большая или меньшая часть общества. Того, конечно, которое честно добывает свой хлеб насущный, — все равно, пашет ли оно землю или мудрит над формулами.
Есть мысль — найдется и третье: руки, которые разрушат обветшавший, не соответствующий времени, закостеневший панцирь, мешающий росту.
Но если даже имеются все предпосылки — они могут так и остаться предпосылками, если руки не вооружены.
Правда, могут проиграть и вооруженные руки, как проиграло, по разным причинам, восстание 1863-1864 годов, но вооруженные руки восстания, по крайней мере, заставили говорить о себе. Заставили потомков помнить, уважать память восстания, делать из его уроков свои выводы (I Интернационал и все, что из него было унаследовано и осуществлено, — работа многих и многих деятелей, философов, поэтов).
И мы не можем в этом случае цитировать горькое двустишие:
Мятеж не может кончиться удачей…
В случае таком его зовут иначе.
Потому что — ну конечно же! — для александров и муравьевых (имеются в виду император Александр II (царствовал с 1855 по 1881 год) и граф М.Муравьев) задушенное восстание было мятежом, но для наших современников оно — Революция с ее славой. И ее солдаты всегда остаются для нас примером. А достижимым или недостижимым — это уже зависит не от них, а от него, тебя, меня. От каждой личности, которая понимает, что на нее смотрят не только глаза современника, но и их давно уже мертвые и вечно живые глаза.
Как родилась эта повесть? Откровенно говоря, неожиданно, и поэтому я должен сказать об этом несколько слов. Поначалу должен был быть небольшой раздел третьей книги романа. Именно о том, как определенное количество рук получило оружие. И вдруг, как это часто бывает, герои начали своевольничать, выламываться из своей среды, а значит, и из ткани романа.
Что знал мой герой до этого? Еще достаточно патриархальный крестьянский и дворянский мир «западных провинций». Знал и большой свет, который прикрыл свою убогую наготу золотом, победами, указами, один другого мудрее, бесстыжим пустословием и еще более бесстыжей эксплуатацией.
Знал он и единственно подлинный свет (и цвет) современного ему общества. Тот, которому тупо мешали жить и трудиться и дружно выпихивали вперед, когда нужно было оказать фасад империи. То, о чем Некрасов говорил:
…гнилой товар показывать
С хазового конца[1]
Он, Алесь, учился у лучших ученых Петербургского университета, пропадал по эрмитажам, зачитывался Достоевским (сосланным на каторгу) и Лермонтовым (застреленным), был лично знаком с Шевченко, обливался слезами, слушая песни народа и музыку, что выросли из них.
У него был еще и другой повод залиться слезами.
Потому что существовало не только общество духа и мысли (которое он знал и любил), не только общество придворных (которое знал тоже и был вынужден в нем жить).
Существовало общество сломленных, общество отбросов, огромная государственная свалка, имперская мусорная яма, куда выбрасывались ненужные части машины, уничтоженные ею же самой.
Была на той свалке гниль (если только человек может стать гнилью без активной помощи общества), были слабые ростки (а можно же было не топтать, а подставить подпорку), были и такие, что при иных обстоятельствах могли стать достойными, а может, и великими сыновьями общества.
А стали и те и другие гнилью, огромной вонючей клоакой, которой следовало стыдиться, самое существование которой позор для рачительного хозяина, каким должно быть каждое цивилизованное общество.
Впрочем, чего ему было стыдиться, тому обществу? Себя самого в миниатюре?
…И вот на самое дно этой клоаки был вынужден спуститься мой герой. Ведь оружие не купишь ни в государственном арсенале, ни тем более в Румянцевской библиотеке.
Люди святой идеи были вынуждены лицом к лицу сталкиваться с дном, отбросами, подонками. Парадокс? Скверный парадокс.
Есть чувство достоинства в заплатанном знамени. Но заплаты не должны быть со свалки.
Не должны? Ну а если свалка — порождение и неотъемлемая часть общества? Так называемого общества?
И если эта свалка все же — люди? Не по своей вине неспособные на подвиг, доблесть, знания, но все же люди. Походя и без угрызений совести уничтожен бесценный человеческий материал. Орган, который природа создала, чтоб познать самое себя, и который такие же люди превратили в отходы, непригодные даже для оценки своей сущности.
Каюсь, мало светлого увидит читатель в повести. Но каждый удар кнута на ее страницах я могу подкрепить документом. И именно поэтому раздел вылился в повесть, которая не могла быть не написана.
Ведь именно в этой клоаке мои герои (как сотни других в реальной жизни) приобрели настоящую закалку, настоящее оружие.
Осознание того, что нельзя, чтобы мучилась Рогожская слобода[2], чтобы «кнутобойничали» на Болотной площади, чтобы шел в банду Сашка Щелканов.
Осознание того, что каждый на земле, даже самый униженный и оскорбленный, тебе друг и брат. Может быть таким. Будет, если от полюса до полюса каждая живая душа задумается над этим, над тем, что не везде еще на земле подобное отошло в небытие.
Над тем, что человечество не должно быть дебильным ребенком, который ломает свои игрушки, а то и калечит себя самого.
Если мне удастся пусть на мгновение убедить вас, что понимание, сочувствие и жалость — тоже оружие, я буду считать, что я не зря отнял время у вас и у себя.
1
Низкие — рукой достать — тучи пахли угольным дымом. А может, это и был дым. Его несло, вращало, тянуло над Николаевским вокзалом, над площадью, над улочками, тупиками, над городом, над всем светом. Стоило покупать аж в Англии кардифф (английский (из Южного Уэльса) антрацит высокого качества (прим.авт.)) и везти его сюда, чтобы так засмрадить небо.
Именно в такой день, гнилой февральский день 1862 года, приехал в Москву будущий комиссар повстанцев Нижнего Приднепровья князь Алесь Загорский с другом Мстиславом Маевским, старым «дядькой» Кирдуном (а по прозвищу — Халява) и своим «дядькованым»[3] братом, вольноотпущенником Кондратом Когутом.
Перед ними было две цели: закупить необходимое для восстания оружие и попытаться освободить Кондратова брата-близнеца Андрея, которого вот-вот должны были доставить этапом из Белоруссии в Бутырскую тюрьму.
Он был приговорен к пожизненной ссылке. Смириться с этим? Нет, невозможно. Ведь он для Алеся больше, чем брат. Брат по воспитанию и мыслям. Брат, заточенный в тюрьму за то, что пел на ярмарке песню, которую написала твоя рука, придумал твой мозг. Не был бы вправе уважать себя, если б допустил, чтобы друга, брата били «на Болоте»[4] бичом, а потом повели в цепях Владимирским трактом.
…На город сыпала совсем не февральская, какая-то гнилая морось пополам с желтым снегом. Вдоль гор тянулись проезжие дорожки, и на них стояли лужи цвета мочи, глубокие, со снежной кашей.
С поезда почти никто не сошел. Да и кому было ездить в такую погоду? Дела подождут до сухих дорог, а теперь сиди, брат, у печки.
Возле пустой стоянки извозчиков они стояли только вчетвером. Впереди, словно чужие, Мстислав с Кондратом. За ними — Алесь с Кирдуном.
— Ставь кофры (сундуки с несколькими отделениями (франц.)), хамская морда. — У Мстислава смеялись глаза. — Схлопочешь ты у меня.
Он изводил так Когута всю дорогу… Тот лишь засопел.
В черном пальто, в лосиных перчатках и сверхмодных ботинках, Мстислав был куда как хорош — ни дать ни взять европеизированный купчик из богатых таганских недорослей (Таганка — место в Москве, где жили купцы). Алесь только посмеивался, глядя на него.
— К Макарию на ярмарку едет, с-сукин сын, — слов но о чужом, сказал Кирдуну Алесь. — Певичек будет там в шампанском купать — в редерере, пять семьдесят бутылочка. Х-хам.
У Мстислава еле заметно дрогнули от смеха плечи.
— Слушай, Мстислав, — уже серьезно сказал Загорский. — Вы сейчас с Кондратом поедете первыми. Остановитесь в гостинице «Дрезден», на Тверской площади… Возьмешь трехкомнатный номер с отдельной комнатой для Кондрата. Ты же миллионер, купец.
— Черт побери. Никогда не думал, что подражать дурным манерам так трудно.
— Привыкнешь… А мы с Кирдуном поедем в торговый центр. Остановимся там в номерах при Новотроицком трактире… Я сразу же пришлю Кирдуна — даст знать, какой у нас номер.
— Не понимаю, зачем это, — сказал Кондрат Когут. — Сразу дробить честную компанию.
— Я т-тебе дам компанию, хам, — сказал Мстислав. — Знай свое место. Ты — слуга и никакой мне не компаньон.
— Так надо, Кондрат, — сказал Алесь. — Наш трактир на Ильинке, в самом торговом центре. Андрея повезут не раньше, чем месяца через два. За это время я должен наладить связи с торговцами. И не только легальными, но и подспудными. Придется изучить весь потайной рынок, стать там своим человеком.
— Ну и что?
— Это не то, что купить ружьецо на ковер над кроватью, — сурово сказал Алесь. — Нам все же нужно две тысячи ружей, столько Же холодного оружия, да железа для кузницы, да бумаги, потому что у Кастуся срывается дело.
— Можно было и ближе купить, — сказал Мстислав. — Бумагу — в Добруше, на паскевичевской мануфактуре. Оружие — где-нибудь в Польше или в Риге.
— Ага, — иронично сказал Алесь. — Там, где следят… Нет, брат, если покупать, то там, где об этом и не подумают, в самом логове… Даже и здесь будет опасно. Так я вас подводить не буду… Если что со мной случится — сами освобождайте Андрея.
— А ты? — спросил Кондрат.
— Я выпутаюсь… Слушайте, что надо делать. Его, конечно, привезут в Бутырки. Заведи, Мстислав, знакомство с людьми. Постарайся загодя подкупить палача, чтобы бил со снисхождением.
— Неужели будут сечь? — спросил Когут.
— Обязательно будут, Кондрат… Так вот, с Болотной или Сенной площади их повезут на Рогожскую заставу, откуда начинается Владимирка. Как только точно узнаете, что и как, зовите хлопцев. Постарайтесь напасть на этап где-нибудь недалеко за городом… Вот и все… Выяснится, что я устроился надежно, что нету измены, что за нами никакого хвоста, — я присоединюсь к вам. А пока сидите тише мышей, не выдавайте себя без надобности.
— Где-нибудь в Приднепровье не могли отбить, — ворчал Кирдун. — Шуточки им — на этап напасть.
— Дурень, — сказал Кондрат. — Сам видел, какая охрана была до Могилева и после него. Рота солдат сопровождала этап. Что, напасть да всех друзей так вот, псу под хвост?
— В восстании так и будет, — неожиданно сказал Алесь. — Сам лягу с друзьями, а освобожу хоть бы и последнего косинера[5].
— Зачем?
— А затем, чтобы люди ничего не боялись, чтобы знали, что друзья не оставят на муки. Такой один, я уверен, в бою четверых стоит.
Он оглянулся и увидел старика в енотовой шубе. Старик — по виду купец из небогатых — тащился к ним по снежной жиже переваливаясь: он подталкивал коленом тяжелый кофр.
— Силенциум, — сказал Алесь. — Внимание.
Все умолкли. Купец дотащился до них и с облегчением поставил кофр.
— Извозчика ожидаете?
— Да, — сказал Загорский.
— Одной компанией?
— Нет. Я вот со слугой, а они — отдельно.
— Жа-аль. — Старик вытирал лоб большим платком. — И куда же это вы, позвольте уж узнать?
— Вы куда, господин? — спросил Алесь.
— В «Дрезден», — буркнул Маевский.
— Да-с, — сказал старик. — Проезжий, значит. Из купцов?
— Да, — сказал Мстислав.
— По какой комиссии?
— Меха… И закупка перкаля (тонкая хлопчатобумажная ткань, сходная с батистом (перс.)).
У старика было красное лицо, бородка клином и хитрые мутновато-синие глазки. Услышав ответ Мстислава, он растянул рот, и без того большой, будто щель в почтовом ящике.
— Со своих, значит, мужичков теплое сдираете, чтоб в холодное да линючее обрядить. — Он говорил по-русски певуче, как говорит московское мещанство.
— Не ваше, отец мой, дело, — сказал Мстислав.
Старик как бы и не слышал.
— И откуда вы?
— Могилевский, — сказал Мстислав.
Наступила очередь Алеся.
— Мы, оказывается, из одних краев, — мягко сказал он Маевскому. — Надеюсь, если мне понадобится, я найду вас?
Мстислав подал ему визитную карточку.
— Шандура Вакх Романович, — прочитал Алесь. — Что ж, мне приятно. Вы из подуспенских Шандур?
— Да, — буркнул новоявленный Вакх.
— Возьмите и мою. — Алесь протянул веленевый прямоугольничек.
Мстислав пробежал по нему глазами и вдруг поклонился.
— Я к вашим услугам, — сказал он. — Какая комиссия, прошу, конечно, извинить?
— Мне нужно три тысячи штук перкаля. Через три месяца, самое позднее. Пусть самого дешевого, но зато самых резких и ярких, самых пестрых расцветок.
— А тип? — с алчностью, таящейся за крайним почтением, спросил Маевский.
— Разнотипные штуки, — сказал Алесь. — Это не оптом.
— Сделаем, — сказал Мстислав. — Сделаем.
Подъехал извозчик. Кондрат разместил вещи, помог Мстиславу сесть, а сам взобрался на козлы.
— Сделаем, — сказал еще раз Маевский.
Лошади тронули.
Какое-то время те, что остались, стояли молча. Все еще порошил мокрый снег, и, несмотря на полуденное время, было темно, как в густые сумерки.
— Бог знает, что такое. — Алесь вытирал мокрое лицо. — Обычно за руки рвут, на части. Только и слышишь: «пожалте», «пожалте». А тут — хоть бы кто.
— А их долго не будет, батюшка, — сказал купец.
— Что так?
— Я справку навел-с… Носов, суконщик из Преображенского, гуляют с друзьями. Взяли-с все калиберы[6] с площади и уехали-с. И сани взяли-с.
— Разве уже на калиберы пересели?
— В центре уже на них. Сами видите, голый камень, под этой кашей… Вот Носов и поехали-с… Пятьдесят извозчиков за ними едут… Вам-то ничего, а мне еще стоять и стоять.
Алесь решил копнуть собеседника, москвич или нет.
— А почему «калибер»?
— По думскому калиберу делали при генерал-губернаторе Голицыне. Долгуши он приказал уничтожить, а всем сделать такие по думскому калиберу, узору. Так извозчики и сами экипажи стали называть калиберами-с… Глупый народ-с…
Помолчал.
«Москвич», — подумал Алесь. А старик вдруг сказал:
— И вот смотрите, нет порядка и нет. Зипунишки у извозчиков драные, армяки — страшные, шляпам этим поярковым — сто лет. Да и как иначе, если тот «ванька» за двугривенный или даже пятиалтынный через всю Москву везет… Правой стороны не придерживается, едет где пожелает, на стоянках лошадей оставляет без присмотра… Есть, конечно, извозчики и почище, первого сорта-с. Так они-с, батюшка, редко с незнакомыми ездят. Их нанимают сразу недели на две, на месяц.
Вздохнул:
— А наша мостовая… Это же что-то немыслимое. Грязь, пыль, ямы, ухабы. Люди руки ломают, экипажи разваливаются, лошади калечатся. Не мостовая, а кара египетская! За наши грехи ниспослал нам господь бог.
— Это же дело начальства.
— И начальство — за грехи, — уверенно сказал старик. — Племя это антихристово.
Оглянулся и кашлянул.
— Три года, как главного антихриста сбыли. Генерал-губернатора Закревского. Чуть дожили. Выше закона божьего себя ставил. Уста осквернял бранью.
Умолк. Алесь стоял и думал. Он прекрасно знал все, о чем говорил купец, но не показывал вида, хотел выглядеть провинциалом.
Он думал о том, что, если восстание победит, если оно перекинется и сюда, этот самый Закревский, несмотря на то что ему семьдесят пять и что он человек отставной, будет в числе первых кандидатов на виселицу или — вряд ли восстание пожелает пачкать руки об эту мразь — на вечное изгнание за границу.
Этот — достоин. Arsenic — pacha. Сатрап московского вилайета (административно-территориальная единица в некоторых странах Востока; здесь — иронически). Глуп и груб, как все они, ортодоксален и ординарен, уверен в своей безнаказанности, напыщенный, как свинья, малообразованный и малограмотный парвеню (выскочка (франц.)). Тип с кругозором ученика приходской или кантонистской школы[7], который с того времени так ничему и не научился. Такой же городничий, как и его патрон, подохший капрал Николай. Сверху и донизу — все одинаковые. Вроде того городничего, что в Кинешме показывал одному «борцу за правду» согнутую руку: «Закон?! Хрена тебе, а не закон! Вот он у меня где! Меня сюда анпиратор поставил, сам царь, а царь выше закона. Значит, и я выше, чем закон!» У таких все просто. Закон — на бумаге. Ответ — только перед особой самого государя. Царь, назначая Закревского в Москву, дал ему неограниченные полномочия, что касается личной неприкосновенности граждан.
«Закон — не для каждого обязателен. Закон — пугало для народа».
А жаль, что восстание не будет пачкать руки! Жаль! Каждый из таких должен жить в ожидании расплаты — только это и может их сдержать: мысль, что даже после смерти их кости из могил вышвырнут.
Сорок лет назад начал карьеру с того, что приказал высечь одного городского голову. Даже царь не одобрил. А потом началось венгерское восстание (имеется в виду восстание в Венгрии в 1848 году против монархической власти Габсбургов).
…Да, его назначили в Москву как раз в сорок восьмом — память не подводит. Как гром господень на невинные содружества просвещенных и в меру вольнодумных теляток.
— Распустились. Фрондируют. Надо подтянуть… Знаю, будут за Закревским как за каменной стеной.
Так и сказал царь. И оказался прав. За одиннадцать лет не было, пожалуй, ни одного обывателя (из тех, кто не принадлежал к элите), кто вышел бы от графа без распеканции с поминовением отцов и особливо родной матери.
Вызовет, морит чуть не целый день в приемной, а потом накинется с ходу, не слушая никаких оправданий, считая, что обвинение уже доказано, и никогда почти не выслушав — приговор. Не дворянин — под кнут, на высидку, в административную ссылку. Благородных — через улицу, в Тверской участковый дом, а затем и подальше, в Вологду или Каргополь.
Кровь по крайней мере пятидесяти человек на руках. Так какие же «высшие соображения», какое «благородство цели» могут обелить такого, могут помешать назвать его настоящим именем «преступника против человека» и «убийцы»?!
«Чего моя нога хочет». И люди настолько боятся вот такого, что один, невинный, умер от удара, когда вызвали. А граф дал дочери письменное разрешение выйти второй раз замуж, не разводясь с первым мужем. Чуть не втянул Россию в конфликт с Грецией: принял греческого консула в полной форме за шталмейстера (буквально — начальник конюшни (нем.) — придворный чин в царской России) и циркача Сулье, который ходил в расшитом золотом турецком мундире и накануне просил у Закревского разрешения выступать. А прочитав, крикнул консулу (потому что торопился на большой пожар, любителем которых был):
— Пляши, сукин сын, скачи, прыгай! Разрешаю, так твою и разэтак!
Дорого же стоили этой несчастной Москве годы его административного увлечения! Распоясался, сатрап. Насчет реформы только и сказал: «В Петербурге глупости задумали»…
— Ваш извозчик едет, — сказал купец.
Из снежной сетки приближался экипаж. К счастью, не калибер, а первосортные сани с полостью и верхом. И кучер дородный и хорош собой — не «ванька» в плохоньком армяке. Кафтан — новенький, сбруя — с бляшками, пара лошадей — сытые.
— Ну вот, — сказал старик. — Теперь и моя очередь.
— А вы откуда же?
— Рогожский… С Малой Андроньевской.
Алеся словно что-то толкнуло. Малая Андроньевская? Рогожские Палестины [8], но не возле самой заставы, откуда гонят каторжных. Если поточнее, то ближе не к Рогожской, а к Покровской заставе. Как было бы удобно… Волк никогда не нападает у своего логова. А тут и Камер-Коллежский вал, граница города.
— По старому согласию живете? — спросил он.
— Издревле препрославленные, — немного тише сказал старик. — По рогожскому кладбищу.
— И наверное, не новоблагословенные.
Старик опустил было голову и вдруг твердо, хотя и исподлобья, взглянул на Алеся:
— Священства от никониан не приемлем.
Если до этого Алесь и сомневался, то теперь все сомнения рассеялись. Осторожность осторожностью, но это был настолько удобный случай, что стоило рисковать. Ибо никуда не годится тот игрок, который не умеет без раздумий схватить за шкирку случайность. На Рогожской не было пришлого элемента, тут никогда не пускали чужих. Этот тугой и гордый мир выталкивал из себя всех не своих, как ртуть выталкивает железо: «Не лезь, не суйся, у нас свой нрав, свой быт, свои обычаи».
И сей гордой независимостью эти мужики, эти купцы, то бишь те же вчерашние мужики, чем-то напоминали наиболее старозаветную часть Алесева окружения. Пусть заскорузлость, пусть дикая косность — эти люди были из обиженных, а значит, в чем-то братья.
Не воспользуешься — другого случая может не представиться.
— Что же ты стоишь, Кирдун? — сказал Алесь. — Уложи в сани кофр его степенства.
Кирдун взглянул на Алеся удивленно, но, хорошо вышколенный, ничего не сказал. Значит, Алесь все обдумал.
— Что же это вы, батюшка, — сказал купец, — меня?
— А чего вам здесь мокнуть? И так полчаса стояли.
Он уже сидел под верхом. Купец торопясь, чтоб не передумали, полез на соседнее место.
Извозчик повернул к ним лицо, нахальное, синеокое и мордастое, как решето:
— Куда, ваше высокородие?
— Новотроицкий трактир, на Ильинке… Оттуда вот его степенство на Малую Андроньевскую. Ты, Халимон, его вещи доставишь на крыльцо, а ты, кучер, потом вернешься ко мне.
В бороде кучера затаилось плохо скрытое презрение.
— Неуместно вам с этим «степенством» ехать, — развязно сказал он.
— Не твое дело, гужеед, — оборвал его Алесь.
Он никогда не разговаривал так с людьми, но в данном случае это было нужно. А если это было нужно — он мог. Сыграл же Мстислав роль купчика. Ему, Алесю, было проще. У него была властность, мало того, привычка властвовать.
— Как зовут? — спросил он кучера.
— Макаром, — слегка оторопело сказал тот.
— Так я и думал. Ты скокни, Макар, пожалуйста, и поправь полость на ногах у их степенства.
Макар полез с козел. Купец почти испуганно глядел, как расправляется его сосед с лакейским хамством.
— Вот так, Макар, — сказал Алесь. — Спасибо. И запомни: это тоже твоя работа. И уж вовсе не твоя работа рассуждать, с кем я еду, куда еду и каков я еду.
Нужно было сбить спесь, и сделать это можно было только местным барством наихудшего тона. Раз и навсегда.
— У тебя сейчас нету хозяина, Макар? Ну, на неделю, на месяц? Где твой?
— День, как в Питер съехал, — уже совсем иным тоном сказал Макар.
«Повезло», — подумал Алесь, а вслух сказал:
— Что же ты за сутки нового не нашел? Ведь вы, кажется, нарасхват. Пьяница?
— Никак нет. Все подтвердить могут. Беру в плепорции (пропорция (искаж., народ.)).
— Тогда будешь у меня, — безапелляционно сказал Загорский. — На три месяца. Может, и больше. Вернешься — оформим сделку. Не обижу. Условие: захочешь напиться — предупреди, отпущу.
— Уже и это нельзя? — сделал последнюю слабую попытку протеста Макар.
— Нельзя. Если тебе куда-то нужно в мое горячее время — найди на день замену. Будешь хорошо ездить — прибавлю. А предварительная тебе плата — десять синеньких в месяц.
— Побойтесь бога, — сказал купец. — Из Зарядья к Суконным баням, что у Каменного моста, — две гривы. И за ту же плату — обратно. А это при нашей манере париться — не меньше трех часов. Ну, пускай даже два. Да красная цена этому разбойнику — тридцать восемь рублей в месяц.
— Мне не в баню ездить, — вежливо и холодно прервал Алесь. — Не беспокойтесь, пожалуйста!
И снова обратился к Макару:
— Ездить придется много. Езду любую быструю. Буду доволен — прибавлю.
— Исправно будет, барин, — сказал Макар. — Безотказно. Как поедем? Через Яблочный двор у Ильинских ворот или, может, на Тверскую выберемся да потом через Красную?
— Давай через Красную. Гони!
Мелодично звякнули бубенцы. Лошади машисто приняли с места. Купец молчал в своем углу, и, хотя Загорскому надо было поговорить с ним, он решил преждевременно не пугать старика.
По обеим сторонам дороги бежали погруженные в мрак плохонькие дома с мезонинами, кривые заборы, редкие фонари, в которых тускло коптило гарное масло. Стояла такая грязь, когда москвичи нанимают извозчика, чтоб переехать на противоположную сторону площади.
Он любил этот город. Любил за торговлю книгами на Смоленском рынке, за летние гулянья на Сенной с их каруселями и качелями-люльками, что вертятся, как крылья ветряной мельницы. Любил занавес Большого театра, на котором Пожарский уже пятый год въезжал в Москву. Любил его мозаичный пол и запах курений крепкой парфюмерии, неотъемлемый от того восторга, который овладевает тобой, когда скрипачи в оркестре пробуют смычки. Любил пестроту толпы и величие некоторых зданий.
И он ненавидел его за самое крайнее самовольство и полное безразличие к человеку, к соседу. Как он живет и живет ли он, чем он дышит и есть ли чем ему дышать — это никого здесь не интересовало.
Деспотичный произвол, наглое крепостничество и патриархальность — четвертого кита не было. А на этих трех стоял «третий Рим», ослепленный идеей собственного величия настолько, что ему было все равно, много ли фонарей на улицах или мало. А их было мало, потому что большую часть плохого конопляного масла съедали пожарные, обязанностью которых было эти фонари чистить и зажигать. Съедали с плохого обдира гречневой кашей, главной и едва ли не единственной своей едой.
Он ненавидел его за то, что город, в массе своей, не жил и даже не хотел жить своей мыслью. Верхи жили растленным раболепием перед «общественным мнением», которое олицетворяли придурковатые от старческого маразма головы Английского клуба. Головы, в свою очередь, склонялись перед умственным убожеством так называемой государственной идеи. Остальная часть жила сплетнями, и мамоной[9], и покорностью перед законом, который не есть закон.
Нельзя курить на улицах — не будем. Нельзя носить длинные волосы — не будем. Нельзя есть блины, кроме как на масленицу и в надлежащие дни, — не будем. И все это покорно и безропотно, хотя в постановлении и не было никакого смысла.
Носить усы могут только военные. Иным сословиям это запрещается. Бороду дозволено носить мужикам, попам, старообрядцам и лицам свободного состояния в солидном возрасте. Чиновник должен бриться. Ему строго-настрого запрещаются усы и борода. По достижении же определенных степеней он имеет право носить маленькие бакенбарды — favoris (благосклонность, милость (лат.)), в том опять же случае, если это ему благосклонно разрешит начальство. Молодым борода запрещена. Если же она растет и запускается — это признак нигилизма и свободомыслия[10].
Алесь ненавидел его за то, что он не знал и не желал предвидеть будущего, целиком полагаясь в этом на пророчества и предсказания смердючего идиота Корейши [11], в святость и всезнание которого безгранично верил.
Корейша сейчас доживал свой век в доме умалишенных. Что они — не умалишенные, а «нормальные» — будут делать без него?
…Хорошо, что у будочников[12] отняли алебарды. Таким был символ идиотства властодержателей! Такое гнусное и грубое средневековье!..
— Вы что-то сказали? — встрепенулся Алесь.
— Вы впервые в Москве? — повторил купец.
— Впервые, — сказал Загорский.
Он почти не обманывал, говоря это. Театры, университет и рестораны — это была не Москва. Он, Алесь, стоял теперь лицом к лицу с настоящей Москвой. Ему нужно было теперь жить с нею и иметь с нею дело и, в силу опасности этого своего дела, спуститься в такие темные глубины, такие лабиринты и бездны, которых целиком и во всю глубину не знал никто. Он впервые шел к ней, и ему было даже немного страшно. Ибо тут роскошествовали и убивали, добывая себе хлеб торговлей и грабежом, с дозвола и тайно, а то и вовсе обходились без хлеба.
Это было как спуститься с Варварки в Зарядье. Нет, даже горше. Где-то глубоко под ногами ожидали вонючие закоулки, где люди, словно полудохлые рыбы, едва двигались в гнилой воде.
— Впервые, — повторил он.
— Тогда берегитесь, — сказал старик. — Опасный город. Москва слезам не верит. Она, матушка, бьет с носка. Упаси боже нашему на зуб попасть. Особенно если по торговле. Мигом в «яму» угодишь. Как на мотив «Близко города Славянска» поют:
Близко Печкина трактира, У присутственных ворот, Есть дешевая квартира, И для всех свободный вход.
— Что же это вы, древлепрепрославленной веры, а в оперу ходите?
— Да не хожу я, — отмахнулся старик. — В трактире Фокина слыхал. Там «машина» играет. Так вот в машине один такой вал есть.
— А собственно, почему нам не познакомиться? Загорский Александр Георгиевич.
— Гм… А я Чивьин Денис Аввакумович.
Подвернулся момент слегка удивить. Алесь с деланным безразличием сказал:
— Кругом старообрядческое имя. Чивье — это же ложечка со срезанным концом.
Старик действительно слегка настороженно удивился:
— Правда. Для наших переписчиков книг она вместо чернильницы. Старой письменностью живем. Божьей.
— А чернила, наверное, фабричные. Только толченую ржавчину добавляете, божьи переписчики, да сажу.
— И камедь, — еще больше удивился Чивьин.
И вдруг словно кто-то распустил на его лице морщины. Они обмякли.
— А Денис — от выгорецких Денисовых[13]. А Аввакум — известно от кого.
Алесь понял: Чивьин сделал для себя какой-то вывод и бояться его не будет. Во всяком случае, меньше будет бояться.
— Я и говорю, — сказал старик. — Берегитесь. Никонианский город. Блудница вавилонская. Вор на воре сидит. Подошвы на ходу рвут. Вот недавно из Кремля пушку украли.
— Не может быть!
— Не лгу, батюшка. — Старик теперь говорил истово, куда и девались «слова-еры». — Они и царь-колокол украли б, если бы кто-нибудь купил. Нашли б способ.
— Да как же?
— А так. Там постамент возле арсенала. Утром менялся караул, ан вместо постамента — пустомент. Нету. Вся полиция, весь сыск забегали. Наконец нашли на Драчевке, на Старой площади, в подвале под мелочной лавкой. И уже ту пушку кто-то топором на лом разбивал. А хозяин лавки — «добросовестный» в городской части. Вот тебе и «добросовестный»: краденые пушки покупает. А воры ее вот как вывезли. Сбросили на землю и сразу, закутав в рядно, на сани. Часовой у Троицких ворот спрашивает, что везут, а они ему: «Чушку, кормилец, тушу свиную». Часовой только глаза вскинул да, видимо, начал думать, как оно ладно под водочку. Ну и вывезли. Если б царь кому-то был нужен, так вывезли б и царя… Тьфу, прости мне, господи, я не говорил — вы не слышали… Так что смотри-ите.
— Мне бы таких людей, — сказал Алесь.
— Да зачем вам?
— Оружие хочу купить. Много.
Халимон вздрогнул. Видимо, подумал, что воспитанник вконец рехнулся.
Когда Алесь не выдержал и оглянулся, он увидел в глазах Кирдуна плохо скрытый ужас. Кучер оглянулся тоже. Чивьин вскинул на Алеся глазки:
— Зачем? Часом не на разбой?
— Пятьсот ружей на разбой? — улыбнулся Алесь. — Да сабель столько же, да ножи, да иной товар? Бросьте. Да еще вот у давешнего купца три тысячи штук перкаля, да зеркалец, да бус, да еще всякой всячины.
— Менять? — догадался Чивьин. — Куда? К самоедам, далганам, айнам?
— Держи дальше, — сказал Алесь. — В Африку.
— Это к муринам? (арапы, негры, чернокожие)
— Ага.
Кучер покрутил головой.
— Да зачем вам? — сказал старовер. — Кто там торговал?
— А я не торговец. Моя душа соскучилась на месте сидеть. Я хочу туда, где ни один христианин не ходил. Буду менять то-се, подарки делать диким людям. А чтобы случайно кто не напал в пути — найму людей, дам им оружие.
— Это вас бес водит, — сказал Денис Аввакумович. — Смущение непоседливое.
— А ваши люди страну Белозерье искали?
— Они были «взыскующие града».
— Эх, отец, откуда ты знаешь, какого «града взыскую» я? Душа не на месте. Не могу, чтоб так, как было. Нет, видно, не сможешь ты понять меня…
— Тогда еще горше. С жиру. У нас тут было. В Ветошном ряду молебен был. И вот после богослужения шесть наших кузнецов да один грузин выпили в трактире Бубнова, а потом за Тверскую заставу, в «Стрельню», поехали. Ну и напились там до беспамятства, до животного состояния. И решили ехать в ту самую твою Африку — охотиться на крокодилов. Сразу же на извозчиков, на Курский вокзал, сели в вагон, поехали в Африку. Проснулись возле Орла. Никто не знает, почему Орел, почему в вагоне, сами едут или их кто-то везет? И главное, соседи тоже не могут объяснить. Полез один в карман — бумажка. А на ней маршрут: Стрельни — вокзал — Орел — Африка… Поехали обратно. И хотя и не охотились, но один. Зябликов Фома Титыч, хуже, чем от крокодилов, изувечился. Морда разбита, рука вывихнута. Это он по дороге на вокзал из пролетки на мостовую вывалился… Вот тебе и Африка, и крокодилы… Купец, поди?
— Князь, Денис Аввакумович.
— Сколько же у вас крепостных было?
— Двадцать тысяч.
Сани мчали темными улицами.
— Стой, — сказал вдруг купец. — Стой, кучер, высади.
— Что так вдруг?
— Неуместно, батюшка. Не могу я так вот сидеть рядом. Звание не дозволяет…
— Какой я вам «батюшка». Сидите. Не останавливай, Макар.
— Конечно, можно и ехать, — после молчания сказал Чивьин. — И здравый смысл, и опасность, и не заплесневеешь на месте. А еще если «града взыскуешь» — у-у!
Он почему-то перешел на «ты». Видимо, потому, что его мучило что-то важное.
— Откуда ты, князь?
— Ветку знаешь?
— Н-ну…
— А суходольские села старого согласия?
— Б-батюшка…
— Так совсем недалеко.
— Вижу, что не врешь…
Старик пытливо смотрел на него:
— Куришь?
— Нет.
— Правильно делаешь.
Он все же не осмелился спросить, старой веры сосед или нет. С одной стороны, князья издревлепрепрославленные не бывают. С другой стороны — кто знает. Были же когда-то такие и князья, и бояре. Может, один какой и остался. Не курит; сам признался, что взыскует какого-то града; из старых двуперстных мест (откуда ему было знать, что предки Алеся пустили когда-то гонимых раскольников на свои земли?); знает многое, чего не знает, вероятно, никто из никониан. И старик, сверля Алеся глазами, спросил. Спросил очень тихо и веско:
— Значит, с Беларуси?
— Да.
— Что же это вы, белорусы, нам такую дьявольскую каверзну учинили? Фальшь этакую? При Петре да Питириме? А?
— Ты это о чем? — Алесь лихорадочно соображал и вдруг вспомнил: — О «соборных деяниях»?[14]
— Ага. — Старик подался вперед, как собака на стойке.
— Правда, — сказал Алесь. — Так о них тогда писали: «Книга в полдесць, на пергамине писанная, плеснию аки сединою красящаяся и на многих местах молием изъедена, древним белорусским характером писанная».
— Ну? — Старик склонил голову, словно ждал.
— Э-эх, старик. Свалили это на белорусов, пускай себе и на «древних». Обман это, вранье. Ты что, не знаешь, что это подделка? Что она вся фальшивая, как гуслицкие деньги?
Старик опешил. Фальшивые деньги в Гуслицах, под Москвой, делали староверы.
— То-то же, — сказал Алесь. — Было нужно, вот и подделали, даром что отцы церкви. Знали, что Беларусь — хранительница старой книги, что «белорусской книге» поверят. Подделать подделали, а древнего белорусского языка не знали, потому и попались. А если б знали, лежала б старая вера задрав лапки. Сами соврали, да и на других, на белорусов, спихнули.
— Ты откуда знаешь?
— Я — знаю. Ты хоть «Поморские ответы» Денисовых читал? Они так и писали: «Сомневаемся и буквам, в нем писанным — белорусским; нынешнего века пописи, яже в древлехаратейных мы не видехом…» А знаешь, что «деяниям» последний удар нанесло? То, что о них Симеон Полоцкий ничего не знал и не говорит. Белорус. Так белорусов благодарить бы, а ты лезешь, как пес. Старик смотрел на Алеся почти со священным ужасом.
— Признавайся, — сказал Алесь, — поймать меня хотел?
— Хотел.
— Один вопрос знал, да и тот не до конца. Признавайся, о Полоцком не знал? И о том, что митрополит Константин появился в Киеве лишь спустя двенадцать лет после этого «Собора», который будто бы возглавлял, — не знал?
— Нет, — сказал Чивьин.
— То-то же. Если бы Денисовы были такими же дураками, как все, не двадцать тысяч жизней себя сожгло б, а больше…
— Сколько же тебе лет? — тихо спросил купец.
— Двадцать два кончаю.
— Тебе б не к муринам. Тебе б в никонианские попы да дойти до митрополита.
Алесь рассмеялся:
— А потом бы вы меня прельстили, перетянули?
Он едва не сказал «обратно», но это было бы уже не по правилам. Пусть этот старик не знает, кто он и откуда все, что касается раскола. Так будет лучше. Пускай считает это чудом — он может дать каждому начетчику сто очков вперед.
— А что, наконец был бы «свой», — сказал Чивьин.
Купец помолчал. Потом сказал как о решенном:
— Утешил ты меня… Все я тебе теперь сделаю. Помогу. И знай, свой ты теперь человек на Рогожской.
Они ехали возле Старых Триумфальных ворот. Старик взглянул направо:
— Самый сволочной и подлый, продажный народ живет на Большой Садовой. Ты сюда не ходи. Ты к табачникам не ходи. Мы тебе поможем. Я.
2
Алесь и не думал ходить к табачникам, тем более к людям своего круга.
Он слишком хорошо знал их, и жизнь московского дворянства не вызывала в нем ничего, кроме презрения.
Реформа не изменила их. Такого не позволил бы себе ни Раубич, ни Клейна, а эти и теперь посылали старого слугу в полицию с запиской:
— Хочешь и впредь есть мой хлеб — иди и дай себя высечь.
— Куда же я уйду от вас? Я и не умею ничего делать.
— Ну так иди.
Все у них было свое, доморощенное. И прислуга, и большая часть продуктов, и свечи, и даже мудрость. Эта мудрость была затхлая, как воздух в их покоях, начисто лишенных вентиляции, провонявших курением «смолок» [15].
Было в их жизни и симпатичное, потому что они были гостеприимными и приветливыми людьми, и дома их всегда были переполнены приживалками, но то, что держались чина и места, — вот что было страшно.
Нельзя было представить себе, что здесь Майке, его невесте, никто не позволил бы одной ходить по улицам и читать что-нибудь, кроме моральных до отвращения английских романов. Нельзя было представить себе, что здесь Вацлав, брат, должен был бы молчаливо соглашаться с замечаниями старших, пусть даже бессмысленными.
Нельзя было представить себе, что здесь он, Алесь, должен был бы скрывать свои симпатии даже к Грановскому, уже не говоря о Шевченко.
Либеральные кружки, каких было много, существовали тайно. Нечастые выступления молодежи заканчивались разгромом и молчанием. Общественность сурово осудила молодых людей, что шли за гробом декабриста Трубецкого [16]. Когда начались студенческие волнения и массы студентов пришли на Тверскую площадь к генерал-губернаторскому дому с требованием отпустить арестованных друзей, на них пустили полицию. Жандармы окружили студентов и жестоко избили их у стен гостиницы «Дрезден», что напротив губернаторского дома. Это было совсем недавно, в октябре шестьдесят первого.
— Битва под Дрезденом, — горько шутили избитые.
А старики ворчали:
— Справедливости им хотелось, нигилистам. Ходили бы себе к знакомым на танцы, играли в шарады, угощались бы, яблоки ели. Конфеты от Эймена, Studentenfvass, batons de koi (aq peqosi), le guatve mendiants (студенческий корм… (нем.), королевские пряники… четыре нищих (франц.), то есть изюм, чернослив, фисташки и миндаль) — как хорошо! Простое угощение, но здоровое. Иного им, видите, угощения захотелось — вот и получили. Накормили смутьянов желторотых.
Чувство отвращения вызывало это злорадство над чистотой. Бранили новое
— а чего добились за свой век? Разве что погубили государство и сделали его символом всяческого насилия, символом развала. Даже здесь, в городе.
В городе была самая высокая во всей Европе смертность: из тысячи умирали тридцать три, потому что снег и мусор никогда не свозили, а свалки никогда не чистили… Дворы утопали в помоях и отбросах, из лавок тянуло смрадом разложения, по уборным рыскали крысы (на весь город едва-едва появился первый десяток ватерклозетов, и их показывали гостям как диво).

http://www.reeed.ru/lib/authors/vladimi … otkevich_/
"Дикая охота короля Стаха" - повесть белорусского писателя Владимира Короткевича - очень интересная книга. Советую прочесть. Ну или посмотреть экранизацию.
Дикая охота короля Стаха (1979):: Жанр: Отечественные
Действие картины разворачивается в конце XIX века в белорусском Полесье, куда приехал молодой ученый – этнограф Андрей Белорецкий, чтобы изучать народные предания. Он поселился в небольшом поместье Болотные Ялины, хозяйка которого Надея Яновская – последняя представительница старинного дворянского рода – поведала страшную историю о короле Стахе, время от времени учиняющем дикую охоту на старинный род…

.
Режиссёр: Валерий Рубинчик
В фильме снимались: Елена Димитрова, Борис Хмельницкий, Альберт Филозов, Игорь Крюков, Рина Зелёная, Роман Филиппов, Борис Романов, Владимир Фёдоров
Дикая охота короля Стаха / The Savage Hunt of King Stach (1979) фильм смотреть онлайн

3

Правда от очевидцев трагедии

Действующие лица

КартЕро* СоркАри – Капитан космического разведывательного корабля
НЕтти СкАри – космобиохимик
ГАрдо ГАрдер – навигатор
СкОри НаркАчи – космофизик
РОгдар КОрса – помощник капитана
ЛАрни СлАйтери – главный судовой врач
ЛЕйти МинОри – нейропсихолог
САйли Тойль – исследователь по культурному развитию планет
Корш Тарт – командующий оборонительными силами
МилалИка – жительница Аль Каты
ВезЕмос – сын Милалики
ВелмАст – муж Милалики

ПРОЛОГ

- ДАо! (Капитан!)
- Ойль. (Да.)
-Тойт гвАрди Аль КАта? САо оч гвардАй точ вард. (Хотите взглянуть на Прекрасную Планету? Она уже видна невооруженным глазом.)
- Ойль. (Да.) Айа!.. (Возглас восклицания.) Ас конч Удо дайд сАи? (Но, что это рядом с ней?)
- Дакт гвАрде. (Сейчас посмотрим.) Удо – кАта-кварт! (Это – планета-спутник!)
- Кварт? (Спутник?)
- Ойль.
- Уно вардАй сквАйре. (Покажите поближе.)
- СОи, гвардИе. (Вот, смотрите.)
- Айа-а! САо ункАй диль! Аль! Аль Ката Уо Диль! (Она похожа на льдинку! Прекрасно! Прекрасная Планета и Льдинка!)
- ДАо, ин Е ИсальвАо! (Капитан, да Вы Поэт!)
- ИсальвАо… Ас сАи Аль! (Поэт… Но они прекрасны!)

- Мама.
- Да, милый.
- А они уже совсем рядом.
- Кто «они»?
- Люди с другой планеты. Они называют нашу планету Аль Ката.
- Вот как? Что это значит, сынок, ты знаешь?
- Да, кажется. Красивая Планета. Нет, Прекрасная.
- Это красиво звучит. Наша планета, действительно, прекрасная.
- Они не причинят ей вреда, да?
- Ну, ты же знаешь: нельзя причинить вред тому, что очень нравится.
- Да, знаю. Но понравимся ли мы им?
- Будем надеяться, ведь мы дети этой планеты…

I. ПРИБЫТИЕ. ПЕРВЫЕ СЮРПРИЗЫ.

– Капитан, мы уже вышли на заданную точку, - в микрочипе, встроенном в черепную коробку, прожужжал голос помощника.
– Отлично. Всем приготовиться. Включить торможение. Полагаю, никаких осложнений с выходом на орбиту планеты у нас не будет.
– Думаю, нет.
– Вот и хорошо.
– Капитан.
– Слушаю Вас.
– А может, на Диль?
– Нет, Корса, на орбиту. Не будем нарушать изначальный план. К тому же это не рачительно.
– Как прикажете, капитан.
В голове снова зажужжал голос – это был Гардер из навигационного отдела:
– Капитан, орбита чиста, ни единой помехи. Можно предположить, что жители планеты, если они есть, конечно, еще не пытались выйти в космос.
Капитан Соркари обратился к космобиохимику Нетти Скари:
– Скари, что Вы думаете по этому поводу? Может, там действительно никого нет?
– Вряд ли, капитан. Планета живая. Возраст ее не велик, но все же довольно приличный. Эпоха ящеров давно прошла. Растительность густая, но не гигантская. Думаю, да и показания приборов говорят о том же, сейчас уже полно млекопитающих, в том числе и разумных существ, вроде нас с вами. По возрасту наши планеты, практически, ровесницы.
– Вот как? И кто же старше?
– Точно это можно будет установить только спустившись непосредственно на Аль Кату, взяв пробы грунта и сделав еще кое-какие анализы. Одно точно – это, пока, единственная планета во Вселенной, которая так сходна с нашей по всем параметрам. Именно поэтому мы и прилетели сюда, а не куда-то еще, например, к Сади Ката (Большая Планета).
– Хочешь сказать, что мы можем найти здесь братьев по разуму? Ха-ха-ха! Сомневаюсь.
– Напрасно. Вполне возможно, что именно так это и будет.
– Но мы – самая технически развитая цивилизация во Вселенной и, даже, за ее пределами!
– Ну, кто бы спорил, капитан! К тому же, я не сказала, что они могли нас превзойти.
– Полагаю, они в самом начале своего развития.
– Возможно.
– Что ж, тогда все будет гораздо проще.
– И все же, капитан, я бы не советовала быть столь оптимистичным.
– Послушайте, Скари, их орбита пуста. Понимаете, о чем я говорю? Она чиста, как в момент завершения ее формирования. Нет ни единого намека на «космический мусор» искусственного происхождения…
К диалогу присоединился Гардер:
– Так же, как и естественного.
– Что вы сказали, Гардер? – переспросил капитан.
– Я говорю, что и естественного для всех планет космического «мусора» здесь тоже нет.
– Что это значит?
– Пока не могу ответить Вам на этот вопрос. Но подобное я встречаю в своей практике впервые.
– Наркачи, не слышу Ваших комментариев, – обратился Соркари к космофизику.
– Я думаю, капитан.
– О чем, интересно знать? Вы что еще не вышли из «искусственного» сна? Подключайтесь к разговору. Вас эта проблема касается непосредственно.
– Извините, капитан. Но и на моей практике это тоже впервые.
– Вы шутите, наверное, коллеги. Мы выходим на орбиту планеты, а вы несете какие-то совершенно несуразные глупости, никак не сочетаемые с вашим образованием и статусом, – возмутился капитан, а затем спокойно продолжил:
– Ладно, довольно разговоров. Сейчас близится ответственный момент, максимально сосредоточьтесь.
– Капитан, а если это свойство планеты: очищаться от любого тела, частицы, приближающейся к ее орбите?! – буквально выкрикнул Наркачи, - Тогда всё – мы погибнем!
– Успокойтесь, коллега! Этого просто не может быть. Да, что с Вами? Слайтери, срочно произведите осмотр нашего космофизика, по-моему, у него проблема с выводом  терикента из организма, что и вызывает его необоснованный страх и беспокойство.
– Слушаюсь, капитан.
– Со мной все в порядке, но я согласен на обследование, чтобы убедить Вас в своей правоте. Я готов, Слайтери.
– Капитан.
– Да, Гардер.
– Возможно, Наркачи прав.
– Даже если и так, то уже поздно. Если мы и аннигилируемся, послание для наших собратьев мы уже оставили все равно и последние данные сканируются непрерывно. Так что мы совершим подвиг для своей цивилизации, пусть и ценой жизни.
Корабль мелко завибрировал. Напряжение команды чувствовалось во всем. Эти люди, так редко проявлявшие эмоции, были взволнованы: они боялись, боялись того, что называли «Сури» - уход в небытие, или просто смерть. Их практичный ум, нашедший «эликсир бессмертия» в многовековых исследованиях, понимал, что жить можно вечно, но только до тех пор, пока тебя не уничтожат целиком, не оставив ни единой молекулы твоего существа. Сейчас эта угроза висела над ними в реальности. Мгновения тянулись необычайно долго, словно вечность. Молчание разорвал Гардер:
– Мы на орбите.
– Что ж, поздравляю вас, коллеги.
– Вы уверены, что есть с чем? – послышался голос Наркачи.
– Слайтери, каковы результаты анализов? – игнорируя реплику космофизика, спросил капитан у главного судового врача.
– В полном порядке, капитан. Отклонений от нормы нет. Терикент из организма полностью выведен.
– А что скажете о функции мозга?
– Здесь тоже все в норме.
– Что ж, тогда поговорим, Наркачи. Насколько я могу судить, мы все еще в наших телах, соответственно, мы живы. Что вы на это скажете?
– Пока.
– В каком смысле «пока»?
– Временн;м. То, что мы еще живы, ни о чем не говорит. Мы не знаем скорости, с которой ликвидируются объекты, попавшие в орбитальную область планеты.
– Это не так уж сложно понять, Наркачи, - подключился к разговору  Корса, - Летящий метеорит, болид и т. д., тут же сгорает в атмосферном слое планеты.
– Прошу заметить – в атмосферном слое! Вы это сами сказали. А теперь, подумайте, сколько нам до него лететь. Мы же здесь обсуждаем околопланетную орбиту. Ведь именно она чиста и нетронута, вот в чем весь секрет! Неужели вы этого не понимаете? Эта планета не так проста. Думается мне, она преподнесет нам немало сюрпризов.
– О чем Вы, Наркачи? - спросил капитан.
– О том, что это уже первый из сюрпризов, - ответил он.
– Технический отдел, жду вашего отчета, - поддался доводам Наркачи капитан.
– Капитан, наружные защитные слои не повреждены, радиационный фон, как внутри корабля, так и снаружи, в норме. Вся файловая система искусственного интеллекта работает в обычном режиме, сбоев нет. У инженеров-механиков претензий тоже нет. Что еще, капитан?
– Нет, достаточно. Итак, всем приступить к своим непосредственным обязанностям. Отделу наблюдений усилить контроль. Техническим отделам подготовить спусковые разведывательные аппараты для исследования планеты. Если дело обстоит именно так, как Вы предполагаете, коллеги, то нам нужно поторапливаться. Как только будут получены положительные для нас результаты исследований с Аль Каты, мы немедленно отправимся на нее в утвержденном составе. Вопросы есть?
– И очень много, - подал голос не унимающийся Наркачи.
– Их мы обсудим в тесном кругу, - коротко  ответил капитан.
2012-07-05 02:06:42
Тема "Аль Ката. Часть первая."
R()sInka
СпасибоR()sInka,  за удовольствие от прочтения Аль Ката. Когда я начала её читать,  я подумала что кажется это фантастика о космическом путешествии жителей Вселенной, но вижу что автор представил нам художественное пророчество будущего прекрасной планеты Земля и её обитателей. Я слышала об этом уже раньше и рада, что  духовные знания распространяются и всё более люди начинают видеть, чувствовать, что нетолько Земля наша преображается в эволюционном процессе, но меняется и сознание человека. Благодарю за оптимистический настрой вашей книги и хотелось бы увидеть плоды вашего труда в печатном издании.
Тема "Аль Ката. Эпилог. Словать терминов."
Есть в России в Краснодарском крае маленький уютный городок Крымск, вернее был до 7 июля 2012 года. Я там родилась, там прошло мое детство, там живут мои родственники...Теперь этого милого городка нет. Случилось страшное! Теперь там ад! Город полностью смыт, затоплен...погибли люди...много, очень много людей погибло, разрушены дома, дороги, мосты. Город смыт огромной восьмиметровой волной из близлежайшего водохранилища. Выжившие нуждаются в помощи, в любой помощи, у людей не осталось практически ничего. Наводнение пришло ночью, когда весь город спал. Люди спасались на крышах домов, на деревьях...кто в чем был. Не хватает элементарных жизненноважных вещей, нет еды и воды. Власти Краснодарского края и города Крымск не обеспечивают горожан необходимой помощью. Подключились волонтеры из всех городов России и некоторых бывших республик (стран СНГ).
Блоггеры в интернет освещают действительную картину происходящего в Крымске, в отличие от официальных ТВ каналов, где, как обычно вещают ложь...

Вот, что пишут блоггеры:
Что случилось сегодня ночью это что-то невообразимое. Крымск смыт с лица земли. Самое страшное, что это произошло ночью, люди во сне затонули целыми семьями, не просыпаясь. В три часа утра я выходила на улицу воды ещё не было, но в 3.30 все было уже затоплено. Где это виданно и мысленно, что вода поднялась до 2-х этажей квартирных домов!!! Это странно видеть, как первые этажи квартир (которые на достаточно высоком фундаменте) полостью ушли под воду. На стене винзавода отметка воды достигала более 7 метров!!! Все...все торговые ценры, рынок, магазины - ничего нет. Машины торчат в окнах домов, бревна торчат из окон 2-х этажей квартир!!! На улице Советской дома полностью смыты, как будто бы их там никогда и не было! На Луначарского дома развалены, по Новороссийской были видны только крыши домов и люди, которые сидели на крыше и просили о помощи, на моей улице мчс разъезжали на моторной лодке без проблем, вода позволяла. А сколько жертв, трупов на грузовиках просто кучей, непонятной кучей, откуда торчат руки и ноги в разные стороны везут в морг, а мест в морге нет! По улицам до сих пор плавают трупы... Я не верю, Крымска больше нет... Крымск принял весь удар на себя дабы спасти Новороссийск! Сейчас все это умалчивают, но мой отец как раз в эту ночь дежурил и рассказывает, что ночью срочно собиралась комиссия, где решали открывать шлюзы Неберджаевского водохранилища или нет. Вопрос стоял в том, что если не откроют, то оно прорвет и вода затопит Новороссийск, а если открыть, то Крымск смоет. И как вы думаете?! Конечно они открыли шлюзы!!! Но в итоге ни Новоросс не спасли и Крымск утопили! Молодцы. Но хоть бы в таком случае людей бы предупредили, что водохранилище на них спустят, так нет же! Почему полицию не отправили предупредить?? почему не включили сирены чтобы люди по просыпались?! У нас сейчас не работают магазины, еды нет, электричества нет, Крымск оцеплен, хотя какой там Крымск, теперь развалины. Очень много стариков утонуло, у моего друга родители пропали без вести, в доме их не было, когда мчс зашли и в морге их нет, значит унесло или где-то в развалинах. Это страшно. Не знаю каким чудом я осталась жива. Блин, я до сих пор не могу поверить, что этого милого городка больше нет
Татьяна Кнопф
Друзья не посчитайте спамом....Просто попросили написать правду...Вечная память погибшим от природной стихии...
Если у кого-то есть возможность распространить эту информацию - помогите пожалуйста !!! Я живу 60 км. от Крымска, в самом городе у меня живёт тётя с двумя двоюродными братьями.Вчера удалось с ними связаться... То что они рассказали это просто шок и ни единого слова не совпадает с официальными отчётами!!!Во первых оповещение - они живут (точнее жили в 30 метрах от пожарной части) - но даже они не слышали громко-говорящей связи!!! Тётя всю ночь не спала, БЕГУШЕЙ СТРОКИ как говорит глава администрации Крымского района - НЕБЫЛО!!! Да и кому она помогла-бы в 3 часа ночи?Класс! Теперь жертвы - Какие 170 человек!!!!!!! (официальная информация о 170 жертвах) Таких посёлков как Баканка уже просто нет!!! Посёлка с населением около полу-тысячи человек просто нет!!! Ещё вчера по самому Крымску в водостоках лежали трупы стариков и детей. Ночами мешки с трупами вывозят камазы рейсами около 300-500 мешков за рейс!!! И всё это ещё в самом разгаре!!! Пока только собирают мёртвых в черте города, леса и рисовую систему куда ушло наводнение пока ни кто не исследует! Только на улице где жил старший брат из домов вывезли 73 ТРУПА. (брат вскрывал дома и помогал доставать трупы. Люди во сне погибали целыми семьями!!! 73 - ЧЕЛОВЕКА ТОЛЬКО С ОДНОЙ УЛИЦЫ И ТОЛЬКО САМОГО КРЫМСКА!!! КАКИЕ МОГУТ БЫТЬ 170 ИТОГО!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! Теперь правда о причинах - КАКИЕ ДОЖДИ!!! Волна (именно волна) смывавшая саманные дома как спички достигала - 3-5 метров!!! Любой здравомыслящий человек понимает что уровень воды от дождя не идёт волной (это я и сам подтверждаю как участник трёх наводнений за последние 10 лет). Я уверен что жители Баканки знают правду - но за пределы Краснодарского края она не выйдет. Прошу, всех кто может, распространить правду!!! Мы уже не ждём помощи - мы хотим правды!!!

КРЫМСК. ВРАНЬЕ ВЛАСТЕЙ. Е.Бычков
Сейчас разговаривал со своими Краснодарскими друзьями. Они занимаются сбором помощи для пострадавших. Работают в штабе. У меня волосы дыбом на голове от их рассказов:

1) До сих пор нет полного списка погибших...
2) Чиновники администрации раздают компенсацию в 10 000 рублей и просят людей расписаться о том, что они были предупреждены о стихии...
3) Число погибших в разы превышает заявленные 170 человек! По улицам плавали трупы. Их вывозили в рефрижераторах компании "Магнит".
4) Людям раздают бутылки с водой, на них наклейки "Единой России" - правильно, как не пропиариться
5) Реальной помощи от властей нет. Даже воду раздают не во всех пострадавших районах.
Все взяли в свои руки простые жители Краснодарского Края. Собирают деньги, вещи, лекарства. На простых людях все там сейчас и держится.

6) Знакомый Сотрудник УВД Крымска:
"На 13-00ч. ВЧЕРАШНЕГО дня было 800 погибших(он сам сотрудник ГУВД). остался без дома,без документов,без одежды.............без всего...... ,еле успел проснуться "схватить" жену в трусах и ребенка и залезть на крышу.

Во всех спец службах работающих в Крымске было сказано о том что если узнают кто распространяет верную информацию по кол-ву погибших будут уволены.По официальной версии должно погибнуть не более 200 человек".
"На вчерашний день со слов знакомых которые ходили в милицию тк не могли найти соседей - по данным ментов 1700 ТРУПОВ и 2000 ПРОПАВШИХ БЕЗ ВЕСТИ - т.е. тела просто еще не нашли, а унести их могло куда угодно - у друзей машину унесло так что нашли ее только ч-з день за километр от места!!! это только Крымск - основной удар пришелся на нижнебаканскую - там думаю трупов еще больше. много случаев героизма - мужики еще не перевелись.. знакомый мамы утонул спасая чужих детей - детей спас, сам не успел вылезти из дома- дом рухнул. знакомый отца на джипе вывез 2 семьи, когда вытаскивал 3-ю сеью на них рухнул дом. таких случаев много..
Морги Крымска, Абинска, Геленджика, Новороссийска и Славянска-на-Кубани переполнены, в крымске 7.07 с утра трупы газелями уже вывозили в соседние города тк класть некуда. часть лежит в фурах-холодильниках торговой сети "Магнит" (в этих рефрижераторах перевозят продукты)...ублюдские рожи путина и ткачева нагло гонят по тв сказку про дождь... один крымский мужик работает в следственном комитете края сказал что было 13!!! спусков воды из переполненного водохранилища за эту ночь, но официально им запрещено это говорить. прошу распространить информацию по знакомым - люди имеют право знать правду, так как ради тендеров на строительство и дележки бюджетных денег крысы могут подобное завтра или через лет 10 сделать в любом городе .."
Бедствие в Краснодарском Крае - Потоп июль 2012
За день до потопа город покинул мэр (об этом сообщило РЕН-ТВ, можете проверить). перед сбросом город покинули все чиновники со своими семьями, также спаслись крысы. В 12 часов ночи, появились дорогие автомобили уходившие из города Крымск. Около 2 часов ночи произошла трагедия, по сути она произошла раньше, когда был сброс воды с водохранилища. Граждане спали и не знали, что смерть уже идет. чиновники бросили людей на гибель, а сейчас лапшу на уши вешают про дожди и про исправное водохранилище.
В новостях говорят что погибло 170 человек не правда!
Сотни, тысячи  людей умерло за несколько часов!
Не какого оповещения нечего не было
Власть как всегда на высоте(

Вид Крымска с вертолета.
Здравствуйте!Прошу помочь распространить правду о трагедии на Кубани в Крымске ...об этом должны узнать во всей России...все что транслируется в новостях по телеканалам это все можно назвать информационной войной,похожей на ту которая была при конфликте в Южной Осетии. Местные власти как и сам губернатор Краснодарского Края А. Ткачев говорят, что волну в 7 метров вызвали обильные дожди, а на самом деле были открыты шлюзы водохранилища, людей просто убили....Помогите донести информацию до Москвы ..нужно чтобы люди сплотились и организовали шествие, митинг, все что угодно, чтобы прекратить этот ужас ...потому что нам сложно прорваться сквозь эту завесу...все меры, которые будут тут предприниматься просто напросто скроют.
Владимир КОРОТКЕВИЧ ДИКАЯ ОХОТА КОРОЛЯ СТАХА
Я старый, я очень даже старый человек. И никакая книга не даст вам того, что видел собственными глазами я, Андрей Белорецкий, человек девяноста шести лет. Говорят, что долгую жизнь судьба обычно дарит дуракам, чтобы они пополнили недостаток ума богатым опытом. Ну что ж, я желал бы быть глупым вдвое и прожить еще столько же, потому что я любознательный субъект. Сколько интересного произойдет на земле в следующие девяносто шесть лет!
А если мне скажут, что завтра я умру, ну так что же, отдых тоже неплохая штука. Когда-нибудь люди смогут жить намного дольше меня, и им не будет горько за жизнь: все в ней было, всякого жита по лопате, все я изведал — о чем же сожалеть? Лег и уснул, спокойно, даже с улыбкой.
Я один. Помните, как говорил Шелли:
Тьма придавила
Теплоту скрипичных тонов.
Если двое навек разлучились,
То не нужно ласковых слов.
Она была хорошим человеком, и мы прожили, как говорится в сказке, «долго, счастливо, пока не умерли». Однако хватит надрывать ваше сердце грустными словами, — я ведь говорил, старость моя — радость моя, — лучше расскажу я вам что-нибудь из далеких, молодых моих лет. Тут от меня требуют, чтобы я своим рассказом окончил воспоминания про род Яновских и его упадок, про вымирание белорусской шляхты. Видимо, мне нужно сделать это, потому что, в самом деле, какая же это будет история без конца.
К тому же она близко касается меня, и рассказать про это уже никто не сможет — только я. А вам интересно будет выслушать удивительную историю и потом сказать, что она очень похожа на вымысел.
Так вот, перед началом я скажу, что все это правда, чистая правда, хоть вам и придется положиться в этом только на мое слово.
Глава первая
Я ехал из губернского города М. в самый глухой уголок губернии на наемном возке, и моя экспедиция подходила к концу. Оставалось еще каких-то недели две ночевать на сеновалах или прямо в возке под звездами, пить из криниц воду, от которой ломит зубы и лоб, слушать протяжные, как белорусское горе, песни баб на завалинках. А горя в ту пору хватало: подходили к концу проклятые восьмидесятые годы.
Не думайте, однако, что мы в то время только и делали, что вопияли и спрашивали у мужика: «Куда бежишь, мужичок?» и «Ты проснешься ль, исполненный сил?…»
Это пришло позже — настоящие страдания за народ. Человек, как известно, честнее всего лет до двадцати пяти, в это время он органически не выносит несправедливости, однако молодежь слишком прислушивается к себе, ей ново и любопытно наблюдать, как новыми чувствами (она уверена, что подобного не испытывал никто) полнится душа.
И лишь потом приходят бессонные ночи над клочком газеты, на котором напечатано такими же буквами, как и все остальное, что сегодня взяли на виселицу троих, понимаете, троих, живых и веселых. Потом приходит и желание жертвовать собой. Все мы, и я в том числе, прошли через это.
Но в ту пору я в глубине души (хотя и считался «красным») был убежден, что не только из виселиц растут на земле леса (что, конечно, было правильно даже во времена Иосафата Кунцевича и белорусской «доказной» инквизиции) и не только стон слышится в наших песнях. Для меня в то время значительно важнее было понять, кто я, каким богам должен молиться. Я родился, как говорили в те времена, с «польской» фамилией — хотя до сих пор не знаю, что в ней такого мазовецкого было, — в гимназии (а это было тогда, когда еще не забылся черной памяти попечитель Корнилов, сподвижник Муравьева) называли нас, беря за основу язык отцов, «древнейшей ветвью русского племени, чистокровными, истинно русскими людьми». Вот так, даже более русскими, чем сами русские! Проповедовали б нам эту теорию до начала нынешнего столетия — обязательно Беларусь перешибла б Германию, а белорусы стали бы первыми насильниками на земле и пошли бы отвоевывать у русских, которые не настоящие русские, жизненное пространство, особенно если б еще добрый Боженька дал нам рога.
Я искал свой народ и начинал понимать, как и многие в то время, что он здесь, рядом, только за два столетия из нашей интеллигенции основательно выбили способность это понимать. Потому-то и работу я выбрал себе необычную — изучение, познание этого народа.
Я окончил гимназию, университет и стал ученым-фольклористом. Дело это в ту пору только начиналось и считалось среди власть имущих опасным для существующего порядка.
Но повсюду — и только это облегчало дело мое — я встречал внимание и помощь. И в лице малообразованного волостного писаря, который потом высылал записи сказок мне и Романову, и в лице дрожащего за хлеб сельского учителя, и (мой народ жил!) даже в лице губернатора, чрезвычайно хорошего человека, настоящей белой вороны; он дал мне рекомендательное письмо, в котором предписывал под угрозой суровых взысканий оказывать мне всяческую помощь.
Спасибо вам, белорусские люди! Даже теперь я молюсь на вас. Что же говорить про те годы…
Постепенно я понял, кто я.
Что заставило меня это сделать?
Может, теплые огни деревень, названия которых и до сих пор какой-то теплой болью входят в мое сердце: Липично, Сорок Татар, Березовая Воля, урочище Разбитый Рог, Помяречь, Дубрава, Вавёрки?
А может, ночное, когда рассказываются сказки и дрема крадется к тебе под полушубок вместе с холодом? Или пьянящий запах молодого сена и звезды сквозь продранную крышу сеновала? Или даже и не это, а просто сосновые иголки в чайнике дымные, черные хаты, где женщины в андараках[1] прядут и поют бесконечную песню, похожую на стон.
Это было — мое. За два года я обошел и объехал Менскую, Могилевскую, Витебскую, часть Виленской губернии. И повсюду я видел слепых нищих, видел горе моего народа, дороже которого — я теперь знаю это — у меня не было ничего на свете.
Тогда здесь был этнографический рай, хотя сказка, а особенно легенда, как наиболее нестойкие продукты народной фантазии, начали забираться все глубже и глубже, в медвежью глушь.
Я побывал и там, у меня были молодые ноги и молодая жажда знаний. И чего только мне не доводилось видеть!
Видел я церемонию с заломом[2], крапивные святки, редкую даже тогда игру в «ящера». Но чаще я видел последнюю картошку в миске, черный, как земля, хлеб, сонное «а-а-а» над колыбелью, огромные выплаканные глаза женщин.
Это была византийская Беларусь!
Это был край охотников и номадов, черных смолокуров, тихого, такого приятного издали звона церквушек над трясиной, край лирников и тьмы.
В то время как раз подходил к концу длительный и болезненный процесс вымирания нашей шляхты. Эта смерть, это гниение заживо длилось долго, почти два столетия.
И если в восемнадцатом веке шляхта умирала бурно, с дуэлями, умирала на соломе, промотав миллионы, если в начале девятнадцатого умирание ее еще было овеяно тихой грустью забытых дворцов в березовых рощах, то в мои времена это было уже не поэтично и совсем не грустно, а мерзко, подчас даже жутко в своей обнаженности.
Это было умирание байбаков, что зашились в свои норы, умирание нищих, предки которых были отмечены Городельским привилеем[3]; они жили в полуразрушенных дворцах, ходили едва ли не в домотканых одеждах, но их спесь была безгранична.
Это было одичание без просветления: отвратительные, подчас кровавые поступки, причину которых можно было искать только на дне их близко или слишком далеко друг от друга посаженных глаз, глаз изуверов и дегенератов.
Топили печки, облицованные голландским кафелем, пощепанными обломками бесценной белорусской мебели семнадцатого столетия, сидели, как пауки, в своих холодных покоях, глядя в безграничную тьму сквозь окно, по стеклам которого сбегали наискось флотилии капель.
Таким было то время, когда я ехал в экспедицию в глухой Н-ский уезд губернии. Я выбрал скверную пору для экспедиции. Летом, понятно, фольклористу хорошо: тепло, кругом привлекательные пейзажи. Однако самые лучшие результаты наша работа дает в глухие осенние или зимние дни.
Это время игрищ с песнями, посиделок-супрядок с бесконечными историями, а немного позже — крестьянских свадеб. Это наше золотое время.
Но мне удалось поехать только в начале августа, когда не до сказок, а лишь протяжные жнивные песни слышны над полями. Я проездил август, сентябрь, часть октября, а только-только зацепил глухую осень, — когда я мог надеяться на что-нибудь стоящее. В губернии ожидали неотложные дела.
Улов мой был совсем мизерный, и потому я был зол, как поп, что пришел на похороны и вдруг увидел воскресшего покойника. Меня мучила давняя, застарелая хандра, которая шевелилась в те дни на дне каждой белорусской души: неверие в полезность своего дела, бессилие, глухая боль — основные приметы лихолетья, то, что, по словам одного из польских поэтов, возникает вследствие настойчивой угрозы, что некто в голубом увидит тебя и, мило улыбнувшись, скажет:
— Бжалте в жандармерию.
Особенно мало было у меня древних легенд, а именно за ними я и охотился. Вы, наверное, знаете, что все легенды можно разделить на две большие группы. Первые живут повсюду, среди большей части народа. В белорусском фольклоре это легенды об ужиной королеве, о янтарном дворце, большая часть религиозных легенд.
А вторые, словно цепями, прикованы к какой-нибудь одной местности, уезду, даже деревне. Их связывают с диковинной скалой на берегу озера, с названием дерева или урочища, с только одной, вот этой, пещерой. Само собой разумеется, такие легенды умирают быстрее, хотя они иногда намного поэтичнее общеизвестных, и, когда их напечатают, они пользуются большей популярностью.
Так, например, вышла на люди легенда про Машеку. Я охотился именно за второй группой легенд. Мне следовало спешить: легенда и сказка вымирают.
Не знаю, как другим фольклористам, но мне всегда было трудно уезжать из какой-нибудь местности. Мне казалось, что за зиму, которую я проведу в городе, здесь умрет какая-то бабуся, которая одна — понимаете, одна! — знает чарующее старинное сказание. И это сказание умрет с нею, и никто, никто его не услышит, а я и мой народ останемся обкраденными.
Поэтому никого не удивят мои злость и хандра.
Я был в таком настроении, когда один мой знакомый посоветовал мне поехать в Н-ский уезд, место, которое даже в то время считалось глухим.
Думал ли он, что я там едва не лишусь рассудка от пережитого ужаса, открою в себе мужество и найду… Однако не будем забегать вперед.
Сборы мои были недолгими: я уложил необходимые вещи в небольшой дорожный сак, нанял возок и вскоре покинул «стольный град» этого, сравнительно цивилизованного, уезда, чтобы проститься со всякой цивилизацией, переехав в соседний, лесной и болотный, уезд, который по территории не уступал какому-нибудь государству вроде Люксембурга или даже Бельгии.
Поначалу по обе стороны дороги тянулись поля с раскиданными по ним дикими грушами, похожими на дубы. Встречались деревни с целыми колониями аистов, но потом плодородная земля кончилась и потянулись бесконечные леса. Деревья стояли будто колонны, хвоя на дороге глушила стук колес. В лесных оврагах пахло прелью и плесенью, то и дело из-под самых копыт поднимались тетеревиные стаи (тетерева всегда сбиваются в стаи осенью), кое-где из-под хвои и вереска выглядывали коричневые или уже почерневшие от старости шапки симпатичных толстых боровиков.
Два раза мы ночевали в лесных глухих сторожках и радовались, когда видели в ночном мраке немощные огоньки в их слепых окнах.
Ночь, плачет ребенок, кони что-то тревожатся на дворе — видимо, близко проходит медведь, над вершинами деревьев, над лесным океаном частый звездный дождь.
В хате не продохнуть, девочка качает ногой колыбель. Древний как мир напев, «А-а-а…».
Не хадзi, коцю, па лаўцы -
Буду бiцi па лапцы,
Не ходзь, коцю, па масту[4] —
Буду бiцi па хвасту!
А— а-а!
О, какая ужасная, какая вечная и неизмеримая твоя печаль, Беларусь!
Ночь. Звезды. Первобытный мрак лесов.
И все— таки даже это было Италией по сравнению с тем, что мы увидели через два дня.
Лес начал чахнуть, редеть, и вскоре бескрайняя равнина открылась нашему взору.
Это не была обычная равнина, по которой катит свои негустые ржавые волны наша рожь, это не была даже трясина — трясина все же не лишена разнообразия: там есть трава, печальные скрюченные деревца, там может блеснуть озерцо. Нет, это был самый мрачный, самый безнадежный из наших пейзажей: торфяные болота.
Нужно быть человеконенавистником, чтоб выдумать такие места, представление о них может возникнуть только в пещерном мозгу злобного идиота. Но это не было выдумкой, болота лежали перед нами…
Необозримая равнина была коричневого, даже скорее бурого цвета, безнадежно ровная, нудная, мрачная.
Временами на ней встречались огромные нагромождения камней, иногда бурый конус — какой-то обиженный Богом человек выбирал неизвестно зачем торф, — иногда сиротливо глядела на дорогу одним оконцем хатка с высокой печной трубой, а вокруг нее — ни деревца. И даже лес, что тянулся за этой равниной, казался более мрачным, чем был на самом деле. Спустя некоторое время и на этой равнине начали попадаться островки деревьев, черных, поросших мхом и опутанных паутиной, в большинстве скрюченных и уродливых, как на рисунках к страшной сказке.
Но эти островки появлялись и исчезали, и снова тянулась равнина, равнина, бурая равнина.
Я готов был громогласно зареветь от обиды.
И погода, как на грех, стала портиться: низкие черные тучи ползли нам навстречу, кое-где из них тянулись косые свинцовые полосы дождя. Ни одной птицы-посметюхи[5] не встретилось нам на дороге, а это была плохая примета: должен был пойти затяжной ночной дождь.
Я готов был уже завернуть к первой хате, но и они больше не попадались. Поминая лихом моего знакомого, я сказал кучеру, чтоб ехал быстрее, и плотно закутался в плащ.
А тучи накипали, темные, низкие, дождевые; над равниной тянулись сумерки, такие хмурые и холодные, что мурашки ползли по коже. Вдали блеснула несмелая осенняя молния.
Я успел лишь отметить беспокойной мыслью, что время года слишком позднее для грозы, как на меня, на лошадей, на кучера обрушился океан холодной воды.
Кто-то отдал равнину в лапы ночи и дождя.
И ночь эта была темная, как сажа, я не видел даже своих пальцев и только по вздрагиванию возка догадывался, что мы еще едем. Кучер тоже, наверное, ничего не видел и целиком положился на инстинкт лошадей. Не знаю, был ли на самом деле у них этот инстинкт: наш возок то и дело кидало из ямы на какой-то бугор и снова в яму.
Комья болотной грязи и тины летели в возок, на плащ, мне в лицо, но я смирился с этим и молился лишь о том, чтоб не угодить в трясину. Я знал, что самые гиблые места встречаются именно в таких болотах — проглотит и возок, и лошадей, и людей, и никому не придет в голову, что здесь кто-то был, что тут несколько минут кричало человеческое существо, пока бурая каша не набилась в рот, что сейчас это существо лежит вместе с лошадьми на глубине трех саженей.
Вдруг слева что-то изрыгнуло рев: длинный, протяжный, нечеловеческий. Лошади дернули возок — я чуть не выпал — и понесли невесть куда, видимо, напрямик, по болоту. Потом что-то хрястнуло, и задние колеса потянуло вниз. Чувствуя, что под ноги натекает вода, я схватил кучера за плечо. Тот с каким-то безразличием промолвил:
— Гибнем, пане. Тут нам и гамон[6].
Но мне не хотелось погибать. Я выхватил у кучера кнут и начал хлестать по тому месту во тьме, где должны были быть кони.
Раздался такой истошный вопль, что лошади опять бешено рванули, возок задрожал, будто силясь вырваться из трясины, потом громко чмокнуло под колесами, возок наклонился, затрясся еще сильнее, заржала кобыла. И произошло чудо — возок покатился и вскоре застучал по твердой земле. Только теперь я понял, что истошно кричал не кто иной, как я. Мне стало стыдно.
Я собирался уже было попросить кучера остановить лошадей на этом относительно твердом месте, чтобы переждать ночь, как тут дождь начал утихать. В это время что-то мокрое и колючее хлестнуло меня на лицу. «Еловая лапка, — догадался я. — Значит, это лес. Лошади остановятся сами».
Однако время шло, еловые лапки еще раза два дотрагивались до моего лица, а возок катил вперед ровно и гладко.
Значит, мы были на лесной дороге.
Я решил, что она должна куда-нибудь вывести, и отдался на волю судьбы. И действительно, прошло, может, минут тридцать, и впереди маняще замигал розовый огонек, такой живой и теплый в этой промозглой и мокрой тьме.
Вскоре мы смогли разглядеть, что это не хата лесника и не шалаш смолокура, как я подумал вначале, а какое-то огромное строение, слишком большое даже для города. Перед нами — клумба, черное жерло еловой аллеи, откуда мы выехали, вокруг мокрые деревья.
Крыльцо было под каким-то высоким навесом, на двери висело тяжелое бронзовое кольцо.
Сначала я, затем кучер, потом снова я стучали этим кольцом в дверь. Стучали несмело, стучали немножко посмелее, били кольцом наотмашь, переставали, звали, потом били в дверь ногами — хоть бы хны.
Наконец за дверью заходили, неуверенно, робко. Затем откуда-то сверху послышался сиплый женский голос:
— Кто такие?
— Мы путники, тетушка, впустите.
— А не с охоты ли вы часом?
— Какая там охота, мокрые с головы до пят, едва на ногах держимся. Ради Бога, впустите.
Женщина помолчала, потом с нотками нерешительности спросила:
— А кто же вы такие? Фамилия какая?
— Белорецкий моя фамилия. Я с кучером.
Бабуля за дверью вдруг оживилась:
— Граф Белорецкий?
— Надеюсь быть графом, — ответил я с плебейской непочтительностью к титулам.
Голос посуровел:
— Ну, и иди себе, добрый человек, туда, откуда пришел. Видите ли, он на графство надеется. Шуточки ночные! Пошел, пошел. Поищи где-нибудь в лесу берлогу, ежели ты такой шустрый.
— Бабуля, — взмолился я, — с радостью поискал бы, чтоб не беспокоить людей, да я не здешний, я из уезда, заблудились мы, сухой нитки нету.
— Прочь, прочь, — ответил неумолимый голос.
Другой на моем месте, может, схватил бы камень и в ответ на это стал бы бить в дверь, осыпая жестоких хозяев проклятьями, но я даже в этот миг не мог избавиться от мысли, что это плохо — силой вламываться в чужой дом. Поэтому я только вздохнул и обратился к кучеру:
— Ну что же, пойдем отсюда.
Мы было направились к возку. Видимо, наша уступчивость произвела хорошее впечатление, потому что старуха, смягчившись, бросила нам вдогонку:
— Погодите, подорожные. Кто же вы такие?
Я побоялся ответить «фольклорист», потому что дважды после этого слова меня принимали за мазурика. Поэтому ответил:
— Купец.
— А как же вы попали в парк, если вокруг каменная стена и чугунная ограда?
— А я и сам не знаю, — ответил я искренне. — Ехали где-то, видимо, по болоту, куда-то провалились, едва выбрались… Ревело там что-то…
По правде говоря, я ни на что уже не надеялся, однако после этих моих слов старуха тихо охнула и испуганно закудахтала:
— А-ах ты, Боже! Это же вы, наверное, из Волотовой прорвы вырвались, ведь только с той стороны и нет ограды. Вот посчастливилось вам, вот повезло. Спасла вас царица небесная. А Матерь Божья! А мученички небесные!
И такая доброта, и такое сочувствие слышались в ее словах, что я простил ей этот час допроса на крыльце.
Старуха загремела запорами, потом дверь со скрипом распахнулась, пропуская в ночную тьму оранжевую полосу тусклого света.
Перед нами стояла невысокого росточка бабуся в широком, как колокол, платье, лиловой шнуровке, в которой, наверное, ходили наши пращуры при короле Стахе, и в большом накрахмаленном чепце. Лицо в добрых морщинках, нос крючковатый, а рот огромный, похожий на щипцы для орехов, с немного оттопыренными губами. Кругленькая, как бочечка средней величины, с пухленькими ручками — она так и напрашивалась на то, чтоб ее звали «матушка». И в руках у этой бабуси был огромный ухват: оружие. Я едва не расхохотался, но вовремя вспомнил холодную трясину и дождь и смолчал. Сколько людей и по сей день сдерживают смех над тем, что достойно смеха, вспомнив, что за стеною дождь!
Мы вошли в комнатку, где пахло мышами, и ручьи воды сразу потекли с нашей одежды на пол. Я взглянул на свои ноги и ужаснулся: они почти до колен были в бурой каше, как в сапогах.
Бабуся только покачала головой.
— Видите, я сразу угадала, что это та адова топь. Вы, пан купец, должны поставить Богу большую свечку за то, что так легко отделались. — И она открыла дверь в соседнюю комнату, где пылал камин. — Хорошо отделались. Снимайте одежду, сушитесь. У вас есть во что переодеться?
Сак мой, к счастью, был сухим, я переоделся перед камином, нашу одежду — мою и кучера — бабуся куда-то утащила, а потом возвратилась с сухой — для кучера. Вошла, не обращая внимания на то, что кучер стоял совсем голый и стыдливо поворачивался к ней спиной.
Посмотрела на его посиневшую спину и сказала неодобрительно:
— Ты, малец, от меня не отворачивайся, я старая баба. И пальцев на ногах не поджимай. На вот, переоденься быстрее.
Когда мы немного согрелись у камина, бабуся поглядела на нас глубоко запавшими глазами и сказала:
— Согрелись? Ну, вот и хорошо. Ты, малец, пойдешь ночевать с Яном, тут тебе будет неудобно… Ян!…
Явился Ян. Это был подслеповатый старик лет шестидесяти с длинными седыми волосами, острым, как шило, носом, запавшими щеками и усами, свисавшими до середины груди.
Я поначалу удивился, что бабуся одна с ухватом в руке открыла нам дверь, не побоялась двух мужчин, которые явились ночью неизвестно откуда, но после того, как увидел Яна, понял, что тот был где-то в засаде и она надеялась на его помощь.
Помощь была важнецкая: в руках у старика я увидел ружье. Вернее, это было даже не ружье: оружие, которое держал старик, правильнее было бы назвать «мушкетом». Он был выше Яна приблизительно дюймов на шесть, ствол с насечками и широким раструбом на конце, ложе и приклад залапанные, вытертые, с полка свисал фитиль. Словом, ему давно было место где-то в музее оружия. Такие ружья обычно стреляют, как пушки, и настолько сильно отдают в плечо, что неподготовленный человек валится на землю, как сноп.
И я почему-то с удовольствием подумал, что у меня в кармане чудесный английский шестизарядный револьвер.
Ян повел кучера к двери, едва переступая негнущимися ногами. Я заметил, что даже руки у него дрожали.
«Надежная помощь хозяйке», — с горечью подумал я.
А хозяйка тронула меня за плечо и пригласила идти за ней в «апартаменты». Мы прошли еще одну комнатку, старуха открыла следующую дверь, и я тихо ахнул от удивления и восторга.
Перед нами была огромная прихожая-гостиная, как это водилось в старинных помещичьих домах. Теперь сказали бы «холл». Но какой красоты!
Она была такая огромная, что мое мрачное отражение в зеркале где-то на противоположной стене казалось не больше сустава мизинца. Пол из дубовых «кирпичей», уже довольно вытертых, беспредельно высокие стены, обшитые черными от старости, блестящими досками с резьбой по краям, окна почти под потолком, маленькие, в глубоких стрельчатых нишах.
Видимо, впотьмах мы очутились на боковом крыльце, потому что направо от меня был парадный вход: широкая, тоже стрельчатая дверь, разделенная деревянными колонками на три части. На колонках была потрескавшаяся от времени резьба: цветы, листья, плоды. За дверью, в глубине вестибюля, — входная дверь, массивная, дубовая, окованная потемневшими бронзовыми гвоздями с квадратными головками. А над нею — огромное темное окно в ночь и тьму. На окне — мастерской работы кованая решетка.
Я шел по прихожей и удивлялся: какое великолепие и как это все запущено людской нерадивостью. Вот массивная мебель вдоль стен — она скрипит даже в ответ на шаги. Вот огромная деревянная статуя святого Юрия, одно из замечательных, немного наивных творений белорусского народного гения — у ног ее слой белой пыли, словно кто-то насыпал муки: эту неповторимую вещь испортил шашель. Вот под потолком люстра, также удивительная по красоте, но висюльки у нее сбиты больше чем наполовину.
Могло показаться, что здесь никто не живет, если бы в огромном камине не пылали дрова и пламя не освещало прихожую неуверенным, мигающим светом.
Почти с середины этой роскошной прихожей широкая беломраморная лестница вела на второй этаж. Здесь было почти все так же, как и на первом этаже, — такая же огромная комната, даже пылал такой же камин, лишь на стенах черное дерево (наверное, это был дуб) чередовалось с потертыми штофными шпалерами кофейного цвета. И на этих шпалерах красовались портреты в тяжелых рамах. Да еще у камина стояли столик и два кресла. Старуха тронула меня за рукав:
— Я сейчас отведу пана в его комнату. Это недалеко, по коридору. А потом… может, пан хочет поужинать?
Я не отказался, потому что целый день не ел.
— Ну, так пусть пан подождет меня…
Она вернулась минут десять спустя, широко улыбнулась мне и сказала доверчиво:
— Знаете, деревня рано ложится спать. Но у нас не любят спать, у нас стараются лечь как можно позже. И хозяйка не любит людей. Не знаю, почему она вдруг согласилась впустить вас в свой дом и даже позволила присутствовать за ужином (пусть пан меня извинит). Видимо, пан самый достойный доверия из всех тех, кто был здесь за последние три года.
— Как, — удивился я, — разве хозяйка не вы?
— Я экономка, — с достоинством ответила старуха. — Я экономка в лучшем из лучших домов, в хорошей семье, поймите это, пан купец. В самой лучшей из лучших семей. Это лучше, чем даже быть хозяйкой в не самой лучшей семье.
— Что же это за семья? — неосторожно спросил я. — И где я?
У старухи гневом полыхнули глаза.
— Вы в имении Болотные Ялины[7]. А хозяев вам стыдно не знать. Это Яновские. Понимаете вы, Яновские! Неужели вы не слыхали?
Я ответил, что, конечно же, слыхал. И этим успокоил старуху.
Жестом, достойным королевы, она указала мне на кресло (приблизительно так в театрах королевы указывают на плаху неудачнику-любовнику: «Вот твое место, злосчастный!»), попросила извинения и оставила меня одного. Я очень удивился перемене, происшедшей со старухой. На первом этаже она охала и причитала, разговаривала с выразительной народной интонацией, а поднявшись на второй этаж, сразу превратилась черт знает в кого. Видимо, на первом этаже она была дома, а на втором — только экономкой, редкой гостьей и, соответственно переходам, менялась. Глаза у нее были добрые, но, помню, такая перемена мне тогда не очень понравилась.
Оставшись один, я начал рассматривать портреты, что тускло поблескивали на стенах. Их было около семидесяти, старинных и почти новых, — и это было грустное зрелище.
Вот какой-то дворянин чуть ли не в полушубке — одна из самых старых картин, — лицо широкое, мужицкое, здоровое, с густой кровью в жилах.
А вот второй, уже в сребротканом кафтане, широкий бобровый воротник падает на плечи (хитрая ты был протобестия, парень!). Рядом с ним мощный, с каменными плечами и искренним взглядом человек в красном плаще (у его головы щит с фамильным гербом, верхняя половина которого замазана черной краской). А дальше другие, такие же сильные, но глаза туповатые и масляные, носы обрубленные, губы жесткие.
За ними портреты женщин с покатыми плечами, созданными для ласки. У них такие лица, что заплакал бы и палач. Наверное, кто-то из этих женщин и в самом деле сложил голову на плахе в то жестокое время. Неприятно думать, что эти женщины брали еду с блюд руками, а в балдахинах их спален гнездились клопы.
Я остановился у одного портрета, очарованный той удивительной, непонятной улыбкой, которую так неповторимо умели изображать наши старые мастера. Женщина смотрела на меня участливо и загадочно.
«Ты — маленький человек, — как будто говорил ее взгляд, — что ты изведал в жизни? О, если б знал ты, как пылают факелы на стенах зала для пиршеств, если б знал ты, какое наслаждение целовать до крови любовников, двоих свести в поединке, одного отравить, одного бросить в руки палачей, помогать мужу стрелять из башни по наступающим врагам, еще одного любовника свести в могилу своей любовью и потом взять его вину на себя, сложить на эшафоте свою голову с высоким белым лбом и сложной прической».
Клянусь жизнью, так она мне и сказала, и, хотя я ненавижу аристократов, я понял перед этим портретом, какая это страшная штука «род», какую печать он накладывает на потомков, какая тяжелая ноша старых грехов и вырождения ложится на их плечи.
И еще я понял, что неисчислимые десятилетия пролетели над землей с тех времен, когда эта женщина сидела перед художником. Где они теперь, все эти люди с горячей кровью и пылкими желаниями, сколько столетий прогрохотало по их истлевшим костям?
Я ощутил, как ветер этих столетий пролетел за спиной и вздыбил волосы на моей голове.
И еще я ощутил, что в этом доме царит холод, который не изгнать даже каминам, пылающим день и ночь.
Огромные, сумрачные залы со скрипящим паркетом, мрак по углам, извечный сквозняк, запах пыли и мышей и холод, такой холод, что стынет сердце, холод, настоянный столетиями, холод единого майората, огромного, обнищавшего, почти вымершего рода.
О, какой это был холод! Если б поздних наших декадентов, воспевавших запущенные панские замки, оставить здесь хотя бы на одну ночь, они очень скоро запросились бы на траву, на теплое солнышко.
Крыса смело пересекла по диагонали зал. Меня передернуло. Я снова повернулся к портретам. Это были более поздние портреты. И совсем иные. У мужчин какой-то голодный, недовольный вид, глаза, как у старых селадонов, на губах непонятная, тонкая и неприятная язвительность. И женщины иные: губы слишком похотливые, взгляд манерный и холодный. И очевидно слабели руки: под белой кожей и у мужчин и у женщин просвечивали голубые жилки. Плечи становились уже и подавались вперед, а в выражениях лиц усиливалось сладострастие.
Жизнь, какие жестокие шутки ты проделываешь с теми, кто столетиями жил обособленно, а с народом общался лишь для того, чтобы рождать на свет бастардов.[8]
Мне было тяжело, неприятно смотреть на все это. И снова чувство пронзительного непонятного холода…
Я не услышал шагов за спиной, словно тот, кто подошел, плыл по воздуху. Мне вдруг просто показалось, что кто-то смотрит мне в спину. Тогда я, под воздействием этого взгляда, обернулся. Женщина стояла за моей спиной и вопросительно смотрела на меня, слегка наклонив голову. Я был ошеломлен. Мне показалось, будто портрет, только что разговаривавший со мной, вдруг ожил и женщина сошла с него.
Не знаю даже, что было между ними общего. Та, на портрете (я оглянулся на него и увидел, что она на месте), была, видимо, высокая, хорошо сложена, с большим запасом жизненных сил, веселая, сильная и красивая. А эта — просто заморыш.
И все же сходство было, то сверхсходство, которое заставляет нас узнавать в толпе двух непохожих братьев: брюнета и блондина. Нет, даже большее. У них были совершенно одинаковые волосы, нос той же формы, тот же разрез рта и те же белые ровные зубы. К этому добавлялось общее сходство в выражении лица, что-то родовое, извечное.
И все же такой неприятной особы мне еще не доводилось видеть. Все то же самое, и все — не то. Маленькая ростом, худенькая, тоненькая, как веточка, с почти неразвитыми бедрами и убогой грудью, с голубыми жилками на шее и руках, в которых, казалось, совсем не было крови — она была слабой, словно стебелек полыни на взмежке.
Очень тонкая кожа, тонкая длинная шея, даже прическа какая-то невыразительная. И это казалось тем более странным, что волосы были золотистые, пышные и удивительно красивые. Зачем же понадобился этот нелепый узел на затылке?
Черты лица были выразительные, резко очерченные, такие правильные, что сгодились бы в качестве образца даже великому скульптору. И все же я не думаю, чтоб какой-нибудь скульптор соблазнился лепить с нее Юнону: редко увидишь столь неприятное, достойное жалости лицо. Губы искривлены, у носа глубокие тени, цвет лица серый, черные брови в каком-то странном изломе, глаза огромные, черные, но в них застыло какое-то непонятное выражение.
«Бедняжка дьявольски некрасива», — с сочувствием подумал я и опустил глаза.
Я знаю многих женщин, которые до самого гроба не простили бы мне моих опущенных глаз, но эта привыкла видеть, наверное, что-то подобное на лицах всех людей, кого встречала: она совсем не обратила на это внимания.
Не знаю, хотела ли она подать мне руку для поцелуя или протянула ее для пожатия на английский манер, а может, рука просто вздрогнула, но я взял ее хрупкие пальчики и почтительно поднес к губам. Может, я даже задержал их дольше, чем было нужно: я ведь должен был хоть немного искупить свой грех.
Когда я отпустил руку, в глазах этой девушки — нет, даже ребенка — появилось что-то лихорадочное, больное, странное.
Она все так же молча указала мне на кресло перед камином. Однако я не сел, пока не села она. И снова то же самое удивление в глазах. И тут я припомнил, как дрожала ее рука у моих губ, и понял, что она просто не умела ее подавать, что ей никогда не целовали руки. И в самом деле, чего можно было ожидать от этой проклятой Богом болотной дыры среди лесов?
…Когда экономка с поджатыми губами принесла ужин и оставила нас одних, я спросил, с кем разговариваю.
— Я хозяйка Болотных Ялин. Надежда Яновская.
— Простите, может, мне нужно было представиться раньше? Я, сам того не желая, обманул вашу экономку. Я совсем не купец…
— Я знаю, — очень спокойно ответила она, — купцы не такие, а я вас уже видела. Там, над дверями, высоко… есть… незаметные глазки, чтоб смотреть. Когда к нам кто-то приезжает, я сразу вижу. В глазок. Только очень редко, очень редко приезжают к нам люди. И они боятся. И я тоже мало кого могу впустить к нам. Вы не такой, как другие… Редко у нас бывают достойные доверия люди.
Меня неприятно удивила такая, мягко говоря, откровенность. Что это? Тонкий расчет или наивность? Но сколько я ни вглядывался в это искривленное лицо, я не мог разглядеть на нем даже отблеска какой-то задней мысли.
Лицо было простодушное, детское. Но самым убедительным был ее голос: медленный, ленивый, безразличный и одновременно трепетный и прерывистый, словно голос лесной птицы.
— И к тому же я вообще видела вас… прежде.
— Где? — искренне удивился я.
— Не знаю. Я многих людей вижу. Мне кажется, что я вас видела во сне… Часто… А возможно, и не во сне. Вам не случалось чувствовать… словно вы жили когда-то, давно… и теперь открываете, находите опять заново многое из того, что видели… давным-давно?…
Я человек здоровый. И я еще не знал, что подобное бывает иногда у нервных людей с очень тонким восприятием. У них каким-то образом нарушается связь между первичным восприятием и последующими представлениями памяти. Похожее им кажется тождественным, они открывают в предметах, которые им совсем не знакомы, что-то давно известное. А сознание — извечный реалист — сопротивляется этому. Вот так и получается, что предмет одновременно незнаком и таинственно знаком.
Повторяю, я не знал этого. И все же ни на минуту в мой мозг не закралась мысль, что эта девушка может лгать, такой искренностью и безразличием веяло от ее слов.
— Я вас видела, — повторила она снова. — Но кто вы? Я не знаю вас.
— Меня зовут Андрей Белорецкий, панна. Я ученый-фольклорист.
Она совсем не удивилась. Наоборот, удивился я, узнав, что это слово ей знакомо.
— Что же, очень любопытно. А чем вы интересуетесь? Песнями, поговорками?
— Легендами, панна. Старыми местными легендами.
Я испугался не на шутку. Она вдруг выпрямилась, словно ее пытали электрическим током, лицо побледнело, веки сомкнулись.
Я бросился к ней, поддержал ее голову и поднес к губам стакан с водой, но она уже пришла в себя. И тут ее глаза заискрились таким негодованием, таким неизъяснимым укором, что я почувствовал себя последним мерзавцем, хотя и не знал, чего ради я не должен говорить о своей профессии. У меня лишь мелькнула смутная догадка, что здесь что-то связано со старым правилом: «В доме повешенного не говорят о веревке».
Прерывистым голосом она сказала:
— И вы… И вы тоже… За что вы меня мучаете, зачем меня все…
— Спадарыня, панна! Честное слово, я ничего плохого не думал, я ничего не знаю… Смотрите, вот свидетельство от академии, вот письмо губернатора. Я никогда здесь не был. Простите, простите, Бога ради, если я вам сделал больно.
— Ничего, — сказала она. — Ничего, успокойтесь, пан Белорецкий. Это — так… Просто я ненавижу темные творения разума дикарей. Может, и вы когда-нибудь поймете, что это такое — этот мрак. А я поняла давно. Только прежде чем понять до конца — я умру.
Я понял, что бестактно было бы расспрашивать, и промолчал. И лишь немного погодя, когда она успокоилась, сказал:
— Простите, что я вас так разволновал, панна Яновская. Я вижу, что сразу стал вам неприятен. Когда я должен уехать? Мне кажется, лучше сейчас же.
Лицо ее снова исказилось.
— Ах, разве в этом дело! Не надо. Вы очень, очень обидите меня, если уедете сейчас. И к тому же, — голос ее задрожал, — что бы вы ответили, если б я попросила, понимаете, попросила вас остаться здесь, в этом доме, хотя бы на две-три недели? Словом, до того времени, пока окончатся темные ночи осени?
Взгляд ее начал блуждать. На губах появилась жалкая улыбка.
— Потом будет снег… И следы на нем. Конечно, вы поступайте, как хотите. Однако мне было бы неприятно, если б о последней из Яновских сказали, что она забыла старинное гостеприимство.
Она так сказала «последняя из Яновских», эта восемнадцатилетняя девочка, что у меня почему-то сердце сжалось от боли.
— Что же, — продолжала она, — если интересуетесь этой скверной, разве я могу возражать. Некоторые собирают даже змей. Я должна сказать, что вы приехали в заповедный край. Здесь привидений и призраков больше, чем живых людей. Крестьяне, которых трясет лихорадка, рассказывают удивительные и страшные истории. Они живут бульбой, голодным пушным хлебом, постной овсянкой и фантазией. Ночевать у них в хатах вам нельзя: там грязь, скученность, лихоманка. Ходите по окрестным хуторам, там вам за деньги, которые пойдут на хлеб или водку, согревающую на мгновение вечно холодную от малярии кровь, расскажут все. А вечером возвращайтесь сюда. Здесь вас всегда будет ожидать стол, и постель, и огонь у камина. Запомните, я хозяйка здесь, крестьяне слушаются меня. Согласны?
К этому времени я уже почти был уверен, что никто этого ребенка не слушается, никто его не боится и никто от него не зависит. Возможно, кому другому я улыбнулся бы прямо в глаза, но в этом «приказе» было столько еще не понятной мне мольбы, столько трогательности и ожидания, что я, опустив глаза, сказал:
— Хорошо. Я подчиняюсь желанию панны.
Она не заметила иронической искорки в моих глазах и даже порозовела на миг, видимо, оттого, что ее послушали.
…Остатки очень скромного ужина убрали со стола. Мы остались в креслах перед камином. Яновская оглянулась на черные окна, за которыми шумели и терлись ветвями о стекла огромные деревья, и сказала:
— Пан Белорецкий еще не хочет спать?
Этот странный вечер так настроил меня, что спать расхотелось. И вот мы сидим рядом и смотрим в огонь.
— Скажите, — вдруг спросила она, — люди повсюду живут так, как у нас?
Я с недоумением взглянул на нее: неужели она никогда не покидала этого дома? Она, словно поняв меня, ответила:
— Я не была нигде, кроме этой равнины в лесах. Отец мой, это был лучший человек на свете, сам учил меня, он был очень образован. Я, конечно, знаю, какие есть на свете страны, знаю, что не повсюду растут наши ели, но, скажите, всюду ли человеку так сиро и холодно жить на земле?
— Многим холодно жить на земле, панна. Виноваты в этом люди, жаждущие власти, непосильной, невозможной для человека. Виновны также и деньги, из-за которых люди хватают друг друга за глотку. Однако мне кажется, что не всюду так сиротливо, как здесь. Там, за лесами, есть теплые луга, цветы, аисты на деревьях. Там тоже нищета и забитость, но там люди как-то ищут спасения. Они украшают жилища, женщины смеются, дети играют. А тут всего этого очень мало.
— Я догадывалась, — сказала она. — Этот мир манит, но я не нужна нигде, кроме Болотных Ялин. Да и что я буду делать, если там нужны деньги? Скажите, а такие вещи, как любовь, как дружба, там бывают хоть изредка? Или это только в книгах, которые в библиотеке отца?
Я снова ни на минуту не заподозрил, что это двусмысленная шутка, хотя мое положение было довольно неловким: сидеть ночью в комнате и беседовать с малознакомой барышней о любви, да еще по ее инициативе…
— Там это иногда случается.
— Вот я и говорю. Не может быть, чтоб люди лгали. Но здесь ничего этого нету. Здесь трясина и мрак. Здесь волки… волки с пылающими глазами. В такие ночи мне кажется, что нигде, нигде на земле нет солнца.
Мне стало страшно, когда я увидел сухой черный блеск в ее глазах, и, чтобы перевести беседу на что-нибудь иное, сказал:
— Неужели ваши отец и мать не любили друг друга?
Она загадочно улыбнулась:
— У нас не любят. Этот дом тянет из людей жизнь. И потом, кто вам сказал, что у меня была мать. Я ее не помню, ее не помнит в доме никто. Временами мне кажется, что я появилась на свет сама.
Несмотря на глубокую наивность этих слов, я понял, что это — неизвестная сцена из «Декамерона» и смеяться нельзя, потому что все это ужасно. Передо мной сидела восемнадцатилетняя девушка, разговаривала о том, что давно должна была хранить в сердце и что, однако, имело для нее не большую реальность, чем для меня ангелы на небеси.
— Вы ошибаетесь, — буркнул я, — любовь все же дается нам, хотя бы изредка, на земле.
— Волки не могут любить. И как можно любить, если вокруг смерть. Вот она, за окном.
Худенькая прозрачная ручка указала на черные пятна окон. И снова зазвучал голосок:
— Ваши лживые книги пишут, что это огромное таинство, счастье и свет, что человек, когда оно приходит, а другой не любит, убивает себя.
— Да, — ответил я. — Иначе не было б ни женщин, ни мужчин.
— Лжете. Люди убивают не себя, а других, они выпустили на землю тысячи привидений. Я не верю, я никогда не чувствовала этого, значит, его нет. Я ни к кому не хочу прикасаться — я хочу спрятаться от каждого. Я никого не хочу «целовать», о чем так много и странно пишут ваши книги, — люди кусаются.
Даже теперь подобный разговор пугает некоторых мужчин, что же говорить про те времена. Я не принадлежал к нахалам, но мне не было стыдно: она разговаривала о любви так, как иные женщины о погоде. Она не знала, ничего не знала об этом, она была неразбуженная, совсем холодная, холодная как лед. Она даже не могла понимать, стыдно это или нет. И глаза ее открыто смотрели в мои.
Это не могло быть кокетством. Это был ребенок, даже не ребенок, а живой труп.
Она поглубже закуталась в шаль и сказала:
— На земле царит смерть. Это я знаю. Я не люблю, когда лгут о том, чего никогда не было на земле.
Мы помолчали. За стенами вопил ветер. Она передернула плечами и тихо сказала:
— Ужасный край, ужасные деревья, ужасные ночи.
И снова я увидел то же выражение на ее лице и не понял его.
— Скажите, это большие города — Вильня и Менск?
— Довольно большие. Но Москва и Петербург больше.
— И что, там тоже людям неуютно по ночам?
— Нет, что вы. Там в окнах горят огни, там люди смеются на улицах, звенят конки, светят фонари.
Она задумалась.
— Вот видите. А здесь ни одного огня. Вокруг этот старый парк на две версты в каждую сторону, а за ним спят без огней одинокие хаты. В этом дворце около пятидесяти комнат, множество коридоров и разных переходов с темными углами. Он так давно построен… И он очень холодный, потому что предки запретили класть печи, только камины, чтоб было не так, как у простых соседей. Камины пылают днем и ночью, но все равно по углам сырость и повсюду холод. У нас на пятьдесят комнат только три человека. Экономка спит на первом этаже, там же и сторож. Еще в одном из флигелей, за аллеей, живут сторож парка, кухарка и прачка. Тем хорошо. А во второй пристройке дома, с отдельным входом, живет мой управляющий, Игнат Берман-Гацевич. Зачем он нужен, этот управляющий, не знаю, но таков закон. А в доме на весь второй этаж, на тридцать комнат, я одна. И так неуютно, что хочется вжаться в какой-нибудь угол, закутаться с головой, как ребенок, в одеяло и сидеть. Вот сейчас мне почему-то очень хорошо и так покойно, как не было уже два года, когда еще был жив отец. И мне сейчас все равно, есть огни за этими окнами или нет. Знаете, это очень хорошо, когда рядом есть люди…
Она проводила меня до моей комнаты (ее комната была всего через одну) и, когда я уже открывал дверь, сказала:
— Если вы интересуетесь старыми преданиями — поищите в библиотеке, в шкафу для рукописей. Там должен быть рукописный том преданий, наших семейных преданий. Ну, и еще кое-какие документы.
И добавила:
— Спасибо вам, пан Белорецкий.
Я не понял, за что она меня благодарила, и, признаюсь, даже не очень думал об этом, когда вошел в небольшую комнату без задвижки на двери и поставил свечу на стол.
Здесь была кровать, широкая, как поле боя под Койдановом[9]. Над кроватью старый балдахин. На полу — чудесной работы вытертый ковер. Кровать, видимо, застилали с помощью особой палки (как двести лет тому назад), такая она была большая. Палка стояла рядом. Помимо кровати были комод, высокая конторка и стол. Больше ничего.
Я разделся и лег под теплое одеяло, задув свечу. И сразу за окном выступили на синем фоне черные силуэты деревьев и донесся их ровный, навевающий сон шум.
Почему— то ощущение заброшенности подействовало на меня так, что я вытянулся, закинул руки за голову и, едва не засмеявшись от счастья, уснул, будто провалившись в какую-то темную пропасть. Сквозь сон мне казалось еще, что кто-то шел маленькими и осторожными шагами по коридору, но я не обратил на это внимания, я спал и радовался во сне, что сплю.
Это была моя первая ночь и единственная спокойная в доме Яновских в Болотных Ялинах.
Вокруг на многих десятинах шумел и волновался под осенним дождем заброшенный, глухой, потемневший от старости и влаги парк.

4

весь оставшийся бедный Крымск в черных платках...оставшихся людей пытаются подавить!

Они голосовали за Путина

Путин: отправьте в отставку губернатора Краснодарского края Ткачева! #Крымск

Потребуйте от Президента Российской Федерации В.В. Путина отправить в отставку губернатора Краснодарского края  А.Н. Ткачева и начать его уголовное преследование за преступную халатность!

Ужасающее наводнение в Крымске, унёсшее сотни, а по данным независимых источников тысячи жизней подтолкнуло нас написать эту петицию. Страшная массовая гибель мирных граждан,  ставшая возможной только потому, что власти не посчитали нужным предупредить людей об опасности, не должна повториться, преступная халатность должна быть наказана!

Господин Ткачев, допустивший трагедию в Кущёвке и спустивший это дело на тормозах,  снова показал свой непрофессионализм, высочайшую степень цинизма и пренебрежения людскими жизнями.  На встрече с пострадавшими в городе Крымске губернатор Ткачев заявил: "А что, нужно было каждого обойти?" И это все, что он сказал в оправдание того, что власти не смогли оповестить людей, хотя у них было три часа времени.

Для того, чтобы подобные трагедии не повторялись ответственность должен понести лично губернатор Ткачёв, возглавляющий исполнительную власть в крае.

Поэтому мы требуем:

1) Отстранить от занимаемой должности без права на работу в данной сфере губернатора Краснодарского края  А.Н. Ткачева

2) Правоохранительным органам Краснодарского края - начать уголовное преследование губернатора Краснодарского края  А.Н. Ткачева за преступную халатность, которую он допустил во время наводнения 6-7 июля 2012 года;

Подпишите эту петицию и помогите, пожалуйста, распространять информацию об этой кампании!

Подключитесь к нашей страничке В контакте "Мы против Ткачева - За Крымск! Не забудем! Не простим! Стоп! В отставку! Уходи!" - и будьте в курсе последних новостей кампании!

петиции/путин-отправьте-в-отставку-губернатора-краснодарского-края-ткачева-крымск#
Перепост

[10:54:25] Светлана Svetlana: ПОМОГИТЕ!!!! ВЛАСТИ РАСЧИСТИЛИ КУСОЧЕК КРЫМСКА У СВОЕЙ АДМИНИСТРАЦИИ, И НА ПЛОЩАДИ ВЫВАЛИЛИ ПОМОЩЬ,ДО КОТОРОЙ МНОГИМ ПОСТРАДАВШИМ, ПРОСТО НЕ ДОБРАТЬСЯ!!!!!!! И ЭТО НЕ ТОВАРЫ ПЕРВОЙ НЕОБХОДИМОСТИ???? Я ВЧЕРА ВСЕ ВИДЕЛА ВСЕ, ЗАЧЕМ БЕЗЗУБОЙ БАБУЛЬКЕ С 2 МЕСЯЧНЫМ МЛАДЕНЦЕМ НА РУКАХ (МАТЬ УМЕРЛА) ЗАЧЕМ ЕЙ СЫРЫЕ МАКАРОНЫ ИЛИ ГРЕЧКА? ГДЕ ЕЕ ВАРИТЬ? ДРОВА НА КОСТЕР ДАЖЕ МОКРЫЕ! ДЕТСКОГО ПИТАНИЯ НЕТ.. ПОМОЩЬ ДАЛЕЕ ЦЕНТРА НЕ ПОСТУПАЕТ!! ДЕТИ ГОЛОДНЫЕ ОРУТ, РАЗДЕТЫЕ ИМ СПАТЬ НЕГДЕ!!! ЛЮДИ ЗАПУГАНЫ!!!! СВЯЗЬ ТАМ СОТОВАЯ БЛОКИРУЕТСЯ!! ИДЕТ РАБОТА НАД ТЕМ, ЧТОБЫ НЕ ВЫНОСИЛАСЬ ИНФОРМАЦИЯ, КАК МОЖНО ДОЛЬШЕ!! ВОЛНА ДОХОДИЛА В НЕКОТОРЫХ УЧАСТКАХ КРЫМСКА, ДО 10 МЕТРОВ!!! ВЫЖИВШИЕ -В ШОКОВОМ СОСТОЯНИИ! УНИЧТОЖАЮТСЯ СТРАНИЦЫ ВОЛОНТЕРОВ И ВИДЕО!!!! ВОДА ТАК И СТОИТ ПО КОЛЕНО, ДАЛЬШЕ ЦЕНТРА! МНОЖЕСТВО ДОМОВ ЕЩЕ ДАЖЕ НЕ ВСКРЫВАЛИ! ГОРОД 60 ТЫСЯЧ НАСЕЛЕНИЯ! Я ПРО РАЙОНЫ НЕ ГОВОРЮ ТАМ ЛЮДИ ВЫЖИВШИЕ УМИРАЮТ!!!!!!! СТАКАН ВОДЫ СТОИТ 40 РУБ!!! А НЕКОТОРЫЕ И ДОЙТИ ДО ЭТОГО СТАКАНА НЕ МОГУТ, ПОТОМУ ЧТО ВЫВАЛИВАЮТ ВСЕ ТОЛЬКО В ЦЕНТРЕ!!!!! ВАЛЯЮТСЯ ТРУПЫ ЖИВОТНЫХ - ВОНЬ.....ПРОШЛО СТОЛЬКО ВРЕМЕНИ, А МЕНЯ РАЗОРВАЛИ НА ЧАСТИ С МОЕЙ МАЛЕНЬКОЙ ПОМОЩЬЮ!!!!!!! ПРИВЕЗЛА ВОДЫ И ДЕТСКИЕ ВЕЩИ, ДА ТОЛЬКО НЕ НА ИХ ПЛОЩАДЬ!!!!! ДА, КСТАТИ, ВСЕ ТО ЧТО НЕ НОВОЕ ОНИ НЕ ПРИНИМАЮТ В ПУНКТАХ!!!!!! ПРИВЕЗЛИ ГАЗЕЛЬ ОДЕЯЛ И ПОДУШЕК Б/у ПОСЛАЛИ НАХЕР!!!!! СКАЗАЛИ ВАЛИТЕ ИНАЧЕ ЩАС КАК МАРОДЕРОВ ПРИМЕМ!!!!! ТАК ЧТО ВОТ ТАК!!!!!! А ЛЮДЯМ СПАТЬ НЕ НА ЧЕМ!!!! ЛЮДИ ПРОСЯТ ПОМОЩИ- 89034527148 89186282028 89528233880 89615951434 89186635107
Спасибо, Regina_T, что освещаешь моменты трагических событий и страдания жителей Крымска. Тяжёла утрата людская и невозможно представить жестокость местных властей к страданиям людей. Как можно так обращаться с народом, который доверил им самое ценное что у них есть это  свою жизнь, жизнь своих детей. Это не беспечность, а злостное и умышленное  уничтожение народа. Виновники гибели людей должны понести наказание.
На Беларусь обрушился тропический ливень 
Пассажиров автобусов в Гомеле пришлось спасать на лодках

Вчера на белорусский Гомель обрушился тропический ливень, который привел к эвакуации людей из автобусов на лодках.
«По автоматической метеостанции за более чем час, налило 32 мм осадков, что соответствует 32 литрам воды на каждый метр квадратный. Это уже 37% июльской нормы! Сила дождя максимальная была 311,4 мм/ч, что соответствует 311,4 литрам за час на каждый метр квадратный! Это уже тропический ливень», – сообщила изданию TUT.BY одна из читательниц о потопе в Новобелицком районе города, пишет НБН.

Тема "НАВОДНЕНИЯ В МИРЕ"
Мимо Охотного ряда нельзя было проехать, а жители покупали здесь еду.
В городе ничто не обеспечивало безопасности обывателей, и пешеходу зачастую приходилось рассчитывать только на себя. Если ночью с бульваров долетало «караул!» — жители покрепче запирались в своих квартирах. Единственной «помощью» было открытое окно, в которое громко кричали: «Выходим! Держись!..» На улицу выбегали только наиболее смелые. И все это никак не касалось полицмейстера Огарева, который вместо принятия действенных мер занимался флиртом с актрисами.
Тоска Алеся по дому, когда ему приходилось попадать сюда, со временем становилась невыносимой. Он не понимал, как можно здесь жить. И в этот приезд лишь цель, ради которой он сюда приехал, умеряла безграничную ностальгию. Нужно было дождаться весны, когда отовсюду в Москву свезут каторжан, весны, когда начинают отправляться по Владимирке этапы. Нельзя было оставить Андрея, «дядькованого» брата, самого любимого из всех Козутов, если не считать Кондрата — друга, сподвижника, человека, который страдал в известной мере из-за него. Нельзя было допустить, чтобы он пылил кандалами, чтобы таскал тачку, чтобы над ним издевались, чтобы он жил среди чужих. А время до наступления весны надо было использовать на покупку оружия.
…Вечером того же дня Алесь послал Кирдуна в «Дрезден», к Маевскому. Там было все в порядке, и фальшивые паспорта возвратили из полиции без всяких замечаний. Кондрат успел подружиться с гостиничными слугами и незаметно выпытать у них, кто из дворников и персонала связан с сыском. Выяснилось, что купец Вакх Шандура со слугой никаких подозрений своей персоной не вызывал.
Приказ Алеся Мстиславу был прежний: сидеть, в меру «гулять», иногда ездить для «сделок» в Китай-город, но «суть своих коммерческих дел» держать в секрете.
…Вечером следующего дня князь Загорский поехал на Воздвиженку, в частный цирк Сулье, и там встретился с представителем землячества в Москве. Дела с покупкой оружия у «земляков» были плохи. «Белая» группа, как богатая, должна была выделить на это деньги, но, видимо, струсила. И здесь было недоверие, панское высокомерие и плохо скрытый страх перед белорусами. Все это так опротивело Загорскому, что он решил самым резким тоном потребовать у Кастуся отмежеваться от этого сброда.
«Впутают в свое дело, обманом принудят таскать каштаны из огня, а потом предадут, как это бывало уже сотни раз. И снова пойдут „братья“ подыхать под чужими знаменами. И пойдет гулять по нашим спинам плеть. А если и победим — будет то же рабство. Видите ли, они требуют Беларуси в старых великопольских границах. А кто спросил у белорусов, хотят они этого или нет? Пушечное мясо им нужно, а не друзья. Как не считались с нами, так и не будут считаться, пока картечь и виселица их чему-то не научит, как всегда, слишком поздно».
Глухое возмущение душило Алеся. Ненавидящими глазами он смотрел на выходки клоуна Виля, на поразительно красивую наездницу Адель Леонгарт и знал, что большая часть этих его мыслей пропадет зря, что «белые» начнут бунт, если это будет выгодно им, и только им, в самый неподходящий для Беларуси и Литвы момент. А «красные» не посчитают возможным бросить их в беде и тоже выступят с оружием. И получат «награду».
А бросить стоило бы. Стоило бы проучить за спесь. Как бы сразу запрыгали! Какие обещания начали б давать! Какими сразу «дорогими» стали б «провинциалы»! Как бы сразу начало «уважать» их человеческое и народное достоинство это паршивое панство!
…Погибать за чужого дядьку. Какая чушь! Какая трагическая ошибка! Без имени, без прав лезть в чужую кашу ради пана, который брезгует «местным хамом». Добиться только того, чтобы собственное возрождение назвали «польским мятежом» или, в лучшем случае, «результатом польской интриги».
Он знал: все свои силы он положит на то, чтобы этого не было. Если умирать, то умирать за свою свободу и величие. Не восставать, если «белое» панство наплюет на интересы Беларуси. Пусть гибнут!
И пускай даже потом кто-то называет это изменой. Чужие предавали этот бедный народ тысячу раз. Незачем служить чужим. Мы им не негры. Пусть дергаются в воздухе, пусть хрипят под теми вербами, с которых столько лет резали розги для белорусской спины. Чище будет воздух.
…Дня два спустя он говорил об этом с представителем «красного» крыла варшавского землячества и с представителем русской «Земли и воли». С первым встретился в Проломных воротах Китай-города, на рынке лубочных книг. Со вторым — в знаменитом гроте Александровского сада, запущенном, исписанном непристойными словами самого гнусного тона.
Оба представителя обещали «подумать» над этим. Алесь и не надеялся ни на что иное. Его справедливое возмущение со стороны могло выглядеть как попытка внести несвоевременный раздор. Ну и дьявол с ними. Как-нибудь обойдемся.
А между тем и тому и другому стоило над этим подумать. Идея Алеся касалась и поляков, и русских. Поляков потому, что их слово и их национальная гордость были затоптаны в грязь. Русских потому, что их положение тоже не было блестящим.
Как ни странно, но русская наука, искусство, литература тоже находились в положении самого глубокого кризиса. Крестьянство не читало совсем, мещанство и купечество обходились «Ерусланом Лазаревичем» и жирели, пузатели в состоянии самого страшного бескультурья и животного свинства. Остыла любовь к родному слову и литературе даже у просвещенной прослойки. Дворянство почти совсем забросило родной язык и в большинстве своем не читало ничего, кроме французских романов.
Алесь с ужасом убеждался в этом. Ему казалось, что русские коллеги должны бить в набат и, глубоко страдая сами, должны особенно остро чувствовать подобную боль соседа.
Высоко держал знамя один Малый театр, и потому немногочисленные люди, которые ощущали тревогу, не просто любили, а обожествляли его. Островский был у них богом. Садовский, Шумский и Самарин — апостолами. Но и здесь не было полного «ансамбля», и здесь всегда грешили в смысле декораций, исторической правды, костюмов. Богатыри играли рядом с пигмеями. И Алесь не мог не думать, насколько даже этот театр в отношении ансамбля, верности аксессуаров, сыгранности — насколько он ниже театра в Веже. Таких мужчин в Веже, конечно, не было, если не говорить о комиках (кто мог встать рядом с Провом Садовским?!), но зато какими слабыми были актрисы в сравнении с Геленой! Даже Федотова.
Хромала и режиссура. Паузы, сбои временами были невыносимыми.
…Если так было в лучшем театре — что уж говорить об остальных.
Оперная русская труппа хирела, ее забивали итальянцы. Bel canto (стиль вокального исполнения, который отличается напевностью и легкостью) без труда побеждали еще слабую русскую школу. Никого не интересовали смысл слов и игра актеров. Антрепренер Морелли при упоминании о русской труппе и русской музыке презрительно кривил губы. И в определенном смысле был прав. Хороших голосов почти не было. Декорации затасканные и бедные. Халатность и безразличие труппы и руководителей сразу бросались в глаза.
И потому партер почти пустовал, ложи посещались по контрамаркам, и лишь на галерке была кое-какая публика.
Слабый бедный хор с противными голосами: басы, ревущие, как быки на арене, полная несыгранность — смотреть на все это было просто больно.
Слова «тише, тише» пели на самых высоких нотах. При словах «бежим, спешим» стояли на месте.
Олеиновые лампы люстр часто лопались и коптили. Если в царские дни вместо них жгли свечи, на головы зрителей капал стеарин. Сетки под люстрой еще не было, и порою горячие осколки ламповых стекол падали на людей.
И главное, ничего этого, из-за общего безразличия, нельзя было исправить. К тому же дураки из цензуры буквально резали все свежее. Доходило до нелепостей даже в мелочах. Название оперы по-итальянски оставалось тем же (все равно Иван не разберется), а на русский язык переводилось совсем иначе. Зачем вспоминать такое опасное имя, как Вильгельм Телль, — пусть опера называется «Карл Смелый».
Зачем задевать церковь, вспоминая название «Пророк»? Это же богохульство! Пускай называется «Осадой Гента».
…То же, что с театром, происходило и с живописью, и с архитектурой, и повсюду. И, однако, люди не обращали внимания на это.
Они могли позволить себе такое. Алесь — не мог.
3
В самом конце масленицы Чивьин наконец наведался в гостиницу Новотроицкого трактира. Тогда, когда Алесь перестал даже надеяться на это, хотя и не знал, зачем старику было клясться, что обязательно поможет, брать на душу тяжкий грех.
— Что так долго, Денис Аввакумыч?
— Загодя грех замаливал, — сдержанно улыбнулся старик. — Потому что сейчас поедем с тобой, князь, щупать никонианскую Москву, табачницу, вавилонскую блудницу.
— Не слишком ли строго?
— Почему строго? Три лестовки (кожаные четки раскольников, вообще староверов, с кистью кожаных лепестков) перебрал. Поклонов тысячи отбил, блудница — блудница и есть. Одним табачищем надышишься, как антихрист Петруха.
Алесю хотелось смеяться. Но он молчал.
…Кликнули Макара. Пока собирались, старик, будто его и не касалось, сказал Загорскому:
— С кучером тебе повезло. Пьет в меру. Язык — узлом. Ни огаревские и никакие другие люди к нему и не подступаются: дела хозяина не продаст.
— Разве подступались?
— Они ко всем подступаются… Но этот дал им от ворот поворот. Предыдущий хозяин о нем говорит: надежен.
«Вот какие поклоны ты бил», — подумал Алесь, а вслух сказал:
— Да, собственно, чего мне бояться? Я не тайное делаю.
Глазки старика смотрели на Алеся как будто вовсе безразлично.
— Да я и не говорю, что непременно нужно бояться… Что тебе, скажем, в огаревских людях или иных?.. Эти нам, обывателям, оборона, данная государем. — Чивьин позволил себе слегка улыбнуться. — Однако же ты собираешься изведать город до самого последнего. Тебе нужно будет со всеми повстречаться. Ну, скажем, охотнорядские мамаи с птичьих боен тебе ни к чему. Ну, скажем, торговцы с Кузнецкого моста — безобидный народ. Но мы потом в Старые ряды пойдем. А там, в Ножевой линии, свежему человеку и не сунься — полы оторвут да еще и обругают. А в «Городе» и вовсе беда. А с сухаревскими торговцами — спаси нас господь. А уж если надумаешь спуститься в Нижний город, в Зарядье, или поискать что-то по «темным» лавкам — тут за спиной нужен человек с пудовыми кулаками.
— Зачем нам туда? — сказал Алесь. — У тебя же, наверное, Денис Аввакумыч, и среди рогожских связей полно.
Чивьин вдруг посуровел. Даже глаза, казалось, посуровели и стали больше.
— Эх, князь. Рогожских гонят. В церквах наших — врата запечатленные. О нас разные басни сказывают. Мы — изуверы, мы — начетчики. Каждое быдло может в нас камнем пульнуть… А ты, княже, погляди, погляди поначалу на это царство мамоны, на блинников этих, на подьячих… Содом, говорят, был малый городок. Москва в тысячу раз больше… Там праведников было Лот, да жена, да три дочери — пять человек. Так и у нас не лучше. Пять тысяч праведников найдется, а остальное серного огня просит, нищие от голода подыхают, мещане крадут, чтоб не сдохнуть, пьют, семьи истязают. Полиция горше агарян (здесь: турки) — собак на воротах вешает. Чиновники — крапивное семя, чернильные крысы, пиавки антихристовы. Ты помни, русский чиновник — подлец. Не в том дело, что он законы знает, а в том, что знает, как их обойти… Купцы у нас — сам увидишь какие… Гниломясы, твердозады… О господах и говорить нечего… Вот ты это и погляди, чтоб потом знал, кому тут можно верить, в этой яме выгребной, нечищеной, — падлоедам этим или нам, «изуверам».
И вдруг, чего никогда больше не позволил себе, положил руку на руку Алеся:
— Погляди… Может, со временем и пригодится.
— Погляжу, — очень серьезно сказал Алесь. — Значит, прежде чем за дело, на смотрины пойдем?
— Нужно, — сказал старик. — Ибо неведомо уже, на какого мессию надеяться нам.
— Разве одним вам?
— Ого, если б одним… Так что спустись, батюшка, в преисподнюю… аж до отбросных каналов… куда трупы ограбленные каждую ночь выкидывают… не один и не два… Погляди, что уж дальше делать, на какого бога надеяться.
Алесь думал над словами купца и понимал, что тот, видимо, за эти дни держал совет с кем-то из важных, значительных людей, да, возможно, и не с одним. И эти люди, посоветовавшись, решили, что князь Загорский им нужен. Такие вот, богатые, власть имущие, терпимые и снисходительные к гонимой, шельмуемой вере и одновременно блестяще осведомленные в ней, встречались им крайне редко.
Во всяком случае, если бы решался вопрос о суходольских раскольничьих селах, если бы людей из этих сел решили обидеть, все имело б слово хозяина всех этих земель, его, Алеся.
Загорский не знал только, что Чивьин ни с кем не советовался и решил все это на свой страх и риск. Алесь догадался о ходе мыслей, но Чивьин был стреляный пес. Хотя среди староверов и не водилось никогда доносов, ибо пособлять слугам антихриста считалось смертным грехом, он решил, что будет лучше, если обо всем этом будет знать как можно меньше людей. Два рогожских попа были вычеркнуты им из списка доверенных сразу. Иван Матвеевич был надежен, но размазня и помочь все равно ничем не мог. Второй, Петр Ермилович, был куражный самодур, который вечно угрожал парафии (церковный приход) переходом в единоверие, что вскоре и случилось, после чего власти «запечатлели» и последние рогожские, и иные алтари.
Чивьин на случай, если все же понадобится подземная, почти всесильная сеть древнепрепрославленной помощи, обратился лишь к одному человеку, и этим человеком была, как это ни странно, женщина. Но твердости языка этой женщины могли б позавидовать и «божьи молчальники».
На рогожском кладбище жила «Матка», столп веры, опора древнего благочестия, мать Пульхерия, человек неограниченной власти, осведомленная в делах земных лишь немногим меньше, чем сам вседержитель.
Чивьин спросил ее косвенно, может ли он добиться благосклонности весьма могущественного в западном крае человека, и без единого вопроса, без единого слова получил благословение на этот шаг.
В конце концов, он мог бы обойтись даже без этого.
…Они вышли на улицу. Ильинка была почти пустынна. Лишь со стороны невзрачного здания старой биржи ехало несколько богатых упряжек: видимо, купцы везли в Новотроицкий трактир какого-то приезжего иностранца. Ни один из них, если был важной персоной, не миновал лучшего из московских трактиров.
«Великий Московский», гуринский, славился наилучшей кухней и чудесным квасом, «Тестовский», что в доме Патрикеева, — лучшим оркестром, трактир Егорова, что в Охотном ряду, — отсутствием табачного дыма, несравненным китайским «лянсином» и «воронинскими», лучшими в мире, блинами.
Но такого русского, такого богатого и одновременно уютного трактира, как «Новотроицкий», больше не было.
Он был вне конкуренции.
…Возле музыкального магазина Павла Ленгальда стоял с лошадьми Макар. Из магазина доносились щемящие звуки гитары (у Ленгальда, чтоб покупатели знали, чего они могут достичь, играл когда-то прославленный гитарист Высоцкий, а теперь новые гитаристы из лучших).
— Что ж, поедем, — сказал Чивьин. — Давай, княже, так сделаем. Поедем сейчас Проломными воротами. Но сперва поглядишь на стальной торг, возле Богоявленского монастыря, на торг Старой площади. Потом поедем на Кузнецкий. Оттуда — в Старые ряды. Как ты говоришь, колбасу завяжем. А затем — на Балчуг, там тоже торговля. И на этом сегодня закончим.
— Давай.
Кирдун, который относился к Чивьину, как и ко всем Алесевым знакомым, очень ревниво, только сопел от такой бесцеремонности.
Сани тронулись. Богатая Ильинка, московское «Сити», плыла перед глазами. Менялы-скопцы сидели под навесами. В магазине богачей Булочкиных тускло блестело в пасмурном свете серебро. Переливами искусной парчи сияла за окнами огромная Сапожниковская лавка. И на все это порошил с неба снег.
— На Варвару поворачивать незачем, — сказал Чивьин. — Там воск, перцы-шмерцы да оптовая бакалея. А торговцы — все больше бывшие крепостные Шереметева. Не отпускал. Они почти все тысячники, а многие даже миллионщики, так ему лестно было, что его мужики миллионами ворочают. Вот теперь, когда отменили крепостное право, так и кусай локти. Да что ему? Богач! Равный, видимо, вам по богатству. А у тебя миллионщики были?
— При отце были. Двенадцать человек. Да я их сразу отпустил.
— Без выкупа?
— Да. Только обязал, чтобы каждый для бедных односельчан по волоке земли и по лошади купил. И дома построил.
— Продешевил, князь. Они б по десять тысяч за волю каждый заплатил.
— Я за этим не гнался. Они даже оброка меньше шереметевских платили… Пятьдесят в год.
— Это хорошо. А вот, видишь, церковь Иоанна Богослова, что под вязом. Видишь — торг. Здесь готовое платье покупают. Можно и дрянину купить — обманут на все четыре корки. А можно и доброе. Кожухи иногда бывают ничего себе.
Загорский незаметно тронул за плечо Кирдуна. Халимон склонил голову. Вечером он должен передать это Маевскому, и тогда «купец Вакх» закупит здесь две тысячи полушубков.
Пошить такое огромное количество на месте, в Приднепровье, было нельзя, не возбудив подозрений. Швальни Загорского под маркой «обшивания слуг младших родов» могли пошить не больше пяти сотен теплых кожухов. Да приблизительно столько же договорились пошить в разных иных местах.
Повернули на Никольскую, к Богоявленскому монастырю. Здесь колыхалась толпа: шла торговля стальными и медными изделиями, главным образом тульскими. Тускло блестели самовары — от пятиведерных, «чугуночных», до самых маленьких; связками, будто лыко под мужичьей стрехой, висели ружейные стволы. В глубине яток (палатка, торговое место на базаре, рундук под холщовым навесом), как тарань (рыба, разновидность плотвы; чаще всего употреблялась в пищу соленой или вяленой), серебрились блестящие ножи, соседствовали с приборами для затворов и рядами охотничьих двустволок.
Чивьин часто приказывал остановить лошадей, торговался с хозяевами, уверял, уговаривал и только что не божился — грех. Когда отъезжали от каждого места, хозяин лавки звал грузчиков, русских и татар, и они начинали носить на возы гужевых извозчиков, что стояли вдоль всех подворий, рогожные кули.
Везли их на чижовское подворье, где Кирдун на днях снял складское помещение.
Алесь брал в руки вороненые или посеребренные стволы, примеривая, удобен ли приклад. Давняя привычка к оружию давала ему возможность безошибочно отличать блестящую дрянь для новичков от простых, но настоящих ружей «на знатока». Покупали, однако, с предосторожностью: пять — восемь высшего класса ружей в каждой лавке. Это не было оружие «для всех». Это было оружие «застрельщиков», наилучших стрелков, что будут входить по два человека в каждый десяток, и то лишь на тот случай, если штуцеров [17] или игольных ружей достать не удастся.
Толпа бурлила на Никольской, и только в переулках, что вели на Ильинку, было спокойнее: там шла торговля — оптовая.
— Великими миллионами ворочают, — сказал Чивьин. — Великими сотнями миллионов. Великими, неправедными. И все больше, больше тут денег. Китай-город, ничего не скажешь. А теперь совсем у них хорошо. Вся сила городская тут. А господа к Яблочному двору псарей высылают — борзых продавать.
— Что брешешь, — сказал Макар. — Сейчас вот у них и деньги, у господ. Никогда столько не было.
— И это правда. Только надолго ли?
Сани с трудом пробивались сквозь толпу к Проломным воротам. Блинщики, сбитенщики, старухи-нищенки, разносчики, пирожники так и кишели под ногами. В окнах лавок теперь было другое: тяжелые переплеты церковных книг, золото дискосов и потиров [18], золотые и скорбные ризы. Постепенно, однако, за Печатным двором светское вытеснило духовное. Под навесами и в лавках лежали книги, висели прихваченные бельевыми зажимами лубочные рисунки. Вместо семинаристов и провинциальных попов, что приехали покупать церковную утварь, из лавки в лавку ходили мужики-коробейники. Слышались божба, ругань, перебранка.
Здесь они немного завязли по вине Алеся. Он заходил чуть не в каждую лавку, и после каждого такого визита в ногах седоков прибавлялось книг. Кирдун все больше суровел и наконец не выдержал. Дождался, пока они остались вдвоем перед дверью очередной лавки, и тихо сказал:
— Зачем они тебе? Огню на прокорм?
Алесь виновато пожал плечами:
— Не могу. Ты посмотри, какие у этих книжников грязные лапы.
— Может, вместе с хатами нашими они сгорят, книги, — сказал Халимон.
— Сгорят и здесь.
— Оставьте, панич.
— Сгорят. Наберет такой вот книг, носит-носит — никто не покупает. Тогда он во дворе костер раскладывает — и «время обновить товарец». Все это в огонь. А тут, гляди, эльзевиры[19], масонские издания, «Духовный рыцарь».
Действительно, среди лубочных книг лежали мистические новиковские издания, книги по хиромантии и физиогномике, «Златоустовы Маргариты», «Четьи-Минеи» еще дониконовских времен.
Чивьин, разглядывая последние, лишь облизывался, пока Загорский не велел ему взять их себе.
А над всей этой роскошью взвивались пронзительные или скрипящие голоса, словно стервятники пировали над трупами:
— Вот лубки-лубки!
— Вот купец в трубу вылетел. Сапоги — буряками, за цилиндр — руками, у тех, кто глядит, морды дураками.
— А вот муж на женке дрова из леса везет. Купи, мужик, чтоб женка нарядов не просила.
— А-афонская гора, а-афонская гора, — льется елейный голосок. — Страшный суд… Тьма беспросветная, огонь неугасимый, скрежет зубовный. Змея зеленая грешников сосет.
Зелеными были не только змеи. Зеленым было, вместе с деревьями, небо на лубках. Ехал, головой под облака, храбрый прославленный генерал, а солдаты были не выше копыт его коня, как на египетских барельефах воины рядом с фараоном. Розовая полоса — лица солдат, красная — воротники, голубая — река, по которой они идут.
— Пачкотня сатанинская, — злился Чивьин. — Докатились. После Дионисия, после Рублева — божьего, после суздальской узорчатости — Аника-воин да генералы дурные.
— Рублева в каждую крестьянскую хату не повесишь, — сказал Алесь.
— Так лучше вовсе ничего не вешать. Один резной ковш из березового нароста стоит всей этой мерзости.
— И это правда.
На книжных рынках купцы Лобков и Хлудов собрали себе бесценные библиотеки. На книжных рынках был испорчен вкус двух или трех народных поколений.
…Масленица отходила. И несмотря на то что на гуляньях все еще крутились карусели, бойко торговали лакомствами, несмотря на то что из балаганов доносились выстрелы из деревянных пушек и настоящих ружей — аж из всех щелей валил пороховой дым (показывали «Взятие Карса» и «Битву русских с кабардинцами»), — во всем была неуловимая грусть.
Приближался великий пост.
Выстрелы, голоса зазывал, удары балаганных колоколов — вся эта какофония звучала теперь приглушенно. Меньше встречалось пьяных, но зато пьяными они были всерьез. Устали масленичные тройки. Сквозь праздничный запах курений, пороха, масла все настойчивее пробивался обычный запах города, еще усиленный «великопостным амбре», запах трактиров, рыбы, гарного сала, постного масла, грибов, бочек с соленьями, а то и простых кадок, что плюхали на каждом ухабе.
Под мокрым снегом обвисли бумажные цветы на дугах. Постепенно свертывались балаганы. Хозяин хлопотал у телег, а ему помогал «дикий человек, привезенный из Африки». Дикого человека мучила изжога: всю масленицу приходилось есть живых голубей и пить скипидар, закусывая чаркой, из которой выпил. Дробить ее зубами было нелегко даже с практикой, и десны дикаря кровоточили.
Солдаты, что участвовали в «битве русских с кабардинцами», расходились по казармам (кабардинцы, как всегда, получив подзатыльник). И грустно смотрела на их цепочку балаганная красавица, изголодавшаяся девушка, что зябко куталась в сермягу, которую позволили наконец надеть. У девушки был вид безнадежно больной: всю масленицу она стояла на балаганном балконе, под снегом, синяя, одетая только в кисею.
А снизу ее уже звали хозяин и дикий человек: надо было упаковывать двухголового теленка.
На серое низкое небо, на покосившийся шатер, на слизь каменных стен смотрел невидящими глазами «египетский царь-фараон». Мумию, из-за ее хрупкости, должны были положить на повозку последней. Мумия фиванская, желтоватая, с матовым блеском. Она хорошо сохранилась, и, значит, «царь-фараон» сберег в целости свою «Ба»[20]. Неизвестно, вспоминала ли эта «Ба» грозные походы на Нубию и Ливию, разгром Финикии, пленных, которых гонят за колесницами и тысячами приносят в жертву.
Фараон просто показывал небу обличье, и на его кожу цвета пирога, обсыпанного сухарями, на его былое величие порошил и порошил с неба мокрый московский снег.
И, как протрезвление, шел серединой улицы символ имперского порядка — здоровила будочник со столом на голове[21]. Тащил — аж пар курился над спиной.
— Дикость наша, дикость, — вздохнул Чивьин. — Губернаторский дом в три этажа. Вывески возле него — «Мадрид», «Дрезден», «Лувр». А как были фофанами (фофаны (народ.) — простаки, простофили, а также черти; кроме того, карточная игра «в дураки») — так и остались. Столы на головах носим… Вот оно, Александр Георгиевич, наше просвещение. Мы, на Рогожской, хоть не тужимся лезть в новое: знаем, старыми заветами живем. А тут из-под сюртука дикость выглядывает. Вот хоть бы недавно… Явился на Красной площади Михаил-архангел. Сам в красном, в левой руке пика со стягом, длинная, в правой — деревянная сабля, потому как левша, шуйцей действует, а десница — так себе, для приличия. Кричит: «Явился на свое сельбище! Не мир, но меч!» И вот за архангелом-левшой валит толпа. Тут тебе и просто зеваки, но тут и верующие… И идет этот архангел от Никольских ворот через всю площадь аж к Блаженному Василию. На середине площади, возле голых Минина с Пожарским, — срамотища! — будочник арестовал архангела и потащил в околоток. Выяснилось — никакой он не «небесный житель», а монах беглый, вшивый. Вот до чего они божье имя довели.
Макар лишь посмеивался на козлах. А купец побагровел еще больше, мутно-синие глазки потемнели. Большой рот словно окаменел. Рука мяла клин бороды.
Нестерпимый, орехово-гнилостный смрад Охотного ряда сменился относительно чистым воздухом: с Тверской, как из ущелья, повеяло ветерком. Сани поворачивали к Красной площади.
— Надобно тебе, князь, съездить еще на Яблочный двор. Там тоже охотничьими ружьями торгуют, собаками, всем прочим. А что, слоны тоже в Африке?
— Да.
— Опасная штука твоя Африка. Возле Яблочного двора, в зверинце, не так давно слон обезумел. Все разломал. Окопали его рвом — не успокаивается. Кому охота лезть? Тогда позвали солдат, и те его, бедного, начали расстреливать. Тот ревет, а они палят. В «Полицейских ведомостях» писали: сто сорок четыре пули в него впустили… Вот тебе и воинство.
— Мы лучше стреляем, — сказал Алесь. — Привычка.
— Это хорошо. А то помяли б вас те слоны начисто. В том одного мяса было двести пятьдесят пудов… Тьфу, господи… А на Кузнецкий забыли? Там у немцев тоже ружья и еще подзорные трубы можно купить.
— Купим, — успокоил его Алесь. — Это у Швабе?
— Трубы — у Швабе.
— Там уже был слуга.
Халимон действительно побывал у Швабе. Купил пятьдесят биноклей. Купили там и ружей. По десять — пятнадцать, не вызывая подозрения, а на складе было уже сотни три двустволок, дальнобойных, хотя и немного старомодных ментонов (шомпольные (капсюльные) ружья работы английского мастера Ментона) крупного калибра, английских «тигровых» ружей. Кроме того, третьего дня Мстислав выехал поездом в Павлов Посад, или по-старому Выхны, с целью купить там сотни три кинжалов, двести сабель и, сколько найдется у оружейников, огнестрельного оружия (нижегородская железная дорога была тогда доведена только до Выхны).
Все это через своих людей маленькими партиями доставляли в Белоруссию. Алесь надеялся, что через неделю на складе одновременно будет «ночевать» не больше сорока ружей, и тогда можно будет не бояться полиции. Он знал: это не конспирация. Он знал: дело, которым он занимается, может в любой момент стоить ему головы. Но иначе ничего нельзя было сделать. Только и оставалось, что цедить оружие вот так, по капле, из разных мест. Ведь если бы он опустошил все арсеналы Вежи, Загорщины и деревень их сторонников, все равно ружей не хватило бы. Он рассчитал: до поездки в Москву одно ружье приходилось бы на пятерых, если б край неожиданно восстал. А этого можно было ожидать каждую минуту. Огневой фитиль лежал на пороховой бочке, что называлась Белоруссией и Литвой.
— На Кузнецком была история, — сказал купец. — Приходит в колониальную лавку человек и просит патоки. Сиделец спрашивает: «Куда налить?» Человек снимает цилиндр: «Сюда». Тот удивился, но… у каждого купца своя дурь. Наливает. Тот ему дает за патоку пять рублей. Сиделец открывает кассу, чтоб дать ему сдачу. А тот ему в этот миг — хлоп! — цилиндр на голову. Руки в кассу, за деньги — и был таков.
— И правильно, — с каким-то даже уважением сказал Макар. — Это тебе не Чухлома, а Москва. Тут зевать не приходится.
Поодаль возвышался Кремль. Солнце на мгновение прорвало дневной полумрак и залило его кровавым багрянцем. Стены словно воспламенились в его лучах. И странно было смотреть на море нищеты, что кишело у подножия этого страшного величия.
Слепцы с поводырями, гнойные глаза нищенок, юродивые…
— Пода-айте слепенькому!
— «Ле-жал себе Ла-а-зарь на навозной ку-у-че…»
— Отбило мне ноги под городом Свистополем…
— Брат! Брат! Ничего у меня, кроме вшей. Дай копейку за десяток — до смерти доживу.
Руки тянулись со всех сторон. Как будто милостыню просила вся эта земля.
— Потерпел от нашествия иноплеменных… При крымской конфузии получил контузию… Ваше благородие, подайте на ломоть хлеба кавалеру.
Солдат был страшен. Его трясло, словно при падучей. А из-за его спины тянулись новые… новые… новые руки.
Переходил дорогу нищий, пораженный каким-то недугом, возможно сифилисом: нижней челюсти не было, и, как в колоколе, в темном провале болтался язык.
…Еле тащились сквозь толпу. Слева были Старые ряды. Двухэтажные, с колоннадой и куполом. У колоннады, возле «Столбов», шумела пирожная биржа. Неопрятные пирожники с закутанными в одеяла коробами на груди проталкивались от колонн к памятнику Минину и Пожарскому. Нижегородский мещанин указывал им рукой на Кремль, на дворец, куда никто из них никогда не попадет.
— Пироги с горохом… Пироги с горохом…
— Сам жри, свинья. Давай с семгой и кашей.
— Покупай. Семужка у нас о-го!.. Закусывай, мил человек.
Торговали подовыми с подливой, «воробышками», что плавали в масле, блинами на лоточках. И хотя была еще масленица и люди ели горячую колбасу и пироги с мясом и яйцами, некоторые, обожравшись скоромниной, просили пирогов с груздями, со снетками и постной подливой.
У Лобного места, как оглашенные, кричали сбитенщики. Казалось, что там по-прежнему четвертуют людей, а не горячую воду с медом и корицей продают.
…Они оставили Макара с лошадьми возле одного из «глаголей» и пошли в ряды. И только тогда Алесь пенял, почему Чивьин предупреждал его. Внутри это здание в стиле московского классицизма напоминало караван-сарай. Низенькие, как норы, страшно длинные проходы. Потолок — аркой. Пол — тоже: за десятилетия его выщербили покупатели, и он был весь в выбоинах. С одной стороны прохода — лавки, с другой — застекленные прилавки с мелочью: веерами, венчальными свечами, чулками, наперстками, галстуками. Сразу видно, что гнило, дорого, с обманом. А не купит человек — начнут издеваться, насмехаться, проводят смехом и оскорблениями. Кто из кротких — купит что-нибудь, лишь бы отвязаться.
Проходы загромождены тюками и ящиками. На арках кое-где иконы с «гасимыми» лампадами (огонь зажигать запрещено, поэтому зимой в три часа — конец торговле). И возле каждой лавки «мальчишки» с голодными и бледными лицами. Щеки обмороженные, потому что холод собачий, греются чаем, перекидывая из руки в руку горячий стакан. От питья горячего на холоде почти у всех горла опухшие, «свинка».
Повсюду брань, крики, приказчики тянут людей за руки в лавки. Чивьин уже несколько раз бил по нахальным рукам, иначе затянут, завертят.
Людей из глухой провинции — чухломских купцов да колязинских богатых мещанок — иногда в рядах и грабили. Задурят голову, а потом ищи среди сотен «свою лавку». Все одинаковые. И приказчики на одну морду — все наглые.
По рядам ходили рядские повара с корчагой (в Древней Руси большой глиняный сосуд для хозяйственных надобностей, по форме похожий на амфору (закругленное дно, узкое горло, две дугообразные ручки)) в одной руке, с лукошком — в другой. В корчаге были горячие щи с мясом, в лукошке — чашки, ложки и хлеб. Миска щей с мясом и хлебом — десять копеек.
А за рядскими поварами целой стаей бежали, вертелись под ногами у покупателей бездомные собаки. Когда набиралось много чашек с объедками, повар ставил все это на пол, в своем углу. После собачьего «мытья» чашки вытирали грязным, засаленным полотенцем и снова наливали тем, кто пожелает, горячих щей. Всем было хорошо.
Кирдун, увидев, как собаки «моют» чашки, плевался на всю суконную «Господскую» линию, пока не пришли в «Ножевую».
Чивьин и здесь был незаменим. Видел все купеческие выходки, не позволял подменять купленного, заставлял «показывать товар лицом». Алесь все время думал, что в одиночку, без Дениса Аввакумыча, он не смог бы так гонять приказчиков и обязательно накупил бы много ненужного.
Поднялись и в «палатку» — верхнее помещение солидной оружейной лавки купцов Суровых. Там было тихо, потому что не все рисковали подниматься по крутой деревянной лестнице, скользкой от грязи.
Молодой Суров сидел верхом на лавке и играл с приказчиком в шашки. Молчали пирамиды ружей. А из-за них глухо долетал угрожающий голос:
— Сице… Абие… изыдох…
— Кто это? — спросил Алесь.
— Отец, — безразлично сказал весь залитый жиром молодой Суров. — По вредности своей уже год в палатке Библию читает. Фантазия, значицца, такая у него, чтоб приказчиков, мальчиков да меня выводить из себя, только меня не выведешь — шали-ишь.
И действительно, вряд ли что-нибудь могло вывести из себя молодого купца.
— Жаль вот, покупателей отваживает, — зевнул молодой хозяин. — Как только услышат бормотанье — спрашивают: «Что это у вас, покойник?» — и прочь. Такие потери!
— Ничего, мы не боимся, — сказал Кирдун. — Показывайте ружья.
— Да глядите, чего там. — И Суров взял «за фук» приказчикову «дамку».
— Азиатские процедуры, — неодобрительно сказал Чивьин, слушая нарочито громкое чтение старика.
— Потише бы, — сказал ему Кирдун. — Услышит.
— Глухой он, — зевнул молодой Суров.
И здесь, в этом темном и холодном уголке московского «Сити», покупателям неожиданно повезло. Кроме охотничьих, пусть и дальнобойных, ружей в углу были штабелем сложены штуцера. Штук сто пятьдесят. Длинноствольные, узкие, в основном совершенно новые, а если и поврежденные, то повреждения можно было ликвидировать в обычной кузнице: сменить иглу, поставить скобку, другие мелочи.
— Ах канальи. — У Кирдуна дрожали руки. — Вот повезло. Это вроде того, как настоящий сбитень найти.
— Это труднее, — снова зевнул Суров. — Разве нонче сбитень? Намешают дерьма с медом — и все. Сбитень нонче лишь у редких единиц хорош: мед, зверобой, корни фиалки, стручковый перец, имбирь, шалфей.
Чивьин покрутил пальцем у виска.
— Откуда это у вас? — спросил Алесь.
— Отец еще после крымской кампании где-то купил.
«А у солдат были непригодные ружья», — с горечью подумал Алесь.
Штуцера упаковали на месте, и приказчики снесли и уложили все на ломовиков. Боясь оставить за собой хвост, Алесь приказал ящики увезти на второй, снятый к этому времени, склад. И ему, как всегда после очередной покупки, стало легче. Он знал: сотнями таких ручейков стекается в хранилище оружие. Оружие, к которому со временем прикипят руки.
Он даже с каким-то уважением смотрел на уродливого старика над Библией. А тот сидел над желтой книгой, как сова, и из провалившегося рта вылетало угрожающее:
— Сице… абие… изыдох…
И вдруг старик поднял суровые глаза:
— Штуцерами интересуешься, барин?
— Разным оружием.
— Угу… разным, — шепотом сказал «глухой». — Это мы знаем. Чаем торгуешь?
— Почему?
— В Кяхту (пригородная слобода одного из городов Забайкальской губернии) мы штуцера продавали. Там нужны… Одним хунхузам оружие, да другим китайцам оружие, да приказчикам… Глядишь, караванам безопасно.
— Я не туда.
— А мне твои торговые тайны без надобности. Я торговлю оставил. Я — при боге. Библию, видишь, читаю… — Старик улыбнулся. — А ты, может, и тайницкие пушки[22] купил бы?
— Зачем они мне? — поостерегся Алесь.
— У нас народ такой, могут и это. — Старик пошамкал ртом. — А ты иди в Бубновский трактир. Найди там Бабкина Пуда Иудовича… Скажи: «Начетчик велел приколоть флейты от кислой шерсти по ер-веди-он».
«Вот тебе и „при боге“, — подумал Алесь.
А старик улыбнулся:
— Так ты, если надумаешь насчет тайницких, приходи.
Когда они выходили, в спину им снова гремело «сице-абие-изыдох…».
Чивьин с сомнением качал головой:
— Не лезть бы нам в ту дыру. Бубновский трактир — ужасное место. А тут еще этот Иудович с его трактирными утехами.
— Рискнем, Аввакумыч, любопытно.
— Ну-к что ж, — вздохнул старик. — Давай рискнем. Только возьмем с собой Макара.
— Что это он сказал? — спросил Алесь. — Ну, ясно, «начетчик» — это он сам… «флейты от кислой шерсти» — солдатские ружья.
— А «приколоть» — это продать. А «ер-веди-он» — это по два рубля девяносто восемь копеек ружье. Дешево! Да, собственно говоря, куда они их продадут? Когда армию грабили, то нахватали всего, даже и ненужного, по жадности своей. А теперь и держать опасно.
В галерее стоял шум. Приказчики задавали взбучку соседскому мальчику-новичку, таскали его за волосы. Видимо, свои приказчики послали парня к соседям «купить на две копейки поросячьего визга», и тот, не осведомленный в шутках Гостиного двора, пошел и вот теперь визжал, как поросенок.
— Не вмешивайтесь, — остановил Чивьин Алеся. — Этим вы ему не поможете. Здесь всегда так. Мещан да купцов наших вешать надо. Злой народ, бессердечный. Вот хоть бы кулачные бои. На льду Москвы-реки или в Преображенском, как фабричные с Котовских, Балашевских да Носовских фабрик бьются.
— Это и у нас есть. Почему бы и нет?
— Есть, да не так. Мне веткинские рассказывали. У вас это чтоб побацаться, погреться. Да в рукавицах. А у нас носовские «суконщики» против гучковских «платочников». Да загодя, за неделю, договорятся. Да с каждой стороны тысячи по две человек. Война! А правил только и всего: «не бей лежачего» да «закладочника бей до полусмерти, хотя и свой». А «закладка» — кусок свинца с заостренным концом, чтоб конец из кулака торчал. Да этим концом — в висок. И вот, скажи ты, когда поймают такого, то даже свои бьют до смерти. И все равно такая стерва находится… Ну и ясно. В последнем таком бою было десять убитых, двадцать отделанных до полусмерти да тридцать два изуродованных до неузнаваемости. Это уже не говоря о челюстях, глазах да зубах.
…В Бубновский трактир пошли пешком, оставив Кирдуна на козлах. Чивьин все еще ворчал:
— А убьют которого смертью храбрых на Божениновской улице — на фабрике назавтра новый Сидор находится. И полиция этим не интересуется, и хозяева молчат: зачем им на свое заведение этакую мораль напущать? Пристав лефортовский, Шишков, попробовал было их разгонять. Так в обычные дни они — овцы: секи, пожалуйста, хочешь — даже портки сами снимут, а тут полезли на пролетку: «Бей его!» А при Шишкове кучер да мушкетер — вот и вся тебе баталия. Счастье, что кучер нашел выход. Поднялся во весь рост на козлах да как гаркнет: «Батюшки, пожар!» А мушкетер догадался: «Носовская фабрика горит!» Те стали зыркать по сторонам, а кучер — по коням! Да пару человек — кнутом! Да нескольких стоптали. Так и вырвались. А то иначе, может, и смерть приняли б… Да ты сам взгляни… О! О!
Посреди улицы несколько человек мели мусор. Среди них были двое мастеровых, какой-то линялый тип, старуха в лохмотьях и молодая женщина с прозрачным лицом. На спине у каждого мелом был нарисован круг, а в нем крест. Вокруг стоял и потешался народ.
— Эй, ты там, франт, аптекарь, ты как метлу держишь?
— Киньте ему, хлопцы, печенки. Не нажрался.
У молодой женщины лицо покрылось красными пятнами, глаза налились слезами.
— Эй, шлюшка, тебе говорю! Ты, когда отпустят, адресок запомни. На Пятницкой улице, дом его степенства Плотова… Это легше, приятнее.
— На воровстве попались, — мрачно сказал Чивьин. — Вчера у части подметали, ночевать шли в острог на веревке. Сегодня вот возле учреждений метут, а вечером попадут в списки воров — и на все четыре стороны. А куда им теперь?.. Вот хоть бы эта… Что она могла украсть? Булку, наверное? Что-то случилось с пристойной девкой, работы нету. На улицу такой идти — смерти страшнее.
— Ей-богу, приходи, — потешался «сынок». — Что тебе на мост идти? Москва-река теперь холодная. У меня теплее будет.
— И пойдет, — тихо сказал Чивьин. — Пойдет на мост. С таким лицом — пойдет.
Лицо женщины действительно было страшным. Измордованное позором и бесчестьем, темное от бесстыднейших издевательств.
— На Пятницкой, — скалил зубы «сынок».
Алесь не успел опомниться, как в воздухе вдруг мелькнули ноги молодого «степенства». В следующий миг тот всем телом шлепнулся на липкую мостовую. Чивьин снова поднял его и с придыханием — откуда взялись силы у старика? — швырнул поперек о стену. Тот только вякнул, как котенок, испуская последний дух.
— Сволочь, — шипел Чивьин, — замоскворецкая. Гады, торговцы душами. Мразь масленая…
Лицо его было багровым. Боясь, чтоб старика не хватил удар, Алесь оттаскивал его от неподвижного тела. Оттащил. Держа его за руки, шепотом сказал молодой женщине:
— Женщина, ты, когда выпустят, не иди на мост… не иди к этой сволочи… Иди в гостиницу «Дрезден». Спроси Загорского. Мы тебе место найдем, работу.
Она подняла глаза, но сказать ничего не могла — дрожали губы. Лишь склонила голову.
А между тем тишину уже вспорол полицейский свисток. Кто-то сверлил толпу: возможно, будочник. И тогда Макар решительно и довольно бесцеремонно взял обоих — Алеся и Чивьина — за плечи, толкнул в толпу, прикрыл, повел.
— Давайте, давайте отсюда, а то беды не оберешься.
Шли будто не своими ногами, так ловко он их вел. Все время менял направление, словно утка в осоке. Вытолкнул своих подопечных к углу белого служебного здания, потащил Воскресенской площадью мимо биржи извозчиков, к фонтану. И только здесь остановился, шумно перевел дух:
— В-вот тебе на… Теперь давайте отсюда побыстрее… Напрасно вы, барин, этой девке фамилию назвали…
— Она не скажет…
— Она надежна… И то правда: первый человек по-человечески… Не должна сказать…
Алесь уже и сам ругал себя. Опять наследил, дурак. Вся эта поездочка такая: на риске, на прыжках над пропастью. Надо будет с неделю посидеть тихо. Иначе быть беде. И, однако, он знал, что сидеть тихо нельзя. Все они знали, что идут на смертельную опасность. Знали так хорошо, что в душе не надеялись, что все выйдут отсюда живыми. Так было нужно: подставить под удар свои головы, чтобы потом многочисленные друзья не подставляли головы под пули, не погибали беззащитные.
— Господи, господи, — горевал Чивьин. — Какой грех на душу взял, окаянный. До смертоубийства дошел. Теперь замолить — не замолишь.
Макара прорвало:
— Брось ты горевать. Тоже мне грех нашел. За такую мразь, за гниду… Да бог тебе еще за это смертоубийство спасибо скажет… Сто грехов скинет, как за змею… А вот оттуда человек идет… Эй, борода, чего это за «местами» народ кричит?
— А черт его знает. Купца какого-то свои подмяли. Говорят, два ребра и ключицу переломали. Повезли в городскую.
— За что его?
— За хорошие, наверное, дела. Видимо, было что-то на душе, потому что просто так, неожиданно подошел и шмякнул. Говорят, замоскворецких ругал. Из таганских, видимо, купец-то. Еще чуток — дух бы вышиб.
Пошли. Какое-то время Чивьин вздыхал с облегчением: обошлось, не попустил господь бог, спасибо ему. А Макар глядел-глядел на рогожского купца и вдруг расхохотался:
— Ну и жох ты, Денис Аввакумыч. С самим царем тебе ездить пристало. Ка-ак ты его! Я и опомниться не успел — лежит… Ну и ловкач.
Чивьин лишь крякнул, но по нему было видно: отлегло от души.
…Женщина, однако, не пришла к гостинице. Возможно, и в самом деле пошла от позора на мост… И долго еще Алесь переживал, не мог простить себе, что не пошел вечером к части, когда подметальщиков должны были отпускать.
4
Ели и пили в Москве по-разному. Но слова «Москва любил и умеет поесть», «московский культ гастрономии», «магистры, насчет того, чтоб поесть» относились к той Москве, что держала домашних поваров и ела в ресторанах, а не к той, что покупала на «царском рынке» на три копейки требухи, заворачивала ее в грязную бумагу и несла в качестве закуски в кабак.
Первую Москву Алесь знал хорошо. Субботние обеды в Английском клубе, его уха, которую варили раз в году и которая считалась лучшей в мире (она ничего не стоила в сравнении с «озерищенской», когда два раза в одной воде варят окуней да ершей, а потом кладут, пока у рыбы глаза не побелеют, в бульон стерлядок, да перец, да цельный репчатый лук, да еще с лозовым дымком, да с лазурью над головой или луной на воде); Купеческий клуб, который начинал побивать славу Английского; французская кухня ресторана «Шеврие» в Газетном переулке, «Дюсо» и «Англии» на Петровке; скромный, но основательный стол «Яра», тогда еще не испорченного роскошью; «Эрмитаж» — странное сочетание трактирных порядков и утонченной французской кухни.
Удивительные по контрастам столы в «Дрездене» и «Британии» и крикливо-безвкусные, но богатые столы на купеческих банкетах: «консоме а ля Баратынский», или «бафер де Педро» с пирожками «рисоли-шоссер», или с валованами «финансьер»; шафруа из перепелок с тающим страсбургским паштетом и соусом «провансалье»; осетры «а ля Русь» (купеческая грамота хромала) с соусом «аспергез» (лишь бы попричудливее, лишь бы не домашний бараний бок и две сотни раков под пиво). К осетрам — мандариновый пунш, а после них жаркое, тоже нездешнее «фазаны китайские», «пулярды французские». Среди всей этой заморской камарильи сиротливо стояли «куропатки красные» и «седло с костным мозгом по-крестьянски». А потом опять шло буйство «салатов ромен со свежими огурцами» и «северенов с французскими фруктами».
После такой еды гостей тянуло на капусту и квас, который и распивали в задних покоях.
Тысячи хозяйств трудились на это: оранжереи, огороды, садки с живой рыбой у москворецкого моста (река была еще сравнительно чистой, и аршинные живые стерляди могли плавать в садках месяц-два), грибные базары, рынки — чрево великого города, его прожорливая душа.
И трактиры, которые, что касается кухни, побивали рестораны: тот же «Новотроицкий», «Тестовский» в доме Патрикеева да «Великий Московский» Гурина. Войти туда свежему человеку было страшновато: затхлые грязные лестницы со старой, замызганной ногами ковровой дорожкой и балясами, обтянутыми красным сукном, гардероб, прилавок с водкой и перестоявшей закуской, зал со столиками и кушетками на четверых, кабинеты, фортепиано. Но зато еда была — не сдюжить: только половину порции мог съесть даже привычный посетитель.
Молочные поросята на блюдах, суточные щи с кашей, подрумяненные, жирные, как откупщики, расстегаи, крестьянские, пожарские огнедышащие котлеты, рассольник — нектар пьяных, блины с лоснящейся черной икрой, подовые пироги, соблазнительные, как смертный грех. И все это в меру нечисто или, наоборот, чисто до холодности, но вкусно — язык проглотишь. Чисто готовили у беспоповца Егорова, где было запрещено курить и повсюду висели иконы старого письма с «негасимыми».
Зато у Гурина курили, и преимущественно из длинных чубуков самого трактирщика, вставляя в них только свежий мундштук из гусиного пера. Половые у него были чистые, степенные и строгие — не забалуешь. Вина — лучших погребов, но молодежь на вина налегала редко. (И сегодняшние американцы, наверное, страшно удивились бы, узнав, что их коктейли — московское изобретение и придумано молодыми завсегдатаями гуринского трактира.) Сухих сортов еще не было, «Лимпопо» пили любители… Видимо, все началось с того, что молодежи надоело тянуть со льда «Редерер Силери». Поначалу пошли отечественные «ерши», наподобие «медведя», смеси водки с портером, а потом, от достигнутого, и коктейли.
Праотцом, Адамом всех коктейлей был предок современного «маяка», хотя и с измененными ингредиентами. Название у него было простецкое, неавантажное: «турка». Брали высокий и вместительный кубок, до половины наполняли его ликером мараскином, выпускали туда сырой желток, доливали коньяком и выпивали все это на одном дыхании.
Трактиров было много. Но Бубновский был самый отменный, самый посещаемый публикой («чем хуже, тем — лучше») и самый страшный из всех.
По узкой; очень крутой и опасной лестнице они спустились в подвал под трактиром, знаменитую «бубновскую яму». Где-то высоко остались «чистые покои» с купцами, приказчиками, «парой чая» и торговыми сделками.
— Двадцать ступенек, — глухо долетал откуда-то снизу голос Чивьина. — Считайте там, не оступитесь.
Он шел впереди, как Вергилий. За ним спустился во мрак Алесь — со ступеньки на ступеньку. Макар замыкал шествие, как тот ангел-хранитель, что сберег для культуры и поэзии Дантову душу.
А снизу, навстречу им, все явственнее доносился какой-то странный гул, подобный адским стенаниям: безумные выкрики, вопли отчаяния, хриплый хохот, сквернословие, плач.
Кто-то рыдал, кто-то глухо стучал чем-то о столешницу — возможно, головой, — кто-то скулил, кто-то кричал тем очумелым диким голосом, каким кричат, когда привидится «зеленый змий» или «демон зла».
— Бу-бу-бу… Боже… боже… боже… Бу-бу-бу.
— Красные собаки… как слива… И щиты на мордах… Бейте их, бейте их…
— Полов-вой, желаю казенной… Соленый огурец с ветчиной…
— Пой-мал, гляди ты… Поймал… Вот мразь!.. И язык высунул…
— Ты ему пузо пощекочи или крест на него, нечистую силу.
— И вот, понимаешь, тут тебе храм искусства, а я беру ее за зад…
— Все они такие… Ты лучше налей.
Огромный низкий подвал, глубокая подземная яма без окон, с единственным входом. Несколько столов со скатертями, наподобие онуч, «трупы» смертельно пьяных у стены.
Остальное все разгорожено на маленькие каморки, где с дверью, а где и с занавесками вместо двери.
Тускло, как в бане, светили сквозь испарения, туман и дым синие газовые рожки.
— Как тут Бабкина Пуда Иудовича найти? — спросил Чивьин у полового.
— Вон, — ткнул пальцем в одну из каморок парень с разбойничьей мордой.
— Наверное, еще трезвый. Они под утро напиваются до бесчувственного состояния.
Зашли в каморку. Газовый рожок. Стол. Четыре стула. Кроме них только-только стать половому. Перегородки из голых досок. Смрад и грязь. Отовсюду крик, словно молотом, бьет по голове. За столом, опустив голову на лиловую от вина — хоть выжимай! — скатерть, спит человек в кафтане старого покроя.
Алесь хотел сразу уйти. Но человек поднял голову, и под нею оказался носовой платок, сложенный в несколько раз.
— А?
Лицо было бледное от вечного мрака, прокуренного воздуха и вина, но широкое, умное. Небольшая бородка. Волосы, стриженные в скобку, но пробор не посередине, а немного сбоку — шикарнее.
— Что ж это вы себя так убиваете? — спросил Чивьин. — Разве ж так можно? Без воздуху, без света.
— А вам что? Вы кто такие?
— Мы от начетчика.
— А-а… Половой!
Половой появился сразу, — видимо, подслушивал. Слишком уж необычным посетителем был в этом подвале Алесь.
— Блинков на заговенье. С тещей. Всем… Икры наложи в миску да лучком
— им, родненьким… Да водки.
— Какой прикажете?
— Моей… Самой дешевой… С красной головкой… А если будешь под дверью торчать, горчицей нос вымажу и заставлю с таким носом два часа стоять.
И обратился к гостям, которые уже расселись:
— Ну…
Алеся мутило от спертого воздуха, от дыма, от галдежа и шума, от звуков беспробудной пьянки, которая, видимо, здесь никогда не кончалась.
— Начетчик велел приколоть флейты от кислой шерсти по ер-веди-он, — сказал Алесь.
— Гм. — Бабкин внимательно посмотрел на него. — Ну, хорошо, выпейте, пока что до чего, посидите.
Половой уже стоял на пороге. Алесь даже удивился. Словно скатерть-самобранка лежала за занавеской. Явился чертом из табакерки и уже ставил на стол горки блинов, поливал их маслом, раскладывал на голых досках (скатерть сдернул мизинцем и швырнул в угол) ножи и вилки.
На минуту исчез и поставил на стол четыре холодные бутылки.
— За это — люблю, — сказал Бабкин. — А волосы все равно выдеру. Ты это по-омни.
Алесь дал половому рубль — лишь поскорей бы исчез. Его мутило, он боялся, что может вырвать просто в угол.
— Тут насчет этого запросто, — сказал Бабкин. — Блюй, голубчик, уберут. Потому и сидим, что запросто. Женщин нет, хочешь — матерись, хочешь — кричи. И не надо нам, троглодитам, ничего, кроме чтоб нас не трогали. Ни неба, ни света, ни воздуха, ни счастья.
— Не понимаю, как вы можете здесь пить, — сказал Алесь.
— И ты выпей. Вот увидишь — сразу полегчает… Ну, за дело…
Алесь выпил вонючую водку. Она была противная, однако ему действительно полегчало. Не так раздражал галдеж, да и нос не так принюхивался к смрадному, аж липкому, туманному воздуху.
— Притерпелся, — сказал Бабкин. — Да это что? Ты вот отсюда выберешься да, наверное, в баньку поедешь, паром бубновский смрад выгонять. А что делать тем, кто здесь годами… всю жизнь… кроме ночи?
— Быть не может, — сказал Алесь.
Где-то за дверью раздался дикий вопль, визг.
— Вот, — сказал Бабкин. — Этот умудрился тут великое богатство, неизмеримое состояние просадить… У полового спросите. По имени-отчеству всех таких зовет. Елизаров, например, Флегонт Саввич, тут двадцать годков сидит… В лавке — приказчики. А он каждый день тут выпивает сорок чарок вина и водки.
— Брехня, — сказал Макар.
— Молод ты ишшо, — поучительно сказал Бабкин. — А говоришь — брехня… Это, брат, сила безмерная… Троглодиты. Люди преисподней.
Ел блины, свертывая их пакетиком и двумя-тремя движениями челюстей отправляя в рот. Покончил с ними.
— Так, говорите, флейты?.. А купила хватит?
— Сколько их у вас? — резко спросил Алесь.
— Найдем.
— Карты на стол… Сколько?
Бабкин смотрел на него испытующе и пристально. Потом, видимо, понял: этот не продаст.
— Две тысячи, — тихо и веско сказал он.
У Алеся потемнело в глазах. На мгновение куда-то поплыл, стал отдаляться и исчезать адский содом бубновской дыры. Потом звуки нахлынули снова.
— Где товар? — невозмутимо спросил он.
— Деньги, — сказал Бабкин.
Чивьин толкнул было Алеся в бок, но тот знал, что делать. Дело было не в деньгах, дело было в штуцерах, единственных, необходимых, как воздух, тех, за которые он охотно хоть сегодня заплатил бы жизнью.
— Полторы тысячи, — подвинул он к Бабкину три кредитных билета.
— Остальные?
— Остальные — половина в банке Лемана, половина — по чеку. Получить — в конторе Вишняковых. — Алесь писал на листках чековой книжки. — Знаешь их?
— Почему нет? Фирма известная, с французского пожара сидят на Малой Якиманке. Золотопрядильни, можно сказать, на всю империю. А они что, знают вас?
— Деньги внесены. А знать им меня необязательно.
— Хи-итрый, — сказал Бабкин. — А ну-ка поглядеть.
— Гляди.
— Шесть тысяч пятьсот? Это за что же лишних пятьсот сорок?
— За комиссию.
— А если я это — в карман?
— Здесь одна подпись. А это оговорено. Только после второй. А вторую поставлю, когда товар будет осмотрен, упакован и отослан на место… Давай… Где?
— У Смоленской заставы, — сказал Бабкин. — Вот тебе адресок… Вот тебе и слова: «Флейты прикололи… шпильки у нас… за обман шпильку в сердце».
— Это кому? — улыбнулся Алесь.
— Им, — сказал Бабкин. — Гужевой обоз найми где хочешь. Не мое это дело. Не мне в него совать нос. А тебе за комиссионные спасибо, неизвестный купец… Пей водку… Помни бубновскую дыру.
— Выпью, — серьезно сказал Алесь.
Он умел, если надо, не брезговать. Этот филиал ада тоже был уголком земли. Эти тени тоже были людьми. А он был не только князь, но и белорусский мужик, а значит, в каждом самом низком и страшном падении видел не позор, а несчастье, и жалел это несчастье, и не хотел мыть рук, прикоснувшись к нему.
— Я тебе еще советую, — сказал Бабкин. — Ты на Балчуг не ходи. Это, брат, Замоскворечье, а там что ни человек, то или подхалюзин, или подьячий, или продажная сволочь. Ты иди в Гостиный двор, возле биржи. Ночью иди, вот с ними.
— Бывал.
— Выходит, знаешь.

5

Происхождение видов (пород) (8/17)

Стоит вам влюбиться в женщину или в мужчину, как вы тут же начинаете думать о том, чтобы пожениться, сделать это законным контрактом. Почему? Каким образом в любовь входит закон? Закон входит в любовь, потому что никакой любви нет. Это только фантазия, и вы знаете, что фантазия исчезнет. Прежде чем она исчезла, нужно ее закрепить, прежде чем она исчезла, нужно что-то предпринять, чтобы расстаться стало невозможно.

В лучшем мире, где люди более медитативны, и на Земле немного больше просветления, люди будут любить, любить безмерно, но их любовь будет оставаться бытием вместе, не связью. И я не говорю, что их любовь будет лишь на мгновение. Очень возможно, что их любовь может быть гораздо глубже вашей любви, в ней может быть высшее качество близости, в ней может быть больше от поэзии и божественности. И очень возможно, что их любовь будет длиться дольше, чем ваши так называемые связи. Но этого не будут гарантировать закон, суд, полицейский. Гарантии будут внутренними. Любовь будет преданностью сердца, молчаливой сопричастностью.

Если бытие вместе с кем-то приносит радость, тебе захочется испытывать больше и больше радости. Если близость приносит радость, тебе захочется исследовать эту близость глубже и глубже. И есть некоторые цветы любви, которые расцветают лишь после долгой близости. Есть и однолетние цветы; шесть недель они цветут на солнце, но через шесть недель уходят навсегда. Есть цветы, которым, чтобы расцвести, нужны годы, а есть цветы, которым нужны многие годы. Чем больше требуется времени, тем любовь глубже. Но это должно быть преданностью одного сердца другому сердцу. Этого не нужно даже облекать в слова, потому что облекать в слова значит профанировать. Это должно быть молчаливой преданностью; глаза - в глаза, сердце - в сердце, существо - в существо. Это нужно понимать, не говорить.

Забудьте о связях и научитесь бытию вместе.

Стоит вам оказаться в связи, как вы начинаете принимать другого как должное - и это разрушает все любовные романы. Женщина думает, что знает мужчину, мужчина думает, что знает женщину. Никто никого не знает! Невозможно знать другого, другой остается тайной. А принимать другого как должное - оскорбительно, неуважительно.

Думать, что ты знаешь свою жену, - очень, очень неблагодарно. Как ты можешь знать эту женщину? Как ты можешь знать этого мужчину? Это процессы, не вещи. Этой женщины, которую ты знал вчера, сегодня больше нет. Столько воды утекло в Ганге; это другой человек, совершенно другой. Будь вместе с ней снова, начни сначала, не принимай ее как должное.

И мужчина, с которым ты спала прошлой ночью... посмотри на его лицо утром. Он больше не тот же человек, многое изменилось. Столь многое, неизмеримо многое изменилось. В этом разница между вещью и человеком. Мебель в комнате остается прежней, но мужчина и женщина - они больше не прежние. Исследуй с самого сначала, начни сначала. Именно это я подразумеваю под бытием вместе.

Бытие вместе означает, что вы всегда начинаете сначала, постоянно пытаетесь познакомиться. Снова и снова вы представляетесь друг другу. Вы пытаетесь увидеть многие стороны личности друг друга. Вы пытаетесь проникнуть глубже и глубже во внутренние царства чувств друг друга, в глубокие тайники существа. Вы пытаетесь разгадать тайну, которую разгадать нельзя. Это радость любви: исследование сознания.

И если ты с кем-то вместе, не низводи этого до связи, и тогда другой станет для тебя зеркалом. Исследуя его, неосознанно ты будешь исследовать и самого себя. Проникая глубже в другого, узнавая его чувства, его мысли, его глубинные течения, ты будешь узнавать и собственные глубинные течения. Влюбленные становятся друг для друга зеркалом, и тогда любовь превращается в медитацию.

Связь безобразна, бытие вместе красиво.

В связи оба ее участника остаются слепыми друг к другу. Только подумай, сколько времени прошло с тех пор, как ты смотрел в глаза своей жене? Сколько времени прошло с тех пор, когда ты смотрела в глаза мужу? Может быть, годы. Кто смотрит в глаза собственной жене? Ты уже принял как должное, что знаешь ее; что еще теперь ты можешь увидеть? Незнакомые люди интересуют тебя больше, чем те, кого ты знаешь, - ты знаешь всю топографию их тел, знаешь, как они откликаются, и знаешь, что все происшедшее будет происходить снова и снова. Это повторяющийся круг.

Это не так, не совсем так. Ничто никогда не повторяется; все каждый день остается новым. Старыми становятся лишь твои глаза, старыми остаются лишь твои предпосылки, и на твоем зеркале собирается пыль, и ты теряешь способность отражать другого.

Поэтому я говорю: будьте вместе. Под этим я подразумеваю постоянный медовый месяц. Продолжайте исследовать и идти в глубь друг друга, находя новые способы любить друг друга, находя новые способы быть друг с другом. И каждый человек - такая бесконечная тайна, неисчерпаемая, непостижимая, что никогда невозможно сказать: "Я ее знаю", или: "Я его знаю". Самое большее, ты можешь сказать: "Я сделал, что только мог, но тайна остается тайной".

Фактически, чем больше ты знаешь, тем таинственнее становится другой. Тогда любовь - постоянное приключение.

От похоти к Любви, от Любви к Любящему Бытию

Любовь почти невозможна в обычном состоянии человеческого ума. Любовь возможна, лишь когда человек достиг существа, не прежде. До этого это всегда что-то другое. Мы продолжаем называть это любовью, но некоторые вещи называть любовью глупо.

Мужчина влюбляется в женщину, потому что ему нравится ее походка или ее голос, или то, как она здоровается, или ее глаза. Как раз на днях я прочитал, что одна женщина сказала о мужчине: "У него самые красивые в мире брови". В этом нет ничего плохого - брови могут быть красивыми, но если ты влюбляешься в брови, рано или поздно ты будешь разочарована, потому что брови не существенная часть этого человека.

И из-за стольких несущественных вещей люди влюбляются! Форма, глаза... это несущественные вещи. Потому что если ты живешь с человеком, ты живешь не с пропорциями тела; ты живешь не с бровями и не с цветом волос. Когда ты живешь с человеком, этот человек - большое и безграничное явление... почти неопределимое, и эти незначительные вещи на периферии рано или поздно становятся бессмысленными. Но тогда внезапно человек изумлен: что теперь делать?

Каждая любовь начинается романтично. К тому времени как медовый месяц кончается, кончается все, потому что человек не может жить с романтикой. Человек должен жить с реальностью - а реальность совершенно другая. Когда ты видишь человека, ты не видишь этого человека во всей его полноте; ты видишь лишь поверхность. Это все равно что влюбиться в машину из-за ее цвета. Ты даже не заглянул под крышку; может быть, в ней вообще нет двигателя, или, может быть, есть какой-то дефект. Цвет машины в конечном итоге не играет роли.

Когда два человека оказываются вместе, сталкиваются их внутренние реальности, и внешние вещи становятся бессмысленными. Что делать с бровями, с волосами и прической? Ты почти начинаешь о них забывать. Они больше не привлекают тебя, потому что они есть все время. Чем больше ты узнаешь другого человека, тем больше пугаешься, потому что ты узнаешь его безумие, а он узнает твое. Тогда оба чувствуют себя обманутыми, и оба злятся. Оба они начинают мстить друг другу, словно другой их обманул или одурачил. Никто никого не обманывает, хотя каждый оказывается обманутым.

Одна из самых основных вещей, которые нужно осознать, - это что когда ты любишь человека, то любишь потому, что этот человек недоступен. Теперь этот человек доступен; как может продолжаться любовь?

Тебе хотелось разбогатеть, потому что ты был беден, - все желание разбогатеть возникало из бедности. Теперь ты богат, и тебе все равно. Или подумай об этом по-другому... Ты голоден и одержим едой. Но когда ты хорошо себя чувствуешь и твой желудок полон, какая тебе разница? Какое тебе дело до еды?

То же самое происходит с твоей так называемой любовью. Ты гонишься за женщиной, а женщина продолжает отступать, бежать от тебя. Ты все больше разгорячаешься и гонишься изо всех сил. А это просто часть игры. Каждая женщина инстинктивно знает, что должна убегать, чтобы погоня продолжалась подольше. Конечно, она не убежит настолько, чтобы ты совершенно забыл о ней, - она останется на виду, завлекая, волнуя, призывая, приглашая - и все же убегая.

Таким образом, сначала мужчина гонится за женщиной, а женщина пытается убежать. Как только мужчина ловит женщину, тотчас же прилив меняется. Тогда мужчина начинает убегать, а женщина за ним гнаться: "Куда ты? С кем ты разговариваешь? Почему ты опоздал? С кем ты был?"

И вся проблема в том, что оба они привязались друг к другу, потому что были друг другу неизвестны. Неизвестное было привлекательно, незнакомое было привлекательно. Теперь оба они хорошо знают друг друга. Они много раз занимались любовью, и теперь это становится почти повторением - самое большее привычкой, расслаблением, но романтики больше нет. Им становится скучно. Мужчина стал привычкой, женщина стала привычкой. Они не могут жить друг без друга из-за этой привычки, и они не могут жить вместе, потому что нет никакой романтики.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...  13
Именно в этой точке нужно понять, было это любовью или нет. И не обманывай себя; в этом должна быть полная ясность. Если это была любовь, или хотя бы часть была любовью, эти вещи пройдут. Тогда ты должен понять, что это естественные вещи. Тогда злиться не на что. И ты по-прежнему любишь этого человека. Даже если ты знаешь этого человека, ты все равно любишь его или ее.

Фактически, если есть любовь, ты любишь человека, потому что знаешь его. Если любовь есть, она выживает. Если ее нет, она исчезает. В обоих случаях все хорошо.

Для ума в обычном состоянии то, что я называю любовью, невозможно. Любовь происходит, только когда ты находишься в очень интегрированном состоянии существа. Любовь - это функция интегрированного существа. Это не романтика, это не имеет ничего общего с этими глупостями. Любовь идет прямо к человеку и заглядывает в его душу. Тогда любовь - это своего рода сонастроенность с внутренним существом другого человека - но тогда все совершенно по-другому. Каждая любовь может в это вырасти, должна в это вырасти, но в девяноста девяти случаев любви из ста она никогда не дорастает до этой точки. Беспорядок и проблемы так велики, что разрушают все.

Но я не говорю, что человек должен цепляться. Человек должен быть бдительным и осознанным. Если твоя любовь состоит из этих дурацких вещей, она исчезнет. Она не стоит того, чтобы о ней беспокоиться. Но если она настоящая, тогда она выживет во всех трудностях. Таким образом, просто наблюдай...

Дело не в любви. Дело в осознанности. Это может быть только ситуацией, в которой твоя осознанность будет расти, и ты будешь становиться более бдительным в отношении самого себя. Может быть, эта любовь исчезнет, но следующая любовь будет лучше; ты будешь выбирать с лучшим сознанием. Или, может быть, эта любовь, с лучшим сознанием, изменит свое качество. Таким образом, что бы ни случилось, человек должен оставаться открытым.

В любви есть три измерения. Одно измерение - животное: это только похоть, физическое явление. Другое измерение человеческое: оно выше похоти, выше сексуальности, выше чувственности. Это не эксплуатация другого как средства. Первое было только эксплуатацией; другой использовался как средство. Во втором измерении другой не используется как средство, другой тебе равен. Другой настолько же сам по себе цель, что и ты сам, и любовь не эксплуатация, но взаимный обмен существом, радостями, музыкой, сущей поэзией жизни. Это взаимная щедрость.

Первое измерение полно чувства собственности, второе его лишено. Первое создает рабство, второе дает свободу. И третье измерение любви - божественно, богоподобно: когда объекта любви нет, когда любовь вообще не отношения, когда любовь становится состоянием твоего существа. Ты просто любящий - не влюбленный в кого-либо в частности, но просто в состоянии любви, и что бы ты ни делал, ты делаешь это с любовью; кого бы ты ни встретил, ты встречаешь его с любовью. Даже скалы ты касаешься, словно возлюбленной; даже на деревья ты смотришь полными любви глазами.

В первом измерении другого используют как средство; во втором другой больше не средство, а цель; в третьем другой полностью исчезает. Первое измерение создает оковы, второе дает свободу, третье уходит за пределы двух первых: это трансценденция всей двойственности. Тогда нет ни влюбленного, ни возлюбленного, есть лишь любовь.

Это высочайшее состояние любви, и это цель жизни, которой нужно достичь. Большинство людей остаются ограниченными первым состоянием. Очень редкие люди входят во второе, и редчайшее явление - то, что я называю третьим. Только Будда, Иисус... Изредка встречаются немногие люди - и их можно сосчитать по пальцам, - которые вошли в третье измерение любви. Но если твои глаза остаются сфокусированными на этой далекой звезде, это возможно. И когда это становится возможным, ты осуществлен. Тогда жизнь ничего не лишена, и в этой осуществленности - радость, вечная радость. Ее не может разрушить даже смерть.

Пусть будут Промежутки

Пусть будут промежутки в вашем бытии вместе.

И пусть ветры небес танцуют между вами.

Любите друг друга, но не делайте из любви оков.

Пусть лучше она будет течением моря между берегами ваших душ.

Если бытие вместе - не из похоти, ваша любовь будет становиться глубже с каждым днем. Похоть уменьшает все, потому что биологию не интересует, остаетесь вы вместе или нет. Весь ее интерес в воспроизведении; для него любви не нужно. Вы можете продолжать производить детей без всякой любви.

Я наблюдал всевозможных животных. Я жил в лесах, в горах, и это всегда меня озадачивало: каждый раз, когда они занимаются любовью, они выглядят очень печальными. Я никогда не видел, чтобы животные занимались любовью радостно; их словно заставляет это делать какая-то неведомая сила. Это не их собственный выбор; для них это не свобода, это рабство. Это делает их печальными.

То же самое я заметил в человеке. Видели ли вы мужа и жену в дороге? Вы можете не знать, действительно ли они муж и жена, но если оба они печальны, это можно сказать с уверенностью.

Я путешествовал из Дели в Шринагар. В моем кондиционированном купе было только два сиденья, и одно из них было забронировано для меня. Пришла пара, красивая женщина и молодой, красивый мужчина. Оба они не могли разместиться в этом маленьком купе, поэтому мужчина оставил женщину и ушел в другое. Но он приходил на каждой станции, приносил сладости, фрукты, цветы.

Я наблюдал всю эту сцену. Я спросил эту женщину:
- Сколько вы женаты?
Она сказала:
- Около семи лет.
Я сказал:
- Не лгите мне! Вы можете обмануть кого угодно, но только не меня. Вы не женаты.
Она была потрясена. Услышать такое от незнакомца, с которым вы не обменялись ни словом... который просто наблюдал. Она сказала:
- Откуда вы знаете?
- Нет ничего проще, - сказал я. - Если бы он был вашим мужем, он бы исчез, и если бы он появился снова на станции, на которой вам выходить, это было бы удачей!
Она сказала:
- Вы не знаете меня, я не знаю вас. Но то, что вы говорите, правда. Он мой любовник. Он друг моего мужа.
- Это похоже на правду... - сказал я.

Что идет не так между мужьями и женами? Это не любовь, и каждый называет это любовью, словно знает, что такое любовь. Это сущая похоть. Вскоре вы надоедаете друг другу. Биология заманила вас в ловушку воспроизведения, и вскоре не остается ничего нового - то же самое лицо, та же самая география, та же самая топография. Сколько раз ты ее исследовал? Весь мир печален из-за брака, и весь мир продолжает оставаться в неведении относительно причины этой печали.

Любовь - одно из самых таинственных явлений. О такой любви говорит Аль-Мустафа. Тебе не может быть скучно, потому что это не похоть.

Аль-Мустафа говорит: Пусть будут промежутки в вашем бытии вместе.

Будьте вместе, но не пытайтесь главенствовать, не пытайтесь владеть и не разрушайте индивидуальность друг друга.

Когда вы вместе, пусть будут промежутки... Муж возвращается поздно; нет никакой необходимости, никакой нужды в том, чтобы жена спрашивала, где он был, почему он пришел поздно. У него есть собственное пространство, он - свободная индивидуальность. Две свободные индивидуальности живут вместе, и никто не вторгается в пространство другого. Если жена приходит поздно, не нужно ее спрашивать: "Где ты была?" Кто ты такой? - у нее есть собственное пространство, собственная свобода.

Но это происходит каждый день, в каждом доме. Из-за мелочей люди ссорятся, но глубоко по сути они не готовы позволить друг другу иметь свое пространство.

У людей разные вкусы. Твоему мужу может что-то нравиться, а тебе нет. Это не значит, что это должно стать началом ссоры, потому что вы муж и жена, и вы должны любить одни и те же вещи. И все эти вопросы... каждый муж возвращается домой и постоянно думает: "Что она спросит? И что я отвечу?" А женщина знает, что она спросит, и что он ответит, и знает, что все эти ответы фальшивые, лживые. Он обманывает ее.

Что это за любовь? - которая всегда подозрительна, всегда боится ревности? Если жена видит тебя с какой-то другой женщиной, - ты просто смеешься, разговариваешь, - этого достаточно, чтобы разрушить весь твой вечер. Ты раскаешься в этом: это слишком большая цена для небольшого смеха. Если муж видит жену с другим мужчиной, и она кажется радостнее, счастливее, этого достаточно, чтобы создать хаос.

Люди не осознают, что они не знают, что такое любовь. Любовь никогда не подозревает, любовь никогда не ревнива. Любовь никогда не вмешивается в свободу другого. Любовь никогда не навязывает ничего другому. Любовь дает свободу, а свобода возможна, только если в вашем бытии вместе есть промежутки.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...  14
В этом красота Халиля Джибрана... глубокое прозрение. Если любовь видит, что женщина с кем-то счастлива, ее это должно радовать, потому что любовь хочет, чтобы женщина была счастлива. Любовь хочет, чтобы муж был радостным. Если он просто разговаривает с какой-то женщиной, и ему это приносит радость, его жена должна быть счастлива, и нет речи ни о какой ссоре. Они вместе, чтобы сделать жизни друг друга счастливее, но продолжается прямо противоположное. Кажется, жены и мужья вместе словно для того, чтобы сделать жизни друг друга несчастными и разрушить их. И причина в том, что они не понимают смысла любви.

Но пусть будут промежутки в вашем бытии вместе... Это не противоречие. Чем больше вы даете друг другу пространства, тем более вы вместе. Чем более вы позволяете друг другу свободы, тем более вы близки. Не близкие враги, но близкие друзья.

И пусть ветры небес танцуют между вами.

Это фундаментальный закон существования - если вы слишком много вместе, не оставляя пространства для свободы, это разрушает цветок любви. Вы его раздавили, вы не дали ему места, чтобы расти.

Недавно ученые открыли, что у животных есть территориальное деление. Наверное, вы видели, как собаки писают на один столб, на другой столб - вы думаете, это просто так? Это не так. Они проводят границу: "Это моя территория". Запах их мочи остановит других собак, и они не войдут на их территорию. Если другая собака приблизится к границе, первая собака не обратит на нее внимания. Но один шаг дальше, и начнется драка.

И все дикие животные делают то же самое. Даже лев, если ты не пересечешь его границ, не нападет на тебя - ты джентльмен. Но если ты пересечешь его границу, кто бы ты ни был, лев тебя убьет.

Нам еще предстоит открыть территориальное деление людей. Наверное, вы это чувствовали, но это еще научно не утверждено. В таком городе как Бомбей, в пригородном поезде, который так набит и переполнен... люди стоят, очень немногим находится место, чтобы сесть. Но понаблюдайте за людьми, которые стоят, - хотя они очень близко, они пытаются как только возможно избежать касаться друг друга.

По мере того как мир становится переполненным, больше и больше людей сходит с ума, совершает самоубийство или убийство, по той простой причине, что у них недостаточно места для самих себя.

Одна из моих самых любимых книг Рабиндраната Тагора - Акхари Кавита, "Последнее стихотворение". Это не книга стихов, это роман - но очень странный роман, полный прозрения.

Молодая женщина влюбляется и, как это бывает, сразу же они хотят пожениться. Женщина говорит:

- Только при одном условии...
Она очень культурна, образованна, богата. Мужчина говорит:
- Любое условие приемлемо, но я не могу жить без тебя.
Она говорит:
- Сначала выслушай это условие; потом обдумай его. Это необычное условие. Условие состоит в том, что мы не будем жить в одном доме. У меня будет огромное поместье, красивое озеро, окруженное деревьями, садами и лужайками. Я построю тебе дом на одной стороне озера, а сама буду жить на другой.
- Тогда какой смысл жениться? - говорит он.
- Пожениться значит разрушить друг друга, - говорит она. - Я даю тебе твое пространство, а себе оставляю свое собственное. Иногда, гуляя в саду, мы будем встречаться. Иногда, катаясь на лодке по озеру, мы можем встретиться - случайно. Или иногда я могу пригласить тебя на чашку чая, или ты можешь пригласить меня.

- Эта идея просто абсурдна, - говорит он.
- Тогда забудь о свадьбе. Это единственно правильная идея - лишь тогда может наша любовь продолжать расти, потому что мы всегда будем оставаться свежими и новыми. Мы никогда не будем принимать друг друга как должное. У меня есть полное право отклонить твое приглашение, точно как и ты имеешь полное право отклонить мое; свобода каждого из нас никоим образом не нарушена. Между этими двумя свободами растет прекрасное явление любви.

Конечно, мужчина не смог этого понять и отбросил эту идею. Но прозрение Рабиндраната то же самое, что и Халиля Джибрана... и они написали это почти в одно и то же время.

Если это возможно - быть одновременно вместе и каждому иметь свое пространство - тогда ветры небес танцуют между вами.

Любите друг друга, но не делайте из любви оков. Это должно быть свободным подарком, отдаваемым или принятым, но не должно быть никакого требования. Иначе очень скоро вы будете вместе, но все же останетесь далекими, как звезды. Никакое понимание вас не связывает; вы не оставили места ни для какого моста.

Пусть лучше любовь будет морем, текущим между берегами ваших душ.

Не делайте ничего статичным. Не делайте из любви рутины. Пусть лучше она будет морем, текущим между берегами ваших душ.

Если у вас могут быть одновременно свобода и любовь, вам больше ничего не нужно. У вас все есть - то, ради чего дана жизнь.

Коан Отношений

Самый лучший коан из всех существующих - это любовь, отношения. Именно так они используются здесь. Отношения - это головоломка без разгадки. Как бы ты ни пытался ее собрать, ты не сможешь. Никому никогда это не удавалось. Она сделана таким образом, что просто остается головоломкой. Чем более ты пытаешься ее разгадать, тем более таинственной она становится. Чем более ты пытаешься ее понять, тем более она обманчива.

Это величайший из всех коанов, которые дзэн дает ученикам, потому что их коаны медитативны - в медитации человек один. Если тебе дан коан отношений, он гораздо сложнее, потому что вас двое - два разных человека, по-разному сделанных, по-разному обусловленных, полярно противоположных друг другу, тянущих друг друга в противоположных направлениях, манипулирующих друг другом, пытающихся владеть, главенствовать... есть тысяча и одна проблема.

В медитации единственная проблема - как быть в молчании, как не попасться в ловушку мыслей. В отношениях тысяча и одна проблема. Если ты молчишь, это проблема. Просто сядь рядом со своей женой и молчи, и ты увидишь - она тут же набросится на тебя: "Почему ты молчишь? Что ты под этим подразумеваешь?" Или начни говорить, и ты окажешься в беде - что бы ты ни сказал, тебя всегда понимают неправильно.

Ни одни отношения никогда не могут прийти к точке, в которой они больше не представляют проблемы. Или если иногда ты видишь отношения, которые пришли к точке, в которой они больше не представляют проблемы, это просто означает, что это больше не отношения. Отношения исчезли - противники устали, они начали принимать вещи такими, как есть. Им стало скучно; они не хотят больше бороться. Они все приняли, они не хотят ничего улучшать.

В прошлом люди пытались создать своего рода гармонию принуждением. Именно поэтому веками женщин подавляли - это было способом все уладить. Просто принуди женщину следовать за мужчиной, и никаких проблем нет. Но и это не отношения. Когда женщина больше не независимый человек, проблема исчезает - но исчезает и женщина. Тогда она только вещь для использования; тогда нет никакой радости, и мужчина начинает искать какую-то другую женщину.

Если ты когда-нибудь столкнешься со счастливым браком, не доверяй поверхностной видимости. Просто иди немного глубже, и ты будешь удивлен. Я слышал об одном счастливом браке...

Деревенский фермер решил, что пришло время жениться, и вот он оседлал своего мула и отправился в город, чтобы найти жену. Прошло немного времени, и он встретил женщину, на которой женился. Вместе они взобрались на мула и поехали обратно на ферму. Через некоторое время мул уперся и отказался двигаться дальше. Фермер слез, нашел большую палку и стал колотить ею мула, пока тот не поехал.

- Раз, - сказал фермер.

Еще через несколько миль мул снова уперся, и вся сцена повторилась по новой. Получив палки, мул снова поехал, и фермер сказал:

- Два.

Еще через несколько миль мул уперся в третий раз. Фермер слез, велел слезть жене, вынул пистолет и выстрелил мулу в глаз, уложив его на месте.

- Какая глупость! - закричала жена. - Это ценное животное, а ты его убил только потому, что он привел тебя в раздражение! Это глупо, жестоко... - и она некоторое время продолжала в том же духе. Когда она смолкла, чтобы перевести дыхание, фермер сказал:

- Раз.

И говорят, после этого они прожили в счастливом браке всю оставшуюся жизнь!

Это один способ все уладить, и именно так было в прошлом. В будущем будет наоборот - муж должен будет следовать за женой. Но это одно и то же.

Отношения - это коан. И ты не сможешь его разрешить, пока не разрешишь более фундаментальные вещи в самом себе. Проблема любви может быть разрешена, только если разрешена проблема медитации, не прежде. Потому что проблемы создают именно два немедитативных человека. Два человека, которые в замешательстве, которые не знают, кто они такие, - естественно, они преумножают замешательство друг друга, увеличивают его.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...  15
Пока не достигнута медитация, любовь остается несчастьем. Как только ты научился жить один, как только научился наслаждаться просто существованием, совершенно без причины, тогда есть возможность разрешить и вторую, более сложную проблему двух человек вместе. Только двое медитирующих могут любить друг друга - и тогда любовь не будет коаном. Но тогда это будут и не отношения, по крайней мере не в том смысле, в каком понимаете их вы. Это будет просто состояние любви, не состояние отношений.

Таким образом, я понимаю все эти проблемы отношений. Но я поощряю людей двигаться в эти проблемы, потому что эти проблемы заставят вас осознать фундаментальную проблему - что глубоко внутри загадкой остаешься ты сам. А другой - это просто зеркало. Трудно узнать свои проблемы прямо, очень легко узнать их в отношениях. Появляется зеркало: ты можешь увидеть в зеркале свое лицо, и другой может увидеть в зеркале свое лицо. И оба приходят в гнев, потому что видят уродливые лица. И естественно, оба кричат друг на друга, потому что... вот их естественная логика: "Это ты, это зеркало делает меня уродливым. Я же такой красивый человек".

Именно эту проблему пытаются решить влюбленные - и не могут. Вот что они говорят снова и снова: "Я такой красивый человек, а ты заставляешь меня выглядеть уродливым".

Никто не делает тебя уродливым - ты такой и есть. Извини, но именно так и есть. Будь благодарен другому, будь признателен другому, потому что он помогает тебе увидеть собственное лицо. Не злись на него. И иди глубже в самого себя, иди глубже в медитацию.

Но происходит так, что каждый раз, когда человек влюбляется, он совершенно забывает о медитации. Я оглядываюсь вокруг - когда я вижу, что некоторых людей не хватает, я знаю, что с ними случилось. С ними случилась любовь. Теперь они думают, что не нужны здесь. Они придут, только когда любовь создаст такие проблемы, что станет невозможно их решить. Тогда они придут и спросят: "Ошо, что делать?"

Когда ты влюблен, не забывай медитацию. Любовь ничего не решит. Любовь только покажет тебе, кто ты, где ты. И хорошо, если любовь сделает тебя бдительным - бдительным ко всему замешательству и хаосу у тебя внутри. Время медитировать! Если любовь и медитация приходят вместе, у тебя будут оба крыла, и ты будешь в равновесии.

Бывает и наоборот. Когда человек начинает двигаться глубоко в медитацию, он начинает избегать любви, потому что думает, что если он будет двигаться в любовь, это потревожит его медитацию - и это тоже ошибочно. Медитация не будет потревожена; любовь поможет медитации. Почему она поможет? Потому что любовь будет тебе постоянно показывать, какие у тебя все еще есть проблемы, и где эти проблемы. Без любви ты перестанешь осознавать свои проблемы. Но если ты становишься бессознательным, это не значит, что ты их решаешь. Если зеркала нет, это не значит, что у тебя нет никакого лица.

Любовь и медитация должны идти рука об руку. Это одно из самых важных посланий, которыми я хотел бы с вами поделиться: любовь и медитация должны идти рука об руку. Любите и медитируйте, медитируйте и любите - и мало-помалу вы увидите, что в вас возникает новая гармония. Только такая гармония даст вам удовлетворенность.

ВОПРОСЫ

Как узнать, что женщина действительно влюблена, а не просто играет в игры?

Это трудно! Никто никогда не мог этого узнать, потому что фактически любовь и есть игра. Это ее реальность! Поэтому если ты ждешь, наблюдаешь, думаешь и анализируешь, действительно ли женщина в тебя влюблена или только играет в игру, ты никогда не сможешь любить ни одну женщину, потому что любовь - это игра, величайшая из игр.

Нет необходимости в том, чтобы просить, чтобы любовь была реальной. Играй в игру, это и есть реальность. И если ты слишком большой искатель реальности, любовь - не для тебя. Это мечта, фантазия, вымысел - это романтика, поэзия. Если ты слишком большой искатель реальности, одержимый реальностью, тогда любовь не для тебя. Тогда медитируй.

Но я знаю, что задавший этот вопрос не относится к этому типу - для него никакая медитация невозможна, по крайней мере не в этой жизни! У него много карм, которые он должен исполнить с женщинами. Поэтому он постоянно думает о медитации и постоянно продолжает двигаться то с одной, то с другой женщиной. И женщины, с которыми он движется, тоже приходят ко мне и говорят: "Действительно ли он любит нас? Что делать?" А теперь и он сам приходит с таким же вопросом!

Но эта проблема рано или поздно приходит к каждому, потому что нет способа об этом судить. Мы так незнакомы - мы действительно незнакомы, и наши встречи совершенно случайны. Посреди дороги мы вдруг сталкиваемся друг с другом, не зная, кто такие мы сами, не зная, кто такой другой человек. Два незнакомца на дороге, которым одиноко, берутся за руки - и думают, что любят друг друга.

Они, безусловно, нуждаются друг в друге, но как узнать точно, есть ли в этом любовь?

Я прочитал прекрасную шутку; слушайте ее внимательно.

Одна женщина поздно ночью приехала в небольшой городок Среднего Запада, и в гостинице не оказалось свободной комнаты.
- Сожалею, - сказал клерк, - но последняя комната, которая у нас была, была только что занята одним итальянцем.
- Какой это номер? - спросила женщина в отчаянии. - Может быть, я смогу с ним как-то договориться.
Клерк сказал ей номер комнаты, и женщина поднялась наверх и постучала в двери. Итальянец впустил ее.
- Послушайте, мистер, - сказала она, - я не знаю вас, и вы не знаете меня, но мне отчаянно нужно какое-то место, чтобы переночевать. Я вас ничем не побеспокою, обещаю, если вы только позволите мне воспользоваться этой небольшой кушеткой.
Итальянец подумал минуту и сказал:
- Ладно.
Женщина свернулась на кушетке, а итальянец вернулся в свою кровать. Но на кушетке было очень неудобно, и через несколько минут женщина на цыпочках подошла к кровати и похлопала итальянца по руке.
- Послушайте, мистер, - сказала она, - я не знаю вас, и вы не знаете меня, но на этой кушетке спать невозможно. Нельзя ли мне спать здесь, на краешке кровати?
- Ладно, - сказал итальянец, - воспользуйтесь краем кровати.
Женщина легла на кровать, но через несколько минут ей стало очень холодно. Снова она похлопала итальянца по руке.
- Послушайте, мистер, - сказала она. - Я не знаю вас, и вы не знаете меня, но мне здесь очень холодно.
Нельзя ли мне укрыться вашим одеялом.
- Ладно, - сказал итальянец, - укройтесь.
Женщина забралась под одеяло, но близость мужского тела взволновала ее, и она почувствовала некоторое возбуждение. Снова она похлопала итальянца:
- Послушайте, мистер, - сказала она, - я не знаю вас, вы не знаете меня, но как насчет небольшой вечеринки?
В раздражении итальянец вскочил с кровати.
- Послушайте, дама, - завопил он. - Я не знаю вас, вы не знаете меня. Кого, черт возьми, мы пригласим на вечеринку среди ночи?

Но именно это происходит: "Ты меня не знаешь, я тебя не знаю". Это просто случайность. Есть потребности; людям одиноко, им нужен кто-то, чтобы заполнить это одиночество. Они называют это любовью. Они изображают любовь, потому что это единственный способ подманить другого. Другой тоже называет это любовью, потому что это единственный способ подманить тебя. Но кто знает, любовь это или нет? Фактически, любовь - это только игра.

Да, есть возможность настоящей любви, но это случается только когда тебе никто не нужен - и в этом трудность. Это точно так же, как действуют банки. Если ты приходишь в банк, и тебе нужны деньги, их тебе не дадут. Если тебе не нужны деньги, и у тебя их достаточно, к тебе будут всегда готовы прийти и принести деньги. Когда они тебе не нужны, тебе готовы их дать; когда они тебе нужны, тебе их не дадут.

Когда человек тебе совершенно не нужен, когда ты совершенно самодостаточен, когда ты можешь быть один и оставаться совершенно счастливым и экстатичным, любовь возможна. Но и тогда ты не можешь быть уверенным, реальна ли любовь другого - ты можешь быть уверенным только в одном: реальна ли твоя собственная любовь. Как ты можешь быть уверенным в чем-то о другом? Но тогда нет и необходимости.

Эта постоянная тревога о том, реальна ли любовь другого, просто показывает одно: что твоя собственная любовь нереальна. Иначе какая разница? Зачем об этом беспокоиться? Наслаждайтесь ею, пока она длится, будьте вместе, пока можете быть вместе! Это вымысел, но этот вымысел вам нужен.

Ницше говорил, что человек устроен так, что не может жить без лжи. Он не может жить в истине; истина слишком невыносима. Вам нужна ложь - ложь, чтобы, тонким образом, смазывать твою систему. Это смазка - ты видишь женщину, ты говоришь: "Какая она красивая! Я никогда не встречал такого красивого человека". Это просто смазочная ложь - ты это знаешь! Ты говорил то же самое раньше и другим женщинам и знаешь, что будешь говорить то же самое другим женщинам в будущем. А женщина тоже говорит, что ты единственный мужчина, который ее привлекает. Это ложь. За этой ложью нет ничего, кроме потребности. Ты хочешь, чтобы женщина была с тобой, чтобы заполнить внутреннюю дыру; ты хочешь заполнить эту внутреннюю пустоту ее присутствием. Она хочет того же самого. Ты пытаешься использовать другого как средство.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...  16
Именно поэтому любовники, так называемые любовники остаются в вечном конфликте - потому что никто не хочет, чтобы его использовали, потому что, когда ты используешь человека, этот человек становится как вещь, ты низвел его до товара. И каждая женщина чувствует себя после акта любви с мужчиной немного печальной, обманутой, одураченной, потому что мужчина поворачивается к ней спиной и засыпает - все кончено!

Многие женщины мне говорили, что они плакали и рыдали после того, как занимались любовью с мужчинами - потому что после этого мужчину больше ничего не интересует. Его интерес был сосредоточен только на определенной потребности; затем он поворачивается и засыпает, не заботясь о том, что происходит с женщиной. Мужчины тоже чувствуют себя обманутыми. Они мало-помалу начинают подозревать, что женщина любит их ради чего-то другого - ради денег, власти, безопасности. Это может быть чисто экономический интерес, не любовь.

Но это правда. Именно так и бывает; бывает только так! То, как вы живете, почти во сне, двигаясь в ступоре, как сомнамбулы... это единственный возможный исход. Но не беспокойся о том, действительно ли тебя любит женщина. Пока ты спишь, тебе будет нужна чья-то любовь - даже если она ложная, она тебе нужна. Наслаждайся ею! Не создавай тревоги. И старайся быть более и более пробужденным.

Однажды, когда ты действительно проснешься, ты сможешь любить - и тогда ты будешь уверен только в собственной любви. Но этого достаточно! Какая разница? Потому что прямо сейчас ты хочешь использовать других; когда ты действительно блажен сам по себе, ты не хочешь никого использовать. Ты просто хочешь делиться. У тебя есть так много, и ты так переполнен, что тебе хочется с кем-то поделиться. И ты чувствуешь признательность, потому что кто-то готов это принять. Вот и все!

Прямо сейчас ты так обеспокоен, любит ли тебя другой, и на самом деле это потому, что ты не уверен в своей собственной любви. Это первое. И ты не уверен в своем собственном достоинстве. Ты не можешь поверить, что кто-то может действительно тебя любить; ты не находишь в себе ничего. Ты не можешь любить себя; как ты можешь любить кого-то другого? Это кажется нереальным, это кажется невозможным.

Любишь ли ты себя? Ты даже не задавался этим вопросом. Люди ненавидят себя, люди осуждают себя - и продолжают осуждать; они продолжают считать себя прогнившими. Как может другой любить тебя, такого прогнившего человека. Нет, никто на самом деле не может тебя любить - другой, наверное, тебя дурачит, обманывает; наверное, есть какая-то другая причина. Наверное, она хочет чего-то другого; наверное, он хочет чего-то другого.

Я слышал:

Грязный, вонючий, потасканного вида бродяга сел на скамейку в парке рядом с милой молодой девушкой. Девушка взглянула на него и в отвращении отвернулась. Довольно скоро она услышала шум и повернула голову, чтобы посмотреть, что происходит. К своему ужасу она увидела, что он вынул из бумажного пакета бутерброд и откусил большой кусок. Мясо в нем протухло, салат почернел, хлеб заплесневел.

Почувствовав на себе ее взгляд, бродяга повернулся к ней и сказал:
- Извините, мисс, не желаете ли кусочек моего бутерброда? Я думаю, о том, чтобы заняться любовью, не может быть речи.

Именно это происходит. Ты знаешь о себе - о любви, кажется, не может быть речи. Ты знаешь свою гниль, недостойность - о любви, кажется, не может быть и речи. И когда какая-то женщина приходит и говорит, что боготворит тебя, ты не можешь ей доверять. Когда ты приходишь к женщине и говоришь, что боготворишь ее, а она ненавидит себя, как она может тебе верить? Именно ненависть к себе создает эту тревогу.

Нет способа быть уверенным в другом. Сначала будь уверенным в самом себе. И человек, который уверен в самом себе, уверен и во всем остальном мире. Уверенность, достигнутая в твоем собственном глубочайшем внутреннем ядре, становится уверенностью во всем, что ты делаешь, и во всем, что с тобой происходит. Укорененный, центрированный, твердо стоящий на земле, в самом себе, ты никогда не беспокоишься о таких вещах. Ты принимаешь.

Если кто-то тебя любит, ты это принимаешь, потому что любишь себя. Ты доволен самим собой, кто-то другой тобой доволен - хорошо! Это не входит тебе в голову, это не делает тебя безумно эгоистичным. Тебе просто радостно с самим собой; кто-то другой тоже находит, что ты приносишь ему радость, - хорошо! Пока это продолжается, проживи этот вымысел как можно красивее - он не будет длиться вечно.

Это тоже создает проблему. Когда любовь кончается, ты начинаешь думать, что она была ложной - и именно поэтому кончилась. Нет, необязательно - необязательно. Может быть, в ней было какое-то мерцание истины, но вы оба не смогли удержать и сберечь это мерцание. Вы его убили. Оно было, а вы убили его. Вы оказались не способными к любви. Вы нуждались в любви, но не были к ней способны. Таким образом, ты встречаешь мужчину или женщину; все идет очень хорошо и гладко, фантастически красиво - поначалу. В то мгновение, как все устанавливается, все начинает скисать и становиться горьким. Чем более все устанавливается, тем больший возникает конфликт. Это убивает любовь.

Насколько я вижу, каждая любовь поначалу содержит луч света, но влюбленные разрушают его. Они набрасываются на этот луч со всей своей внутренней темнотой... - темные континенты, темные Африки внутри... Они набрасываются на него и разрушают его. Когда он разрушен, они думают, что он был ложным. Они его убили! Он не был ложным - ложными были они. Луч был настоящим, истинным.

Поэтому не беспокойся о другом; не беспокойся о том, настоящая это любовь или нет. Пока она есть, наслаждайся ею. Даже если это мечта, хорошо о ней мечтать. И становись более и более бдительным и осознанным, чтобы был отброшен сон.

Когда ты осознан, в твоем сердце возникает совершенно другого рода любовь - которая абсолютно истинна, которая часть вечности. Но это не потребность, это роскошь.

Если ревность, чувство собственности, привязанность, потребности, ожидания, желания и иллюзии отпадут, останется ли что-нибудь от моей любви? Были ли ложью вся моя поэзия и страсть? Была ли боль моей любви более болью, чем любовью? Научусь ли я когда-нибудь любить?

Любви нельзя научиться, ее нельзя привить. Привитая любовь совершенно не будет любовью. Она не будет настоящей розой, она будет искусственным цветком. Когда ты чему-то учишься, это означает, что что-то приходит снаружи; это не внутренний рост. А любовь должна быть твоим внутренним ростом, чтобы быть подлинной и реальной.

Любовь - это не учение, но рост. Все, что нужно с твоей стороны, это не научиться путям любви, но разучиться путям нелюбви. Нужно удалить преграды, разрушить препятствия, и тогда любовь - это твое естественное, спонтанное бытие. Как только преграды удалены, скалы отодвинуты, начинается поток. Он уже есть - погребенный под скалами, но ключ уже бьет. Это само твое существо.

Это дар, но не что-то такое, что случится в будущем; это дар, который уже случился вместе с твоим рождением. Быть значит любить. Быть способным дышать значит быть способным любить. Любовь подобна дыханию. То же самое, что дыхание для физического тела, любовь для духовного существа. Без дыхания тело умирает; без любви умирает душа.

Поэтому вот первое, что нужно помнить: это не что-то такое, чему ты можешь научиться. И если ты этому научишься, то упустишь всю суть; под названием любви ты научишься чему-то другому. Это будет фальшивым, ложным. И фальшивая монета может выглядеть как настоящая; если ты не знаешь настоящего, фальшивое может продолжать тебя обманывать. Только зная настоящее, ты сможешь увидеть различие между ложным и настоящим.

Все это препятствия: ревность, чувство собственности, привязанность, ожидания, желания... И твой страх правилен: "Если все это исчезнет, останется ли что-нибудь от моей любви?" От твоей любви ничего не останется. Останется любовь... но любовь не имеет ничего общего с "тобой" или "твоей". Фактически, когда все чувство собственности, вся ревность, все ожидания исчезают, исчезает не любовь - исчезаешь ты, исчезает эго. Это тени эго.

Ревнует не любовь. Наблюдай, смотри, замечай снова и снова. Когда ты чувствуешь ревность, не любовь чувствует ревность; любовь никогда не знает ничего подобного ревности. Точно как солнце никогда ничего не знает о темноте, любовь ничего не знает о ревности. Именно эго чувствует боль, именно эго хочет соревноваться, постоянно бороться. Именно эго полно амбиций и хочет быть выше других, хочет быть кем-то особенным. Именно эго начинает чувствовать ревность, чувство собственности - потому что эго может существовать только в собственности.

Чем больше ты владеешь, тем более усиливается эго; без собственности эго не может существовать. Таким образом, если у тебя есть больше денег, больше власти, больше престижа, красивая женщина, красивый мужчина, красивые дети, эго получает огромное питание. Когда собственность исчезает, когда ты вообще ничем не владеешь, ты не найдешь внутри никакого эго. Тогда не будет никого, кто мог бы сказать "я".

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...  17
Не отрекаются любя...
.
Было ничем не примечательное утро в самой обычной поликлинике. Человек довольно преклонных лет пришел к врачу снять швы с пальца руки. Было заметно, что он очень волнуется и куда-то торопится. Спросив, когда будет врач, мужчина дрожащим голосом сообщил, что к 9 часам его ждет очень важное дело. А уже 8-30.
.
Я понимающе ответил, что все врачи заняты, и смогут уделить ему внимание не ранее, чем через час. Однако, заметив неимоверную печаль в его глазах и некую растерянность в движениях, когда он то и дело поглядывал на часы, под сердцем у меня что-то екнуло. Пациентов на прием ко мне не было, и я решил сам заняться раной этого человека. Меня обрадовало, что ранка хорошо затянута, а, значит, не возникнет никаких проблем, если швы снять сейчас. Посоветовавшись с коллегой, я занялся пациентом. Мне почему-то хотелось с ним поговорить, и я первым завел разговор:– Вы так торопитесь. Должно быть, у вас назначен прием еще к одному специалисту?
– Не совсем так. В 9 часов мне нужно покормить больную жену. Она сейчас в больнице.
.
Из врачебного любопытства, я спросил, что с его женой. Мужчина ответил, что у нее, к огромному прискорбию, обнаружена болезнь Альцгеймера. Я успел сделать необходимые процедуры, пока мы беседовали, на что, естественно, потребовалось время. Мне показалось, что к 9 часам мой пациент может не успеть в больницу к жене. Я поинтересовался, будет ли та волноваться, если он опоздает.
.
Мужчина печально покивал головой:
– Нет, волноваться она не будет. Моя жена не узнает меня последние пять лет. И даже не помнит, кем я приходился ей по жизни.
.
Я удивленно воскликнул:
– И, несмотря на это, вы все равно каждое утро к 9 спешите в больницу к человеку, уже не знающему вас?
.
Тогда он ласково потрепал меня по плечу и, улыбнувшись, по-отечески ответил:
– Да, к сожалению, она не знает кто я. Зато я помню, кто она. С ней я был счастлив всю свою жизнь.
.
Я подошел к окну и долго смотрел вслед уходящему по аллейке пожилому пациенту. И только когда постучали в дверь, понял, что плачу. Мурашки пробежали по моему телу, и я сказал: "Это та любовь, о которой мечтаю и я…"
Мой утренний пациент сказал, что был счастлив. Да и она, та женщина, тоже счастливая, имея такого мужа.
.
Не страсть или романтика, а истинная любовь, способная понять, простить и принять – вот то, что непреходяще. Мы уйдем. А она останется, поселившись в чьем-то сердце.

КРАСОТА!

NinaV написал(а):

Не страсть или романтика, а истинная любовь, способная понять, простить и принять – вот то, что непреходяще. Мы уйдем. А она останется, поселившись в чьем-то сердце.

Благодарю, Нина, за жизненную историю истинной Любви!   
И если ты думаешь, что это твоя любовь, тогда, безусловно, твоя любовь тоже исчезнет. Твоя любовь - это на самом деле не любовь. Это ревность, чувство собственности, ненависть, гнев, насилие; это тысяча и одна вещь, кроме любви. Они переодеваются в любовь - потому что все эти вещи так уродливы, что не могут существовать без маски.

Древняя притча:

Было создано слово, и Бог каждый день посылал в мир новые вещи. Однажды он послал в мир Красоту и Уродство. Путешествие из рая на землю долго - в то мгновение, как они прибыли, было раннее утро и всходило солнце. Они приземлились у озера и решили искупаться, потому что все их тела, все их одежды были запылены.

Ничего не зная о мире - они были такими новыми - они сняли одежду; и совершенно голые прыгнули в прохладную воду озера. Солнце взошло, стали появляться люди. Уродство сыграло шутку - когда Красота заплыла далеко в озеро, Уродство выбралось на берег, надело одежду Красоты и убежало. К тому времени, как Красота осознала: "Эти люди собрались вокруг, а я голая", и начала оглядываться по сторонам в поисках одежды... ее одежда исчезла! Уродство скрылось, и Красота стояла обнаженная на солнце, и вокруг нее собиралась толпа. Не найдя ничего лучшего, она надела одежду Уродства и пошла искать Уродство, чтобы снова обменяться одеждой.

Эта история говорит, что она все еще ищет... но Уродство коварно и продолжает ускользать. Уродство по-прежнему носит одежду Красоты, маскируется под Красоту, а Красота ходит в одежде Уродства.

Это замечательно красивая притча.

Все вещи, которые уродливы, ты не сможешь стерпеть в себе ни на мгновение, если увидишь их реальность. Поэтому они не позволяют тебе видеть их реальности. Ревность притворяется любовью, чувство собственности создает маску любви... и тогда тебе легко и хорошо.

Ты не дурачишь никого, кроме самого себя. Все эти вещи - не любовь. Поэтому то, что ты знаешь как любовь, что ты до сих пор знал как любовь, исчезнет. В этом нет ничего от поэзии. Да, есть страсть, но страсть - это лихорадочное состояние, страсть - это бессознательное состояние. Страсть - это не поэзия. Поэзия познается только буддами - поэзия жизни, поэзия существования.

Волнение, лихорадка - это не экстаз. Они выглядят похожими, и в этом проблема. В жизни многие вещи выглядят похожими, и различия очень деликатны, тонки и трудно различимы. Волнение может выглядеть как экстаз - это не экстаз, потому что экстаз, по своей сути, прохладен. Ненависть холодна. Страсть, похоть горяча. Любовь точно посредине. Она прохладна - ни холодна, ни горяча. Это состояние безмерного покоя, спокойствия, безмятежности, молчания. И из этого молчания в твоем существе возникают поэзия, песня, танец.

То, что ты называешь поэзией и страстью, - не что иное, как ложь с красивыми фасадами. Из сотни ваших поэтов девяносто девять на самом деле не поэты, но только люди в состоянии замешательства, эмоций, страсти, жара, похоти, сексуальности, чувственности. Лишь один из ста ваших поэтов настоящий поэт.

И настоящий поэт может никогда не писать никакой поэзии, потому что поэзия составляет все его существо. То, как он ходит, то, как он сидит, то, как он ест, то, как он спит, - все это поэзия. Он существует как поэзия. Он может создавать поэзию, может не создавать, это неважно.

Но то, что вы называете поэзией, - не более чем выражение вашей лихорадочности, вашего разгоряченного состояния сознания. Это состояние безумия. Страсть ненормальна, слепа, бессознательна - и она лжива. Она лжива, потому что дает тебе такое ощущение, словно это любовь.

Любовь возможна, только когда случилась медитация. Если ты не знаешь, как быть центрированным в своем существе, если не умеешь отдыхать и расслабляться в своем существе, если ты не умеешь быть в полном одиночестве и блаженстве, ты никогда не узнаешь, что такое любовь.

Любовь выглядит как отношения, но начинается в глубоком одиночестве. Любовь выражает себя как бытие вместе, но источник любви не в бытии вместе; источник любви в медитации. Когда ты абсолютно счастлив в своем одиночестве - когда тебе совершенно не нужен другой, когда другой не является потребностью - тогда ты способен к любви. Если другой является твоей потребностью, ты можешь только эксплуатировать, манипулировать, доминировать, но не можешь любить.

Поскольку ты зависишь от другого, возникает чувство собственности - из страха. "Кто знает - другой со мной сегодня; завтра он может не быть со мной. Кто знает о следующем мгновении?" Твоя женщина может тебя бросить, твои дети могут вырасти и тебя покинуть, твой муж может от тебя уйти. Кто знает о следующем мгновении? Из страха перед будущим ты движешься в чувство собственности. Ты окружаешь оковами человека, которого, как ты думаешь, любишь.

Но любовь не сможет создать тюрьму - и если любовь создает тюрьму, ненависти не остается никакой работы. Любовь приносит свободу, любовь дает свободу. Это не-собственничество. Но это возможно, лишь когда ты познал совершенно другое качество любви, не из потребности, но из желания поделиться.

Любить - значит делиться переполняющей радостью. Ты так полон радости; ты не можешь ее содержать, ты вынужден ею поделиться. Тогда есть поэзия, и тогда есть что-то безмерно красивое, что не от этого мира, нечто от запредельного. Такой любви научиться нельзя, но можно удалить препятствия к ней.

Я часто говорю: научитесь искусству любви, но вот что на самом деле имею в виду: научитесь искусству удалять все, что преграждает путь любви. Это негативный процесс. Это все равно что рыть колодец: ты продолжаешь удалять многие слои земли, камней, скал, и вдруг внезапно появляется вода. Вода была всегда; она текла под землей. Теперь ты удалил все преграды, и вода доступна. Так и любовь: любовь течет в глубине твоего существа. Она уже течет, но на ее пути столько скал, столько слоев земли, которые нужно удалить.

Именно это я подразумеваю, когда говорю научиться искусству любви. Это на самом деле значит не что иное, как разучиться путям нелюбви.

В чем разница между симпатией и любовью, между тем, чтобы симпатизировать и любить? И еще, в чем разница между обычной любовью и духовной любовью?

Между симпатией и любовью есть огромная разница. В симпатии нет преданности, любовь же - это преданность. Именно поэтому люди мало говорят о любви. Фактически, люди начинают говорить о любви в таких контекстах, в которых не нужно никакой преданности. Например, кто-то говорит: "Я люблю мороженое". Как ты можешь любить мороженое? Оно может тебе нравиться, но ты не можешь его любить. А кто-то еще говорит: "Я люблю собаку, машину, то или другое".

Фактически, люди очень боятся кому-то сказать: "Я тебя люблю".

Я слышал...

Мужчина встречался с девушкой несколько месяцев подряд. И девушка, конечно, ждала и ждала - они даже занимались любовью, но мужчина ей не говорил: "Я тебя люблю".

Просто увидьте разницу - в древние времена люди обычно говорили: "Впасть в любовь"*.

Теперь люди "делают любовь"**.

* "Fall in love" (англ.).

** "Make love" (англ.).

Вы видите разницу? Влюбиться, "впасть" в любовь значит быть ошеломленным любовью; это пассивно. "Заниматься" любовью - почти святотатственно, почти равнозначно тому, чтобы разрушить ее красоту. Это активно, словно ты что-то делаешь; ты манипулируешь и контролируешь. Сейчас люди изменили язык - вместо того чтобы "падать" в любовь, они "занимаются любовью".

И мужчина занимался любовью с этой женщиной, но ни разу ей не сказал: "Я тебя люблю". А женщина все ждала и ждала.

Однажды он ей позвонил и сказал:

- Я много раз думал это тебе сказать. Кажется, для этого пришло время. Я должен это сказать; я больше не могу этого сдерживать.

И женщина была глубоко взволнована, и вся обратилась в слух - именно этого она ждала. И она сказала:

- Скажи же это! Скажи!

И мужчина сказал:

- Я должен это сказать, я больше не могу этого сдерживать: ты мне действительно очень нравишься.

Люди говорят друг другу: "Ты мне нравишься". Почему не сказать: "Я тебя люблю"? Потому что любовь - это преданность, вовлеченность, риск, ответственность. Симпатия просто мгновенна - ты можешь мне нравиться или не нравиться завтра; в этом нет ничего рискованного. Когда ты говоришь человеку: "Я тебя люблю", то идешь на риск. Ты говоришь: "Я тебя люблю: я буду продолжать тебя любить, я буду, любить тебя и завтра. Ты можешь положиться на меня, это обещание".

Любовь - это обещание, симпатия не имеет ничего общего с обещанием. Когда ты говоришь человеку: "Ты мне нравишься", ты говоришь что-то о себе, не об этом человеке. Ты говоришь: "У меня такой вкус, ты мне нравишься. Кроме тебя, мне нравится мороженое, и еще моя машина. Таким же образом мне нравишься и ты". Ты говоришь что-то о самом или самой себе.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...  18
Мой мир без тебя черно-белый,
Мой мир без тебя - пустота.
Без ландышей, слез и сирени,
Сплошная, безликая мгла.

Мой мир без тебя бело-черный,
Без солнца лучей и тепла,
Без радости, слез и без боли.
Мой мир без тебя - лишь тоска.

Мой мир... Без тебя нет в нем счастья,
Любви и улыбок в нем нет.
Там так одиноко и мрачно,
Что сердце забыло про свет.

Любимая, солнечным светом
И розово-ярким теплом,
Любовью, заботой, советом
Приди ранним утром в мой дом.

Мой мир черно-белый раскрась ты,
Верни в него солнце, луну,
Зажги ярким светом и счастьем
Вновь сердце и душу мою.

6

Происхождение человека (9/17)

Когда ты говоришь человеку: "Я тебя люблю", ты говоришь что-то об этом человеке, не о себе. Ты говоришь: "Ты достоин любви". Стрела направлена к другому человеку. И тогда возникает опасность - ты даешь обещание. В любви есть это качество обещания, преданности, вовлеченности. И в любви есть что-то от вечности. Симпатия мгновенна; симпатия не рискованна, не ответственна.

Ты спрашиваешь меня: В чем разница между симпатией и любовью? И еще, в чем разница между обычной любовью и духовной любовью?

Симпатия и любовь разные, но между обычной и духовной любовью разницы нет. Любовь как таковая духовна. Я никогда не сталкивался с обычной любовью; обычной бывает симпатия. Любовь никогда не обычна - и не может быть; ей присуща необычность. Она не от этого мира.

Когда ты говоришь мужчине или женщине: "Я тебя люблю", ты просто говоришь: "Меня не может обмануть твое тело, я увидел тебя. Твое тело может состариться, но я увидел тебя, бестелесного тебя. Я увидел твое глубочайшее внутреннее ядро, ядро, которое божественно". Симпатия поверхностна. Любовь проникает к самому ядру человека, касается самой души этого человека.

Никакая любовь не бывает обычной. Любовь не может быть обычной, иначе это не любовь. Назвать любовь обычной значит неверно истолковать явление любви. Любовь никогда не обычна, любовь всегда незаурядна, всегда духовна. Именно в этом разница между симпатией и любовью: симпатия материальна, любовь духовна.

Ты привел меня в замешательство, говоря о различиях между любовью и симпатией. Ты сказал, что любовь означает преданность, но я считал преданность очередным видом привязанности. Есть многие люди, которых я люблю, но я не чувствую преданности. Как я могу предсказать, буду ли я их любить завтра?

Этот вопрос важен. Тебе понадобится очень, очень большое понимание, потому что он также и тонок, и сложен.

Когда я сказал, что любовь - это преданность, что я под этим подразумевал? Я не имею в виду, что ты должен обещать о завтра, но обещание есть. Тебе не нужно обещать, но обещание есть. В этом сложность и тонкость. Ты не говоришь: "Я буду любить тебя и завтра" - но в мгновение любви есть и обещание, совершенно явственное обещание. Оно не нуждается в выражении.

Когда ты любишь человека, то не можешь себе представить ничего другого; ты не можешь и подумать о том, что однажды не будешь любить этого человека; это невозможно, это не часть любви. И я не говорю, что ты никогда не сможешь выйти из этого любовного романа. Может быть, будет так, может быть, нет; суть не в этом. Но когда ты в мгновении любви, когда между двумя людьми течет энергия, есть мост, золотой мост, и они им соединены. Этого просто не происходит: ум не может вообразить и себе представить, что будет время, когда ты не будешь с этим человеком, и этот человек не будет с тобой. Это преданность. Не потому, что ты это говоришь, не потому, что идешь в суд и окончательно и бесповоротно заявляешь: "Я останусь с тобой навсегда". Фактически, если ты делаешь это формальным заявлением, это просто показывает, что никакой любви не было; тебе нужны законные гарантии. Если есть преданность, не нужно никаких законных гарантий.

Брак нужен потому, что не хватает любви. Если любовь есть и достаточно глубока, брака не нужно. Какой смысл в браке? - это все равно что приделать змее ноги, выкрасить красную розу в красный цвет. Этого не нужно. Зачем идти в суд? Наверное, у тебя внутри есть какой-то страх, что твоя любовь не тотальна.

Даже когда ты глубоко влюблен, ты думаешь о возможности того, чтобы завтра оставить эту женщину. Женщина думает: "Кто знает? Завтра этот мужчина может меня оставить. Лучше пойти в суд. Сначала пусть это будет узаконено, тогда можно быть уверенной". Но что это показывает? - это просто показывает, что любовь не тотальна. Иначе, тотальная любовь сама по себе обладает качеством преданности. Его не нужно вносить извне; это качество ей присуще от природы.

И когда ты влюблен, это приходит к тебе естественно, ты не планируешь. Это чувство приходит естественно, и иногда также и в словах: "Я буду любить тебя всегда". Это глубина этого мгновения. Это ничего не говорит о завтра, помни. Это не обещание. Это только потому, что так велики глубина и тотальность любви, что автоматически ты говоришь: "Я буду любить тебя вечно. Даже смерть не сможет нас разлучить". Это чувство тотальной любви.

И позволь мне повторить - это не значит, что завтра вы будете вместе. Кто знает? Суть совершенно не в этом. Завтра само о себе позаботится. Завтра никогда не входит в ум, который влюблен. Завтра вообще невообразимо; будущее исчезает, этот миг становится вечностью. Это преданность.

А когда завтра... возможно, вы не будете вместе, но вы и не предадите друг друга. Это не будет обманом, это не будет подвохом. Вам от этого грустно, вам этого жаль, но вам приходится расстаться. И я не говорю, что это должно случиться - этого может не случиться. Это зависит от тысячи и одной вещи.

Жизнь состоит не только из вашей любви. Если бы все зависело только от вашей любви, вы жили бы вместе вечно. Но жизнь состоит из тысячи и одной вещи. Любовь придает ощущение, что "мы будем вместе всегда", но любовь - это не вся жизнь. Когда она есть, она так интенсивна, что человек ею опьянен. Но есть еще тысяча и одна вещь, иногда какая-то мелочь...

Ты можешь влюбиться в мужчину, и в это мгновение ты готова пойти за ним в самый ад - и ты можешь это сказать, это не будет обманом. Ты совершенно правдива и честна, когда говоришь: "Я пойду за тобой в ад, если придется!" - и я говорю снова, ты правдива, ты никаким образом не лжешь.

Но завтра, живя с этим мужчиной... появятся какие-то мелочи - ваш роман может потревожить грязная ванная. Ад слишком далеко, не нужно ходить так далеко - достаточно грязной ванной! Или небольшая привычка: этот мужчина храпит во сне, и это сводит тебя с ума. А ты была готова пойти за ним в ад, и это было правдой, подлинной правдой в то мгновение. Это не было ложью, но у тебя была другая идея ада - а этот мужчина храпит во сне, или от него плохо пахнет, и когда он тебя целует, это доставляет тебе мучения.

Просто небольшие вещи, очень небольшие; человек никогда о них не думает, когда влюблен. Кто беспокоится о ванной, кто думает о храпе? Но когда ты живешь вместе с этим мужчиной, это складывается из тысячи и одной вещи, и любая мелочь может стать камнем преткновения и разрушить цветок любви.

Поэтому я не говорю, что у преданности есть какое-то обещание. Я просто говорю, что миг любви - это миг преданности. Ты совершенно этим поглощен, и это все решает. И естественно, из этого мгновения придет следующее, поэтому очень возможно, что вы будете вместе. Из сегодня рождается завтра. Оно не появится, как гром среди ясного неба, оно вырастет из сегодня. Если сегодняшний день был днем великой любви, завтра тоже будет нести ту же самую любовь. Это будет продолжительностью. Поэтому очень возможно, что ты будешь продолжать любить - но это всегда "возможно". И любовь это понимает.

И если однажды ты оставишь свою женщину, или женщина оставит тебя, ты не начнешь на нее кричать: "Что ты теперь скажешь? Ты мне говорила однажды, что "будешь со мной всегда". И что теперь? Почему ты уходишь?" Если ты любил, если ты знал любовь, ты поймешь. Любовь обладает этим качеством преданности.

Любовь - это тайна. Когда она есть, все кажется небесным. Когда она уходит, все выглядит просто тусклым, бессмысленным. Ты не мог жить без этой женщины, а теперь не можешь жить вместе с ней. И оба эти состояния подлинны.

Ты спрашиваешь: Ты привел меня в замешательство, говоря о различиях между любовью и симпатией. Ты сказал, что любовь преданна, но я считал преданность очередным видом привязанности.

В слово "преданность" я вкладываю один смысл, а ты - другой. Ты подразумеваешь закон, я не подразумеваю закона. Я просто описываю тебе качество любви, описываю, что происходит, когда ты ею поглощен: происходит преданность. Не преданность создает любовь, любовь создает преданность. Любовь первична; за ней следует преданность. Если однажды любовь исчезнет, исчезнет и эта преданность; она была ее тенью.

Когда любовь уходит, не говори о преданности; тогда это будет просто глупость. Преданность была тенью любви. Она всегда приходит с любовью. И если любви больше нет, она уходит - исчезает. Ты не продолжаешь говорить об этой преданности: "А как же преданность?" Никакой преданности больше нет, если нет любви. Любовь есть преданность! Нет любви, нет и преданности. В этом мой смысл.

Я понимаю и твой смысл. Вот твой смысл: когда любовь ушла, как насчет преданности? Это твой смысл. Ты хочешь, чтобы преданность продолжалась, когда любовь ушла, и любви больше нет. Твой смысл - смысл закона.

Всегда помни: слушая меня, пытайся понять мой смысл. Это трудно, но ты должен попытаться. В самой этой попытке ты выберешься из своих собственных смыслов. Мало-помалу откроется окно, и ты сможешь увидеть, что я имею в виду. Иначе будет замешательство: я говорю что-то одно, ты слышишь что-то другое.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...   19
Даже если иногда чувства, похожие на любовь, и возникают у меня в сердце, тотчас же в следующее мгновение я начинаю чувствовать, что это совершенно не любовь: это мои скрытые сексуальные позывы и все остальное в этом роде.

Что в этом плохого? Любовь должна возникнуть из похоти. Если ты избегаешь похоти, ты будешь избегать и самой возможности любви. Любовь - это не похоть, это правда; но любовь не лишена похоти - это тоже правда. Любовь выше похоти, да, но если ты совершенно разрушишь похоть, то разрушишь саму возможность того, чтобы из грязи возник цветок. Любовь - это лотос, похоть - грязь, из которой вырастает лотос.

Помни это, иначе ты никогда не достигнешь любви. Самое большее, ты можешь притворяться, что трансцендировал похоть. Потому что без любви никто не может трансцендировать похоть; ты можешь только ее подавить. Подавленная, она становится более ядовитой. Она распространяется на всю твою систему, становится токсичной, разрушает тебя. Похоть, трансформированная в любовь, дает тебе свечение, сияние. Ты начинаешь чувствовать такую легкость, словно можешь летать. У тебя начинают расти крылья. Подавив похоть, ты становишься тяжелым, словно несешь груз, словно у тебя на шее привязан камень. Трансформировав похоть, ты прошел испытание существования.

Тебе были даны сырые материалы, чтобы ты с ними работал и был творческим. Похоть - это сырой материал.

Я слышал...

Беркович и Михельсон, которые были не только деловыми партнерами, но и друзьями с детства, договорились: тот из них, кто умрет первым, вернется и расскажет другому, на что похож рай.

Через шесть месяцев Беркович умер. Он был очень моральным человеком, почти святым, пуританином, который никогда не делал ничего плохого, который всегда боялся похоти и секса. И Михельсон ждал, чтобы его дорогой усопший друг подал какой-нибудь знак о том, что вернулся на землю. Михельсон сгорал от нетерпения, надеясь вскоре получить отчет Берковича.

И вот однажды, через год после смерти, Беркович заговорил с Михельсоном. Была поздняя ночь, и Михельсон лежал в постели.

- Михельсон, Михельсон, - сказал призрачный голос.

- Это ты, Беркович?

- Да.

- И как ты там теперь?

- Мы завтракаем и занимаемся любовью, потом обедаем и занимаемся любовью, потом ужинаем и занимаемся любовью.

- И как тебе нравится в раю? - спросил Михельсон.

- Кто тебе сказал, что я в раю? - сказал Беркович. - Я на ферме в штате Висконсин, я бык-производитель.

Помни, это происходит с людьми, которые подавляют секс. Ничего другого случиться не может, потому что вся подавленная энергия становится бременем и тянет тебя вниз. Ты движешься к низшим стадиям существа.

Если из похоти возникает любовь, ты начинаешь двигаться к высшему существу. Поэтому помни - от тебя зависит, хочешь ли ты стать буддой или быком-производителем. Если ты хочешь стать буддой, тогда не бойся секса. Двигайся в него, хорошо его узнай, стань в нем более и более бдительным. Обращайся с ним бережно; это безмерно ценная энергия. Сделай ее медитацией и трансформируй, мало-помалу, в любовь. Это сырой материал, подобный неограненному бриллианту: ты должен его отшлифовать, отполировать, и тогда он приобретет огромную ценность. Если кто-то даст тебе неотшлифованный, неограненный, необработанный бриллиант, ты можешь даже не узнать, что это бриллиант. Даже Кохинор в первоначальном состоянии ничего не стоил.

Похоть - это Кохинор: ее нужно отшлифовать, ее нужно понять.

Задавший этот вопрос боится и борется: "Все это мои скрытые сексуальные позывы и все остальное в этом роде". В этом есть осуждение. Ничего страшного; человек - это сексуальное животное. Мы именно такие. Именно такими хочет видеть нас жизнь. Именно такими мы оказались здесь. Иди в это. Не входя в это, ты никогда не сможешь этого трансформировать. Я не говорю о простом потакании. Я говорю, иди в это с глубокой, медитативной энергией, чтобы понять, что это такое. Наверное, это что-то очень ценное, потому что ты из этого произошел, потому что все существование наслаждается этим, потому что все существование сексуально.

Секс - это способ, который Бог выбрал, чтобы присутствовать в мире, несмотря на то, что продолжают говорить христиане - что Иисус родился от девственной матери, - все это глупость. Они притворяются, что секс не был вовлечен в рождение Иисуса. Они так боятся секса, что создают подобные дурацкие истории; что Иисус родился у девственной Марии. Наверное, Мария была очень чиста, это правда; наверное, она была духовно девственной, это правда - но нет другого способа войти в жизнь, кроме как пройдя через энергию, которая известна как секс. Тело не знает никакого другого закона. А природа всевключающа: она не верит ни в какие исключения, она не допускает никаких исключений. Ты можешь родиться из секса, ты полон сексуальной энергии, но это не конец. Это может быть началом. Секс - это начало, но не конец.

Есть три типа людей. Человек первого типа думает, что секс - это конец. Это люди, которые живут жизнью потакания. Она упускают, потому что секс - это начало, но не конец. И есть люди, которые против потакания. Они принимают другую, противоположную крайность: они не хотят, чтобы секс был даже началом, и начинают отторгать его. Отторгая его, они отторгают самих себя. Разрушая его, они разрушают самих себя, они увядают. Оба эти подхода глупы.

Есть третья возможность, возможность того, кто смотрит на жизнь мудро. У него нет теорий, которые он навязывал бы жизни; он просто пытается понять. Он приходит к видению того, что секс - это начало, но не конец. Секс - это только возможность расти за пределы его, но человек должен через него пройти.

На Востоке подчеркивалось, что в любовных отношениях человек должен оставаться с одним партнером, с одним и тем же человеком. Сейчас на Западе люди дрейфуют из одних отношений в другие. За что ты?

За любовь.

Позволь мне это тебе объяснить: будь верным любви и не заботься о партнерах. Один у тебя партнер или много, дело не в этом. Вопрос в том, верен ли ты любви. Если ты живешь с женщиной или мужчиной и не любишь их, ты живешь в грехе. Если ты с кем-то состоишь в браке и не любишь этого человека, и все же продолжаешь с ним или с ней жить и заниматься любовью, ты совершаешь грех против любви.

Ты выбираешь вопреки любви в пользу социальных удобств, комфорта, формальностей. Это так же неправильно, как если ты пойдешь и изнасилуешь женщину, которую не любишь. Ты идешь и насилуешь женщину; это преступление - потому что ты не любишь эту женщину, и женщина не любит тебя. Но то же самое происходит, если ты живешь с женщиной, которую не любишь. Это изнасилование - социально принятое, конечно, но изнасилование - и ты идешь против бога любви.

Поэтому, как на Востоке, люди решили жить с одним партнером всю жизнь; в этом нет ничего плохого. Если ты остаешься верным любви, красивее всего оставаться с одним и тем же человеком, потому что близость растет. Но на девяносто девять процентов вероятно, что никакой любви нет; вы просто живете вместе. И когда вы живете вместе, растут определенные отношения, и это отношения просто совместной жизни, не любви. Не принимай по ошибке это за любовь.

Но если это возможно, если ты любишь человека и живешь с ним или с ней всю жизнь, будет расти огромная близость, и любовь будет давать тебе более и более глубокие откровения. Это невозможно, если ты продолжаешь слишком часто менять партнеров. Это все равно что постоянно пересаживать дерево с одного места на другое; тогда у него нет никаких корней. Чтобы вырастить корни, дереву нужно оставаться на одном месте. Тогда корни растут глубже; тогда дерево становится сильнее.

Близость хороша, оставаться преданным красиво, но основная потребность - любовь. Если дерево пустило корни в таком месте, где почва состоит из одних камней, и они убивают дерево, лучше пересадить его. Тогда не настаивай, что оно должно оставаться на одном месте. Оставайся верным жизни - пересади дерево, потому что теперь оно идет против жизни.

На Западе люди меняют все - слишком много связей. То и другое убивает любовь. На Востоке любовь убивает то, что люди боятся перемен. На Западе любовь убивает то, что люди боятся надолго остаться с одним партнером - боятся, потому что это становится преданностью. Прежде чем это станет преданностью, измени все, оставайся текучим и свободным. Поэтому растет определенная распущенность, и под именем свободы любовь оказывается почти раздавленной, умирающей от голода. Любовь страдала от обоих подходов: на Востоке люди цепляются за безопасность, комфорт, формальность; на Западе они цепляются за свободу эго, не-преданность. Но любовь страдает от того и другого.

Я за любовь. Я не принадлежу ни Востоку, ни Западу, и меня не интересует, к какому обществу принадлежишь ты. Я не принадлежу ни к какому обществу, я за любовь.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...   20
Стихи о саксофоне
Когда во тьме, плывущей льдинкой тая, блестит кусочек маленькой луны,
и россыпь звёзд загадочным сияньем  рождает вновь несбыточные сны,
вновь первый снег, кружа в безвестном танце, падёт в саду вчерашних чайных роз,
нарушив тишь на сладких нотах Рая, нам саксофон сушил остатки слёз.
Я был влюблён, божественно чаруясь теплом её жемчужно-чудных глаз,
лелея миг,  вселяющий  надежду! Таил в душе поток неясных фраз!
Лишь только ночь, скрывая нежный трепет в моей груди покровом темноты,
дарила  вновь, подобно вдохновенью, сладчайших чувств крылатые мечты.
Я так хотел признаться ей во многом, и только мрак шептанием ветров
мне произнёс: «Молчи, она всё знает, ей обо всём поведала любовь…».
Горящих звёзд рассыпанные бусы вокруг кусочка таявшей луны
рождали чувств незримые потоки  моей груди в минуты полной тьмы.
И саксофон, пронзительным звучаньем явившись в мир задумчивой тиши,
напоминал:  храни её, счастливец, и сладость чувств попробовать спеши! (с)

Сюита дождя

Оркестр небесный ударил по спицам,
Сверкнула софита стрела,
Спустилась к земле туча – чёрная птица,
И город окутала мгла.

Литавры и гонги вдруг загромыхали,
Сюита дождя началась,
И мысли, что жадно желаньем пылали,
Вода смыла, будто то грязь.

Казалось, что город надолго в опале
И милости нечего ждать,
Но солнце раздвинуло шторы печали,
И свет вострубил благодать…

Стр@нник
Всегда помни: если отношения основываются на любви, хорошо. Пока любовь длится, оставайся в ней, и оставайся как можно более глубоко преданным. Оставайся в ней как можно более тотально; будь поглощен отношениями. Тогда любовь сможет трансформировать тебя. Если любви нет, лучше это изменить. Но тогда не становись наркотически зависимым от перемен. Не делай из этого привычки. Не позволяй этому стать механической привычкой, чтобы тебе не приходилось все менять через каждые два или три года, как человек каждые два или три года меняет машину. Появляются новые модели, и что делать? - тебе приходится сменить машину. Внезапно ты сталкиваешься с новой женщиной - это мало чем отличается.

Женщина есть женщина, мужчина есть мужчина. Различия только вторичны, потому что дело в энергии. Женственная энергия есть женственная энергия. В каждой женщине представлены все женщины, и в каждом мужчине представлены все мужчины. Различия очень поверхностны: нос больше или меньше, или немного длиннее; волосы светлые или темные - небольшие различия, только на поверхности. Глубоко внутри дело в женственной или мужественной энергии. Поэтому если есть любовь, оставайся в ней. Дай ей шанс расти. Но если ее нет, измени все, пока ты не стал наркотически привязанным к отношениям без любви.

Молодая жена в исповедальне спросила священника о противозачаточных средствах.

- Ты не должна их использовать, - сказал священник. - Они против закона Божьего. Выпей стакан воды.

- До или после? - спросила жена.

- Вместо! - ответил священник.

Ты спрашиваешь меня, стоит ли следовать восточному или западному пути. Ни тому, ни другому; следуй пути божественного. А что значит путь божественного? - оставайся верным любви. Если любовь есть, все разрешено. Если любви нет, ничто не разрешено. Если ты не любишь свою жену, не касайся ее, потому что это вторжение. Если ты не любишь женщину, не спи с ней; это против закона любви, а это - высший закон. Только когда ты любишь, разрешено все.

Кто-то спросил Августина Иппийского*:

- Я очень необразованный человек и не могу читать писаний и великих теологических книг. Дай мне простое послание. Я глуп, и к тому же у меня не очень хорошая память, поэтому дай мне самое существенное, чтобы я мог его помнить и ему следовать.

Августин был великий философ, великий святой и читал великие проповеди, но никто не просил у него саму суть. Он закрыл глаза и, говорят, много часов медитировал. И этот человек сказал:

- Пожалуйста, если ты нашел ответ, просто скажи мне, чтобы я мог уйти, потому что я ждал много часов.

Августин сказал:

- Я не могу найти ничего, кроме вот этого: люби, и все остальное будет тебе разрешено. Просто люби.

Иисус говорит: "Бог есть любовь". Я хотел бы вам сказать: любовь есть Бог. Забудьте все о Боге; достаточно любви. Оставайтесь достаточно храбрыми, чтобы двигаться в любовь; не стоит принимать во внимание ничего больше. Если ты принимаешь во внимание любовь, все остальное будет для тебя возможным.

Прежде всего, не двигайся с мужчиной или женщиной, которых ты не любишь. Не будь с ними просто ради прихоти; не будь с ними только из похоти. Почувствуй, возникло ли в тебе желание быть преданным этому человеку. Достаточно ли ты зрел, чтобы войти в глубокий контакт? Потому что этот, контакт изменит всю твою жизнь.

И когда ты входишь в контакт, войди в него истинно. Не прячься от своего возлюбленного или возлюбленной - будь настоящим. Отбрось все фальшивые лица, которые ты научился носить. Отбрось все маски. Будь настоящим. Открой все свое сердце; будь обнаженным. Между двумя влюбленными не должно быть никаких секретов, иначе любви нет. Отбрось всю скрытность. Это политика; скрытность - это политика. Ее не должно быть в любви. Ты не должен ничего прятать. Что бы ни возникло в твоем сердце, это должно быть прозрачным для твоей возлюбленной, и что бы ни возникло в ее сердце, это должно быть прозрачным для тебя. Вы должны стать друг для друга двумя прозрачными существами. Мало-помалу вы увидите, что посредством друг друга растете в высшую сущность.

Встретив женщину снаружи, действительно встретившись с ней, любя ее - предав себя полностью ее существу, растворившись в ней, слившись с ней, - ты будешь мало-помалу встречаться с женщиной у себя внутри; ты начнешь встречаться с мужчиной у себя внутри. Внешняя женщина - это только путь для внутренней; внешний мужчина - это только путь для внутреннего.

Настоящий оргазм происходит, когда встречаются твои внутренние мужчина и женщина. И этом смысл индуистского символа Ардханаришвара. Наверное, ты видел статуи, изображающие Шиву наполовину мужчиной, наполовину женщиной - каждый мужчина наполовину мужчина, наполовину женщина; каждая женщина наполовину женщина, наполовину мужчина. Так должно быть, потому что половина твоего существа происходит от твоего отца, половина от матери - ты то и другое. Нужен внутренний оргазм, внутренняя встреча, внутренний союз. Но, чтобы достичь этого внутреннего союза, тебе придется найти женщину снаружи, которая соответствует твоей внутренней женщине, которая вибрирует в твоем внутреннем существе, и твоя внутренняя женщина, которая крепко спит, проснется. Посредством внешней женщины тебе придется встретиться с внутренней; то же самое с мужчиной.

Поэтому если отношения продолжаются долгое время, это будет лучше, потому что этой внутренней женщине нужно время, чтобы проснуться. Так, как это происходит на Западе, - отношения "ударь-и-убеги" - у внутренней женщины нет времени, у внутреннего мужчины нет времени, чтобы возникнуть и проснуться. К тому времени как происходит какое-то движение, женщины больше нет... другая женщина, с другой вибрацией, с другой энергией. И конечно, если ты продолжаешь менять партнеров, то станешь невротичным, потому что столько вещей, столько разных звуков войдут в твое существо, и столько разных качеств вибраций, что ты будешь в растерянности и не сможешь найти свою внутреннюю женщину. Это будет трудно. И возможно, что ты станешь наркотически зависимым от перемен. Ты начнешь просто наслаждаться переменами. Тогда ты потеряешься.

Внешняя женщина - только путь ко внутренней, и внешний мужчина только путь к внутреннему. И высшая йога, высший мистический союз происходит у тебя внутри. Когда это происходит, ты свободен от всех женщин или мужчин. Тогда, внезапно, ты выходишь за пределы; тогда ты ни то, ни другое. Именно это и есть трансценденция; именно это и есть брахмачарья. Тогда ты снова достигаешь своей чистой девственности; снова предъявляешь права на свое оригинальное лицо.

В последнее время я начинаю осознавать, что даже мой возлюбленный для меня незнакомец. В то же время есть интенсивная жажда преодолеть эту отделенность между нами. У меня такое ощущение, словно мы линии, параллельные друг другу, которым предназначено никогда не встретиться. Похож ли мир сознания на мир геометрии - или есть какой-то шанс того, чтобы параллельные линии встретились?

Это одна из величайших тайн, с которыми приходится столкнуться влюбленному: влюбленным невозможно отбросить эту незнакомость, отчужденность, отделенность. Фактически, само действие любви таково, что влюбленные должны быть полярными противоположностями. Чем дальше они друг от друга, тем более они друг для друга привлекательны. В их отделенности - их влечение друг к другу. Они подходят близко, очень близко, но никогда не становятся одним. Они подходят так близко, что, кажется, еще один шаг, и они станут одним целым. Но этот шаг никогда не совершается, не может свершиться по природе вещей, по естественному закону.

Напротив, когда они очень близко, тотчас же они начинают снова отделяться, отдаляться. Потому что когда они очень близко, влечение теряется; они начинают ссориться, пилить друг друга. Это способы снова создать расстояние. И как только есть расстояние, тотчас же они начинают снова чувствовать друг к другу влечение. И это продолжается как ритм: сближение, отдаление; сближение, отдаление.

Есть жажда быть одним целым - но на уровне биологии, на уровне тела стать одним целым невозможно. Даже занимаясь любовью, вы не одно целое; отделенность на физическом уровне неизбежна.

Ты говоришь: "В последнее время я начинаю осознавать, что даже мой возлюбленный для меня незнакомец". Это хорошо. Это часть растущего понимания. Только инфантильные люди могут думать, что знают друг друга. Ты не знаешь даже самого себя, как ты можешь вообразить, что знаешь своего возлюбленного?

Ни возлюбленный не знает себя, ни ты сам. Два неизвестных существа, два незнакомца, которые ничего не знают о себе, пытаются узнать друг друга - это упражнение в бесполезности. Оно обречено на разочарование, поражение. И именно поэтому все влюбленные злы друг на друга. Они думают, что, может быть, другой не допускает их в свой личный мир: "Он держит меня на расстоянии, он держит меня в некотором отдалении". И оба они думают одно и то же. Но это неправда, все эти жалобы ложны. Дело просто в том, что они не понимают законов природы.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...   21
Так чего же ждут люди, к примеру, от инопланетян или представителей иных миров?
А люди, как дети малые , то боятся, то ждут - подарков! С одной стороны, они жутко боятся, что их поработят, причинят им вред. Почему? Полагаю потому , что они сами не прочь кого-нибудь поработить, что и делают при малейшей возможности. Да, да, дорогое человечество! У вас до сих пор процветает торговля «живым товаром» - и это ваш термин! Вы сами продаете и покупаете друг друга. Как в прямом, так и в переносном смысле? Видимо поэтому вы так боитесь тех, кто на вас не похож, потому что в других вы на самом деле видите самих себя, свое, пока еще по большей части, звериное лицо.
С другой стороны у представителей человеческого рода процветают иждивенческие настроения по типу: «Помогите христа ради ! Подайте нам технологии на бедность нашу, и разберитесь за нас со всем, что нас так угнетает » А кто и что вас угнетает? Вы же сами это и делаете. Технологии хотите? Да вам давали и до сих пор дают эти самые технологии.
Тема "НЛО и контактеры"
На уровне тела вы можете подойти друг к другу очень близко, но не можете стать одним целым. Стать одним целым можно лишь на уровне сердца - но лишь на мгновение, не навсегда.

На уровне существа вы есть одно целое. Не нужно становиться одним целым; это нужно только обнаружить.

Ты говоришь: "В то же время есть интенсивная жажда преодолеть эту отделенность между нами". Если ты будешь продолжать пытаться ее преодолеть на физическом уровне, это будет постоянным поражением. Эта жажда просто показывает, что любовь должна выйти за пределы тела, что любовь хочет чего-то высшего, чем тело, чего-то большего, чем тело, чего-то более глубокого, чем тело. Даже встречи двух сердец - хотя и сладкой, безмерно радостной - все же недостаточно, потому что она происходит лишь на мгновение, и тогда незнакомцы снова становятся незнакомцами. Пока ты не откроешь мир существа, ты не сможешь удовлетворить эту жажду быть одним целым. И вот странный факт: в тот день, когда ты станешь одним целым со своим возлюбленным, ты станешь одним целым и со всем существованием.

Ты говоришь: "У меня такое ощущение, словно мы линии, параллельные друг другу, которым суждено никогда не встретиться". Может быть, ты не знаешь неэвклидовой геометрии, потому что ей еще не учат в наших учебных заведениях. Нас все еще учат эвклидовой Геометрии, которой две тысячи лет. В эвклидовой геометрии параллельные линии никогда не встречаются. Но последние открытия показывают, что никаких параллельных линий нет; именно поэтому они встречаются. Нельзя создать две параллельные линии.

Новые открытия очень странны - нельзя создать даже линию, прямую линию, потому что земля круглая. Если ты создашь прямую линию и будешь продолжать оба конца, в конце концов она станет кругом. И если линия, доведенная до конца, становится кругом, это прежде всего не прямая линия; это часть очень большого круга, и часть этого круга - дуга, а не линия. В неэвклидовой геометрии линии исчезли, какие могут быть параллельные линии? Нет и никаких параллельных линий.

Поэтому если дело в параллельных линиях, есть шанс, что влюбленные где-то смогут встретиться - может быть, в старости, когда они не смогут больше ссориться, у них не останется на это сил. Они так привыкли... какой смысл? - те же самые ссоры, те же самые проблемы, те же самые конфликты; им скучно друг с другом.

На самом деле, влюбленные прекращают даже разговаривать друг с другом. Какой смысл? Потому что начать разговаривать значит начать ссориться, и это та же ссора, что и раньше; ничего не изменится. И они ссорились столько раз, и все заканчивалось одинаково. Но даже тогда, параллельные линии, в том, что касается влюбленных... в геометрии они могут начать встречаться, но в любви никакой надежды нет; они не могут встретиться.

И хорошо, что они не могут встретиться, потому что если бы влюбленные смогли удовлетворить свою жажду стать одним целым на уровне физического тела, они никогда не смотрели бы вверх. Они никогда не пытались бы найти гораздо большее, скрытое в физическом теле, - сознание, душа, бог.

Хорошо, что любовь терпит поражение, потому что поражение любви обязательно отправит тебя в новое паломничество. Эта жажда будет преследовать тебя, пока не приведет в храм, где происходит встреча, - но встреча всегда происходит с целым... в котором будет и твой возлюбленный, но будут и деревья, и реки, и горы, и звезды.

В этой встрече не будет только двух вещей: не будет твоего эго, и не будет эго твоего возлюбленного. Кроме этих двух вещей будет все существование. И в этих двух эго на самом деле была вся проблема, именно они делали вас параллельными линиями.

Не любовь создает проблемы, а эго. Но жажда не будет удовлетворена. Рождение за рождением жажда будет оставаться, пока ты не найдешь правильную дверь, чтобы выйти за пределы тела и войти в храм.

Муж и жена в возрасте девяносто трех и девяноста пяти лет пришли к адвокату и сказали, что хотят развестись.

- Развод! - воскликнул адвокат. - В вашем возрасте? Но ведь теперь вы нужны друг другу больше, чем когда-либо, и, в любом случае, если вы так долго были женаты, какой в этом смысл?

Муж сказал:

- Мы хотели развестись много лет, но решили подождать, пока не умрут все дети.

Они действительно долго ждали! Теперь нет никаких проблем, они могут развестись - даже теперь не встреча, а развод.

Просто поддерживай свою жажду горящей, пылающей; не теряй сердца. Твоя жажда - семя духовности. Твоя жажда - начало высшего союза с существованием. Твой возлюбленный только служит поводом.

Не печалься, будь счастлив. Радуйся тому, что нет возможности встретиться на физическом уровне. Иначе у влюбленных не было бы никакого пути трансформации. Они приклеились бы друг к другу, они разрушили бы друг друга.

И нет ничего плохого в том, чтобы любить незнакомца. Фактически, гораздо более волнующе любить незнакомца. Когда вы не были вместе, влечение было сильнее. Чем больше вы вместе, тем более тускнеет влечете. Чем более вы узнаете друг друга, поверхностно, тем меньше волнение. Жизнь очень скоро становится рутиной.

Люди продолжают раз за разом повторять одно и то же. Если ты посмотришь на лица людей в мире, то удивишься: почему все эти люди выглядят такими грустными? Почему у них такие глаза, словно они потеряли всякую надежду? Причина проста; причина в повторении. Человек разумен; повторение создает скуку. Скука создает грусть, потому что человек знает, что случится завтра, послезавтра... пока он не окажется в могиле, все будет прежним, одним и тем же.

Финкельштейн и Ковальский сидят в баре и смотрят по телевизору новости. В новостях показывают женщину, стоящую на краю крыши и грозящую прыгнуть вниз. Финкельштейн говорит Ковальскому:

- Вот что я тебе скажу. Давай заключим пари: если она прыгнет, я получаю двадцать долларов. Если она не прыгнет, ты получаешь двадцать долларов. Идет?

- Идет, - говорит Ковальский.

Через несколько минут женщина прыгает с края крыши и разбивается. Ковальский достает кошелек и протягивает Финкельштейну двадцать долларов.

Через несколько минут Финкельштейн оборачивается к Ковальскому и говорит:

- Послушай, я не могу взять у тебя эти двадцать долларов. Я должен тебе кое в чем признаться: я смотрел этот выпуск новостей днем. Это был повтор.

- Нет, нет, - говорит Ковальский. - Оставь себе деньги, ты их выиграл честно и по правилам. Видишь ли, я тоже смотрел этот выпуск по телевизору днем.

- Ты тоже его смотрел? - говорит Финкельштейн. - Но почему же тогда ты принял пари, что эта женщина не прыгнет?

- Я не мог поверить, что она будет достаточно глупа, чтобы сделать это дважды.

Но такова жизнь...

Эту печаль в мире, эту скуку и несчастье можно изменить, если люди узнают, что они просят невозможного.

Не проси невозможного.

Открой законы существования и следуй им.

Твоя жажда быть одним целым - духовное желание, сама основа твоей религиозной природы. Неправильна только точка твоего фокуса.

Возлюбленный - это только повод. Пусть возлюбленный будет просто опытом для большей любви - любви ко всему существованию.

Пусть эта жажда будет поиском твоего собственного внутреннего существа; там встреча уже происходит, там мы уже одно целое.

Там ты никогда не был отдельным.

Жажда совершенно правильна; неправилен только ее объект. Это создает все страдание и ад. Просто измени объект, и твоя жизнь становится раем.

СВОБОДА

Мужчина обратил женщину в рабство, а женщина обратила в рабство мужчину. И, конечно, оба они ненавидят рабство, оба они сопротивляются ему. Они постоянно ссорятся; чтобы началась ссора, достаточно небольшого повода.

Но настоящая ссора где-то глубоко внутри; настоящая ссора состоит в том, что они просят свободы. Может быть, они не могут сказать этого ясно, может быть, они совершенно забыли. Люди жили таким образом тысячи лет. Они видели, что их отец и мать прожили точно так же, они видели, что их дед и бабка прожили точно так же. Именно так живут люди - они это приняли. Их свобода разрушена.

Это так, словно мы пытаемся летать в небе на одном крыле. У некоторых людей есть крыло любви, у некоторых крыло свободы - но ни те, ни другие не могут летать. Нужны оба крыла.

Табула Раса

Философии всегда верили, что суть предшествует существованию, и когда человек рождается, то кем он станет, уже предрешено. Точно как семя он содержит в себе всю программу; теперь дело только в том, чтобы она была исполнена. Нет никакой свободы - это было подходом всех философий в прошлом: у человека есть определенная судьба, предназначение. Другое дело, что ты его не осознаешь, но что бы ты ни делал, это делаешь не ты. Это происходит посредством тебя, движимое естественными бессознательными силами, или Богом.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...  22
Это подход детерминиста, фаталиста. Все человечество очень от этого пострадало, потому что этот подход означает, что невозможно никакой радикальной перемены. Ничего нельзя сделать с человеческой трансформацией; все случится так, как должно случиться. Больше всего пострадал от этого подхода Восток. Если ничего нельзя сделать, человек начинает принимать все - рабство, бедность, уродство; ему приходится принимать все. Это не понимание, не осознанность; это не то, что Гаутама Будда называет "таковостью", татхатой. Это просто отчаяние, безнадежная попытка спрятаться за красивыми словами.

Но последствия этого были самыми плачевными. В Индии их можно увидеть в самой развитой форме: бедность, нищие, болезни, калеки, слепые. И никто этого не замечает, потому что "такова жизнь", и именно такой жизнь всегда была и всегда будет. В саму душу закрадывается своего рода летаргия.

Но весь этот подход неправилен в своей основе. Это утешение, не открытие, возникающее из видения реальности. Это попытка так или иначе скрыть собственные раны - это рационализация. И каждый раз, когда рационализации начинают скрывать твою реальность, ты обязательно будешь падать в более и более темные царства.

Мне хотелось бы сказать, что сущность не предшествует существованию; напротив, существование предшествует сущности. Человек - это единственное на земле существо, у которого есть свобода. Собака рождается собакой, проживет собакой и собакой умрет; никакой свободы нет. Роза останется розой, невозможна никакая трансформация; она не сможет стать лотосом. Нет никакого выбора, нет вообще никакой свободы. Именно в этом человек полностью отличается. В этом его достоинство, в этом его особенность в существовании, его уникальность.

Именно поэтому я говорю, что Чарльз Дарвин неправ, потому что он начинает классифицировать человека наравне с животными; это основное отличие он не принимает во внимание. Основное отличие в том, что все животные рождаются с программой, а человек - без программы. Человек рождается как табула раса, чистая грифельная доска; на ней ничто не написано. Если хочешь ее заполнить, ты должен написать все; это будет твое творение.

Человек не просто свободен, я хотел бы сказать, что он есть свобода. Это его существенное ядро, это сама его душа. В то мгновение, как человеку отказано в свободе, ему отказано в его самом драгоценном сокровище, в самом его царстве. Тогда он только нищий, и это гораздо более уродливая ситуация, чем у других животных, потому что по крайней мере у них есть определенная программа. Человек просто теряется.

Как только это понято, - что человек рождается свободой, - открываются все измерения для роста. Тогда от тебя зависит, кем стать и кем не стать; это будет твоим собственным творением. Тогда жизнь становится приключением - не разворачиванием программы, но приключением, исследованием, открытием. Истина еще тебе не дана; ты должен ее создать. В определенном смысле в каждое мгновение ты создаешь себя.

Даже если ты принимаешь теорию судьбы, это тоже акт решения твоей собственной жизни. Принимая фатализм, ты выбираешь жизнь раба - это твой выбор! Ты выбрал войти в тюрьму, ты выбрал быть закованным в цепи, но все же это твой выбор. Ты можешь выйти из тюрьмы.

Конечно, люди боятся быть свободными, потому что свобода рискованна. Человек никогда не знает, что делает, куда движется и каким будет окончательный результат всего этого. Если ты не "заготовлен заранее", вся ответственность лежит на тебе. Нельзя переложить ответственность ни на кого другого. В конечном счете ты стоишь один перед лицом существования, полностью ответственный за себя. Кем бы ты ни был, каким бы ты ни был, ты не можешь от этого уклониться; не можешь от этого бежать - и это страшно. Из этого страха люди выбирают все возможные фаталистические подходы.

И, странное дело: религиозные и нерелигиозные люди соглашаются в одном: в том, что свободы нет. Во всем остальном они не согласны друг с другом, но странно то, что все они соглашаются в одном. Коммунисты говорят, что они атеисты, нерелигиозные люди, но они говорят, что человека определяют социальные, экономические, политические ситуации. Человек не свободен; сознание человека определяется внешними силами. Это та же самая логика! Ты можешь назвать внешние силы экономической структурой. Гегель называет это "Историей" - с заглавной буквы, заметьте, - а все религиозные люди называют это "Богом", снова с заглавной буквы. Бог, История, Экономика, Политика, Общество - все это внешние силы, и все подходы соглашаются в одном: в том, что ты не свободен.

А я вам говорю, вы абсолютно свободны, свободны без всяких условий. Не избегайте ответственности; избегание не поможет. Чем скорее ты ее примешь, тем лучше, потому что тотчас же ты начнешь создавать самого себя. А в то мгновение, как ты создаешь самого себя, возникает великая радость, и когда ты завершаешь самого себя, таким, каким хочешь себя видеть ты сам, это приносит безмерную удовлетворенность. Точно как когда художник заканчивает картину, наносит последний штрих, у него в сердце возникает великая удовлетворенность. Хорошо сделанная работа приносит огромный покой. Человек чувствует, что соучаствовал с целым.

Единственная молитва - быть творческим, потому что только в творчестве ты можешь соучаствовать с целым; нет другого способа соучаствовать. О Боге нельзя учить, ты должен каким-то образом в нем участвовать. Ты не можешь быть наблюдателем, ты можешь быть только участником; лишь тогда ты можешь испытать вкус его тайны. В том, чтобы создать картину, нет ничего особенного. Создать стихотворение, создать музыку - ничто в сравнении с тем, чтобы создать себя, создать собственное сознание, создать само свое существо.

Но люди боятся, и тому есть причины. Первая причина состоит в том, что это рискованно, потому что ответствен только ты. Во-вторых, свободой можно злоупотребить - потому что ты можешь выбрать быть не тем, кем нужно. Свобода означает, что ты можешь выбрать правильное или неправильное; если ты свободен только выбрать правильное, это не свобода. Тогда это будет похоже на первые машины Форда - все они были черными. И он приводил своих покупателей в магазин и говорил: "Вы можете выбрать любой цвет, при условии, что этот цвет черный!"

Что это за свобода? - при условии, что этот цвет черный. При условии, что ты следуешь Десяти Заповедям, при условии, что ты живешь согласно Гите или Корану, при условии, что ты почитаешь Будду, Махавиру, Заратустру. Это вообще не свобода! Свобода по своей сути, по своему существу означает, что ты способен на то и другое: выбрать правильное или неправильное.

И опасность в том - и это пугает - что неправильное сделать всегда легче. Неправильное - это путь под гору, а правильное - подъем. Подниматься тяжело и трудно; чем выше ты поднимаешься, тем тяжелее становится подъем. Но спускаться под гору очень легко. Ничего не нужно делать, гравитация делает все за тебя. Ты можешь просто подтолкнуть камень, чтобы он покатился с вершины холма, и он скатится до самого дна долины; ничего не нужно делать. Но если хочешь подниматься в сознании, если хочешь подниматься в мир красоты, истины, блаженства, тогда ты жаждешь высочайших из всех возможных вершин, и, безусловно, это трудно.

Во-вторых, чем выше ты поднимаешься, тем больше опасность упасть, потому что тропа становится узкой, и со всех сторон тебя окружают темные долины. Один неверный шаг, и ты просто упадешь в пропасть, исчезнешь. Гораздо комфортнее, удобнее ходить по ровной земле, не заботясь о высотах.

Свобода дает тебе возможность или пасть ниже животных, или подняться выше ангелов. Свобода - это лестница. Один конец лестницы простирается в ад, другой касается небес. Это одна и та же лестница; направление выбирать тебе.

И для меня, если ты не свободен, ты не можешь злоупотребить своей несвободой. Несвободой злоупотребить нельзя. Заключенный не может злоупотребить своей ситуацией - он закован в цепи, он не свободен ничего делать. И в такой ситуации находятся все животные, кроме человека, - они не свободны; они рождены определенного вида животными и должны этому соответствовать. Фактически соответствовать заставляет их сама природа; от них вообще ничего не требуется. В их жизни нет вызова. Только человеку приходится встретить вызов, великий вызов. Очень немногие люди решили рискнуть, достичь высот, открыть высочайшие вершины. Лишь немногие - Будда, Христос - лишь очень немногие, которых можно пересчитать по пальцам.

Почему все человечество не выбрало достичь такого же состояния блаженства, что и Будда, такого же состояния любви, что и Христос, такого же состояния празднования, что и Кришна? Почему? - по той простой причине, что опасно даже стремиться к этим высотам. Лучше об этом не думать, а лучший способ о них не думать - это принять, что нет никакой свободы, и ты уже заранее предопределен. Есть определенный код, переданный тебе до твоего рождения, и ты должен просто осуществить его.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...   23
Злоупотребить можно только свободой, рабством злоупотребить нельзя. Именно поэтому ты видишь в сегодняшнем мире столько хаоса. Его никогда раньше не было, и по той простой причине, что человек никогда не был так свободен. В Америке можно найти больше хаоса по той простой причине, что американцы наслаждаются величайшей свободой, которая только существовала где-либо в мире за все время истории. Где бы ни возникла свобода, там происходит извержение хаоса. Но этот хаос того стоит, потому что только из хаоса рождаются звезды.

Я не даю вам никакой дисциплины, потому что каждая дисциплина - это тонкого вида рабство. Я не даю вам никаких заповедей, потому что любые заповеди, данные кем-то другим, извне, будут для вас тюремным заключением, порабощением. Я учу вас только тому, как быть свободными, и предоставляю вас самим себе, чтобы вы могли делать со своей свободой, что хотите. Если хочешь пасть ниже животных, это твое решение, и тебе это абсолютно позволено, потому что это твоя жизнь. Если ты решаешь таким образом, это твоя прерогатива. Но если ты понимаешь свободу и ее ценность, ты не начнешь падать; ты не опустишься ниже животных, ты начнешь подниматься выше ангелов.

Человек не сущность, он мост, мост между двумя сущностями - животным и богом, бессознательным и сознательным. Расти в сознании, расти в свободе. Совершай каждый шаг по собственному выбору. Создавай себя и возьми на себя всю ответственность за это.

Основа Рабства

Секс - это самый мощный в человеке инстинкт. Политик и священник с самого начала поняли, что секс - это самая мотивирующая в человеке энергия. Его нужно отнять, его нужно отсечь. Если человеку позволить полную свободу в сексе, тогда не будет никакой возможности над ним главенствовать. Сделать его рабом будет невозможно.

Не замечали ли вы, что происходит именно это? Когда вы хотите запрячь быка в ярмо, что вы делаете? Вы его кастрируете, разрушаете его сексуальную энергию. Видели ли вы разницу между быком и мулом? Какая огромная разница! Мул - это бедное явление, раб. Бык прекрасен; бык - это великолепное явление, великая красота. Посмотрите, как ходит бык, - он ходит, как император! И посмотрите, как тащится мул в упряжке.

То же самое было сделано с человеком: сексуальный инстинкт был отторгнут, отсечен, искалечен. Человек больше не существует как бык, он существует как мул, и каждый человек тащит тысячу и одну упряжку, и ярмо каждой из них лежит на твоей шее.

Почему нельзя запрячь в ярмо быка? Бык слишком силен. Если он увидит, что мимо идет корова, он сбросит и тебя, и твою упряжку и бросится к корове! Он нисколько не будет заботиться о том, кто ты такой, он не будет тебя слушать. Быка невозможно контролировать. Сексуальная энергия - это жизненная энергия; она неподвластна контролю. А политика и священника интересуешь ты, их интересует лишь то, как направить твою энергию в других направлениях. За этим стоит определенный механизм - его нужно понять.

Сексуальное подавление, сексуальные табу - это сама основа человеческого рабства. Человек не может быть свободным, пока не свободен секс. Человек не может быть действительно свободным, пока его сексуальной энергии не позволен естественный рост.

Вот пять трюков, посредством которых человек обращается в раба, в уродливое явление, в калеку.

Первый:

Удерживать человека как можно более слабым, если хочешь над ним главенствовать. Если священник или политик хочет над тобой главенствовать, тебя нужно удерживать в состоянии как можно большей слабости. А самый лучший способ удерживать человека в слабости - это не давать полной свободы любви. Любовь - это питание. Сейчас психологи открыли, что если ребенку не давать любви, он замыкается в себе и становится слабым. Ему можно давать молоко, лекарства и все что угодно, кроме любви. Не обнимай его, не целуй, не прижимай к теплу своего тела, и ребенок начнет становиться слабее, слабее и слабее. И у него будет больше шансов умереть, чем выжить.

Что происходит? Почему? Просто обнимая, целуя, давая тепло... каким-то образом ребенок чувствует, что получает питание, что его принимают, любят, что он нужен. Ребенок начинает чувствовать себя достойным; ребенок начинает чувствовать в жизни определенный смысл.

И с самого детства мы морим его голодом; мы не даем ему столько любви, сколько ему нужно. Потом мы пытаемся заставить молодых людей и девушек не влюбляться, пока они не женятся. К возрасту четырнадцати лет они достигают сексуальной зрелости. Но их образование может занять больше времени, десять лет или больше, пока им не исполнится двадцать четыре, двадцать пять лет - тогда они получат свои степени М.А., Ph.D, M.D. И мы пытаемся заставить их не любить.

Сексуальная энергия достигает кульминации в возрасте около восемнадцати лет. Никогда больше мужчина не будет так силен, никогда больше женщина не будет способна к большему оргазму, чем в возрасте восемнадцати лет. Но мы заставляем их не заниматься любовью - юношей и девушек держат по отдельности, и между ними стоит весь механизм полиции, суда, проректоров, ректоров, директоров школ. Все они стоят между ними, просто удерживая мальчиков от девочек, удерживая девочек от мальчиков. Почему? Почему принимается столько мер? Они пытаются убить быка и создать мула.

К возрасту восемнадцать лет ты достигаешь вершины сексуальной энергии, энергии любви. К тому времени, как ты женишься, тебе двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь лет... и возраст продолжает расти и расти. Чем более культурна страна, тем дольше ты ждешь, потому что тем большему нужно научиться, и нужно найти работу, сделать то или другое. К тому времени как ты женишься, твои силы уже почти начинают идти на спад. Тогда ты любишь, но любовь никогда не становится действительно жаркой; она никогда не достигает точки, в которой люди просто испаряются, она остается тлеющей. И если ты никогда не мог любить тотально, то не сможешь любить и своих детей, потому что не умеешь. Если ты не смог узнать вершин любви, чему ты можешь научить детей? Как ты можешь помочь детям достичь этих вершин?

Таким образом, человеку многие века отказывали в любви, чтобы он оставался слабым.

Второй трюк:

Удерживать человека в состоянии как можно более невежественном и легковерном, чтобы его легко было обмануть. И если ты хочешь создать своего рода идиотизм, - а для политика, священника и их заговора это непременное условие, тогда самое лучшее - это не позволять человеку свободно двигаться в любовь. Без любви разум человека падает до нуля. Вы этого не замечали? Когда ты влюбляешься, внезапно все способности достигают пика, кульминации. Лишь мгновение тому назад ты выглядел угасшим, потом встретился со своей женщиной, в твоем существе взрывается огромная радость; ты воспламенен. Пока люди влюблены, они действуют по максимуму своих способностей. Когда любовь исчезает, или когда любви нет, они действуют по минимуму.

Самые разумные люди - это и самые сексуальные люди. Это нужно понять, потому что энергия любви - это по своей основе разум. Если ты не можешь любить, ты так или иначе закрыт, холоден; ты не можешь течь. Пока человек влюблен, он течет. Пока он влюблен, он так уверен в себе, что может коснуться звезд. Именно потому женщина становится великим вдохновением, мужчина становится великим вдохновением. Когда женщина любима, она становится красивее тотчас же, мгновенно! Лишь мгновение тому назад она была обычной женщиной, а теперь на нее излилась любовь - ее орошает новая энергия, вокруг нее возникает новая аура. Она ходит изящнее, в ее шагах появляется танец. В ее глазах теперь есть огромная красота; ее лицо сияет, она вся светится. И то же самое происходит с мужчиной.

Когда люди влюблены, они действуют в оптимуме. Не позволяй им любви, и они останутся в минимуме. Когда они остаются в минимуме, они глупы, они невежественны, они не заботятся о том, чтобы что-то знать. А когда люди невежественны, глупы и легковерны, их легко одурачить.
Когда люди сексуально подавлены, подавлены в любви, они начинают жаждать жизни иной. Они думают о небесах, о рае, но не думают о том, как создать рай здесь и сейчас. Когда ты влюблен, рай здесь и сейчас. Тогда ты ни о чем не заботишься; кто тогда пойдет к священнику? Кто тогда будет заботиться о каком-то другом рае? Ты уже в нем! Тебя он больше не интересует. Но когда твоя энергия любви подавлена, ты начинаешь думать: Здесь ничего нет, сейчас пусто. Наверное, должна быть где-то какая-то цель..." Ты идешь к священнику и спрашиваешь о небесах, и он рисует прекрасные картины небес. Секс подавлен до такой степени, что тебя может начать интересовать жизнь иная. И когда людей начинает интересовать жизнь иная, естественно, их больше не интересует эта жизнь.

Эта жизнь - единственная жизнь. Жизнь иная скрыта внутри этой жизни! Она не против нее, не удалена от нее; она в ней. Иди в нее - это она и есть! Иди в нее, и ты найдешь и вторую. Бог скрыт в этом мире, Бог скрыт здесь и сейчас. Если ты любишь, то сможешь его почувствовать.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...   24

7

Происхождение человека (10/17)

И третий секрет:

Удерживай людей как можно более испуганными. И верный способ это сделать - не позволять им любить, потому что любовь разрушает страх - "любовь изгоняет страх". Когда ты влюблен, ты ничего не боишься. Когда ты влюблен, ты можешь бороться со всем миром. Когда ты влюблен, ты чувствуешь, что способен на все. Но если ты не влюблен, ты боишься даже небольших вещей. Если ты не влюблен, тебя более интересует безопасность, защищенность. Когда ты влюблен, тебя более интересует приключение, исследование. Людям не позволяли любить, потому что это единственный способ заставить их бояться. И когда они боятся и дрожат, они всегда остаются на коленях, кланяются священнику и политику.

Это великий заговор против человечества. Это великий заговор против тебя! Твой политик и священник - твои враги, но они притворяются народными слугами. Они говорят: "Мы здесь, чтобы тебе служить, чтобы тебе помочь достичь лучшей жизни. Мы здесь, чтобы создать для тебя хорошую жизнь". Тогда как на самом деле они - разрушители самой жизни.

Четвертый:

Удерживать человека как можно более несчастным - потому что несчастный человек остается в замешательстве, несчастный человек не имеет собственного достоинства, несчастный человек осуждает себя, несчастный человек чувствует, что, наверное, сделал что-то плохое. У несчастного человека нет почвы под ногами - ты можешь толкать его туда-сюда, и его очень легко превратить в плывущее по реке полено. Несчастный человек всегда готов к тому, чтобы им командовали, чтобы ему приказывали, чтобы его дисциплинировали, потому что он знает: "Сам по себе я просто несчастен. Может быть, кто-то другой может дисциплинировать мою жизнь". Он готов быть жертвой.

И пятое:

Удерживать людей как можно более отчужденными друг от друга, чтобы они не могли собираться вместе ни для какой цели, которую могут не одобрить политик и священник. Удерживать людей отдельными друг от друга. Не позволять им никакой близости. Когда люди отделены, одиноки, отчуждены друг от друга, они не могут собраться вместе. И есть тысяча и один трюк, чтобы удерживать их порознь.

Например: если ты берешь кого-то за руку, - ты мужчина, и берешь за руку мужчину, идешь по дороге и поешь, - ты начинаешь чувствовать себя виноватым, потому что люди начинают на тебя смотреть: "Ты что, голубой? Гомосексуалист?" Двоим мужчинам не разрешается вместе быть счастливыми. Им не разрешается держаться за руки, не разрешается обнимать друг друга. Их осуждают как гомосексуалистов. Возникает страх. Если твой друг придет и возьмет тебя за руку, ты оглянешься по сторонам: "Не смотрит ли кто-нибудь?" И ты так торопишься отнять руку.

Вы пожимаете руки так торопливо. Вы не наблюдали? Едва вы коснулись рук друг друга, как рукопожатие уже окончено. Вы не держитесь за руки, не обнимаете друг друга; вы боитесь. Помнишь ли ты, чтобы тебя обнимал твой отец? Помнишь ли ты, чтобы тебя обнимала твоя мать после того, как ты стал сексуально зрелым? Почему нет? Возник страх. Молодой человек обнимает мать? - может быть, между ними возникнет какой-то секс, какая-то идея, фантазия. Возникает страх: отец и сын, отец и дочь - нет. Брат и сестра - ... нет; брат и брат - ... нет!

Людей держат в изолированных коробках, окруженных толстыми стенами. Каждого классифицируют, и между людьми устанавливают тысячу и один барьер. Да, однажды, через двадцать пять лет этой тренировки, тебе будет позволено заниматься любовью со своей женой. Но теперь эта тренировка проникла в тебя так глубоко, что внезапно ты не знаешь, что делать. Как любить? Ты не научился этому языку. Это все равно что двадцать пять лет не давать человеку говорить. Просто представь: двадцать пять лет ему не разрешали сказать ни слова, а потом внезапно его выводят на сцену и говорят: "Прочти-ка нам хорошую лекцию". Что произойдет? Он упадет на месте. Он может упасть в обморок, может умереть... двадцать пять лет молчания, и тут внезапно от него ждут, чтобы он прочел хорошую лекцию? Это невозможно.

Происходит именно это! Двадцать пять лет антилюбви, страха, и вот внезапно закон тебе разрешает - выдана лицензия, и теперь ты можешь любить эту женщину. "Это твоя жена, а ты ее муж, и вам разрешается любить друг друга". Но куда денутся эти двадцать пять лет тренировки? Они останутся с вами.

Да, ты будешь "любить"... ты будешь изображать и жестикулировать. Это не будет взрывным, не будет оргазмическим; это будет очень крошечным. Именно поэтому вы разочаровываетесь, когда занимаетесь любовью - девяносто девять процентов людей разочарованы после того, как занимаются любовью, более разочарованы, чем когда-либо раньше. И они чувствуют... "Что это такое? В этом ничего нет! Это неправда!"

Сначала политик и священник устраивают так, чтобы ты не мог любить, потом приходят и проповедуют, что ничто не может быть важнее любви. И конечно, их проповеди кажутся правильными, их проповеди выглядят так, словно полностью соответствуют твоему опыту. Сначала они создают опыт бесполезности, разочарования - потом проповедуют. И то и другое вместе кажется логичным, целостным. Это великий трюк, величайший трюк, который только когда-либо играли с человеком.

Эти пять целей можно осуществить посредством одной - наложить табу на любовь. Этих пяти целей можно достичь, так или иначе помешав людям любить друг друга. И это табу устраивается очень научным способом. Это табу - великое произведение искусства: в него вложено великое искусство и коварство. Это действительно шедевр! Это табу нужно понять.

Во-первых: оно не прямое, оно скрытое. Оно не очевидно, потому что когда табу очевидно, оно не работает. Табу должно быть очень скрытым, чтобы ты не видел, как оно работает. Табу должно быть настолько скрытым, чтобы ты не мог даже вообразить, что такое возможно. Табу должно идти глубоко в бессознательное, не оставаться в сознательном. Но как сделать его таким тонким и косвенным?

Вот в чем состоит трюк: сначала учить, что любовь великая ценность, чтобы никто никогда не подумал, что священники и политики против любви. Продолжай учить о том, как велика любовь, что любовь самое правильное, и в то же время не допускай никакой ситуации, в которой любовь могла бы случиться. Не допускай ни малейшей возможности. Не давай возможности и продолжай учить, что еда замечательна, что есть очень радостно: "Ешьте как можно лучше" - но не давай никакой еды. Удерживай людей голодными и продолжай говорить о любви. Поэтому все священники без конца говорят о любви. Любовь восхваляется, объявляется выше всего, ставится рядом с Богом, и в то же время любая возможность того, чтобы она случилась, уничтожена. Прямо ее поощряют; косвенно же обрубают самые ее корни. Это шедевр.

Никакие священники не говорят о том, как они причинили этот вред. Это все равно что продолжать говорить дереву: "Будь зеленым, цвети, радуйся", и в то же время обрубать его корни, чтобы дерево не могло быть зеленым. И когда дерево не зелено, ты набрасываешься на него и говоришь: "Слушай! Ты не слушаешь. Ты нас не слушаешься. Мы все тебе говорим: "Будь зеленым, цвети, наслаждайся, танцуй"..." И тем временем вы продолжаете обрубать его корни...

Любовь так отвергаема, а любовь - это редчайшая в мире вещь; ее нельзя отвергать. Если человек может любить пять человек, он должен любить пять человек. Если человек может любить пятьдесят человек, он должен любить пятьдесят человек. Если человек может любить сто человек, он должен любить сто человек. Любовь так редка, что чем более ты ее распространяешь, тем лучше. Но это великие трюки - тебя загоняют в узкий, очень узкий угол. Ты можешь любить только свою жену, ты можешь любить только своего мужа, ты можешь любить только это, только то - условий так много. Это все равно что закон, что ты можешь дышать, только когда ты со своей женой, ты можешь дышать, только когда ты со своим мужем. Тогда само твое дыхание станет невозможным! Тогда ты умрешь, и даже тогда не сможешь дышать только со своим мужем или со своей женой. Тебе придется дышать двадцать четыре часа в сутки или не дышать вообще.

Будь любящим.

И вот еще один трюк: они говорят о "высшей любви" и разрушают "низшую". Они говорят, что низшую любовь нужно отвергнуть: телесная любовь плоха, духовная любовь хороша.

Но видел ли ты когда-нибудь дух без тела? Видел ли ты когда-нибудь дом без фундамента? Низшее служит высшему основанием. Тело - твое жилище; дух живет в теле, с телом. Ты воплощенный дух, одухотворенное тело - ты то и другое вместе. Низшее и высшее не отдельны, они одно целое - ступени одной лестницы. Низшее нельзя отвергать, низшее нужно трансформировать в высшее. Низшее хорошо - если ты застрял в низшем, в этом виноват ты, не низшее. Нет ничего плохого в нижней ступени лестницы. Если ты застрял на ней, застрял ты: это что-то в тебе самом.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...   25
Двигайся.

В самом сексе нет ничего плохого. Плох ты, если ты в нем застрял. Двигайся выше. Высшее не против низшего; низшее делает возможным существование высшего.

Все эти трюки создали многие другие проблемы. Каждый раз, когда ты влюбляешься, ты чувствуешь себя виноватым; возникло чувство вины. Если есть чувство вины, ты не можешь тотально двигаться в любовь - тебе мешает чувство вины, оно продолжает тебя сдерживать. Даже занимаясь любовью с женой или мужем, ты чувствуешь вину: ты знаешь, что это грех, ты знаешь, что делаешь что-то нехорошее. "Святые этого не делают" - ты грешник. Поэтому ты не можешь быть тотальным, даже если тебе разрешается - на поверхности - любить свою жену. Внутри тебя, в этом чувстве вины, прячется священник; он помыкает тобой изнутри, дергает за веревочки.

Когда возникает чувство вины, ты начинаешь чувствовать, что с тобой что-то не в порядке; ты теряешь собственное достоинство, теряешь самоуважение. И возникает другая проблема: когда есть чувство вины, ты начинаешь притворяться. Матери и отцы не позволяют детям узнать, что они занимаются любовью, они притворяются. Они притворяются, что секса не существует. Рано или поздно дети узнают об их притворстве. Когда дети узнают об этом притворстве, они потеряют все доверие. Они почувствуют себя преданными, они почувствуют себя обманутыми.

Отцы и матери говорят, что их дети их не уважают, - вы сами тому причина, как они могут вас уважать? Вы обманывали их всеми возможными способами, вы были нечестными, вы обошлись с ними подло. Вы говорили им не влюбляться - "Остерегайтесь!", а сами все это время занимались любовью. И рано или поздно придет день, когда они осознают, что даже их отец, даже их мать не были с ними честными. Как они могут вас уважать?
Прежде всего чувство вины создает притворство. Затем притворство создает отчужденность от других людей. Даже ребенок, твой собственный ребенок, не будет чувствовать себя с тобой сонастроенным. Есть преграда - твое притворство. И когда ты знаешь, что каждый притворяется... Однажды ты узнаешь, что притворяешься не только ты, но и другие. Если притворяются все, как ты можешь общаться? Если фальшивы все, как ты можешь с кем-то общаться? Как ты можешь быть другом, если всюду вокруг только притворство и обман? Ты становишься очень, очень скептичным в отношении реальности, ты наполняешься горечью.

И каждый носит фальшивое лицо, никто не подлинный. Каждый носит маску, никто не показывает своего оригинального лица. Ты чувствуешь себя виноватым, чувствуешь, что притворяешься, и знаешь, что притворяются все остальные. Каждый чувствует себя виноватым, и каждый становится точно как уродливая рана. Теперь очень легко сделать всех этих людей рабами - превратить их в клерков, станционных смотрителей, сборщиков налогов, священников, губернаторов, президентов. Теперь очень легко этих людей отвлечь. Они отсечены от своих собственных корней.

Секс - это корни; отсюда название муладхара в языке тантры и йоги. Муладхара значит "корень энергии".

Я слышал...

Это было в ее первую брачную ночь, и высокомерная леди Джэйн впервые выполняла супружеские обязанности.

- Сэр, - спросила она жениха, - это и есть то, что простолюдины называют "заниматься любовью"?

- Да, это так, леди, - ответил лорд Реджинальд, продолжая.

Через некоторое время леди Джэйн воскликнула:

- Это слишком хорошо для простолюдинов!

Простолюдинам на самом деле не разрешалось заниматься любовью: "Это для них слишком хорошо". Но проблема в том, что если ты отравляешь весь мир простолюдинов, то отравляешь и себя. Если ты отравляешь воздух, которым дышат простые люди, будет отравлен и воздух, которым дышит король. Его нельзя отделить - все это едино. Когда священник отравляет простых людей, в конце концов оказывается отравленным и он сам. Когда политик отравляет воздух простых людей, в конце концов тот же воздух вдыхает и он сам - другого воздуха нет.

Приходской священник и архиепископ сидели напротив друг друга в одном купе в долгом путешествии. Когда вошел епископ, приходской священник спрятал экземпляр журнала "Плэйбой", накрыв его "Вестником Церкви". Епископ совершенно игнорировал его, и все его внимание было поглощено решением кроссворда в "Тайме". Царило молчание.

Через некоторое время приходской священник попытался завязать беседу. И когда епископ стал чесать затылок и говорить "так-так-так", он попытался снова.

- Не могу ли я вам помочь, сэр?

- Может быть. Мне не хватает только одного слова. В нем четыре буквы, последние буквы u-n-t, и вот описание: женское по существу.

- Как же, сэр, - сказал приходской священник после непродолжительной паузы, - это будет "тетя".

- Конечно, конечно! - сказал епископ. - Слушайте, молодой человек, у вас не найдется стирательной резинки?*

* Игра слов; епископ хочет стереть, исправить на "aunt" написанное им слово "cunt" - английский эквивалент русского "п..да".

Когда ты подавляешь вещи на поверхности, они проникают глубоко вовнутрь, в бессознательное. Они остаются там. Секс не был разрушен - по счастью. Он не был разрушен, он был только отравлен. Его нельзя разрушить; это жизненная энергия. Он стал загрязненным, и его можно очистить.

Твои жизненные проблемы можно свести в самой их основе к твоим сексуальным проблемам. Можешь продолжать решать другие проблемы, но никогда не сможешь их решить, потому что это не настоящие проблемы. Но если ты решишь сексуальную проблему, все остальные проблемы исчезнут, потому что ты решил основную. Но ты боишься даже смотреть на нее.

Это просто. Если ты можешь отложить в сторону свою обусловленность, это очень просто. Это просто, как в этой истории.

Разочарованная старая дева была бичом полиции. Она непрерывно звонила и говорила, что у нее под кроватью прячется мужчина. В конце концов ее послали в психбольницу, где ей прописали последние лекарства, и через несколько недель доктор пришел с ней побеседовать и решить, достигнуто ли излечение.

- Мисс Растифан, - сказал доктор, - видите ли вы мужчину под кроватью, как и раньше?

- Нет, не как раньше, - сказала она. Но как только доктор приготовился ее выписать, она добавила:

- Теперь я вижу двух.

Доктор объявил консилиуму, на что жалуется эта женщина, и что только одно средство может исцелить ее болезнь, которая называется "злостная девственность" - и предложил устроить ее в спальне с Большим Даном, плотником больницы.

Большого Дана привели, объяснили, на что жалуется эта женщина, и сказали, что его запрут с нею на час. Он сказал, что ему не потребуется столько времени, и вся группа столпилась у дверей в тревожном ожидании... Они услышали:

- Нет, нет, перестань, Дан. Моя мать тебе бы этого никогда не простила!

- Замолчи, это нужно сделать рано или поздно. Это нужно было сделать много лет назад!

- Тогда примени силу, грубиян!

- Это всего лишь то, что должен был сделать твой муж, если бы он у тебя был.

Вне себя от нетерпения медики ввалились в комнату.

Он отпилил ножки у кровати.

Иногда лекарство очень просто. А ты продолжаешь делать тысячу и одну вещь... И этот плотник нашел правильный выход - просто отпилил ножки у кровати, и все было кончено! Где теперь спрятаться мужчине?

Секс - это коренная причина почти всех твоих проблем. Это неизбежно, из-за тысяч лет отравления. Нужно великое очищение. Предъяви вновь права на свою свободу. Воспользуйся своим правом любить. Обрети вновь свою свободу быть, и жизнь больше не будет проблемой. Это тайна, это экстаз, это благословение.

Берегитесь Римских Пап

Я слышал, что Папа, обращаясь к молодежи Латинской Америки, сказал:

- Мои дорогие, берегитесь дьявола. Дьявол будет искушать вас наркотиками, алкоголем и в особенности сексом до брака.

Кто же этот дьявол? Я никогда его не встречал, он никогда не искушал меня. Я не думаю, что кто-нибудь из нас когда-нибудь встречал дьявола или был им искушен.

Желания приходят из вашей природы, это не какой-то дьявол вас искушает. Но это стратегия религий - перекладывать ответственность на воображаемую фигуру, на дьявола, чтобы вы не чувствовали себя осужденными. Осуждают тебя, косвенно, не прямо. Папа говорит, что дьявол ты - но сказать это прямо ему не хватает храбрости, поэтому он говорит, что дьявол где-то еще, отдельная организация, единственная функция которой состоит в том, чтобы искушать людей.

Но это очень странно... миллионы лет прошли, а дьявол все не устает, продолжает искушать. И что он от этого имеет? Ни в одном писании я не нашел, какую награду он получает за миллионы лет усердной работы. Кто ему платит? Кто его наниматель? Это первое...

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...   26
И второе: разве ваш Бог не всемогущ? Именно это говорят ваши писания: что Бог может все. Если он всемогущ, разве он не может сделать простую вещь? - просто заставить дьявола перестать искушать людей! Вместо того чтобы подходить к каждому человеку и говорить: "Не поддавайся искушениям дьявола", почему бы не покончить с этим единственным дьяволом?.. Или дать ему, что он хочет, что бы это ни было.

Этот вопрос должен быть решен между Богом и дьяволом. Почему мы должны напрасно путаться у них под ногами? Бог за миллионы лет так и не смог убедить дьявола или его изменить, или с ним покончить. А если Бог так бессилен перед дьяволом, что сказать о бедных людях, которым эти представители Бога продолжают говорить: "Не поддавайтесь искушениям дьявола"? Если перед дьяволом даже Бог так беспомощен и бессилен, что могут сделать обычные человеческие существа?

Веками эти люди говорили всю эту ложь, и ни разу они не попытались взять на себя ответственность. Это безответственность - говорить молодым людям: "Берегитесь, дьявол будет вас искушать". Фактически этот человек уже вложил искушение в умы этих молодых людей. Может быть, в этот момент они и не думали о наркотиках, алкоголе, сексе до брака. Они пришли послушать Папу, услышать духовную проповедь. Они вернутся домой, думая о сексе до брака, о том, как подвергнуться искушению дьявола, как найти продавцов наркотиков.

Но алкоголь, несомненно, не может быть искушением дьявола, потому что Иисус Христос пил алкоголь - не только пил, но и раздавал апостолам. Алкоголь не против христианства - христианство прекрасно принимает алкоголь, потому что отвергать алкоголь значило бы подвергать опасности Иисуса. Иисус не был членом Общества Анонимных Алкоголиков. Он наслаждался питьем алкоголя и никогда не говорил, что пить грешно - как он мог это говорить? А теперь, кажется, Польский Папа считает себя гораздо религиознее Иисуса Христа.

И я могу, конечно, вообразить, что если единственный единородный сын выпивает, отец, должно быть, был пьяница, да и Святой Дух тоже. Наверное, причиной были они, потому что у кого еще этому мог научиться Иисус? Безусловно, его не мог искусить дьявол. Мы знаем, что дьявол пытался его искушать, и он сказал дьяволу: "Изыди от меня, ты не можешь меня искусить".

Но эти люди кажутся умственно больными. Ты никогда не встречаешься с дьяволом и ничего подобного ему не говоришь: "Изыди от меня, позволь мне идти своей дорогой. Не мешай мне, не пытайся меня искушать". И если ты будешь говорить все эти вещи, и кто-то услышит, он сообщит в ближайший полицейский участок: "Тут один человек разговаривает с дьяволом, а дьявола нигде не видно".

Иисус также загрязнен раввинами и священниками. Это одна и та же компания, просто разные ярлыки и разные торговые марки. Но бизнес один и тот же, компания одна и та же, работа одна и та же - они развращают человеческие существа, они разрушают твою невинность. Папа беспокоится о сексе до брака - наверное, это то, о чем он сам думает, иначе как могло это предупреждение прийти из его ума? А это самая главная его мысль!

Но что плохого в сексе до брака? Это было проблемой в прошлом, но вы вошли в двадцатый век или нет? Это было проблемой в прошлом, потому что секс может привести к беременности, к рождению детей, и тогда возникнет проблема, кто будет растить этих детей. Кто тогда женится на девушке, которая родила ребенка? Будет масса затруднений и проблем... необязательно - проблемы только в уме.

Фактически большинство проблем брака возникает потому, что не позволяется секс до брака. Это все равно что говорить, что до двадцати одного года ты не можешь плавать. Не поддавайся искушению дьявола: плавание до наступления зрелости грешно. Ладно, однажды тебе исполняется двадцать один год - но ты не умеешь плавать. И думая, что теперь, когда тебе двадцать один год, и ты можешь плавать, ты прыгаешь в реку. Ты прыгаешь навстречу смерти! Потому что необязательно... нет никакого закона, что ты научаешься плавать только потому, что тебе исполняется двадцать один год. И когда ты будешь учиться? Что на самом деле говорят эти люди? Они говорят, что прежде чем войти в реку, ты должен научиться плавать; если ты входишь в реку, то совершаешь грех. Но где тебе научиться плавать? - в спальне, на матрасе? Чтобы плавать, тебе придется пойти к реке.

Есть первобытные племена, которые гораздо более человечны, естественны, где добрачный секс поддерживается обществом, поощряется, потому что чтобы научиться, нужно время. В четырнадцать лет девочка становится сексуально зрелой; в восемнадцать лет мальчик становится сексуально зрелым. И этот возраст становится все более ранним - по мере того как человеческие общества становятся более научными, технологичными, возраст становится более и более ранним. В Америке девочки становятся зрелыми раньше, чем в Индии. И конечно, в Эфиопии, как ты можешь стать сексуально зрелым? - ты умрешь задолго до этого. В Америке возраст снизился с четырнадцати до двенадцати, потому что люди физически сильнее, у них лучше еда, комфортабельнее жизнь. Они становятся сексуально зрелыми рано и смогут функционировать гораздо дольше, чем в бедных странах.

В Индии люди просто не могут поверить, когда читают в газетах, что какой-то американец в возрасте девяноста лет собирается жениться. Индийцы не могут в это поверить - что происходит с этими американцами? К тому времени, как индийцу девяносто лет, он почти двадцать лет провел в могиле; жениться может только его привидение, не он сам. И даже если они остаются в теле, девяностолетний мужчина, который женится на восьмидесятисемилетней женщине... просто потрясающе! Просто невероятно! И они отправляются в свадебное путешествие. Они действительно хорошо тренированы, они делали это всю жизнь, много раз - женились и отправлялись в свадебное путешествие - и им повезло достаточно, чтобы в одной жизни они смогли прожить по крайней мере пять, шесть, семь жизней.

Секс до брака - это один из самых важных вопросов, которые должно решить человеческое общество.

Девочка никогда не будет более живой сексуально, чем была в возрасте четырнадцати лет, и мальчик никогда не будет более живым сексуально, чем был в возрасте восемнадцати лет. Когда природа достигает вершины, вы им мешаете. К тому времени, как мальчику тридцать лет, вы позволяете ему жениться. Его сексуальность уже идет на спад. Его жизненная энергия уже движется под уклон, он теряет интерес. Биологически он уже на четырнадцать или шестнадцать лет опоздал - его поезд давно ушел.

Именно из-за этого возникает столько проблем в браке, и благоденствует столько советников - потому что оба партнера пропустили свои кульминационные часы, а эти кульминационные часы были временем, когда они могли узнать, что такое оргазм. Теперь они читают о нем в книгах и мечтают, фантазируют - и его не происходит. Слишком поздно. Путь преграждают Римские Папы.

Я хотел бы вам сказать: не поддавайтесь искушениям Римских Пап. Они настоящие вершители зла. Они отравят вам всю жизнь. Они отравили жизни миллионов людей.

Когда тебе тридцать лет, у тебя не может быть такого качества, такой интенсивности, такого огня, какой был, когда тебе было восемнадцать. Но это было бремя безбрачия, время избегать искушений дьявола. Каждый раз, когда дьявол тебя искушает, ты начинаешь молиться Богу, повторять мантру, ом мани падме хум. Именно это делают тибетцы.

Каждый раз, когда ты видишь, что тибетец быстро повторяет: "Ом мани падме хум", можешь быть уверен, он подвергается искушениям дьявола, потому что эта мантра используется для того, чтобы отпугнуть дьявола. И чем быстрее ты ее повторяешь, тем быстрее убегает дьявол.

В Индии есть небольшая книга, Хануман Чализа. Это молитва обезьяньему богу, Хануману, который считается безбрачным и защитником всех, кто хочет оставаться безбрачным. Поэтому все люди, которые хотят оставаться безбрачными, поклоняются Хануману. И эту небольшую книгу можно очень легко запомнить. Они продолжают повторять эту молитву, чтобы Хануман продолжал охранять их безбрачие, продолжал охранять их от дьявола, который всегда рыщет вокруг, выжидая шанса поймать их и искусить.

Никто вас не искушает. Это просто природа, не дьявол. И природа не против вас, она всецело за вас.

В лучшем человеческом обществе секс до брака будет оцениваться точно так, как в этих немногочисленных первобытных племенах. Логика очень проста. Во-первых: природа приготовила тебя для чего-то, и тебе нельзя отказывать в твоем естественном праве. Если общество не готово к тому, чтобы ты женился, это проблема общества, не твоя. Общество должно найти какой-то способ. Очень редко девочка беременеет. Если девочка беременеет, мальчик и девочка женятся. В этом нет ничего постыдного, нет никакого скандала, никакого осуждения. Напротив, старейшие благословляют молодую пару, потому что они оказались самыми жизнеспособными; природа в них сильнее всего, их биология активнее, чем у всех остальных. Но это происходит редко.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...   27
Папа, мам, я - дружная семья!
точно
Тема "НЛО и контактеры"
Представим, мы рыбы, вода наше всё. И тут переход, мы выходим на сушу! Конечно, нас могут вынести и нам помочь, вытащив на сушу. Можем мы заранее тренироваться, выходя иногда на сушу, или выпрыгивая. Можем даже детей откладывать на суше, чтобы они привыкали с младенчества к суше, мало ли что. Казалось бы, время есть, вода вот она. А наше путешествие по суше интересно неким хищникам, что хотят полакомиться! А когда мы идём на нерест, то хищники хотят приобщиться к нашим телам, вкусив их? Но они вне нашего мира! Они не в воде. Они иные. Живи себе в воде, верно? Зачем учиться? И тут, тут вода начинает убывать! Вот тут и паника! Мир воды меняется! Закопаться в грунт, в автономные ямки и переждать, авось вода придёт? Может быть. Может бежать первым из воды, но там же ждут хищники, давно понявшие, что вам некуда деваться! Можно переждать, можно кричать на всех, что они паникёры, и даже можно со слезой говорить, я пойду после, не тащите, я как-нибудь, может быть, выберусь, а пока в ямке отлежусь. Но вода уходит, а как-нибудь остаётся... Такого не бывает? И озёра не пересыхают? Или внезапно не исчезают в некой дырке в земле, оставив только хватающую ртом воздух рыбу?
Тема "ТИПЫ НЛО"
Происходит так, что каждый мальчик и каждая девочка получают тренировку. В первобытных обществах, которые я посещал, есть правило, что девочкам после того как им исполняется четырнадцать лет, и мальчикам после того как им исполняется восемнадцать, не разрешается спать дома. У них есть общий холл посреди деревни, куда приходят спать все мальчики и девочки. Теперь им не нужно прятаться за машиной или в гараже. Это уродливо - это общество заставляет людей быть ворами, обманщиками, лжецами. И их первый опыт любви происходит в таких уродливых ситуациях - прячась, боясь, чувствуя себя виноватыми, зная, что это искушение дьявола. Они не могут этим наслаждаться, когда способны наслаждаться полнее всего, переживать это как кульминацию.

Вот что я хочу сказать: если бы они пережили секс в его кульминации, он потерял бы свою власть над ними. Тогда всю жизнь они не смотрели бы журналы "Плэйбой"; не было бы необходимости. И они не видели бы снов о сексе, у них не было бы сексуальных фантазий. Они не читали бы третьесортных романов и не смотрели бы голливудских фильмов. Все это возможно лишь потому, что им было отказано в их праве от рождения. В первобытном обществе на ночь они собираются вместе. Им дается только одно правило: "Не будь с одной и той же девочкой дольше трех дней, потому что она не твоя собственность, а ты не ее собственность. Тебе нужно познакомиться со всеми девочками, а девочке нужно познакомиться со всеми мальчиками, прежде чем вы выберете партнера на всю жизнь".

Вот это кажется абсолютно здравым. Прежде чем выбрать партнера на всю жизнь, тебе нужно дать шанс познакомиться со всеми женщинами, которые доступны, со всеми мужчинами. Во всем мире можно увидеть, что никогда не были успешными ни браки по расчету, ни так называемые браки по любви. Те и другие потерпели поражение, и основная причина в том, что в обоих случаях пары не имели никакого опыта; паре не была предоставлена свобода выбрать правильного человека.

Нет другого способа найти правильного человека, кроме как опытным путем. Очень небольшие вещи могут быть беспокоящими. Запаха чьего-то тела может быть достаточно, чтобы испортить весь брак. Это небольшая вещь, но этого достаточно: каждый день... сколько ты можешь это терпеть? Но запах кого-то другого может очень хорошо подходить, может пахнуть как раз так, как нравится.

Просто позвольте людям переживать опыт - и особенно сейчас, когда проблемы беременности больше нет. Эти первобытные племена были достаточно храбры, чтобы делать это тысячи лет - и даже тогда не было больших проблем. Изредка девочка беременела, и тогда пара женилась; иначе никакой проблемы не было.

В этих племенах не было никаких разводов, конечно, потому что как только ты увидел всех женщин, был со всеми женщинами племени и только потом сделал выбор, что теперь ты захочешь изменить? Ты выбрал из опыта, поэтому в этих обществах нет никакой необходимости, никакой речи о разводе. Вопрос не поднимается. Не потому, что развод не разрешается; в этих племенах не возникает самого вопроса о разводе. Они никогда об этом не думали, это никогда не было проблемой. Никто никогда не говорил, что хочет развестись.

Все цивилизованные общества страдают от проблем брака, потому что муж и жена почти враги. Можете называть их "интимными врагами", но это совершенно ничего не меняет - было бы лучше, если бы враги были как можно дальше друг от друга и между ними не было никакой интимности! Если они близки, это означает войну двадцать четыре часа в сутки, непрерывно - изо дня в день. И все это по той простой причине, что учителя пропагандируют эту дурацкую идею: "Остерегайтесь секса до брака".

Если хотите чего-то остерегаться, то остерегайтесь секса в браке, потому что проблема именно в нем. Секс до брака не проблема, и особенно теперь, когда доступны все методы контроля рождаемости.

Каждый колледж, каждый университет, каждая школа должны взять за правило, чтобы каждый ребенок, девочка или мальчик, прошли через все возможные опыты, узнали все типы людей и в конце концов сделали выбор. Этот выбор будет укоренен и основан в знании, в понимании.

Но проблема Римского Папы не в том, что все человечество страдает от брака, что все пары страдают от брака, и из-за их страдания дети учатся путям страдания - его это не волнует. Его волнует только то, что нельзя использовать методов контроля рождаемости. Фактически Папа не говорит: "Берегитесь дьявола", он говорит: "Берегитесь методов контроля рождаемости".

Настоящие проблемы не решаются - только ненастоящие, ложные. А он продолжает давать всему миру советы...

Есть ли Жизнь после Секса?

В определенном возрасте секс становится важным - не потому, что ты делаешь его важным, это не что-то такое, что исходит от тебя; это случается. В возрасте четырнадцати лет, или около того, внезапно энергия наводняется сексом. Это происходит так, словно в тебе прорывает плотину. Тонкие источники энергии, которые еще не были открыты, раскрываются, и вся твоя энергия становится сексуальной, окрашенной сексом. Ты думаешь сексом, ты поешь сексом, ты ходишь сексом - все становится сексуальным. Каждое действие окрашено. Это происходит; ты ничего для этого не сделал. Это естественно.

Трансценденция тоже естественна. Если секс прожит тотально, без всякого осуждения, без всякой идеи о том, чтобы от него избавиться, тогда в возрасте сорока двух лет - точно так же, как в возрасте четырнадцати лет, секс раскрывается, и вся энергия становится сексуальной, в возрасте около сорока двух лет или около того эта плотина закрывается снова. И это так же естественно, как и когда секс становится живым; он начинает исчезать.

Секс трансцендируется не каким-то усилием с твоей стороны. Если ты делаешь какое-то усилие, это будет подавляющим усилием, потому что секс не имеет ничего общего с тобой. Он встроен в твое тело, в твою биологию. Вы рождаетесь сексуальными существами; в этом нет ничего неправильного. Это просто способ родиться. Быть человеческим существом значит быть сексуальным. Когда ты был зачат, твои отец и мать не молились, не слушали проповедь священника. Они не были в церкви, они занимались любовью. Даже подумать о том, что твои отец и мать занимались любовью, когда ты был зачат, трудно. Они занимались любовью; их сексуальные энергии встречались и сплавлялись друг с другом. Тогда ты был зачат; ты был зачат в глубоком сексуальном акте. Первая твоя клетка была сексуальной клеткой, и затем из этой клетки возникли другие. Но каждая из клеток осталась в своей основе сексуальной. Все твое тело сексуально, сделано из сексуальных клеток. Теперь их миллионы.

Помни это: ты существуешь как сексуальное существо. Как только ты это принимаешь, конфликт, который создавался веками, растворяется. Как только ты это глубоко принимаешь, без всяких стоящих на пути идей, когда секс считается просто естественным, ты его проживаешь. Ты не спрашиваешь меня, как выйти за пределы еды, и ты не спрашиваешь, как выйти за пределы дыхания - потому что никакая религия тебя не учила трансцендировать дыхание, вот почему. Иначе ты спрашивал бы: "Как трансцендировать дыхание?" Ты дышишь! Ты дышащее животное; точно так же ты и сексуальное животное. Но есть разница. Четырнадцать лет жизни, в самом начале, не были сексуальными, или, самое большее, просто рудиментарной сексуальной игрой, которая не была действительно сексуальной - просто подготовка, репетиция, вот и все. В возрасте четырнадцати лет внезапно энергия созревает.

Наблюдай... рождается ребенок - тут же, через три секунды ребенок должен начать дышать, иначе он умрет. Затем дыхание сохраняется всю его жизнь, потому что оно пришло на первом же шагу жизни. Его нельзя трансцендировать. Может быть, прежде чем ты умрешь, всего за три секунды, оно остановится, но не раньше. Всегда помни: оба конца жизни, начало и конец, в точности похожи, симметричны. Ребенок рождается, через три секунды он начинает дышать. Когда ребенок старится и умирает, в то мгновение, когда он прекращает дышать, - через три секунды он умирает.

Секс входит в очень поздней стадии: четырнадцать лет ребенок прожил без секса. И если общество не слишком подавлено, и поэтому не одержимо сексом, ребенок может продолжать жить, совершенно не осознавая, что секс, или что-то подобное сексу, существует. Ребенок может оставаться абсолютно невинным. Эта невинность также невозможна, потому что люди так подавлены. Когда происходит подавление, рука об руку с ним приходит и одержимость.

Священники продолжают подавлять; и есть анти-священники, Хью Хефнеры и другие - они продолжают создавать больше и больше порнографии. Таким образом, с одной стороны, священники продолжают подавлять, с другой, анти-священники, которые продолжают придавать сексуальности больше и больше блеска. Они существуют вместе - стороны одной монеты. Когда церкви исчезнут, только тогда исчезнут и журналы "Плэйбой", не раньше. Они партнеры по бизнесу. Они кажутся врагами, но не обманывайтесь этим. Они выступают друг против друга, но именно так это работает.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...   28
Ах, эти ночи. Не уснуть.
Так много сказано словами.
Пытаясь, прошлое вернуть,
Мы в прошлом затерялись сами.
.
Теперь молчим и я, и ты
От встречи к встрече вожделенной,
Уткнувшись в лунные цветы
По обе стороны вселенной.
.
Любимая, нам звёзды лгут,
Нельзя бесследно раствориться,
Туда, где помнят нас и ждут,
Мы будем искренне стремиться.
.
Не повернётся время вспять
И будет сердце биться плача,
Найти, чтоб снова потерять –
Какая глупая удача.
.
И все же, счастлив заглянуть
Я в сказку за семью замками,
Где можем прошлое вернуть,
И в прошлом затеряться сами.

Я слышал о двух людях, которые разорились и были совершенно на мели; и они решили создать очень простой новый бизнес. Они стали путешествовать из одного города в другой. Сначала в городе появлялся первый, и ночью он размазывал сажу по всем окнам и дверям. Через два или три дня появлялся второй и начинал их чистить. Он объявлял, что может смыть даже сажу с окон и дверей, и он мыл окна. За это время первый выполнял свою часть работы в следующем городе. Таким образом они начали зарабатывать много денег.

Именно это происходит между церковью и Хью Хефнерами и другими людьми, создающими порнографию. Они заодно; они партнеры по заговору. Если ты слишком подавлен, ты начинаешь находить извращенные интересы. Проблема в извращенном интересе, не в сексе.

Поэтому никогда не носи в уме идей против секса, иначе ты никогда не сможешь его трансцендировать. Люди, которые трансцендируют секс, это люди, которые принимают его естественно. Это трудно, я знаю, потому что вы родились в обществе, которое невротично в отношении секса. В ту или иную сторону, но оно все равно невротично. Очень трудно выбраться из этого невроза, но если ты немного бдителен, ты сможешь из него выбраться. Поэтому главное не в том, как трансцендировать секс, но в том, как трансцендировать эту извращенную идеологию общества: этот страх секса, это подавление секса, эту одержимость сексом.

Секс красив. Секс сам по себе - это естественное, ритмичное явление. Оно происходит, когда ребенок готов к зачатию, и хорошо, что это происходит, - иначе жизнь не существовала бы. Жизнь существует благодаря сексу; секс - это проводник. Если ты понимаешь жизнь, если ты любишь жизнь, ты узнаешь, что секс священен, свят. Тогда ты проживаешь его, радуешься ему, и так же естественно, как он пришел, он сам собой уходит. К возрасту сорока двух лет или около того секс начинает исчезать так же естественно, как и пришел в существо. Но этого не случается.

Вы удивитесь, когда я скажу "около сорока двух лет". Вы знаете людей, которым семьдесят, восемьдесят лет, и все же они не вышли за пределы секса. Вы знаете "грязных стариков". Это жертвы общества. Поскольку общество не естественно, это его пережиток - потому что они подавляли, когда должны были наслаждаться и радоваться. В эти мгновения радости они не были в сексе тотальны. Они не были в оргазме, они не были в сексе всем сердцем.

Каждый раз, когда ты не идешь во что-то всем сердцем, это остается на долгое время. Если ты сидишь за столом и ешь, и если ты не ешь от всего сердца, и голод сохраняется, тогда ты будешь продолжать думать о еде целый день. Ты можешь попытаться поститься, и увидишь: ты будешь постоянно думать о еде. Но если ты хорошо поел - и когда я говорю "хорошо поел", я не имею в виду просто набить живот... Тогда это необязательно значит, что ты хорошо поел; может быть, ты просто набил себя едой. Но хорошо есть - это искусство, просто набивание себя едой. Это великое искусство - чувствовать вкус еды, запах еды, жевать еду, переваривать еду, и переваривать ее как божественное. Она божественна; это дар Бога.

Индуисты говорят, анам Брахма, еда божественна. Поэтому ты ешь с глубоким уважением и забываешь все на свете, потому что это молитва. Это экзистенциальная молитва. Ты ешь Бога, и Бог дает тебе питание. Это дар, который нужно принимать с глубокой любовью и благодарностью. И ты не набиваешь тело едой, потому что набивать тело едой - против тела. Это другая полярность. Есть люди, которые одержимы постом, и есть люди, которые одержимы тем, чтобы набивать себя. Те и другие не правы, потому что тем и другим образом тело теряет равновесие.

Действительно любящий тело человек ест только до тех пор, пока тело чувствует себя совершенно спокойным, уравновешенным, безмятежным; когда тело чувствует, что не клонится ни влево, ни вправо, но просто остается посредине. Это искусство - понимать язык тела, понимать язык своего желудка, понимать, что ему нужно, и давать только то, что нужно, и давать художественно, эстетически.

Животные едят, человек ест. В чем же тогда разница? Человек может сделать еду великим эстетическим переживанием. Какой смысл в красивом обеденном столе? Какой смысл в том, чтобы зажигать свечи? Какой смысл зажигать благовония? Какой смысл приглашать друзей? Все это нужно для того, чтобы сделать это искусством, не просто набиванием себя едой. Но это внешние признаки искусства; внутренние признаки - понимать язык своего тела, слушать его, быть чувствительным к его потребностям. И тогда ты ешь, и тогда целый день ты совершенно не думаешь о еде. Воспоминание приходит снова, только если тело голодно. Тогда это естественно.

[size=18]С сексом происходит то же самое. Если у тебя нет никакого подхода "анти", ты принимаешь его как естественный, божественный дар, в глубокой благодарности. Ты наслаждаешься им; с молитвой ты наслаждаешься им. Тантра говорит, что прежде чем заниматься любовью с женщиной или мужчиной, молись - потому что это будет божественной встречей энергий. Вас будет окружать Бог - где бы ни были влюбленные, там есть и Бог. Где бы ни встречались и ни сплавлялись энергии двух влюбленных, там есть и жизнь, живая до предела; вас окружает Бог. Церкви пусты; чертоги любви полны Богом. Если ты испытал вкус любви так, как говорит испытать его Тантра, если ты узнал любовь таким образом, как говорит узнать ее Дао, тогда к возрасту сорока двух лет секс начинает исчезать сам собой. И ты прощаешься с ним с глубокой благодарностью, потому что ты осуществлен. Это было радостно, это было благословением; ты прощаешься с ним.
[/size]
Сорок два года - это возраст для медитации, правильный возраст. Секс исчезает; этой переполняющей энергии больше нет. Человек становится спокойнее. Страсть ушла, возникает сострадание. Теперь больше нет лихорадочности; человека не интересует другой. Когда секс исчезает, другой больше не становится центром фокуса. Человек начинает обращаться к собственному источнику - начинается обратное путешествие.

Секс трансцендируется не твоими усилиями. Это происходит, если ты прожил его тотально. И вот мое предложение: отбрось все "анти" подходы, анти-жизненные подходы, и прими факты: секс есть, и кто ты такой, чтобы его отбрасывать? И кто пытается его отбросить? - это только эго. Помни, секс создает для эго величайшие проблемы.

Есть два типа людей: очень эгоистические люди всегда против секса; скромные люди никогда не против секса. Но кто слушает скромных людей? Фактически, скромные люди не ходят и не проповедуют, только эгоисты.

Почему возникает такой конфликт между сексом и эго? - потому что секс - это что-то такое в твоей жизни, в чем ты не можешь быть эгоистичным, в чем другой становится важнее, чем ты сам. Твоя женщина, твой мужчина становятся важнее тебя самого. В любом другом случае важнее всего остаешься ты. В отношениях любви другой становится очень, очень важным, безмерно важным. Ты становишься спутником, а другой ядром, и то же самое происходит с другим: ты становишься ядром, а он - спутником. Это обоюдная капитуляция. Оба вы сдаетесь богу любви, и оба вы становитесь скромными.

Секс - это единственная энергия, которая дает тебе намеки на то, что есть что-то, что ты не можешь контролировать. Деньги ты можешь контролировать, политику ты можешь контролировать, рынок ты можешь контролировать, знание ты можешь контролировать, науку ты можешь контролировать, мораль ты можешь контролировать. В каком-то смысле секс - это совершенно другой мир: ты не можешь его контролировать. А эго - великий любитель контроля. Оно счастливо, если может контролировать; оно несчастно, если не может контролировать. Поэтому начинается конфликт между эго и сексом. Помни, это обреченная на поражение битва. Эго не может ее выиграть, потому что эго только поверхностно. Секс очень глубоко укоренен. Секс - твоя жизнь; эго - только твой ум, твоя голова. Секс укоренен во всем тебе; эго укоренено только в твоих идеях - очень поверхностное, только в голове.

Таким образом, кто будет пытаться трансцендировать секс? - голова. Если ты слишком подвешен в голове, ты захочешь трансцендировать секс, потому что секс приведет тебя вниз, в инстинктивные чувства. Он не позволит тебе оставаться в голове. Все остальное ты можешь устраивать оттуда; секс ты не можешь организовывать из головы. Вы не можете заниматься любовью головами. Вам придется спуститься вниз, вам придется низойти со своих высот, приблизиться к земле.

Секс унизителен для эго, поэтому эгоистические люди всегда против секса. Они продолжают находить способы и средства его трансцендировать - и никогда не могут его трансцендировать. Они могут, самое большее, стать извращенными. Все их усилия с самого начала обречены на поражение. Ты можешь притвориться, что победил секс, но подспудно... Ты можешь рационализировать, находить причины, можешь притворяться, можешь окружить себя очень жесткой оболочкой, но глубоко внутри настоящая причина, реальность, останется нетронутой. И настоящая причина взорвется; ты не сможешь ее скрыть, это невозможно.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...   29
Таким образом, ты можешь пытаться контролировать секс, но подспудное течение сексуальности будет продолжаться и выражать себя многими способами. Среди всех твоих рационализации оно снова и снова будет поднимать голову.

Я не предложу тебе совершить попытку его трансцендировать. Я предложу прямо противоположное: забудь о том, чтобы его трансцендировать. Двигайся в него как можно глубже. Пока есть энергия, двигайся как можно глубже, люби как можно глубже и сделай это искусством. Это нужно не просто "сделать" - в этом весь смысл всего искусства заниматься любовью. Есть тонкие нюансы, которые смогут узнать только люди с великим эстетическим чувством. Иначе ты можешь заниматься любовью всю жизнь и остаться неудовлетворенным, потому что ты не знаешь, что удовлетворение - это нечто очень эстетическое. Это словно тонкая музыка, возникающая у тебя в душе.

Если посредством секса ты приходишь в гармонию, если в любви ты становишься расслабленным и ненапряженным, если любовь - это не просто выбрасывание энергии, потому что ты не знаешь, что еще с ней делать, если это не просто облегчение, но расслабление, если ты расслабляешься в своей женщине, а женщина расслабляется в тебе, - если на несколько секунд, на несколько часов или на несколько мгновений ты забываешь, кто ты такой и совершенно теряешься в забытьи, ты выйдешь из этого более чистым, невинным, девственным. И у тебя будет другого рода существо - расслабленное, центрированное, укорененное.

Если это происходит, однажды внезапно ты увидишь, что наводнение прошло и оставило тебя очень, очень богатым. Тебе не будет жаль, что оно ушло. Ты будешь благодарен, потому что теперь открываются более богатые миры. Когда секс покидает тебя, открываются двери медитации. Когда секс покидает тебя, ты не пытаешься потерять себя в другом. Ты становишься способным потерять себя в самом себе. Теперь возникает другой мир оргазма, внутренний оргазм бытия с самим собой. Но он возникает только благодаря бытию с другим.

Человек растет и становится зрелым благодаря другому; тогда приходит мгновение, когда ты можешь быть один и оставаться совершенно счастливым. Нет потребности ни в ком другом, потребность исчезла, но ты многому из нее научился - ты многое узнал о самом себе. Другой стал зеркалом. И ты не разбил зеркало - ты столькому научился о самом себе, что тебе не нужно больше смотреть в зеркало. Ты можешь закрыть глаза и увидеть свое лицо. Но ты не сможешь увидеть это лицо, если с самого начала не было зеркала.

Пусть твоя женщина будет тебе зеркалом - или твой мужчина будет тебе зеркалом. Глядя ей в глаза и видя свое лицо, двигайся в нее, чтобы узнать себя. Тогда однажды зеркало не будет нужно. Но ты не будешь против зеркала - ты будешь так ему благодарен, как ты можешь быть против него? Ты будешь так признателен, как ты можешь быть против него? Тогда - трансценденция.

Трансценденция - это не подавление. Трансценденция - это естественное перерастание, ты растешь выше, растешь за пределы, точно как семя раскалывается, и из земли начинает прорастать росток. Когда секс исчезает, исчезает семя. В сексе ты мог дать рождение кому-то другому, ребенку. Когда секс исчезает, вся энергия начинает давать рождение тебе. Именно это индуисты называют двиджа, дважды рожденный. Одно рождение дали тебе твои родители, другое рождение тебя ждет. Его должен дать себе ты сам. Ты должен стать себе отцом и матерью.

Тогда вся твоя энергия обращается вовнутрь - она становится внутренним кругом. Прямо сейчас тебе будет трудно замкнуть внутренний круг. Легче будет коснуться другой полярности - женщины или мужчины, и тогда круг станет завершенным. Тогда ты можешь наслаждаться благословениями круга. Но мало-помалу ты станешь более и более способным создавать внутренний круг и один, потому что и у себя внутри тоже ты и мужчина, и женщина, и женщина, и мужчина.

Никто не бывает только мужчиной, никто не бывает только женщиной - потому что ты происходишь от единения мужчины и женщины. Оба они участвовали; что-то дала тебе твоя мать, что-то дал отец. Они вложили в тебя по половине; есть и тот, и другая. И есть возможность того, что оба они встретятся у тебя внутри; снова отец и мать могут любить - у тебя внутри. Тогда родится твоя реальность. Когда-то они встретились, и родилось твое тело; теперь, если они могут встретиться у тебя внутри, родится твоя душа. Именно это и есть трансценденция секса: это высшая форма секса.

Позволь мне тебе сказать: когда ты трансцендируешь секс, то достигаешь высшей формы секса. Обычный секс груб, высший секс совершенно не груб. Обычный секс движется наружу, высший секс движется вовнутрь. В обычном сексе встречаются два тела, и встреча происходит снаружи. В высшем сексе встречаются твои собственные внутренние энергии. Он не физический, он духовный - это трансценденция.

На Миру...

Человек перерос семью. Полезность семьи кончилась; она жила слишком долго. Это одна из самых древних институций, и только очень восприимчивые люди могут увидеть, что она уже мертва. Другим потребуется время, чтобы осознать тот факт, что семья мертва.

Она сделала свою работу. Она более не уместна в новом контексте вещей; она более не уместна в новом человечестве, которое рождается.

Семья была хороша и плоха. Она была помощью - человек благодаря ей выжил - и в то же время очень вредна, потому что она развратила человеческий ум. Но в прошлом никакой альтернативы не было, нельзя было выбрать ничего другого. Это было необходимым злом. В будущем это необязательно. Будущее может предложить альтернативные решения.

Моя идея состоит в том, что будущее не будет фиксированным образцом; в нем будет много, много альтернативных решений. Если некоторые люди по-прежнему решат завести семью, у них будет свобода ее завести. Это будет очень небольшой процент людей. На земле есть семьи - очень редко, не больше одного процента - которые действительно красивы, которые очень благоприятны, в которых происходит рост... В которых нет авторитарности, никаких путешествий власти, никакого чувства собственности; в которых дети не разрушаются... В которых жена не пытается разрушить мужа, а муж не пытается разрушить жену; где есть любовь и есть свобода; где люди собираются вместе просто из радости - не ради других мотивов; где нет политики. Да, такие семьи существовали на земле; они все еще есть. Для таких людей не нужно никаких перемен. В будущем они смогут продолжать жить семьями.

Но для подавляющего большинства семья - это уродливая вещь. Ты можешь спросить психоаналитиков, и они скажут, что все возможные психические болезни возникают из семьи. Все виды психозов, неврозов возникают из семьи. Семья создает очень, очень больное человеческое существо.

В этом нет необходимости; будут возможны другие решения. Дети принадлежат коммуне - они принадлежат всем. Нет никакой личной собственности, никакого личного эго. Мужчина живет с женщиной, потому что им нравится жить вместе, потому что они лелеют это, радуются этому. В то мгновение, как они чувствуют, что любви больше не происходит, они не цепляются друг за друга. Они прощаются с полной благодарностью, с полной дружбой. Они начинают двигаться с другими людьми.

Единственной проблемой в прошлом было, что делать с детьми. В коммуне дети могут принадлежать коммуне, и это будет гораздо лучше. У них будет больше возможностей расти со многими разными людьми. Иначе ребенок вырастает рядом с матерью - много лет мать и отец для него единственные образы существа. Естественно, он начинает им подражать. Дети становятся подражателями своих отцов, они увековечивают в мире ту же болезнь, что и их родители. Они становятся копиями под копирку. Это очень разрушительно. И нет никакого пути для детей стать кем-то другим; у них нет никакого другого источника информации.

Если сто человек живут вместе в коммуне, в ней будут членами женщины и мужчины; ребенок не будет зафиксирован и одержим одним образом жизни. Он сможет учиться у отца, он сможет учиться у дядь, он сможет учиться от всех людей в сообществе. У него будет большая душа.

Семьи раздавливают людей и дают им очень маленькие души. В сообществе у ребенка душа будет больше; у него будет больше возможностей, он будет гораздо богаче в существе. Он будет видеть многих женщин; у него не будет одного представления о женщине. Очень разрушительно иметь одно представление о женщине - потому что всю свою жизнь ты будешь продолжать и продолжать искать мать. Каждый раз, когда ты влюбляешься в женщину, наблюдай! Очень возможно, что ты нашел кого-то, кто похож на твою мать, а это, может быть, как раз то, чего тебе нужно избегать.

Каждый ребенок полон гнева на свою мать. Матери приходится многое запрещать, матери приходится говорить нет - этого нельзя избежать. Даже хорошей матери приходится иногда говорить нет и ограничивать, и отказывать. Ребенок чувствует ярость, гнев. Он ненавидит мать и любит одновременно, потому что она - его выживание, его источник жизни и энергии. Поэтому он одновременно ненавидит и любит мать. И это становится образцом. Ты любишь женщину и ее же ненавидишь. И у тебя нет никакого другого выбора. Ты всегда будет продолжать искать - бессознательно - свою мать. И это происходит и с женщинами, они продолжают искать своего отца. Вся их жизнь - это поиск папы в качестве мужа.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ... 30

8

Записи окаменелостей (11/17)

Тема "СОТВОРЕНИЕ ВСЕЛЕННОЙ"

Твой папа - не единственный человек в мире; мир гораздо богаче. И фактически, если ты сможешь найти папу, ты не будешь счастлива. Ты можешь быть счастлива только с возлюбленным, с любовником, не с папой. Если ты сможешь найти свою мать, ты не будешь с ней счастлив. Ты ее уже знаешь, и исследовать нечего. Это уже знакомо, а знакомое не внушает уважения. Ты должен искать что-то новое, но у тебя уже есть образ.

В коммуне у ребенка будет более богатая душа. Он узнает многих женщин, он узнает многих мужчин; он не будет наркотически привязан к одному или двум людям.

Семья создает в тебе одержимость, а одержимость против человечности. Если твой отец с кем-то ссорится, и ты видишь, что он не прав, это неважно - ты должен быть на стороне отца. Точно как люди говорят: "Правильно или нет, моя страна - это моя страна!", они говорят: "Мой отец есть мой отец, прав он или нет. Моя мать есть моя мать, я должен быть за нее". Иначе это будет предательством. Это учит тебя быть несправедливым. Может быть, ты видишь, что мать не права, и она ссорится с соседом, и прав сосед - но ты должен быть за мать. Это обучение несправедливой жизни.

В коммуне ты не будешь слишком привязан к одной семье - не будет семьи, чтобы создавать привязанность. Ты будешь более свободным, менее одержимым. Ты будешь более справедливым. И ты будешь получать любовь из многих источников. Ты будешь чувствовать, что жизнь полна любви.

Семья учит тебя своего рода конфликту с обществом, с другими семьями. Семья требует монополии - она требует от тебя, чтобы ты был за нее и против всех остальных. Ты вынужден оставаться на службе своей семьи, вынужден продолжать бороться во имя, во славу своей семьи. Семья учит тебя амбициям, конфликту, агрессии. В коммуне ты будешь менее агрессивным, более непринужденным с остальным миром, потому что знаешь столько разных людей.

Поэтому на месте семьи я хотел бы видеть коммуну, где все будут друзьями. Даже мужья и жены должны быть не более чем друзьями. Их брак должен быть просто соглашением между ними - они решили быть вместе, потому что счастливы вместе. В то мгновение, как один из них решает, что возникает несчастье, тогда они просто расстаются. Не нужно никакого развода - не было никакого брака, поэтому нет и никакого развода. Человек живет спонтанно.

Когда ты живешь несчастно, мало-помалу ты привыкаешь к несчастью. Никогда, ни на мгновение человек не должен терпеть никакого несчастья. Может быть, в прошлом жить с этим мужчиной было хорошо, радостно, но если это больше не радостно, ты должна из этого выйти. И нет необходимости в том, чтобы быть разрушительными или злыми, не нужно носить в себе никакой обиды - потому что ничего нельзя сделать с любовью. Любовь похожа на порыв ветра. Ты видишь... он просто приходит. Если он есть, он есть. Потом его нет. А если его нет, его нет. Любовь - это тайна, и манипулировать ею невозможно. Любовью нельзя манипулировать, любовь нельзя узаконить, к любви нельзя вынудить - ни по какой причине.

В коммуне люди будут жить вместе просто ради сущей радости быть вместе, без всякой другой причины. И когда радость исчезает, они расстаются. Может быть, это грустно, но они должны расстаться. Может быть, ностальгия о прошлом все еще продолжается в уме, но они должны расстаться. Их долг друг перед другом состоит в том, чтобы не жить в несчастье; иначе несчастье входит в привычку. Они расстаются с тяжелым сердцем, но без обиды. Они ищут других партнеров.

В будущем не будет такого брака, каким он был в прошлом, не будет такого развода, каким он был в прошлом. Жизнь будет более текучей, более доверяющей. Будет больше доверия тайнам жизни, чем ясностей закона, больше доверия к самой жизни, чем к чему-либо еще - суду, полиции, священнику, церкви. И дети должны принадлежать всем - они не должны носить опознавательных знаков своей семьи. Они будут принадлежать коммуне; коммуна позаботится о них.

Это будет самый революционный шаг в истории - когда люди начнут жить в коммунах и начнут быть правдивыми, честными, доверяющими и продолжать более и более отбрасывать закон.

В семье любовь рано или поздно исчезает. Прежде всего, ее могло вообще не быть с самого начала. Может быть, это был брак по расчету - ради других мотивов, ради денег, власти, престижа. Может быть, любви не было с самого начала. Тогда дети рождаются из брачного ложа, в котором больше от смертного одра, - дети рождаются не из любви. С самого начала они оказываются брошенными. И это состояние нелюбви в доме делает их притупленными, нелюбящими. Они получают первый урок жизни от родителей, а родители не любят друг друга, и вместо любви происходит постоянная ревность, ссоры и гнев. И дети продолжают видеть уродливые лица своих родителей.

Сама их надежда разрушена. Они не могут поверить, что в их жизни случится любовь, если ее не случилось в жизни родителей. И они видят и других родителей, и другие семьи. Дети очень восприимчивы; они постоянно все видят и замечают. Когда они видят, что нет никакой возможности любви, они начинают чувствовать, что любовь бывает только в стихах - она существует только для поэтов, мечтателей и не имеет ничего общего с действительностью жизни. И как только ты научаешься идее, что любовь - это только поэзия, тогда она никогда не случится, потому что ты стал для нее закрытым.

Видеть, что она происходит, - это единственный способ позволить ей случиться в твоей собственной жизни. Если ты видишь, что твои отец и мать глубоко любят друг друга, живут в большой любви, заботятся друг о друге, сопереживают друг другу, уважают друг друга - тогда ты видел, как происходит любовь. Возникает надежда. Семя падает в твое сердце и начинает расти. Ты знаешь, что это случится и с тобой.

Если ты этого не видел, как ты можешь поверить, что это случится и с тобой? Если этого не случилось с твоими родителями, как это может случиться с тобой? Фактически ты сделаешь все для того, чтобы этого с тобой не случилось, - иначе это покажется предательством родителей.

Вот мое наблюдение о людях: женщины продолжают говорить глубоко в бессознательном: "Смотри, мама, я страдаю не меньше, чем страдала ты". Мальчики продолжают говорить: "Папа, не беспокойся, моя жизнь ничуть не менее несчастна, чем твоя. Я не пошел дальше тебя, я тебя не предал. Я остался таким же несчастным человеком, что и ты. Я несу цепь, традицию. Я твой представитель, папа, я не предал тебя. Смотри, я делаю те же самые вещи, что и ты делал с моей матерью, - я делаю это с матерью моих детей. И то, что ты делал со мной, я делаю со своими детьми. Я ращу их так же, как ты растил меня".

Сама идея о том, чтобы "растить" детей, абсурдна. Ты можешь, самое большее, не мешать, но не можешь "их растить". Сама идея о воспитании детей сущий вздор - и не только вздор, но и очень вредный, безмерно вредный. Ты не можешь воспитывать... Ребенок - это не вещь, его нельзя "сделать". Ребенок похож на дерево. Да, ты можешь помочь. Ты можешь подготовить почву, можешь принести удобрения, можешь его поливать, можешь следить за тем, получает ли растение достаточно света, - вот и все. Но в твои задачи не входит "растить" растение; оно растет само по себе. Ты можешь помочь, но не можешь его "вырастить" или "воспитать".

Дети - это великие тайны. В то мгновение, как ты начинаешь их воспитывать, в то мгновение, как ты начинаешь создавать в них образцы и характер, ты заключаешь их в тюрьму. Они никогда не смогут тебе этого простить. Но это единственный путь, которому они научатся, и они будут делать то же самое со своими собственными детьми, и так далее, и так далее. Каждое поколение продолжает передавать свои неврозы новым людям, которые пришли на землю. И каждое общество упорствует во всем своем безумии, несчастье.

Нет, теперь нужно что-то совершенно другое. Человек достиг совершеннолетия, и семья отжила свое; у нее на самом деле нет никакого будущего. На смену семье придет коммуна, и это будет гораздо благоприятнее.

Но жить вместе в коммуне могут только медитативные люди. Только если вы умеете праздновать жизнь, вы сможете быть вместе, сможете быть любящими. Старый вздор о том, чтобы монополизировать любовь, должен быть отброшен, и только тогда вы можете жить в коммуне. Если вы продолжаете носить старые идеи о монополии - что твоя женщина не должна держать за руку никого другого, и твой муж не должен смеяться ни с кем другим, - если ты носишь все эти вздорные вещи в уме, тогда ты не сможешь стать частью коммуны.

Если твой муж смеется с кем-то другим, хорошо. Твой муж смеется - смех всегда хорош. С кем это происходит, не имеет значения, - смех хорош, смех ценен. Если твоя женщина держит кого-то за руку, хорошо! Течет тепло - поток тепла хорош, это ценность. С кем это происходит, это несущественно.

И если это происходит с твоей женщиной, со многими людьми, это будет продолжать происходить и с тобой. Если это перестало происходить с кем-то другим, тогда это перестанет происходить и с тобой. Вся эта старая идея просто глупа! Это все равно что если ты будешь говорить мужу, если он куда-то уходит: "Не дыши больше нигде. Придя домой, можешь дышать сколько хочешь, но только рядом со мной. Снаружи задерживай дыхание, стань йогином. Я не хочу, чтобы ты дышал где-то еще". Это кажется глупым - но почему тогда любовь не должна быть как дыхание?

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ... 31
Любовь есть дыхание. Дыхание - это жизнь тела, а любовь - это жизнь души. Она гораздо важнее дыхания. Когда муж уходит, ты настаиваешь на том, чтобы он не смеялся ни с кем другим, по крайней мере не с другой женщиной. Он не должен быть любящим ни с кем другим. Двадцать три часа он должен быть нелюбящим, а потом один час, в постели с тобой, он будет притворяться любящим? Ты убила любовь, она больше не течет. Если двадцать три часа он должен оставаться йогином, сдерживать любовь, думаешь ли ты, что он сможет внезапно расслабиться на один час? Это невозможно. Ты разрушаешь этого мужчину, ты разрушаешь эту женщину, и тогда вы друг другу надоедаете, вам становится скучно. Тогда ты начинаешь чувствовать: "Он меня не любит!", тогда как сама создала все своими руками. И он начинает чувствовать, что ты не любишь его и больше не так счастлива, как раньше.

Когда люди встречаются на пляже, когда они встречаются в саду, когда они на свидании, ничто не определенно и все текуче; оба счастливы. Почему? Потому что они свободны. Птица на крыле - это одно, и та же самая птица в клетке - совершенно другое. Они счастливы, потому что свободны.

Человек не может быть счастливым без свободы, а ваша старая семейная структура разрушила свободу. И поскольку она разрушила свободу, она разрушила и счастье, она разрушила и любовь.

Это было своего рода мерой выживания. Да, так или иначе это защищало тело, но разрушало душу. Теперь в этом нет необходимости. Мы должны защитить и душу. Это гораздо существеннее и гораздо важнее.

У семьи нет будущего, по крайней мере в том смысле, в котором ее понимали до сих пор. Будущее есть у любви и отношений. "Муж" и "жена" станут уродливыми и грязными словами.

И каждый раз, когда ты монополизируешь женщину или мужчину, естественно, ты монополизируешь и детей. Я совершенно согласен с доктором Томасом Гордоном, который говорит: "Я считаю всех родителей потенциальными угнетателями детей, потому что сам способ воспитания детей основывается на власти и авторитете. Я считаю разрушительным представление многих родителей: "Это мой ребенок, и я могу делать со своим ребенком, что хочу". Это насильственно, это разрушительно". Ребенок не вещь, не стул, не машина. Ты не можешь делать с ним, что захочешь. Он появляется из тебя, но тебе не принадлежит. Он принадлежит существованию. Ты, самое большее, заботишься о нем; не становись его собственником.

Но вся идея семьи - это идея владения: владения собственностью, владения женщиной, владения мужчиной, владения детьми. А собственничество ядовито; поэтому я против семьи. Но я не говорю, что те, кто действительно счастлив в семье - кто остается текучим, живым, любящим, - должны ее разрушить. Нет, в этом нет никакой необходимости. Их семья уже коммуна, небольшая коммуна.

И конечно, еще большая коммуна будет гораздо лучше, в ней будет больше возможностей, больше людей. Разные люди будут приносить разные песни, разные люди будут приносить разные стили жизни, разные люди будут приносить разные ветры, разные люди будут приносить разные лучи света - и на детей будет изливаться как только возможно больше разных стилей жизни, и они смогут выбирать, и у них будет свобода выбирать.

И они должны быть обогащены тем, чтобы знать многих женщин, чтобы они не были одержимы лицом матери или ее образом жизни. Тогда они смогут любить больше женщин, больше мужчин. В жизни будет больше от приключения.

Я слышал...

Мать пришла в большой магазин и отвела сына в отдел игрушек. Увидев гигантскую лошадку-качалку, он взобрался на нее и катался целый час.

- Ну, слезай, сынок, - взмолилась мать, - я должна идти домой, чтобы приготовить ужин твоему отцу.

Но малыш отказался сдвинуться с места, и все ее усилия были напрасны. Продавец отдела игрушек тоже попытался уговорить малыша, но не добился никакого успеха. В конце концов, в отчаянии, они позвали психиатра магазина.

Он потихоньку подошел к мальчику и прошептал ему на ухо несколько слов, и тотчас же тот спрыгнул с лошадки и подбежал к матери.

- Как вам это удалось? - спросила пораженная мать. - Что вы ему сказали?

После некоторого колебания психиатр ответил:

- Вот все, что я ему сказал: "Если ты сейчас же не спрыгнешь с этой лошадки-качалки, сынок, я вышибу из тебя мозги!"

Люди рано или поздно узнают, что работает страх, что работает авторитет, что работает власть. А дети так беспомощны и так зависимы от родителей, что вы можете их испугать. И это становится вашей техникой, чтобы их эксплуатировать и угнетать, и им некуда от вас деваться.

В коммуне им будет куда уйти. У них будет много дядь и теть, и много других людей - они будут не так беспомощны. Они не будут в ваших руках до такой степени, как сейчас. У них будет больше независимости, меньше беспомощности. Вам будет не так легко их вынудить к чему-то силой.

И все, что они видят дома, это несчастье. Иногда, да, я знаю, иногда муж и жена любят друг друга, но каждый раз, когда они любят друг друга, это всегда лично. Дети об этом ничего не знают. Дети видят только уродливые лица, уродливую сторону. Когда мать и отец любят друг друга, они любят друг друга за закрытыми дверями. Они ведут себя тихо, чтобы не позволить детям узнать, что такое любовь. Дети видят только их конфликт - как они ссорятся, пилят, бьют друг друга, грубым или тонким образом, оскорбляют друг друга, унижают друг друга. Дети непрерывно видят, что происходит.

Мужчина сидит в гостиной и читает газету; к нему подходит жена и дает ему пощечину.

- За что это? - спрашивает возмущенный муж.

- За то, что ты паршивый любовник.

Через некоторое время муж подходит к жене, которая сидит и смотрит телевизор, и дает ей звучный шлепок.

- За что это? - вопит она.

- За то, что ты знаешь разницу, - отвечает он.

Это продолжается и продолжается, и дети постоянно наблюдают, что происходит. И это жизнь? И для этого предназначена жизнь? Они начинают терять надежду. Прежде чем они вошли в жизнь, они уже потерпели поражение; они приняли свое поражение. Если их родители, такие мудрые и сильные, не смогли добиться успеха - на что могут надеяться они сами? Это невозможно.

И они учатся трюкам - трюкам того, как быть несчастным, трюкам того, как быть агрессивным. Дети никогда не видят, как происходит любовь. В коммуне будет больше возможностей. Любовь должна быть немного более вынесена на всеобщее обозрение. Люди должны знать, что любовь происходит. Маленькие дети должны знать, что такое любовь. Они должны видеть людей, которые заботятся друг о друге.

Но это очень древняя идея, очень старая идея - что можно ссориться на людях, но нельзя любить. Ссориться приемлемо. Ты можешь убить, это позволено. Фактически, когда два человека ссорятся, вокруг собирается толпа, чтобы увидеть, что происходит, и все этому радуются! Именно поэтому люди продолжают читать и наслаждаться историями об убийствах, захватывающими детективными романами.

Убийство позволено, но не любовь. Если ты любишь на людях, это считается непристойным. Это абсурдно - любовь непристойна, а убийство не непристойно? Влюбленные не должны быть любящими на людях, а генералы могут продолжать ходить на людях, показывая все свои медали? Это убийцы, и это медали за убийство! Эти медали показывают, сколько человек они убили, сколько человек они разрушили. Это ли не непристойно?

Это должно считаться непристойностью. Никому нельзя разрешать ссориться на людях. Это непристойно; насилие непристойно. Как может любовь быть непристойной? Но любовь считается непристойной. Тебе приходится скрывать ее в темноте. Тебе приходится заниматься любовью так, чтобы об этом никто не знал. Тебе приходится делать это так тихо, крадучись... естественно, ты не можешь этим действительно наслаждаться. И люди не осознают, что такое любовь. И у детей в особенности нет никакой возможности узнать, что такое любовь.

В лучшем мире, в котором больше понимания, любовь будет везде и всюду. Дети будут видеть, что такое забота. Дети будут видеть, какую радость приносит забота о ком-то. Любовь должна быть более общепринятой, насилие должно быть более осуждаемым. Любовь должна быть более доступной. Двое людей, занимающиеся любовью, не должны беспокоиться о том, чтобы об этом никто не узнал. Они должны смеяться, они должны петь, они должны кричать от радости, чтобы вся округа знала, что кто-то кого-то любит - кто-то занимается любовью.

Любовь должна быть таким подарком. Любовь должна быть такой божественной. Она священна.

Ты можешь опубликовать книгу о том, как человека убили, это приемлемо, это не порнография - для меня это порнография. Нельзя опубликовать книгу о том, как обнаженные мужчина и женщина крепко обнимают друг друга, - это порнография. Этот мир до сих пор был против любви. Твоя семья против любви, твое общество против любви, твое государство против любви. Вообще чудо, что все еще сохранилось немного любви, и невероятно, что любовь все еще продолжается - она не должна была бы, это лишь небольшая капля в океане. Но просто чудо, что она выжила среди стольких врагов. Она не была разрушена полностью - это чудо.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ... 32
В моем видении коммуна состоит из любящих людей, которые живут вместе без всякого противоборства друг с другом, без всякого соревнования друг с другом, с любовью, которая течет, которая более доступна, без всякой ревности или чувства собственности. И дети принадлежат всем, потому что они принадлежат существованию - о них заботится каждый. И они такие красивые люди - эти дети, - кто о них не позаботится? И у них есть столько возможностей видеть разных людей в состоянии любви, и каждый человек живет по-своему. Они станут богаче. И я вам скажу, что если в мире будут существовать такие дети, никто из них не будет читать "Плэйбой"; в этом не будет необходимости. И никто из них не будет читать "Камасутру" Ватсаяны, не будет необходимости. Фотографии голых людей исчезнут. Они просто показывают голодающий секс, голодающую любовь. Мир станет почти не сексуальным, таким он будет любящим.

Ваши священник и политики создали все виды непристойности в мире. Они породили все, что только есть уродливого. И ваша "семья" играет в этом большую роль. "Семья" должна исчезнуть. Она должна исчезнуть в большей версии коммуны, жизни, не основанной на маленьких отождествлениях, более текучей.

В коммуне кто-то будет буддистом, кто-то индуистом, кто-то джайном, кто-то христианином, кто-то евреем. Если семья исчезает, автоматически исчезает и церковь, потому что семья принадлежит церквям. В коммуне будут дрейфовать все виды людей, все виды религий, все виды философий, и у ребенка будет возможность учиться. В один день он пойдет в дядей в церковь, в другой день, с другим дядей - в храм и узнает, что все это есть, и что у него есть выбор. Он может выбирать и решать, к какой религии хочет принадлежать. Ничто ему не навязывается.

Жизнь может стать раем здесь и сейчас. Нужно только удалить преграды. Семья - одна из величайших преград.

ВОПРОСЫ

Ты сказал, что любовь может сделать человека свободным. Но обычно мы видим, что любовь становится привязанностью, и вместо того чтобы освобождать, она нас порабощает. Поэтому, пожалуйста, расскажи нам что-нибудь о привязанности и свободе.

Любовь становится привязанностью, потому что любви нет. Вы просто играли, обманывали себя. Привязанность - это реальность; любовь была только предварительной игрой. Поэтому каждый раз, влюбившись, рано или поздно ты обнаруживаешь, что стал инструментом - и тогда начинается вся тайна. Каков механизм этого? Почему это происходит?

Как раз несколько дней назад ко мне пришел один человек, и он чувствует себя очень виноватым. Он сказал: "Я любил одну женщину. В тот день, когда она умерла, я плакал и рыдал, но внезапно я осознал внутри себя определенную свободу, словно с меня упало бремя. Я глубоко вздохнул, словно освободился".

В это мгновение он осознал второй слой своих чувств. Снаружи он плакал и рыдал и говорил: "Я не могу жить без нее. Теперь это невозможно, или жизнь будет похожа на смерть". Но глубоко внутри он говорил: "Я осознал, что чувствую себя хорошо, потому что я свободен".

Третий слой начинает чувствовать себя виноватым. Он говорит ему: "Что ты делаешь?!" Прямо перед ним лежало мертвое тело, сказал он мне, и он почувствовал огромное чувство вины. Он сказал:

- Помоги мне. Что случилось с моим умом? Почему я так скоро предал ее?

Ничего не случилось, никто никого не предал. Когда любовь становится привязанностью, она превращается в бремя, оковы. Но почему любовь становится привязанностью? Вот первое, что нужно понять, - если любовь становится привязанностью, ты просто был в иллюзии, что влюблен. Ты просто играл с самим собой в игры, и думал, что это любовь. На самом деле тебе нужна была привязанность. И если ты пойдешь еще глубже, то найдешь, что тебе нужно было также и стать рабом.

Есть тонкий страх перед свободой, и каждый хочет быть рабом. Каждый, конечно, говорит о свободе, но ни у кого нет достаточно храбрости, чтобы быть действительно свободным, потому что если ты действительно свободен, ты один. Если у тебя достаточно храбрости быть одному, только тогда ты можешь быть свободным.

Но никто не храбр достаточно, чтобы быть одному. Тебе кто-то нужен. Почему тебе кто-то нужен? Ты боишься собственного одиночества. Ты становишься скучен самому себе. И на самом деле, когда тебе одиноко, ничто не кажется осмысленным. С кем-то ты занят, и это окружает тебя искусственными смыслами.

Ты не можешь жить ради самого себя, поэтому начинаешь жить ради кого-то другого. И то же самое происходит и со всеми остальными - он или она не могут жить одни, поэтому они кого-то ищут. Двое людей, которые боятся собственного одиночества, собираются вместе и начинают играть - в игру любви. Но глубоко внутри они ищут привязанности, преданности, рабства.

Таким образом, рано или поздно то, чего ты хочешь, происходит. Это одно из самых больших несчастий в мире. Все, чего ты желаешь, случается. Рано или поздно ты это получишь, и предварительная игра исчезнет. Когда ее функция выполнена, она исчезнет. Когда вы станете мужем и женой, рабами друг друга, когда брак случится, любовь исчезнет, потому что любовь была только иллюзией, в которой двое людей могли стать рабами друг друга.

Прямо ты не просишь рабства; это слишком унизительно. И прямо ты не можешь кому-то сказать: "Стань моим рабом". Он взбунтуется! И он не может тебе сказать: "Я хочу стать твоим рабом". Поэтому ты говоришь: "Я не могу жить без тебя". Но смысл остается прежним; это одно и то же. И когда это желание - настоящее желание - удовлетворено, любовь исчезает. Тогда ты ощущаешь оковы, рабство и начинаешь бороться, чтобы стать свободным.

Помни это. Это один из парадоксов ума: что бы ты ни получил, тебе это надоедает, и ты жаждешь того, чего не получаешь. Когда ты один, ты жаждешь какого-то рабства, каких-то оков. Когда ты в рабстве, ты начинаешь жаждать свободы. На самом деле, только рабы жаждут свободы - а свободные люди пытаются быть рабами. Ум продолжает раскачиваться, как маятник, двигаясь от одной крайности к другой.

Любовь не становится привязанностью. Привязанность - это потребность; любовь была только приманкой. Ты искал рыбу под названием привязанность; любовь была только наживкой, чтобы поймать эту рыбу. Когда рыба поймана, приманку выбрасывают. Помни это, и каждый раз, когда ты что-то делаешь, войди глубоко внутрь себя и найди основную причину.

Если любовь настоящая, она никогда не станет привязанностью. Каков механизм того, как любовь становится привязанностью? В то мгновение, когда ты говоришь возлюбленному или возлюбленной: "Люби только меня", ты начинаешь им владеть. И в то мгновение, когда ты начинаешь кем-то владеть, ты глубоко его оскорбляешь, потому что превращаешь его в вещь.

Если я владею тобой, тогда ты не человек, но только еще один предмет моей меблировки - вещь. Тогда я тебя использую, и ты моя вещь, моя собственность, поэтому я не позволю никому другому использовать тебя. Это сделка, в которой ты владеешь мной, и ты делаешь меня вещью. Это сделка, которая оговаривает, что теперь никто другой не может тебя использовать. Оба партнера чувствуют себя скованными и порабощенными. Я сделал тебя рабом, и в ответ ты делаешь рабом меня.

Тогда начинается борьба. Я хочу быть свободным человеком, и все же я хочу тобой владеть; ты хочешь сохранить свободу и в то же время владеть мной - это борьба. Если я тобой владею, ты будешь владеть мной. Если я не хочу, чтобы ты мной владел, я не должен владеть тобой. Владение не должно входить и становиться между нами. Мы должны оставаться индивидуальностями, и мы должны двигаться как независимые, свободные сознания. Мы можем быть вместе, мы можем слиться друг с другом, но никто из нас никем не владеет. Нет никаких оков, и нет никакой привязанности.

Привязанность - одна из самых уродливых вещей. И когда я говорю самая уродливая, я подразумеваю не только религиозный смысл, но и эстетический. Когда ты привязан, ты потерял свое одиночество; ты потерял все. Просто ради того, чтобы чувствовать себя хорошо, потому что ты кому-то нужен, и кто-то с тобой, ты потерял все - ты потерял себя.

Но трюк в том, что ты пытаешься быть независимым и сделать другого своей собственностью - и другой делает то же самое.

Поэтому: не владей, если не хочешь, чтобы владели тобой. Иисус где-то сказал: "Не судите, и не судимы будете". Это то же самое: "Не владейте, и не будете ничьей собственностью". Не делай никого рабом; иначе ты станешь рабом сам.

Так называемые хозяева - всегда рабы собственных рабов. Ты не можешь стать хозяином кого-то, не став рабом, - это невозможно. Ты можешь быть хозяином, только если у тебя нет никаких рабов.

Это кажется парадоксальным, потому что когда я говорю, что ты можешь быть хозяином, только если у тебя нет никаких рабов, ты скажешь: "Что же тогда значит быть хозяином? Как я могу быть хозяином, если у меня нет никаких рабов?" Но я говорю, только тогда ты хозяин. Тогда никто не твой раб, и никто не пытается сделать рабом тебя.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ... 33
Если прислушаться к музыке сердца,
И на мгновенье забыть о делах,
Ты, приоткрыв бесконечности дверцу,
Ангела света узришь в небесах.
.
Светлые кудри спадают на плечи
А за спиной два огромных крыла,
Это твой ангел явился на встречу,
Он не покинет тебя никогда.
.
Всю твою жизнь он находится рядом,
Шепчет подсказки на трудном пути.
Ангелу жизни не нужно награды,
Скверные мысли оставь позади..

Закружился надо мной
Дождь из листьев озорной.
До чего же он хорош!
Где такой еще найдешь –
Без конца и без начала?
Танцевать под ним я стала,
Мы плясали, как друзья, -
Дождь из листиков и я.

Любить свободу, пытаться быть свободным по сути значит, что ты пришел к глубокому пониманию себя. Теперь ты знаешь, что тебя достаточно самого по себе. Ты можешь с кем-то поделиться, но ты не зависим. Я могу с кем-то поделиться самим собой. Я могу с кем-то поделиться своей любовью, счастьем, блаженством, молчанием. Но я делюсь, это не зависимость. Если никого нет, я буду так же счастлив, так же блажен. Если кто-то есть, это хорошо, и я могу поделиться.

Только когда ты осознаешь свое внутреннее сознание, свой центр, любовь не будет становиться привязанностью. Если ты не знаешь внутреннего центра, любовь станет привязанностью. Если ты знаешь внутренний центр, любовь станет преданностью. Но чтобы любить, сначала ты должен быть, а тебя нет.

Прямо сейчас тебя нет. Если ты говоришь: "Когда я кого-то люблю, это становится привязанностью", ты тем самым говоришь, что тебя нет. Поэтому все, что бы ты ни делал, неправильно - потому что делающего нет. Нет внутренней точки осознанности, поэтому все, что ты делаешь, неправильно. Сначала будь, и тогда ты можешь делиться своим бытием. И делиться им - значить любить. Прежде этого, что бы ты ни делал, это будет привязанностью.

И последнее: если ты борешься с привязанностью, ты повернул не в ту сторону. Ты можешь бороться - это делают многие монахи, отшельники, санньясины. Они чувствуют, что привязаны к дому, к собственности, к женам, к детям, и чувствуют себя так, словно они в клетке, в заключении. Они бегут, они покидают дома, покидают жен, покидают детей и собственность и становятся нищими, уходят в леса, в одиночество. Но пойди и посмотри на них. Они становятся привязанными к своему новому окружению.

Я навещал друга, который был отшельником и жил под деревом далеко в лесу, но там были и другие аскеты. Однажды случилось так, что я был с этим отшельником под его деревом, и когда моего друга не было - он пошел на реку искупаться, - пришел новый искатель. Под его деревом начал медитировать новый санньясин.

Этот человек вернулся с реки и вытолкал этого нового человека из-под своего дерева; он сказал:

- Это мое дерево. Пойди и найди себе другое, где-нибудь в другом месте. Никто не может сидеть под моим деревом.

Этот человек покинул свой дом, жену, детей - и теперь его собственностью стало дерево:

- Ты не можешь медитировать под моим деревом.

Нельзя так легко бежать от привязанности. Она примет новые формы, новые образы. Ты будешь обманут, но привязанность останется. Поэтому не борись с привязанностью, просто попытайся понять, почему она возникает. И тогда узнай глубокую причину: эта привязанность есть, потому что нет тебя.

Внутри твое собственное существо отсутствует до такой степени, что ты пытаешься уцепиться за что угодно, чтобы почувствовать себя в безопасности. Ты не укоренен, поэтому пытаешься сделать своими корнями что угодно. Когда ты укоренен в своем существе, когда ты знаешь, кто ты такой, и что такое это существо у тебя внутри, и что такое это сознание в тебе, тогда ты больше ни за кого не цепляешься.

Мой друг все меньше и меньше хочет заниматься любовью, и это меня расстраивает и разочаровывает до такой степени, что я начинаю вести себя с ним агрессивно. Что я могу сделать?

Первое: в жизни всегда приходит момент, когда один из партнеров не хочет секса. Это происходит в большей или меньшей мере с каждой парой. Когда один из партнеров не хочет секса, другой цепляется за него более чем когда-либо. Другой начинает чувствовать, что если секса не будет, отношения исчезнут.

Чем больше ты его просишь, тем более он будет пугаться. Отношения исчезнут не потому, что исчез секс, но потому, что ты продолжаешь требовать, и он чувствует, что его постоянно пилят. И ему не хочется заниматься любовью - он может либо принудить себя к этому и чувствовать себя плохо, или, если он сделает все по-своему, он будет чувствовать себя плохо, потому что делает тебя несчастной; он чувствует себя виноватым.

Одно нужно понять - что секс не имеет ничего общего с любовью. Самое большее, это начало. Любовь больше секса, выше секса. Любовь может цвести без секса.

Задавшая вопрос перебивает: "Но он никогда не говорит, что любит меня".

Нет, ты заставляешь его бояться, потому что если он скажет, что любит тебя, ты уже наготове, чтобы попросить секса. В твоем уме любовь почти синонимична сексу; я это вижу. Именно поэтому он начал бояться касаться и обнимать тебя. Если он тебя касается, обнимает, ты готова.

Ты заставляешь его бояться и не видишь суть. Ты, сама того не зная, отталкиваешь его. Он начнет бояться даже разговаривать с тобой, потому что он начинает говорить, и снова возникает эта ситуация, этот спор и все в этом роде.

Нельзя спорить о любви. Нельзя никого ни в чем убедить о любви. Если он ее не чувствует, он ее не чувствует. Он тебя любит; иначе он оставил бы тебя. И ты его любишь, но у тебя неправильное понимание секса.

Вот мое понимание: любовь впервые начинает расти, когда лихорадочный, судорожный секс мало-помалу замедляется. Тогда любовь становится более и более спокойной, тонкой, высшей. Начинает происходить что-то деликатное. Но ты не позволяешь этому случиться. Он готов тебя любить, но ты цепляешься за секс. Ты продолжаешь тянуть его вниз. Если ты будешь тянуть его вниз, это может разрушить все отношения.

Я могу это понять, потому что женственный ум всегда цепляется за секс, только когда мужчина в нем не заинтересован. Если мужчина заинтересован, женщина совершенно не заинтересована. Я вижу это каждый день. Если мужчина преследует тебя, ты играешь в игру отсутствия интереса. Если мужчина не заинтересован, ты пугаешься, и тогда роли меняются. Тогда ты начинаешь играть в игру, что тебе нужен секс, что без него ты сойдешь с ума; ты не можешь без него жить. И все это чепуха! Никто никогда не сходил с ума без секса.

Если ты любишь этого человека, твоя энергия будет трансформирована. Если ты не любишь этого человека, тогда выйди из отношений. Если ты любишь человека, у энергии есть шанс трансформироваться в высшую реальность. Используй эту возможность. А если ты будешь продолжать его пилить, это не поможет. Это сделает все более уродливым и приведет к прямо противоположному, чем то, чего ты хочешь.

Моя сексуальная жизнь в последнее время очень стихла - не потому, что я не хочу секса, и не потому, что мне не хватает храбрости приближаться к женщинам, но просто этого не происходит. Я могу наслаждаться пребыванием с женщиной, но когда дело доходит до секса, энергия меняется - это почти так, словно я засыпаю. Что я делаю неправильно?

То, что с тобой происходит, - не проклятие, а благословение. Просто твой старый ум истолковывает это так, словно что-то неправильно. Все идет правильно, так, как и должно быть. Секс должен исчезнуть в прекрасную, игривую радость... В гармонию между двумя молчаливыми существами - не встреча их тел, но встреча самих их душ. Это случится с каждым медитирующим. Не принуждай себя делать ничего, что не происходит само по себе. Любое принуждение с твоей стороны станет препятствием в твоем духовном росте.

Это что-то очень важное, что нужно помнить, и это объяснит тебе, почему все религии пошли против секса. Это недопонимание - но очень естественное недопонимание. Каждый, кто был в медитации, переживает трансформацию энергий - энергии, которые текли вниз, начинают течь вверх, открывая высшие центры твоего сознания, принося твоему существу новые небеса. Но ты с ними незнаком, они тебе неизвестны; поэтому ты можешь испугаться. И если это происходит только с одним из партнеров, это создаст проблемы. Оба партнера в медитации должны переживать трансформацию одновременно - только тогда они могут идти друг с другом в ногу. Иначе они разойдутся в разные стороны.

Это создало идею безбрачия. Поскольку в браке постоянно оказывается, что если одного из партнеров интересует медитация, брак подвергается опасности. Лучше не вовлекаться, чтобы не ранить чувств другого, и оставаться одному. Но это было неправильным решением.

Правильным решением было бы, что если один из партнеров в браке или дружбе растет, он должен помочь и другому двигаться в новые пространства. Он не должен оставлять партнера позади. Это было бы огромной революцией в человеческом сознании; но поскольку религии выбрали безбрачия, весь мир остался без медитации.

И те, кто выбрал безбрачие, - это было выбором, этого с ними не случилось, - стали сексуально извращенными. Они не за пределами секса, отсюда безбрачие. Они попытались пойти другим путем: сначала двигаться в безбрачие, думая, что потом придет трансформация. Это не работает таким образом. Трансформация должна случиться первой. Тогда, без всякого самоограничения, без всякой борьбы с сексом, без всякого осуждения секса трансформация случается сама по себе. И она не происходит путем подавления, она происходит в любящей атмосфере. Безбрачный человек движется в атмосфере подавления, ограничения, извращения; вся его атмосфера психологически больна. Это одна из самых фундаментальных точек, в которых религии двинулись в неправильном направлении.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ... 34
Во-вторых, каждый медитирующий находит, что секс начинает превращаться во что-то совершенно другое - из биологии во что-то духовное. Вместо того чтобы создавать рабство, чувство собственности, он открывает двери свободы. Все отношения исчезают, и человек чувствует в своем одиночестве абсолютную удовлетворенность; осуществленность, о которой он раньше не мог даже мечтать.

Но поскольку медитирующие нашли, что это происходит со всеми без исключения, люди, которые хотели медитировать, ошибочно заключили, что, может быть, подавление секса поможет им трансформировать свои энергии. Поэтому все организованные религии начали учить жизни осуждения, отречения; жизни, которая негативна в самой своей основе. Это было недопониманием.

В подавлении секса ты можешь извратить свою энергию, но не сможешь ее обратить. Обращение происходит, когда ты становишься более тихим, когда твое сердце становится более гармоничным, когда твой ум становится более и более мирным. И когда ты начинаешь подходить ближе и ближе к своему существу, к самому своему центру, трансформация, которая не является твоим действием, происходит сама собой. Энергия, которую ты знал как секс, становится самой твоей духовностью. Это та же самая энергия, изменилось только ее направление. Она не течет вниз, она движется вверх.

То, что происходит с тобой, произойдет с каждым ищущим - без исключения. Поэтому твой вопрос будет рано или поздно вопросом каждого. И когда это происходит, партнер, который остается позади, не должен чувствовать себя обиженным, но, наоборот, он должен чувствовать себя блаженным и счастливым, что по крайней мере с его возлюбленным или другом происходит прекрасный опыт, и надеяться присоединиться к нему или к ней как можно скорее. Твое усилие должно быть в том, чтобы двигаться глубже в медитацию, чтобы ты мог составить компанию своему партнеру, чтобы вы могли продолжать танцевать вместе к высочайшей цели жизни.

Но помни, по мере того как ты растешь в духовность, сексуальность будет исчезать. Будет нового рода любовь - чистота, глубокая невинность, без всякого чувства собственности, без ревности; но со всем состраданием в мире, помогая друг другу во внутреннем росте.

Поэтому ты не должен чувствовать, что с тобой что-то пошло неправильно; в тебе внезапно что-то пошло правильно. Ты не был бдителен; это застало тебя врасплох.

Маленький Хайме шел по улице с четырехлетней Бетти. Когда они собрались перейти дорогу, маленький Хайме вспомнил, чему учила его мать.

- Можно мне взять тебя за руку? - предложил он галантно.

- Можно, - ответила Бетти. - Но я хочу, чтобы ты знал, что играешь с огнем.

Любые отношения между мужчиной и женщиной - это игра с огнем, и в особенности если ты также начинаешь быть медитирующим. Тогда ты окружен пожаром, потому что с тобой произойдет столько перемен, к которым ты не готов и к которым не можешь подготовиться. Ты будешь каждое мгновение, каждый день путешествовать на неизвестную территорию. И много раз будет так, что либо ты, либо твой партнер останутся позади - и все это будет больно для вас обоих.

Поначалу, когда это начинается, естественно предположить, что отношения закончились, что ты больше не влюблен. Безусловно, ты больше не влюблен так, как был влюблен раньше, - старая любовь больше невозможна. Это была животная любовь, она была хороша, но она прошла. Теперь ее место занимает высшее качество, что-то более божественное. Но вы должны помочь друг другу.

Это действительно трудные времена, когда ты узнаешь, действительно ли любишь своего партнера, и действительно ли твой партнер любит тебя, - когда возникают эти долгие промежутки между вами, и вы чувствуете, что отдаляетесь друг от друга. Это критические моменты, испытание огнем, когда ты должен попытаться приблизить к себе другого человека, который остался позади. Ты должен помочь другому человеку быть медитативным.

Естественной идеей будет опуститься вниз, чтобы другому не было обидно. Это абсолютно неправильный подход. Ты не помогаешь другому, ты вредишь самому себе. Хорошая возможность упускается. Ты низвел себя, тогда как должен был вытащить другого вверх.

Не беспокойся о том, чтобы другой не обиделся. Приложи все усилия к тому, чтобы другой оказался в том же пространстве, в том же самом медитативном уме, и другой будет благодарен, а не обижен. Но это не те мгновения, когда вы должны отдалиться друг от друга. Это мгновения, когда вы должны приложить все усилия к тому, чтобы остаться связанными друг с другом, с как можно большим состраданием. Потому что, если любовь не может помочь другому трансформировать животные энергии в высшие духовные энергии, тогда ваша любовь - не любовь, она не стоит того, чтобы называть ее любовью.

И с той же самой проблемой придется столкнуться и посмотреть ей в лицо каждому - поэтому, когда возникает проблема, не раздумывайте. Задавайте вопрос без всякого страха, как бы глупо вы ни выглядели, его задавая. Потому что это поможет не только вам; это поможет многим другим, которые тоже борются в той же самой ситуации, но недостаточно храбры, чтобы вынести это на поверхность. Они пытаются как-то уладить эту ситуацию своими силами.

Дело не в том, чтобы что-то уладить. Хорошо, что она поверяла свое старое, отлаженное состояние. Хорошо, что отлаженное кончилось, что возникла проблема. Теперь от тебя и твоего разума зависит, как ты используешь эту возможность - в пользу ли своего роста или против него. И если ты задашь вопрос, это может тебе помочь.

Таким образом, две вещи... во-первых, помни, что тебе повезло в том, что секс уходит из твоей жизни. Во-вторых, не думай, что другой человек чувствует обиду. Открой другому свое сердце. Не пытайся привести себя в положение другого, но попытайся как только возможно взять другого за руку и привести - его или ее - в высшее состояние, в котором внезапно оказался сам.

Только поначалу это будет трудно, вскоре это станет очень легко. Когда двое людей растут вместе, много раз возникнут промежутки, потому что люди не могут двигаться с одинаковой скоростью; у каждого своя скорость, у каждого свой уникальный образец роста. Но если ты любишь, то сможешь обождать, пока не прибудет другой, и тогда рука об руку вы можете двигаться дальше.

Я хочу, чтобы мои люди не думали в особенности о безбрачии. Если безбрачие приходит само собой, это другое дело; ты за него не ответствен. И тогда оно никогда не будет приносить никакого извращения, тогда оно будет приносить великое обращение энергий.

Как мне узнать, что растет внутри меня: непривязанность или безразличие?

Узнать это нетрудно. Как ты узнаешь, болит у тебя голова или не болит? Это просто очевидно. Когда ты растешь в непривязанности, ты будешь становиться здоровее, счастливее; твоя жизнь станет жизнью радости. Это критерий всего, что хорошо.

Критерий - радость. Если ты растешь в радости, ты растешь и движешься в направлении дома. С безразличием нет никакой возможности того, чтобы росла радость. Фактически если у тебя и была какая-то радость, она исчезнет.

Счастье - это здоровье, и для меня религиозность в своей основе гедонистична. Гедонизм является самой основой религии. Быть счастливым - это все. Поэтому помни: если все правильно, и ты движешься в правильном направлении, каждое мгновение будет приносить больше радости - словно ты приближаешься к прекрасному саду. Чем ближе ты к нему подходишь, тем свежее, прохладнее, ароматнее воздух. Это будет указанием, что ты движешься в правильном направлении. Если воздух становится менее свежим, прохладным, ароматным, значит, ты движешься в противоположную сторону.

Существование сделано из радости. Это само его вещество. Радость - это вещество, из которого сделано существование. Поэтому каждый раз, двигаясь к большему существу, ты будешь становиться более и более полным радости, наслаждения, без всякой причины. Если ты движешься в непривязанность, любовь будет расти, радость будет расти, и только привязанности будут отпадать - потому что привязанности приносят страдание, потому что привязанности приносят оковы, потому что привязанности разрушают твою свободу.

Но если ты становишься безразличным... Безразличие - это фальшивая монета; она только выглядит как непривязанность. Ничто не может в ней расти. Ты просто сжимаешься и умираешь. Пойди и посмотри: в мире есть столько монахов: католических, индуистских, джайнских, буддистских - наблюдай их. Они не дают ощущение сияния, они не распространяют ауры аромата, они не выглядят более живыми, чем ты; фактически они выглядят менее живыми, искалеченными, парализованными. Безусловно, они себя контролируют, но не пребывают в глубокой внутренней дисциплине; они себя контролируют, но они не сознательны... следуя определенной совести, которую дало им общество, но все же не осознанные, все же не свободные, все же не индивидуальности. Они живут так, словно уже легли в могилу и просто ждут смерти. Их жизнь становится угрюмой, монотонной, печальной - это своего рода отчаяние.


ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ... 35

Остерегайся. Когда что-то идет не так, вот показатели в твоем существе: печаль - показатель, депрессия - показатель. Радость, празднование - тоже показатель. С тобой случится больше песен, если ты движешься к непривязанности. Ты будешь больше танцевать и станешь более любящим.

Помни, любовь - это не привязанность. Любовь не знает никакой привязанности, а то, что знает привязанность, - не любовь. Это стремление владеть, главенствовать, цепляться, страх, жадность - это может быть тысячей и одной вещью, но не любовью. Под названием любви демонстрируются другие вещи, под названием любви скрываются другие вещи, но на коробке приклеена надпись "Любовь". Внутри ты найдешь множество вещей, но никакой любви.

Наблюдай. Если ты привязан к человеку, влюблен ли ты? Или боишься одиночества и поэтому цепляешься? Поскольку ты не можешь быть один, ты используешь этого человека, чтобы не быть одному. Тогда ты боишься. Если этот человек движется куда-то еще, или влюбляется в кого-то другого, ты убьешь этого человека и скажешь: "Я был так привязан". Или ты можешь убить себя и сказать: "Я был так привязан, что больше не мог без него - или без нее - жить".

Это сущая глупость. Это не любовь, это что-то другое. Ты боишься своего одиночества, ты еще не способен быть с самим собой, тебе нужен кто-то, чтобы тебя отвлекать. И ты хочешь владеть другим человеком, хочешь использовать другого человека как средство для достижения собственных целей.

Иммануил Кант сделал это одним из оснований моральной жизни - это так и есть. Он говорил, что использовать человека как средство - самое аморальное действие, которое только можно совершить. Это так и есть, потому что когда ты используешь другого человека как средство - ради собственного удовольствия, ради сексуального желания, из страха или чего-то еще, - когда ты используешь другого человека как средство, то низводишь этого человека до вещи. Ты разрушаешь его или ее свободу, ты убиваешь его или ее душу.

Душа может расти только в свободе - любовь дает свободу. И когда ты даешь свободу, ты свободен сам; именно это и есть непривязанность. Если ты навязываешь другому оковы, то будешь тем самым заключать в оковы себя. Если ты сковываешь другого, другой будет сковывать тебя; если ты определяешь другого, другой будет определять тебя; если ты пытаешься владеть другим, другой будет владеть тобой.

Именно так пары продолжают всю жизнь бороться за главенствование. Оба борются: мужчина по-своему, женщина по-своему. Они постоянно пилят друг друга и ссорятся. И мужчина думает, что каким-то образом контролирует женщину, а женщина думает, что каким-то образом контролирует мужчину. Контроль - это не любовь.

Никогда не обращайся с человеком как со средством. Обращайся с каждым так, словно он сам по себе цель, - тогда ты не цепляешься, тогда ты не привязан. Ты любишь, но твоя любовь дает свободу - и когда ты даешь свободу другому, ты свободен сам. Только в свободе растет твоя душа. Ты чувствуешь себя очень, очень счастливым.

Этот мир стал очень несчастным местом - не потому, что мир - это несчастное место, но потому, что мы сделали с ним что-то неправильное. Тот же самый мир может стать празднованием.

Ты спрашиваешь: Как мне узнать, что растет внутри меня: непривязанность или безразличие?

Если ты чувствуешь себя счастливым, если то, что растет, делает тебя счастливым, более центрированным, более укорененным, более живым, чем раньше, тогда бросься в это очертя голову. Тогда никакого страха нет. Пусть счастье будет пробным камнем, критерием - ничто другое не может быть критерием.

Что бы ни говорили писания, это не критерий, если только твое сердце не бьется от счастья. Что бы я ни говорил, это не может быть критерием, если твое сердце не бьется от счастья. В то мгновение, когда ты родился, в тебя был помещен тонкий индикатор. Это часть жизни - чтобы ты всегда мог узнать, что происходит, чтобы ты всегда мог почувствовать, счастлив ты или нет. Никто не спрашивает, как узнать, счастлив он или нет. Никто никогда этого не спрашивал. Когда ты несчастен, ты это знаешь; когда ты счастлив, ты это знаешь. Это внутренняя ценность. Ты это знаешь, ты рождаешься, зная это, и пусть это будет внутренним указателем, и это никогда не допустит в твоей жизни ничего фальшивого.

В твоем видении модели общества, будет ли оно одной большой коммуной или серией коммун? Если будет более одной коммуны, какими будут их отношения друг с другом? Видишь ли ты, что люди разных коммун способны быть взаимозависимыми и делиться идеями и опытом?

Этот вопрос затрагивает очень важную концепцию, концепцию взаимозависимости. Человек до сих пор жил в зависимости, человек желал и боролся за независимость, но никто не смотрит на реальность, что зависимость и независимость - это две крайности.

Реальность точно посредине; это взаимозависимость. Все взаимозависимо. Самая маленькая травинка и самая большая звезда взаимозависимы. В этом все основание экологии. Поскольку человек действовал без понимания реальности взаимозависимости, он многое разрушил в органическом единстве жизни. Он обрубал собственные руки, собственные ноги - сам того не зная.

Леса исчезли, миллионы деревьев рубят каждый день. Ученые постоянно дают предупреждения, - но никто не готов их слушать, - что если все деревья исчезнут с земли, человек не сможет жить. Мы живем в глубоком взаимообмене. Человек постоянно вдыхает кислород и выдыхает углекислый газ; деревья вдыхают углекислый газ и выдыхают кислород. Ни ты не можешь существовать без деревьев, ни деревья без тебя.

Это простой пример; все в жизни переплетается тысячей и одним образом. Так как деревья исчезли, в атмосфере собралось столько углекислого газа, что это повысило температуру на всей земле на четыре градуса. Тебе это может показаться несущественным - четыре градуса, но это не несущественно. Вскоре температура повысится достаточно, чтобы начали таять льды и повысился уровень воды во всех океанах. Поэтому города, расположенные на берегах океанов, - как все большие города, - будут затоплены водой.

Если температура будет продолжать повышаться, - а это возможно, потому что никто не слушает... Деревья рубят без всякого понимания, ради бесполезных вещей - третьесортным газетам нужна бумага, и вы разрушаете жизнь. И возможно, что таять начнут даже вечные снега Гималаев, чего никогда не случалось за всю историю, и тогда уровень океанов поднимется на двадцать футов, и они затопят почти всю землю. Они разрушат все ваши города - Бомбей и Калькутту, Нью-Йорк, Лондон и Сан-Франциско. Может быть, выживут какие-то первобытные племена, которые живут высоко в горах.

Взаимозависимость такова, когда ваши первые астронавты достигли Луны, мы впервые осознали, что вся Земля окружена толстым покрывалом озона, который является формой кислорода. Этот слой озона окутывает Землю, как одеяло. Именно благодаря этому озоновому одеялу на этой планете стала возможной жизнь, потому что озон не пропускает никаких лучей смерти, которые приходят от солнца. Он пропускает только лучи жизни и задерживает лучи смерти; он их отражает.

Но в нашем дурацком стремлении достичь Луны мы проделали дыры в озоновом одеяле. И усилия продолжаются. Теперь мы хотим достичь Марса! Каждый раз, когда ракета покидает атмосферу Земли, радиус двести миль от Земли, она оставляет огромные дыры. Через эти дыры начали проникать лучи смерти. Сейчас ученые говорят, что эти лучи смерти повысят уровень заболеваемости раком почти на тридцать процентов; другие болезни не учитываются, небольшие болезни не учитываются.

Эти глупые политики не слушают. И если назвать их глупыми, тебя посадят в тюрьму, тебя накажут; против тебя возведут фальшивые обвинения. Но я не вижу, как еще их назвать. "Глупые" кажется самым мягким и культурным словом, которым можно их назвать. Они его не заслуживают; они заслуживают чего-то худшего.

Жизнь - это глубокая взаимозависимость.

Вот мое видение коммуны: нации исчезают, большие города исчезают, потому что они не дают каждому человеческому существу достаточно пространства - а у каждого человеческого существа есть определенная психологическая потребность иметь свою территорию, точно как и у других животных. В больших городах человек постоянно движется в толпе. Это создает огромную тревогу, напряжение, агонию и не дает ему никакого времени, чтобы расслабиться, никакого времени и места, чтобы быть самим собой - чтобы быть одному, чтобы быть с деревьями, которые являются источником жизни, чтобы быть с океаном, который является источником жизни.

Мое видение нового мира, мира коммун, означает: никаких наций, никаких больших городов, но миллионы небольших коммун, распространенных по всей Земле, в густых лесах, в буйных зеленых лесах, в горах, на островах. Самая многочисленная коммуна, которую легко поддерживать - что мы уже проверили, - может состоять из 5-50 тысяч человек; если она будет больше, ее будет трудно поддерживать; тогда снова появится необходимость в законе и порядке, и полиции, и суде, и нужно будет вернуть всех старых преступников.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ... 36

9

Записи окаменелостей (12/17)

Небольшие коммуны... пять тысяч кажется совершенной численностью, потому что мы это попробовали. Все знают всех, все друзья. Нет никакого брака - дети принадлежат коммуне. В коммуне есть больницы, школы, колледжи. Коммуна заботится о детях; родители могут их навещать. Просто неважно, живут родители вместе или расстались. Для ребенка оба они доступны; он может их навещать, они могут навещать его.

Все коммуны должны быть взаимозависимыми, но они не будут обмениваться деньгами. Деньги должны рассеяться. Они причинили человечеству огромный вред. Пришло время с ними распрощаться! Эти коммуны должны обмениваться вещами. У вас больше молочных продуктов; вы можете отдавать их другой коммуне, потому что вам нужно больше одежды, и эта коммуна может поставить больше одежды - простая бартерная система, и ни одна коммуна не становится богаче другой.

Деньги - это очень странная вещь. Их можно накапливать, и это самый странный секрет денег. Нельзя накапливать молочные продукты, нельзя накапливать овощи. Если у вас больше овощей, чем нужно, вам придется поделиться ими с какой-то коммуной, в которой овощей недостаточно. Но деньги можно накапливать. И если одна коммуна становится богаче других, тогда через заднюю дверь входит бедность и богатство, и весь кошмар капитализма, и классы бедных и богатых, и желание главенствовать. Поскольку ты богат, ты можешь поработить другие коммуны. Деньги - это один из человеческих врагов.

Коммуны будут обмениваться. Они будут передавать по радио, что у них есть такой-то и такой-то продукт. Каждый, у кого есть продукты, которые им нужны, может с ними связаться, и вещами можно обмениваться дружески; не нужно будет торговаться, не нужно будет никакой эксплуатации. Но коммуна не должна быть слишком большой, потому что величина тоже опасна. Критерием величины коммуны должно быть то, чтобы каждый знал всех; это должно быть пределом. Как только этот предел пересечен, коммуна должна разделиться надвое. Точно как братья расстаются, когда коммуна становится достаточно большой, она разделяется на две коммуны, коммуны-сестры.

И будет великая взаимозависимость, обмен идеями и навыками, без всяких подходов, которые вырастают из чувства собственности, таких как национализм и фанатизм. В этом не будет ничего фанатичного. Не будет никаких причин для нации.

Небольшая группа людей может наслаждаться жизнью легче, потому что иметь столько друзей, столько знакомых - само по себе радостно. Сегодня в больших городах вы живете в одном доме, но не знаете своих соседей. В одном доме может жить тысяча человек, и все они абсолютно незнакомы друг другу. Живя в толпе, ты все же остаешься один.

Моя идея коммуны состоит в том, чтобы жить небольшими группами, которые дают тебе достаточно пространства, и все живут в близких, любящих отношениях. О ваших детях заботится коммуна, о ваших нуждах заботится коммуна, о вашем здравоохранении заботится коммуна. Коммуна становится подлинной семьей, без всяких болезней, которые семьи создавали в прошлом. Это свободная семья и постоянное движение.

Нет речи ни о каком браке, и нет речи ни о каком разводе. Если два человека хотят быть вместе, они могут быть вместе, и если однажды они больше не хотят быть вместе, все в полном порядке. Быть вместе - это их решение; теперь они могут выбирать других друзей. Фактически, почему бы не прожить в одной жизни много жизней? Почему бы не сделать ее богаче? Почему мужчина должен цепляться за женщину, или женщина - цепляться за мужчину, если только они не счастливы друг с другом настолько, что хотят быть вместе всю жизнь?

Но если посмотреть на мир, ситуация ясна. Люди хотят быть независимыми от своих семей; дети хотят быть независимыми от своих семей. Как раз на днях один маленький мальчик в Калифорнии сделал что-то уникальное и особенное. Он хотел выйти на улицу и поиграть. В этом не было ничего особенного; всем детям должно разрешаться выходить на улицу и играть. Но мать и отец настояли: "Нет, не ходи; играй в доме". И мальчик застрелил мать и отца. Он стал играть в доме! Есть предел, до которого можно всегда слушать: "Нет, нет, нет..."

В Америке средний срок смены мужей и жен - около трех лет. За тот же период времени человек меняет работу; за тот же период времени человек меняет город. Кажется, в трех годах есть что-то особенное! Кажется, это предел, за которым человек больше не может терпеть. За пределами трех лет все становится невыносимым. И люди продолжают менять мужей и жен, люди меняют города, люди меняют работы.

Но в коммуне нет необходимости поднимать никакого шума. Вы можете проститься в любой момент, и вы можете оставаться друзьями, потому что, кто знает? Через два года ты можешь снова влюбиться в того же мужчину, в ту же женщину. За два года ты можешь забыть все старые проблемы и захотеть испытать их снова; или, может быть, ты попадешься в руки худшему мужчине или худшей женщине и раскаешься, и захочешь вернуться! Но это будет более богатая жизнь; ты узнаешь многих мужчин и женщин. Каждый мужчина по-своему уникален, и каждая женщина по-своему уникальна.

Коммуны могут также обмениваться людьми, если кто-то хочет переселиться в другую коммуну, и другая коммуна захочет его принять. Другая коммуна может сказать: "Если кто-то другой хочет переселиться в вашу коммуну, возможен обмен - потому что мы не хотим увеличивать свое население". Люди могут решить. Ты можешь ходить и рекламировать себя; может быть, ты понравишься какой-то женщине, и какие-то люди окажутся друзьями. Может быть, кому-то в той коммуне станет скучно и захочется переменить коммуну...

Весь мир должен быть одним человечеством, разделенным на небольшие коммуны только по практическим соображениям: никакого фанатизма, никакого расизма, никакого национализма. Тогда впервые мы сможем отбросить идею войн. Мы сможем создать жизнь честности, жизнь, которая стоит того, чтобы жить, которая стоит того, чтобы наслаждаться; игривую, медитативную, творческую, и дать каждому мужчине и каждой женщине равные возможности расти и привести к цветению свой потенциал.

ОДИНОЧЕСТВО

Все попытки избежать ощущения, что тебе одиноко, обречены на поражение, потому что они идут против основ жизни. То, что нужно, - не какой-то способ забыть, что тебе одиноко. То, что нужно, - это чтобы ты осознал свое одиночество. И это такой красивый опыт - чувствовать это, потому что это твоя свобода от другого, от толпы. Это твоя свобода от страха чувствовать себя одиноко.

Одиночество - твоя Природа

Первое, что нужно осознать, - что, хочешь ты того или нет, ты один. Одиночество - сама твоя природа. Ты можешь попытаться его забыть, ты можешь попытаться не быть один, находя друзей, находя любовников, смешиваясь с толпой... Но, что бы ты ни делал, это останется на поверхности. Глубоко внутри, твоего одиночества это не касается, оно остается незатронутым.

Странный несчастный случай происходит с каждым человеческим существом: как только он рождается, сама ситуация его рождения начинается с семьи. И нет никакого другого пути, потому что человеческий ребенок - самый слабый ребенок во всем существовании. Другие животные рождаются законченными. Собака может оставаться собакой всю жизнь, но она не становится разумнее, не становится более осознанной, не становится просветленной. В этом смысле все животные остаются точно в точке своего рождения; ничто существенное в них не меняется. Их смерть и рождение горизонтальны - на одной линии.

Только у человека есть возможность идти вертикально, вверх, не просто горизонтально. Большая часть человечества ведет себя как другие животные: жизнь просто стареет - не взрослеет. Старение и взросление - это совершенно разные опыты.

Человек рождается в семье, среди человеческих существ. С самого первого мгновения он не один; поэтому он получает определенное психологическое стремление всегда оставаться с людьми. В одиночестве ему становится страшно... неизвестные страхи. Он не знает точно, чего боится, но когда он движется вне толпы, где-то внутри ему становится не по себе. Быть с другими кажется удобным, легким, комфортным.

Именно по этой причине он никогда не узнает красоты одиночества; ему мешает этот страх. Поскольку он рождается в группе, он остается частью группы, и по мере того как он растет, он начинает создавать новые группы, новые связи, заводить новых друзей. Уже существующие коллективности не удовлетворяют его: нация, религия, политическая партия, - и он создает свои собственные, новые ассоциации: Ротари-Клуб, Клуб Львов. Но все эти стратегии служат только одному: никогда не быть одному.

Все существование - это существование вместе в людьми. Одиночество кажется почти как смерть. Это своего рода смерть; это смерть личности, которая создана в толпе. Это подарок, полученный тобой от других. В то мгновение, как ты выходишь из толпы, ты выходишь и из своей личности.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ... 37
В толпе ты точно знаешь, кто ты такой. Ты знаешь, как тебя зовут, ты знаешь свои ученые степени, ты знаешь свою профессию; ты знаешь все, что нужно для паспорта, удостоверения личности. Но в то мгновение, как ты выходишь из толпы, где твоя личность, кто ты такой? Внезапно ты осознаешь, что это не твое имя - это имя было тебе дано. Ты - не твоя раса. Какое отношение имеет раса к сознанию? Твое сердце - не индуистское и не мусульманское; твое существо не ограничено никакими национальными политическими границами; твое сознание - не часть никакой организации или церкви. Кто ты такой?

Внезапно личность начинает исчезать. Это страшно: смерть личности. Теперь ты должен все открыть заново, тебе впервые приходится задаться вопросом: кто ты такой? Тебе придется начать медитировать на вопрос: кто я? - и страшно то, что тебя может вообще не быть! Может быть, ты был не более чем комбинацией мнений толпы, ты был не более чем своей личностью.

Никто не хочет быть ничем. Никто не хочет быть никем, а фактически каждый и есть никто.

Есть очень красивая история...

Алиса очутилась в Стране Чудес. Она встретила Короля, и Король спросил:

- Алиса, не встретила ли ты посланца, направляющегося ко мне?

- Я никого не встретила, - сказала она.

Король сказал:

- Если ты не встретила Никого, почему же Никто еще не прибыл?

Алиса была очень озадачена. Она сказала:

- Вы меня неправильно понимаете. Никто есть никто.

- Очевидно, что Никто есть Никто, - сказал Король, - но где же он? Он должен был к этому времени сюда добраться. Это просто означает, что Никто не медленнее тебя.

И естественно, Алиса очень рассердилась и забыла, что разговаривает с Королем. Она сказала:

- Никто не быстрее меня.

И таким образом весь разговор продолжается об этом "никто". Она понимает, что он говорит: "Никто не медленнее тебя", "... а я хожу быстро. Я прибыла из другого мира в Страну Чудес, в маленький мир, а он оскорбляет меня". Естественно, она протестует: "Никто не быстрее меня!" Король говорит:

- Если это правда, почему же Никто до сих пор не прибыл?

И таким образом разговор продолжается.

Каждый - никто.

Поэтому первая проблема для ищущего - понять в точности природу одиночества. Оно означает быть никем; оно означает отбросить личность, которая дана тебе толпой. Когда ты отделяешься, выходишь из толпы, ты не можешь взять с собой в одиночество этот подарок. В своем одиночестве тебе придется все открывать заново, вновь, и никто не может гарантировать, найдешь ли ты кого-нибудь внутри или нет.

Те, кто достиг одиночества, нашли там никого. Я действительно имею в виду никого - никакого имени, никакой формы, но чистое присутствие, чистая жизнь, безымянная, бесформенная. Это в точности воскресение, и, несомненно, оно требует храбрости. Лишь очень храбрые люди смогли с радостью принять свое бытие никем, ничем. Их ничто - чистое существо; это одновременно смерть и воскресение.

Как раз сегодня мой секретарь показал мне небольшой, красивый мультфильм: Иисус висит на кресте, глядя в небо, и говорит: "Было бы лучше, если бы, кроме Бога-отца, у меня был Аллах-дядя. Это было бы лучше; по крайней мере, если Бог не слушает, помог бы дядя".

Всю жизнь, когда у него был только Бог, он был очень счастлив, заявляя: "Я единственный сын Бога". И он никогда не говорил о семье Бога, о его брате, жене, других сыновьях и дочерях. Что делал Бог целую вечность? У него нет телевизора, чтобы впустую тратить время, проводить время. У него нет возможности пойти в кино. Что все время делает этот бедняга?

Хорошо известен тот факт, что в бедных странах демографический взрыв продолжается по той простой причине, что у бедного человека нет никакого другого бесплатного развлечения. Единственное бесплатное развлечение - это производить детей. Хотя, по большому счету, это обходится дорого, но прямо сейчас не нужно никакого билета, нет никаких проблем, не нужно стоять в очереди...

Что же делал Бог целую вечность? Он создал только одного сына. И теперь на кресте Иисус осознает, что было бы лучше, если у Бога было несколько братьев, сестер, дядь. "Я мог бы попросить помощи у кого-то другого, если он сам меня не слушает". Он молится и злится, говорит: "Почему ты забыл меня? Почему ты отказался от меня?" - но ответа нет. Он ждет чуда. Вся толпа, которая собралась, чтобы увидеть чудо, мало-помалу начинает рассеиваться. Слишком жарко, и они ждут напрасно. Ничего не происходит; если бы что-то должно было произойти, то уже произошло бы.

Через шесть часов остались только три дамы, которые все еще верили, что чудо случится. Одна из них была мать Иисуса - естественно, матери продолжают верить, что их дети гениальны. Каждая мать без исключения верит, что родила ребенка, который просто гигант. Другая женщина, которая любила Иисуса, была проститутка, Мария Магдалина. Эта женщина, хотя и была проституткой, любила Иисуса. Даже его ученики, так называемые апостолы, которые стали вторыми после Иисуса по важности в истории христианства, - все двенадцать бежали из страха, что их поймают и узнают... - потому что они всегда и везде были рядом с Иисусом. Никогда нельзя доверять толпе: если бы их поймали, может быть, их распяли бы, или по крайней мере побили, до смерти забили камнями. Остались только три женщины. Третья была другая женщина, которая любила Иисуса. В последние мгновения осталась только любовь, в обличье этих трех женщин.

А эти ученики, должно быть, были с Иисусом лишь для того, чтобы достичь рая. Всегда хорошо иметь хорошие связи, и нельзя найти лучшей связи, чем с единственным Сыном Божьим. Следуя за ним нога в ногу, они тоже смогли бы войти в врата рая. Их ученичество было своего рода эксплуатацией Иисуса; поэтому у них не было никакой храбрости. Это были хитрость и коварство, не храбрость.

Только любовь может быть храброй. Любишь ли ты себя? Любишь ли ты это существование? Любишь ли ты эту прекрасную жизнь, этот подарок? Она была тебе дана, хотя ты и не был к ней готов, не заслужил ее, не был ее достоин. Если ты любишь это существование, которое дала тебе жизнь, которое продолжает каждое мгновение давать тебе жизнь и питание, то найдешь храбрость. И эта храбрость поможет тебе выстоять одному, как ливанский кедр - высокий, тянущийся к звездам, но один.

В одиночестве ты исчезнешь как эго и личность и найдешь себя как саму жизнь, бессмертную и вечную. Пока ты не способен быть один, весь твой поиск истины останется поражением.

Твое одиночество - твоя истина. Твое одиночество - твоя божественность.

Функция мастера в том, чтобы помочь тебе выстоять одному. Медитация - это только стратегия, чтобы отнять у тебя личность, мысли, ум, отождествление с телом и оставить в абсолютном одиночестве внутри, - просто живой огонь. И как только ты нашел свой живой огонь, ты узнаешь радости и экстазы, на которые способно человеческое сознание.

Пожилая женщина наблюдала, как ее внук неправильно ест суп, хватает нож не за тот конец, ест второе руками, наливает чай в блюдце и дует на него.

- Неужели наблюдение за матерью и отцом за обеденным столом тебя ничему не научило? - спросила она.

- Научило, - сказал мальчик, жуя с открытым ртом и чавкая. - Никогда не жениться.

Он выучил великий урок! Оставайся один.

Действительно очень трудно быть с другими, но мы с самого рождения привыкаем быть с другими. Это может быть несчастьем, это может быть страданием, это может быть мучением, но мы к этому привыкли; по крайней мере это хорошо известно. Человек боится ступить в темноту за пределами своей территории, но пока ты не выйдешь за пределы территории, применяемой в коллективе маски, ты не сможешь найти себя.

Гручо Маркс сказал прекрасные слова, которые вам нужно запомнить:

- Я нахожу, что телевизор очень способствует образованию. Каждый раз, когда кто-то включает его, я ухожу в другую комнату и читаю книгу.

Учительница младших классов слишком стеснительна, чтобы провести урок по сексуальному воспитанию, и поэтому она просит класс сделать это как домашнюю работу.

В ответ на расспросы маленького Хайме его отец бормочет что-то про аиста, бабушка говорит, что он возник из кочана капусты, а прабабушка краснеет и шепчет, что дети приходят из великого океана существования.

На следующий день учительница вызывает Хайме, чтобы он рассказал о своей домашней работе. Хайме говорит учительнице:

- Боюсь, что с моей семьей что-то не в порядке. Кажется, в ней в течение трех поколений никто не занимался любовью!

Фактически очень немногие люди вообще любили. Они притворялись, они были лицемерами, обманывая не только других, но и себя. Ты можешь подлинно любить, только если ты есть. Прямо сейчас ты только часть толпы, шестеренка в машине. Как ты можешь любить? - потому что тебя нет. Сначала будь; сначала узнай себя.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ... 38
В своем одиночестве ты откроешь, что значит быть. И из этой осознанности твоего существа течет любовь, и гораздо большее. Одиночество должно быть твоим единственным поиском.

И это не значит, что ты должен идти в горы. Ты можешь быть один на рыночной площади. Дело просто в том, чтобы быть осознанным, бдительным, наблюдательным, и помнить, что ты - только твоя наблюдательность. Тогда ты один, где бы ты ни был. Ты можешь быть в толпе, ты можешь быть в горах; это не имеет значения, ты просто та же самая наблюдательность. В толпе ты наблюдаешь толпу; в горах ты наблюдаешь горы. С открытыми глазами ты наблюдаешь существование; с закрытыми глазами ты наблюдаешь самого себя. Ты только одно: наблюдатель.

И этот наблюдатель - великое осознание. Это твоя природа будды; это твое просветление, твое пробуждение. Это должно быть твоей единственной дисциплиной. Только это делает тебя учеником, - эта дисциплина знания своего одиночества. Что еще может сделать тебя учеником? Тебя обманывали в каждой точке жизни. Тебе говорили верить, что мастер делает тебя учеником - это абсолютно неправильно; иначе каждый в мире был бы учеником. Кто-то верит в Иисуса, кто-то верит в Будду, кто-то верит в Кришну, кто-то верит в Махавиру; каждый в кого-то верит, но никто не ученик, потому что быть учеником не значит верить в мастера. Быть учеником значит учиться дисциплине бытия самим собой, своим настоящим "я".

В этом опыте скрыто само сокровище жизни. В этом опыте ты впервые становишься императором; иначе ты будешь оставаться нищим в толпе. Есть два вида нищих: бедные нищие и богатые нищие, но все они нищие. Даже ваши короли и королевы - нищие.

Лишь те люди, очень немногие люди, которые стоят одни в своих существах, в своей ясности, в своем свете, которые нашли свой собственный свет, которые нашли свое собственное цветение, которые нашли свое собственное пространство, которое могут назвать своим домом, свой вечный дом, эти немногие люди - императоры. Вся эта вселенная - их империя. Им не нужно ее завоевывать; она уже завоевана. Зная себя, ты ее завоевал.

Незнакомцы самим себе

Мы рождаемся одни, живем одни и одни умираем. Одиночество - это сама наша природа, но мы ее не осознаем. Так как мы ее не осознаем, то остаемся незнакомцами самим себе, и вместо того чтобы видеть одиночество как безмерную красоту и блаженство, молчание и мир, непринужденность с существованием, мы ошибочно понимаем ее как чувство того, что нам одиноко.

Чувство, что нам одиноко, ошибочно понимается как одиночество. Как только ты понимаешь свое одиночество как то, что тебе одиноко, весь контекст меняется. В одиночестве есть красота и великолепие, позитивность; чувство, что тебе одиноко, - бедно, негативно, темно, мрачно.

Чувство, что тебе одиноко, оставляет пустоту. Чего-то не хватает, что-то нужно, чтобы его заполнить, и ничто никогда не может его заполнить, потому что, прежде всего, это ошибочное понимание. По мере того как ты становишься старше, промежуток становится больше. Люди так боятся быть сами по себе, что делают всевозможные глупые вещи. Я видел людей, которые одни играют в карты; партнера нет. Они изобретают игры, в которых один и тот же человек играет в карты за двоих.

Те, кто узнал одиночество, говорят что-то абсолютно другое. Они говорят, что нет ничего более красивого, более мирного, более радостного, чем быть одному.

Обычный человек пытается забыть о том, что ему одиноко, а медитирующий более и более знакомится со своим одиночеством. Он оставил мир; он ушел в пещеры, в горы, в леса просто ради того, чтобы быть одному. Он хочет знать, кто он такой. В толпе это трудно; в ней столько беспокойства. И те, кто узнал свое одиночество, познали величайшее блаженство, возможное для человеческих существ, - потому что само твое существо блаженно.

Сонастроившись со своим одиночеством, ты можешь общаться; тогда твои отношения будут приносить тебе огромную радость, потому что они не будут исходить из страха. Найдя свое одиночество, ты можешь творить, можешь вовлекаться во что хочешь, потому что эта вовлеченность больше не будет бегством от самого себя. Теперь это будет твоим выражением; теперь это будет проявлением твоего потенциала.

Но первая основа: узнать свое одиночество абсолютно.

Поэтому я напомню еще раз: не принимай свое одиночество за чувство того, что тебе одиноко. Чувство, что тебе одиноко, безусловно, нездорово; одиночество - это полное здоровье. Твой первый и самый первостепенный шаг к тому, чтобы найти смысл и значение жизни, - войти в свое одиночество. Это твой храм; именно там живет Бог, и ты не можешь найти его храм больше нигде.

Одинокие и Избранные

Иисус сказал:

Блаженны одинокие и избранные, ибо вы найдете царство; и поскольку вы из него приходите, вы в него снова уйдете.

(Из "Евангелия от Фомы")

Глубочайший страстный порыв в человеке - быть совершенно свободным. Свобода, мокша, - является целью. Иисус называет ее "Царством Божьим" - быть подобным королям, просто символически, чтобы в вашем существовании не было никаких пут, никаких оков, никаких границ; ты существуешь как бесконечность и ни в чем не конфликтуешь ни с кем другим... словно ты один.

Свобода и одиночество - это два аспекта одного и того же. Именно поэтому джайнский мистик Махавира называет свою концепцию свободы "кайвальей". Кайвалья означает: быть абсолютно одному, словно никого больше не существует. Когда ты абсолютно один, кто станет для тебя оковами? Когда ничего больше нет, кто будет "другим"?

Именно поэтому те, кто ищет свободы, найдут свое одиночество; они найдут способ, средство, метод, чтобы достичь своего одиночества.

Человек рождается как часть мира, как член общества, семьи, как часть других. Его воспитывают не как одинокое существо, его воспитывают как социальное существо. Все воспитание, образование, культура состоят в том, как сделать ребенка "вписывающейся" частью общества, как сделать так, чтобы он "соответствовал" другим. Именно это психологи называют "приспосабливаемостью". И каждый раз, когда кто-то один, он выглядит "неприспособленным".

Общество существует как сеть, образец, состоящий из многих людей, как толпа. Там у тебя есть немного свободы - ценой многого. Если ты следуешь обществу, если ты становишься послушным дубликатом других, они позволят тебе небольшой мир свободы. Если ты становишься рабом, тебе дается свобода. Но это данная свобода, и ее можно в любой момент взять обратно. И она дается очень большой ценой: это подлаживание под других, поэтому в этом обязательно будут ограничения.
В обществе, в социальном существовании никто не может быть абсолютно свободным. Само существование другого создает проблемы. Сартр говорит: "Другой - это ад", и он прав в очень большой степени, потому что другой создает в тебе напряжения; другой тебя беспокоит. Обязательно произойдет столкновение, потому что другой ищет абсолютной свободы, и абсолютной свободы ищешь ты - а абсолютная свобода может существовать только для одного.

Даже ваши так называемые короли не свободны абсолютно и не могут быть абсолютно свободными. Они могут производить видимость свободы, но она ложна: они нуждаются в защите, они зависят от других. Их свобода - это только фасад. Но все же из-за этой страстной жажды быть абсолютно свободным человек хочет стать королем, императором. Император производит ложное впечатление, что он абсолютно свободен.
Человек хочет стать очень богатым, потому что богатство тоже производит ложное впечатление, что ты свободен. Как может быть свободным бедный человек? Его нужды будут его оковами, и он не может удовлетворить своих нужд. Куда бы он ни пошел, он натыкается на стену, которую не может преодолеть. Поэтому он желает богатства. Глубоко внутри это желание быть абсолютно свободным, и все желания создаются этим желанием. Но если ты движешься в ложных направлениях, ты можешь продолжать двигаться, но никогда не достигнешь цели, потому что с самого начала направление было неправильным - ты упустил первый шаг.

В старом еврейском языке слово грех было очень красивым. Оно значило: "Человек, который промахнулся мимо цели". В нем, на самом деле, не было никакого смысла вины; грех значит: "Тот, кто промахнулся мимо цели, сбился с дороги". А религия означает: вернуться к правильному пути, чтобы не упустить цели.

Цель - абсолютная свобода; религия - это только средство ее достичь. Именно поэтому тебе придется понять, что религия существует как антисоциальная сила. Сама ее природа антисоциальна, потому что в обществе абсолютная свобода невозможна.
Психология, с другой стороны, служит обществу. Психиатр продолжает всеми возможными способами заставлять тебя снова подстроиться под общество; он служит обществу. Политика, конечно, служит обществу. Она дает тебе немного свободы, чтобы тебя можно было сделать рабом. Эта свобода - просто взятка; ее можно в любой момент взять назад. Если ты думаешь, что действительно свободен, тебя в любой момент можно посадить в тюрьму.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ... 39
Насреддин подумал и ответил:
- Как насчет минуты молчания?

Никто никого не любит. И пока ты не становишься Иисусом или Буддой, ты не можешь любить, потому что любить могут только те, чья потребность быть любимым исчезла.

Халиль Джибран в своей прекрасной книге "Иисус сын человеческий" создал красивую вымышленную историю - и иногда вымыслы более фактичны, чем сами факты. Мария Магдалина выглядывает в окно и видит Иисуса, сидящего в саду под деревом. Это красивый человек. Она знала многих мужчин, она была знаменитой куртизанкой - даже короли стучались в ее двери, и она была самым очаровательным из цветов. Но она никогда не видела такого мужчины - потому что такой человек, как Иисус, несет вокруг себя невидимую ауру, которая придает ему красоту, которая не от этого мира; он не принадлежит этому миру. Вокруг него был великий свет, изящество, и то, как он ходил, то, как он сидел, было так, словно он император в одежде нищего. Он выглядел настолько не от этого мира, что Магдалина попросила своих слуг пойти и пригласить его, но Иисус отказался. Он сказал:
- Мне нравится здесь. Это красивое и тенистое дерево.
Тогда Магдалине пришлось выйти самой и пригласить, попросить Иисуса - она не могла поверить, что кто-то может отказать ей в просьбе. Она сказала:
- Войди в мой дом и будь моим гостем.

Иисус сказал:
- Я уже вошел в твой дом, я уже гость. Ничего больше не нужно.
Она не могла понять. Она сказала:
- Нет, войди, не отказывай мне - никто никогда мне не отказывает. Разве ты не можешь сделать такую небольшую вещь? Стань моим гостем. Поешь со мной, проведи со мной ночь.

- Я принял приглашение, - сказал Иисус. - И помни: те, кто говорит, что принимает тебя, никогда не принимают; а те, кто говорит, что тебя любит, - никто из них тебя не любил. А я тебе говорю: я тебя люблю, и только я могу тебя любить.

Но он не вошел в дом; отдохнув, он ушел. Что он сказал? Он сказал:

- Только я могу тебя любить. Те остальные, которые продолжают говорить, что любят тебя, не могут любить, потому что любовь - это не что-то такое, что ты можешь сделать, - это качество твоего существа.

Любовь случается, когда ты достигаешь кристаллизованной души, существа. С эго этого никогда не случается; эго хочет быть любимым, потому что ему нужна пища. Ты любишь, чтобы стать нужным человеком. Ты рожаешь детей, и не потому, что любишь детей, но потому, что становишься нужным, чтобы ты мог ходить и говорить: "Посмотрите, сколько я выполняю обязанностей! Я отец, я мать..." Это нужно просто для того, чтобы прославить свое эго.

Пока потребность быть нужным не отпадет, ты не можешь быть один. Пойди в Гималаи - ты создаешь там общество. И если эта потребность отпадет, где бы ты ни был, даже живя на рыночной площади, в самом сердце большого города, ты будешь один.

Теперь попытайтесь понять слова Иисуса:
Иисус сказал: Блаженны одинокие..., ибо вы найдете царство; и поскольку вы из него пришли, вы снова в него уйдете.

Вникните в каждое слово. Блаженны одинокие... кто одинок? Тот, чья потребность быть нужным отпала; тот, кто совершенно удовлетворен самим собой таким, как он есть. Тот, кому не нужно, чтобы кто-то ему говорил: "Ты осмыслен". Его смысл внутри него самого; теперь его смысл не приходит от других. Он не клянчит его, он его не просит - его смысл приходит из его собственного существа. Он не нищий, и он может жить сам с собой.

Ты не можешь жить сам с собой. Где бы ты ни был один, тебе становится не по себе; тотчас же ты чувствуешь неудобство, дискомфорт, глубокую тревогу. Что делать? Куда идти? Иди в клуб, иди в церковь или к учителю - но иди куда-то, встреть "другого". Или просто пойди в магазин. Для людей, которые богаты, покупки - это только игры, только спорт; они идут за покупками. Если ты беден, тебе не нужно входить в магазин, ты можешь просто ходить по улице и смотреть на витрины. Но иди!

Быть одному очень трудно, очень необычно, незаурядно. Откуда эта жажда? - потому что когда ты один, весь твой смысл начинает исчезать. Пойди и купи что-нибудь в магазине; по крайней мере продавец даст тебе смысл... не вещь, потому что ты продолжаешь покупать бесполезные вещи. Ты покупаешь только ради покупки. Но продавец или владелец магазина - они смотрят на тебя так, словно ты король. Они ведут себя так, словно зависят от тебя - и ты хорошо знаешь, что это только фасад. Именно так ведут себя владельцы магазинов. Продавца ты совершенно не интересуешь; его улыбка просто нарисованная. Он улыбается каждому; это не что-то особенное для тебя. Но ты никогда не смотришь на эти вещи. Он улыбается и приветствует тебя, он принимает тебя как желанного гостя. Ты чувствуешь себя комфортно, ты кто-то, и есть люди, которые от тебя зависят; этот продавец от тебя зависит.

Ты всюду ищешь глаза, которые могут придать тебе определенный смысл. Каждый раз, когда на тебя смотрит женщина, она придает тебе смысл. Сейчас психологи обнаружили, что когда ты входишь в комнату - в зал ожидания в аэропорту, или в холл гостиницы - если женщина посмотрит на тебя дважды, она готова к тому, чтобы ты ее соблазнил. Но если женщина смотрит на тебя один раз, не беспокойся о ней, просто забудь об этом. Они снимали на пленку, наблюдали и установили этот факт, потому что женщина смотрит дважды, только если она хочет, чтобы ею восхищались и на нее смотрели.

Мужчина входит в ресторан - женщина может посмотреть один раз, но если он этого недостоин, она не посмотрит еще раз. Охотники за женщинами знают это очень хорошо, они знали это веками! Психологи узнали это только сейчас. Они наблюдают глаза: если женщина смотрит, она заинтересована. Теперь многое возможно, она дала намек; она готова двигаться с тобой и играть в игру любви. Но если она не смотрит на тебя снова, дверь закрыта; лучше постучаться в какую-то другую дверь; эта дверь для тебя закрыта.

Каждый раз, когда женщина на тебя смотрит, ты становишься важным, очень осмысленным; в этот момент ты уникален. Именно поэтому любовь дает столько сияния; любовь дает тебе столько жизни и сил.

Но это проблема, потому что одна и та же женщина, смотрящая на тебя каждый день, ничем не поможет. Именно поэтому мужьям надоедают жены, а женам мужья - потому что как ты можешь получать одну и ту же осмысленность из одних и тех же глаз? Ты к этому привыкаешь: она твоя жена, завоевывать нечего. Поэтому возникает необходимость стать Байроном, поэтому возникает необходимость стать Доном Жуаном и двигаться от одной женщины к другой.

Это не сексуальная потребность, помни, это совершенно не связано с сексом - потому что секс идет глубже с одной и той же женщиной, в глубокой близости. Это не секс. Это не любовь, абсолютно не любовь, потому что любовь хочет быть с одним человеком больше и больше, глубже и глубже; любовь движется в глубину. Это не любовь и не секс, это что-то другое: потребность эго. Если ты можешь завоевывать новую женщину каждый день, ты чувствуешь себя очень, очень осмысленным, ты чувствуешь себя завоевателем.

Но если ты покончил с одной женщиной, застрял, и никто на тебя не смотрит, никакая другая женщина или мужчина не дает тебе смысла, ты чувствуешь, что все кончено. Именно поэтому жены и мужья выглядят так безжизненно, бесчувственно. Ты можешь посмотреть и издалека определить, жената пара или нет. Если они не женаты, ты почувствуешь разницу; они будут счастливыми, они будут смеяться, разговаривать, наслаждаться друг другом. Если они жены и мужья, тогда они только терпят друг друга.
Наступила пятидесятая годовщина свадьбы Муллы Насреддина, и в этот день он собрался уйти из дома. Его жена была немного раздражена, потому что ожидала, чтобы он сделал что-то особенное, а он просто вел себя как обычно. И она спросила:
- Насреддин, ты что, забыл, какой сегодня день?
- Я знаю, - сказал Насреддин.
Тогда она сказала:
- Так давай же сделаем что-нибудь особенное!

Когда твоя жизнь застревает, это показывает, что ты, может быть, думал, что это была любовь, но это была не любовь, это была потребность эго - потребность завоевывать, чувствовать себя нужным каждый день новому мужчине, новой женщине, новым людям. Добившись успеха, некоторое время ты чувствуешь себя счастливым, потому что ты не обычный человек. Это страсть политика - чувствовать себя нужным всей стране. Что пытался сделать Гитлер? Быть нужным всему миру!

Но эта потребность не может позволить тебе стать одиноким. Политик не может стать религиозным человеком - они движутся в противоположных направлениях. Именно поэтому Иисус говорит: "Богатому человеку очень трудно войти в Царство Божье. Скорее верблюд пройдет в игольное ушко, чем богатый человек во врата Царства Божьего". Почему? - потому что человек, который накапливал богатства, пытается посредством богатств стать важным. Он хочет быть кем-то, а двери царства закрыты для каждого, кто пытается быть кем-то.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ... 41
Одинокий - избранник. Что выбрал одинокий? Он выбрал лишь собственное существо. А когда ты выбираешь собственное существо, ты выбираешь существо всей вселенной, потому что твое существо и вселенское существо - не две разные вещи. Выбрав себя, ты выбрал Бога, а когда ты выбираешь Бога, Бог выбирает тебя - ты становишься избранным.

Блаженны одинокие и избранные, ибо вы найдете царство; и поскольку вы из него пришли, вы снова в него уйдете.

Одинокий, санньясин... - именно это означает санньясин: одинокое существо, путешественник, абсолютно счастливый в своем одиночестве. Если кто-то идет рядом с ним, хорошо. Если кто-то покидает его, хорошо. Он никогда никого не ждет и никогда не оглядывается назад. Одинокий, он цел. Эта бытийность, эта целостность делают тебя кругом. Начало и конец встречаются, альфа и омега встречаются.

Одинокий не похож на линию. Ты похож на линию - твои начало и конец никогда не встречаются. Одинокий похож на круг, его начало и конец встречаются. Именно поэтому Иисус говорит... Поскольку вы из него пришли, вы снова в него уйдете - ты стал одним целым со своим источником, ты стал кругом.

Вот другое высказывание Иисуса: "Когда начало и конец стали одним целым, ты стал Богом". Может быть, вы видели изображение - это одна из древнейших печатей одного из тайных обществ Египта - змея, которая ест собственный хвост. Именно это и есть смысл начала и конца, именно это означает рождение заново, именно это означает "снова стать, как дети": двигаться по кругу, обратно к источнику; достичь места, из которого ты пришел.

Лев и Овцы

Одиночество - это предельная реальность. Человек приходит один, уходит один; и между этими двумя одиночествами мы создаем все возможные отношения и борьбу, просто чтобы обмануть самих себя - потому что и в жизни мы остаемся одни. Но одиночество - это не то, о чем нужно грустить; это то, чему нужно радоваться. Есть два выражения - словарь скажет, что у них одинаковый смысл, но существование придает им совершенно противоположные значения. Одно выражение: чувствовать, что тебе одиноко, и другое - быть одному. Они не синонимичны.

Чувствовать, что тебе одиноко, - это негативное состояние, похожее на темноту. Это означает, что тебе кого-то не хватает; ты пустой, и ты боишься этой безграничной вселенной. Смысл того, чтобы быть одному, совершенно другой: это не значит, что тебе кого-то не хватает, это значит, что ты нашел самого себя. Это абсолютно позитивно.

Найдя себя, человек находит смысл жизни, важность жизни, радость жизни, великолепие жизни. Найти себя - величайшая находка в жизни человека, и эта находка возможна, только если ты один. Когда твое сознание ничем и никем не заполонено, когда твое сознание совершенно пусто - в этой пустоте, в этом ничто случается чудо. И это чудо - основание всей религиозности.

Это чудо состоит в том, что когда твоему сознанию нечего больше осознавать, сознание обращается само на себя. Оно становится кругом. Не находя никаких препятствий, не находя никакого объекта, оно возвращается обратно к источнику. И в то мгновение, как круг завершается, ты больше не обычное человеческое существо; ты стал частью божественности, которая окружает существование. Ты больше не ты сам; ты стал частью всей вселенной - твое сердцебиение стало теперь сердцебиением самой вселенной.

Это опыт, которого многие века искали все мистики. Нет другого опыта, который был более экстатичным, более блаженным. Этот опыт трансформирует весь твой взгляд на вещи: там, где была темнота, теперь свет; там, где было страдание, теперь блаженство; там, где был гнев, ненависть, собственничество, ревность, теперь прекрасный цветок любви. Вся энергия, которая тратилась впустую на негативные эмоции, больше не тратится впустую; она принимает позитивный и творческий оборот.

С одной стороны, ты - больше не твое старое "я"; с другой, впервые, ты - твое подлинное "я". Старое ушло, и теперь появилось новое. Старое было мертвым; новое принадлежит вечному, новое принадлежит бессмертному.

Именно из-за этого опыта пророки Упанишад объявили людей амритасья путра - "сынами и дочерьми бессмертия".

До тех пор пока ты не узнаешь самого себя как бессмертное существо, часть целого, ты будешь оставаться в страхе смерти. Страх смерти есть просто потому, что ты не осознаешь вечного источника жизни. Как только ты осознаешь вечность своего существа, смерть становится величайшей в существовании ложью. Смерть никогда не случалась, никогда не случается, никогда не случится, потому что то, что есть, остается всегда - в разных формах, на разных уровнях, но нет никакого перерыва в продолжительности. Вечность в прошлом и вечность в будущем - принадлежат тебе. И настоящее становится точкой встречи двух вечностей: одной, направленной в прошлое, и другой, направленной в будущее.

Память об одиночестве должна быть не только в уме; каждый фибр твоего существа, каждая клетка твоего тела должна его помнить - не как слово, но как глубокое чувство. Забыть самого себя - грех, единственный из всех возможных, а помнить себя - единственная добродетель.

Гаутама Будда подчеркивал одно-единственное слово, постоянно, сорок два года, утром и вечером; это слово саммасати - оно значит "правильное вспоминание". Ты помнишь многие вещи - ты можешь стать Британской Энциклопедией; твой ум способен запомнить все библиотеки в мире - но это неправильное вспоминание. Есть лишь одно правильное вспоминание - в то мгновение, когда ты вспоминаешь себя.

Гаутама Будда иллюстрировал это древней историей о львице, которая прыгала с одного холма на другой, и между двумя холмами проходило стадо овец. Львица была беременна и родила в прыжке. Ее львенок упал в стадо, и стадо вырастило его, и естественно, он стал считать себя овцой. Немного странно было, что он был такой большой, такой ни на кого не похожий - но, может быть, он был уродом природы. Его воспитали вегетарианцем.

Он вырос, и однажды старый лев в поисках пищи приблизился к овечьему стаду - и не мог поверить своим глазам. Среди овец он увидел молодого льва во всем великолепии, и овцы его не боялись. Он забыл о еде; он погнался за стадом овец... и это было более и более странно, потому что молодой лев тоже побежал вместе со стадом. В конце концов он поймал молодого льва. Тот плакал и рыдал, и говорил ему:

- Пожалуйста, позволь мне вернуться к моим сородичам!

Но старый лев подтащил его к ближайшему озеру - тихому озеру, без всякой ряби, которое было точно как чистое зеркало - и заставил его увидеть свое отражение в озере и рядом отражение старого льва. Это было внезапной трансформацией. В то мгновение, как молодой лев увидел, кто он такой, он издал великий рык - вся долина эхом отразила рык молодого льва. Он никогда раньше не рычал, потому что всегда считал себя овцой и никогда в этом не сомневался. Старый лев сказал:

- Моя работа сделана; теперь все зависит от тебя.

Хочешь ли ты вернуться обратно в стадо?

Молодой лев рассмеялся. Он сказал:

- Прости меня, я совершенно забыл, кто я такой. И я безмерно тебе благодарен за то, что ты помог мне вспомнить.

Гаутама Будда обычно говорил:

- Функция мастера в том, чтобы помочь тебе вспомнить, кто ты такой.

Ты - не часть обыденного мира; твой дом - дом божественного. Ты потерялся в забытьи; ты забыл, что внутри тебя скрыт Бог. Ты никогда не смотришь вовнутрь - потому что каждый смотрит наружу, и ты тоже смотришь наружу.

Быть одному - это великая возможность, благословение, потому что в своем одиночестве ты обязательно наткнешься на самого себя и впервые вспомнишь, кто ты такой. Знать, что ты часть божественного существования, значит быть свободным от смерти, свободным от страдания, свободным от тревоги; свободным от всего, что многие жизни было для тебя кошмаром.

Стань более центрированным в своем глубоком одиночестве. Именно это и есть медитация: стать центрированным в своем одиночестве. Одиночество должно быть таким чистым, чтобы его не беспокоила даже никакая мысль, никакое чувство. В то мгновение как твое одиночество завершено, твой опыт его будет опытом просветления. Просветление - не что-то, что приходит снаружи; это что-то, что растет у тебя внутри.

Забыть самого себя - единственный грех. А помнить самого себя, в полной своей красоте - единственная добродетель, единственная религия. Тебе не нужно быть индуистом, не нужно быть мусульманином, не нужно быть христианином - все, что тебе нужно, это быть религиозным в самом себе.

И фактически мы не отдельны, даже сейчас - никто не отделен; все существование - это органическое единство. Идея отделенности вызвана нашим забытьем. Это так, словно каждый лист дерева начал считать себя отдельным, отдельным от остальных листьев... но глубоко внутри их питают одни и те же корни. Это одно дерево; листьев может быть много. Это одно существование; проявлений может быть много.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ... 43
Что такое «психологическая ловушка»

В древние времена китайцы, совершая переход через джунгли, в которых водились тигры, надевали на затылок маску с изображением человеческого лица. Они знали, что тигры имеют обыкновение незаметно подкрадываться к жертве и набрасываться на нее из засады. Принимая маску на затылке за человеческое лицо, тигр думает, что человек смотрит на него и понимает, что подкрасться незаметно не удастся.

Если тигр не голоден и не раздражен, как правило, в этом случае он не нападает. Таким образом, тигр, делая ошибочные выводы на основе некой получаемой им информации, попадает в расставленную для него человеком психологическую ловушку.

Психологическая ловушка – это ситуация, в которой человек (или иное живое существо) по той или иной причине не имеет возможности адекватно воспринимать и оценивать поступающую информацию, и действует ошибочным образом, в частности, во вред себе.

В психологические ловушки попадают люди, делающие неверные выводы на основе недостаточной или неправильно интерпретируемой информации, в силу чрезмерной эмоциональной вовлеченности в ситуацию или по какой-то иной причине.

Существует множество разновидностей психологических ловушек, которые люди преднамеренно расставляют для других людей. К ним относятся китайские стратагемы, различные способы манипулирования, мошенничества и обмана. Попав в ловушку, расставленную другими, человек, как правило, рано или поздно осознает свою ошибку. Психологические ловушки, расставляемые другими людьми или сложившимися особым образом обстоятельствами, мы будем называть внешними психологическими ловушками. Избежать внешних ловушек нам помогает жизненный опыт, ум и умение хладнокровно собирать и анализировать информацию. Становиться жертвой внешних психологических ловушек, несомненно, неприятно и обидно, но несравненно хуже и опаснее попадаться во внутренние психологические ловушки, то есть в ловушки, которые человек, сам того, не осознавая, расставляет самому себе.

Попадая в сети собственных неверных выводов или заблуждений, человек обычно не замечает этого. Совершив одно ошибочное действие, он вынужден подкреплять его серией новых ошибочных действий и заключений. Чем дальше человек следует по пути неправильных действий и ложных умозаключений, тем труднее ему свернуть с этого пути. Признать одну маленькую ошибку, как правило, бывает нетрудно, но признать ошибочной всю свою жизненную стратегию, свой способ мыслить и действовать крайне тяжело. Как это ни парадоксально, люди на подсознательном уровне скорее предпочитают быть несчастными, чем неправыми, – так они поддерживают свою самооценку.

Именно попадание в собственные психологические ловушки приводит людей к неврозам и депрессии, заставляет раз за разом совершать одни и те же ошибки, чувствовать себя страдающими и потерянными.

Следствием попадания во внутренние психологические ловушки становятся всевозможные психосоматические заболевания, такие, как вегетососудистая дистония, головные боли, бессонница, функциональные нарушения желудочно-кишечного тракта и т. д. Ошибки мышления и поведения, характерные для людей, оказавшихся жертвами внутренних психологических ловушек, становятся основой для развития недостатков характера – черт личности, которые препятствуют духовному росту и развитию, мешают устанавливать теплые отношения с другими людьми, добиваться поставленных целей, и, в итоге, не позволяют человеку чувствовать себя удовлетворенным жизнью и самореализовавшимся. Некоторые психологические ловушки начинают действовать как механизмы психологической защиты, трансформируясь затем в невротические способы поведения, лишающие человека правильной ориентировки и заставляющие его поступать неадекватно, неэффективно и во вред себе.

В этой книге мы перечислим основные внутренние психологические ловушки и шаги, которые следует предпринять, чтобы не попадать в них, или выбраться из них.
Когда ты знаешь себя, одно становится абсолютно ясным: ни один человек не остров - мы континент, безграничный континент, бесконечное существование без всяких границ. Одна и та же жизнь течет по всему, одна и та же любовь наполняет каждое сердце, одна и та же радость танцует в каждом существе. Только благодаря своему непониманию мы считаем себя отдельными.

Идея отделенности - только наша иллюзия. Идея единства будет нашим опытом предельной истины. Нужно лишь немного больше разума, и ты сможешь выйти из темноты, страдания, ада, в котором живет все человечество. Секрет того, как из него выйти, - помнить себя. И это вспоминание будет возможным, если ты поймешь идею, что ты один.

Ты можешь прожить со своей женой - или мужем - сорок лет; все же вас двое. Твоя жена одна, ты один. Ты пытался создать фасад: "Мы не одни", "Мы семья", "Мы общество", "Мы цивилизация", "Мы культура", "Мы организованная религия", "Мы организованная политическая партия". Но все эти иллюзии не помогут.

Ты должен признать, каким бы болезненным это ни казалось бы поначалу, что: "Я один в незнакомой стране". Это признание - впервые - болезненно. Оно отнимает вся наши иллюзии - которые были нашим великим утешением. Но как только ты осмеливаешься принять реальность, боль исчезает. И за этой болью скрыто величайшее благословение мира: ты знаешь самого себя.

Ты - разум существования; ты сознание существования; ты душа существования. Ты часть этой бесконечной божественности, которая проявляется в тысячах форм: в деревьях, в птицах, в животных, в человеческих существах... но это одно и то же сознание в разных стадиях эволюции. И человек, который узнает себя, чувствует, что бог, которого он искал по всему миру, обитает в его собственном сердце, приходит к высочайшей точке эволюции. Нет ничего выше этого.

Это впервые делает твою жизнь осмысленной, значительной, религиозной. Но ты не будешь индуистом, не будешь христианином, не будешь евреем; ты будешь просто религиозным. Оставаясь индуистом, мусульманином или христианином, джайном или буддистом, ты разрушаешь саму красоту религиозности - она не нуждается в прилагательных.

Любовь есть любовь - слышал ли ты когда-нибудь об индуистской любви? Мусульманской любви? Сознание есть сознание - думал ли ты когда-нибудь об индийском сознании или китайском сознании? Просветление есть просветление: случается ли оно в белом или черном теле, случается ли оно с молодым или старым человеком, случается ли оно с мужчиной или женщиной, это не имеет никакого значения. Это один и тот же опыт, один и тот же вкус, одна и та же сладость, один и тот же аромат.

Единственный человек, который неразумен, это человек, который бегает по всему миру в поисках сам не зная чего. Иногда он думает, что, может быть, это деньги, иногда он думает, что, может быть, это власть, иногда он думает, что, может быть, это престиж, иногда он думает, что, может быть, это респектабельность.

Разумный человек исследует свое собственное существо, прежде чем начать путешествие во внешнем мире. Это кажется таким простым и логичным - по крайней мере сначала поищи в своем собственном доме, прежде чем искать во всем мире. И те, кто посмотрел вовнутрь себя, все без исключения, нашли это.

Гаутама Будда не буддист. Слово будда просто означает "пробужденного", того, кто вышел из сна. Махавира, Джайн - не джайн. Слово джайн просто значит "тот, кто завоевал" - завоевал себя. Миру нужна великая революция, в которой каждая индивидуальность находит свою религию внутри себя. В то мгновение, когда религии становятся организованными, они становятся опасными; они становятся, по существу, политикой под фальшивым лицом религии. Именно поэтому все религии мира пытаются обратить больше и больше людей в свою религию. Это политика чисел; у кого больше численность, у того больше власти. Но никто, кажется, не заинтересован в том, чтобы привести миллионы индивидуальностей к их собственным "я".

Моя работа здесь состоит в том, чтобы вывести вас из любого рода организованного усилия - потому что истина никогда не может быть организованной. Ты должен отправиться в паломничество один, потому что паломничество будет внутренним. Ты не можешь взять с собой никого. И ты должен отбросить все, чему научился у других, потому что все эти предрассудки исказят твое видение - ты не сможешь увидеть обнаженную реальность своего существа. Обнаженная реальность твоего существа - единственная надежда найти Бога.

Бог - это твоя обнаженная реальность, ничем не украшенная, без всякого прилагательного. Она не ограничена твоим телом, не ограничена твоим рождением, не ограничена твоим цветом, не ограничена твоим полом, не ограничена твоей страной. Она просто не ограничена ничем. И она доступна, так близка:

Только один шаг вовнутрь, и ты прибыл.

Тысячи лет тебе говорили, что путешествие к Богу очень долго. Путешествие недолго, Бог недалеко. Бог - это твое дыхание, Бог - это твое сердцебиение, Бог - это твоя кровь, твои кости, мозг твоих костей - всего один шаг: закрыть глаза и войти вовнутрь самого себя.

На это может потребоваться время, потому что старые привычки умирают с трудом: даже если ты закроешь глаза, в тебе будут продолжать толпиться мысли. Эти мысли приходят снаружи, и простой метод, которому следовали все великие мудрецы мира, заключается в том, чтобы наблюдать свои мысли, - просто быть свидетелем. Не осуждай их, не суди их, не рационализируй их. Оставайся отстраненным, оставайся безразличным, позволь им пройти - и они уйдут.

И в тот день, когда твой ум абсолютно молчалив, без всякого беспокойства, ты совершил первый шаг, который приведет тебя в храм Бога.

Храм Бога сделан из твоего сознания. Ты не можешь туда войти со своими друзьями, с детьми, с женой, с родителями.

Каждый должен войти в него один.

ВОПРОСЫ

Никогда не принадлежала, никогда не была "внутри", никогда не чувствовала "единения" с другим.

Почему всю жизнь такая "одиночка"?

Жизнь - это тайна, но ты можешь низвести ее до проблемы. И как только ты делаешь жизнь проблемой, ты оказываешься в затруднении, потому что не может быть никакого решения. Тайна остается тайной; она неразрешима - именно поэтому она называется тайной.

Жизнь - это не проблема. И это одна из основных ошибок, которые мы продолжаем совершать: мы немедленно ставим вопросительный знак. А если ты ставишь вопросительный знак перед тайной, ты будешь искать ответа всю жизнь и не сможешь его найти, и естественно, это принесет великое разочарование.

Мое наблюдение относительно задавшей этот вопрос: она прирожденный медитирующий. Вместо того чтобы делать из этого проблему, радуйся! Ни к чему не принадлежать - один из величайших опытов жизни. Быть совершенно посторонним, никогда и нигде не чувствовать себя частью - это великий опыт трансценденции.

Американский турист пришел увидеться с суфийским мастером. Много лет он слышал о нем, глубоко влюбился в его слова, в его послание. В конце концов он решил пойти и встретиться с ним. Когда он вошел в комнату, он был удивлен - комната была абсолютно пуста! Там сидел Мастер; не было совершенно никакой мебели! Американец не мог себе вообразить жилого помещения без всякой мебели. Он тотчас же спросил:

- Где твоя мебель, господин?

И старый суфий рассмеялся и сказал:

- А где твоя?

Американец сказал:

- Конечно, я здесь турист. Я не могу привезти с собой мебель!

И старик ответил:

- Точно так же и я турист, приехавший на несколько дней, и потом меня не станет, точно как не станет тебя.

Этот мир - только паломничество, огромной важности паломничество, но не место, к которому можно принадлежать, не место, в котором можно стать частью. Оставайся лотосовым листом*.

То есть листом, который растет в воде, но не намокает.

Это одно из бедствий, случившихся с человеческим умом: мы делаем из всего проблему. Это должно приносить тебе огромную радость. Не называй себя "одиночкой". Ты используешь неправильное слово, потому что само слово подразумевает какое-то осуждение. Ты одна, и в слове "одна" есть огромная красота. Тебе даже не одиноко. Чувство, что "тебе одиноко", означает, что ты нуждаешься в другом; "быть одной" означает, что ты совершенно укоренена в самой себе, центрирована в самой себе. Тебя достаточно самой по себе.

Ты еще не приняла этот подарок существования, поэтому ты страдаешь напрасно. И вот мое наблюдение: миллионы людей продолжают страдать напрасно.

Посмотри на это под другим углом. Я не даю тебе ответа, я никогда не даю ответов. Я просто даю новые углы зрения, новые точки зрения.

Думай о себе как о прирожденном медитаторе, который способен быть один, который достаточно силен, чтобы быть один, который так центрирован и укоренен, что другой совершенно не нужен. Да, ты можешь быть с другим, но это никогда не становится отношениями. Быть с другим - хорошо. Двое людей, каждый из которых один, могут быть вместе, двое людей, каждый из которых один, не могут быть в отношениях.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ... 44
Ловушка позитивного прошлого
Это одна из наиболее распространенных ловушек, в которую в основном попадают люди старше 30 лет.

Вместо того, чтобы жить сегодняшним днем, человек с ностальгической тоской вспоминает о прошлом, мечтая вернуть «золотые дни детства», первую любовь, друзей, утраченное ощущение легкости и беззаботности бытия и т. д. В итоге у него возникает ощущение, что «все лучшее уже позади», что никогда уже он не будет так счастлив, и прочие мысли подобного рода.

Живя прошлым, человек не только растрачивает свою эмоциональную энергию на ностальгические переживания, но и программирует себя на то, что «ему больше никогда уже не будет так хорошо». Вполне естественно, что при таких условиях у него не остается ни сил, ни желания отыскивать положительные переживания в реальной жизни, в событиях, происходящих в данный момент.

Контрприемом могут стать не избирательно положительные воспоминания о прошлом, а более полные воспоминания, в которых хорошее соседствует с плохим, приятное с неприятным. Это поможет понять, что детство или молодость, как и жизнь в настоящий момент, помимо приятных переживаний также была наполнена проблемами и конфликтами.

Вспомнив неприятные эпизоды из прошлого, следует переосмыслить свою жизненную стратегию и понять, что проблема заключается не в том, что настоящее хуже прошлого, а в том, что погруженный в ностальгические воспоминания человек не предпринимает активных попыток сделать свое настоящее лучше, находить в нем больше радостей и возможностей.

10

Великая тайна динозавров (13/17)

Отношения - это потребность тех, кто не может быть один. Двое людей, которым одиноко, падают в отношения. Двое одиноких людей могут быть вместе, общаться, соучаствовать друг в друге и все же остаются одни. Их одиночество остается незагрязненным; их одиночество остается девственным, чистым. Они как вершины, Гималайские вершины, высоко в небе над облаками. Никакие две вершины не встречаются, и все же есть своего рода сопричастность - благодаря ветру, дождю, рекам, солнцу и звездам. Да, есть сопричастность; продолжается великий диалог. Они шепчут друг другу, но их одиночество остается абсолютным, они никогда не идут на компромисс.

Будь как одинокая вершина в небе. Почему ты должна жаждать принадлежности? Ты не вещь! "Принадлежат" вещи!

Ты говоришь: "Никогда не принадлежала, никогда не была "внутри"".

Нет необходимости! Быть "внутри" в этом мире значит потеряться. Мирское остается снаружи; Будда обязательно останется посторонним. Все Будды посторонние. Даже если они в толпе, они одни. Даже если они на рыночной площади, они не там. Даже если они общаются, они остаются отдельными. Есть своего рода тонкая дистанция, которая сохраняется всегда.

И эта дистанция - свобода, эта дистанция - великая радость, эта дистанция - твое собственное пространство. Почему ты называешь себя одиночкой? Наверное, ты сравниваешь себя с другими: "У них столько отношений, у них любовные романы. Они принадлежат друг другу, они внутри - а я одиночка. Почему?" Наверное, ты напрасно создаешь боль.

Вот мой подход: что бы ни дало тебе существование, наверное, это тонкая потребность твоей души, иначе, прежде всего, это не было бы тебе дано.

Думай больше об одиночестве. Празднуй одиночество, празднуй свое чистое пространство, и великая песня возникнет в твоем сердце. И это будет песня осознанности, это будет песня медитации. Это будет песня одинокой птицы, поющей на расстоянии, - ни для кого в частности, но просто поющей, потому что ее сердце полно, и она хочет петь, потому что облако полно, и оно хочет пролиться, потому что цветок полон, и его лепестки хотят раскрыться и испустить аромат... никому не адресованный. Пусть твое одиночество станет танцем.

Я очень доволен тобой. Если ты перестанешь создавать для себя проблемы... Я не вижу никаких настоящих проблем. Единственная проблема в том, что люди продолжают создавать проблемы! Проблемы никогда не решаются, они только растворяются. Я даю тебе угол зрения, видение. Раствори свою проблему! Прими ее как подарок Бога, с глубокой благодарностью, и проживи ее. И ты будешь удивлена: какой драгоценный подарок, а ты так его и не оценила. Какой драгоценный подарок, и вот он лежит у твоего сердца, неоцененный.

Танцуй свое одиночество, пой свое одиночество, живи свое одиночество!

И я не говорю, не люби. Фактически только человек, который способен быть один, способен любить. Люди, которым одиноко, не способны любить. Им нужно так много, что они цепляются, - как они могут любить? Люди, которым одиноко, не могут любить, они могут только эксплуатировать. Люди, которым одиноко, притворяются, что любят; глубоко внутри они хотят получить любовь. Они не хотят давать, им нечего дать. Только человек, который умеет быть один и оставаться радостным, так полон любви, что может ею поделиться. Он может поделиться ею и с незнакомыми людьми.

И все незнакомы, помни. Твой муж, твоя жена, твои дети - все они незнакомы. Никогда не забывай этого! Ты не знаешь своего мужа, ты не знаешь свою жену. Ты не знаешь даже своего ребенка; ребенок, которого ты вынашивала в своем чреве девять месяцев, остается незнакомцем.

Вся эта жизнь - незнакомая страна; мы приходим из неизвестного источника. Внезапно мы здесь, и однажды внезапно нас больше нет, мы снова вернулись в изначальный источник. Это лишь путешествие длиной в несколько дней; сделай его как можно более радостным. Но мы продолжаем делать прямо противоположное - мы делаем его как можно более несчастным. Мы вкладываем все энергии в то, чтобы делать его более и более несчастным.

Почему моя грусть кажется более реальной, чем мое счастье? Я так хочу быть настоящим и подлинным, не носить никаких масок, но кажется, это означает столько отвержения со стороны других. Возможно ли быть одному?

Это важно понять. Это так с большинством людей. Твоя грусть, безусловно, более реальна, потому что она твоя, она подлинна. Твое счастье мелко; оно не твое, оно зависит от чего-то, от кого-то. А все, что делает тебя зависимым, каким бы счастливым ты себя ни почувствовал на несколько мгновений, вскоре медовый месяц кончится - скорее, чем ты ожидаешь.

Ты счастлив благодаря своей подруге, своему другу. Но они - индивидуальные существа; они могут не согласиться с тобой во всем. Фактически чаще всего бывает так, что то, что нравится мужу, не нравится жене; все, что нравится жене, не нравится мужу. Странно... потому что это почти вселенское явление. В этом есть какая-то причина. Глубоко внутри они ненавидят друг друга, по той простой причине, что зависят друг от друга в том, чтобы получать счастье, а никому не нравится зависимость. Рабство не входит в число желаний, свойственных человеческим существам. Если женщина или мужчина дает тебе радость, и ты становишься зависимым, ты в то же самое время создаешь и огромную ненависть - из-за этой зависимости. Ты не можешь оставить эту женщину, потому что она делает тебя счастливым, и не можешь оставить свою ненависть к этой женщине, потому что она делает тебя зависимым.

Поэтому все так называемые отношения - очень странные, сложные явления. Это отношения любви-ненависти. Ненависти нужно так или иначе выразиться. Именно поэтому то, что нравится твоей жене, не нравится тебе; то, что нравится твоему мужу, не нравится тебе. Жены и мужья ссорятся о каждой мелочи. На какой фильм пойти? - и тут же начинается ссора. Это ненависть, движущаяся под фасадом счастья. Счастье остается неглубоким, очень тонким; лишь поцарапай его немного, и ты найдешь его противоположность.

Но грусть более подлинна, потому что она ни от кого не зависит. Она твоя, абсолютно твоя - это должно дать тебе глубокое прозрение: твоя грусть может помочь тебе больше, чем твое счастье. Ты никогда внимательно не смотрел на грусть. Ты всеми способами пытаешься избегать на нее смотреть. Если тебе грустно, ты идешь в кино; если тебе грустно, ты начинаешь смотреть телевизор. Если тебе грустно, ты идешь и играешь с друзьями, ты идешь в клуб. Ты начинаешь делать что-то, чтобы не нужно было видеть грусть. Это неправильный подход.

Когда тебе грустно, это важное явление, очень священное, нечто твое собственное. Познакомься с этим, иди в это глубже, и ты будешь удивлен. Сиди в молчании и будь грустным. В грусти есть свои красоты.

Грусть молчалива, она твоя. Она приходит, потому что ты один. Она дает тебе шанс идти глубже в свое одиночество. Вместо того чтобы перепрыгивать от одного неглубокого счастья в другое и тратить свою жизнь впустую, лучше использовать грусть как средство медитации. Свидетельствуй ее. Это друг! Она открывает дверь в твое вечное одиночество.

Нет способа не быть одному. Ты можешь дурачить себя, но не можешь добиться успеха. И мы дурачим себя каждым возможным способом - в отношениях, в амбициях, в том, чтобы стать знаменитыми, в том или другом. Мы пытаемся убедить себя, что мы не одни, что нам не грустно. Но рано или поздно твоя маска изнашивается - она фальшива, она не может оставаться навсегда - тогда тебе приходится надеть другую маску. В одной маленькой жизни, сколько масок ты носишь? И сколько уже растаяло, изменилось? Но ты продолжаешь следовать старой привычке.

Если ты хочешь быть подлинной индивидуальностью, используй грусть; не беги от нее. Это великое благословение. Сиди в молчании вместе с ней, радуйся ей. Нет ничего плохого в том, чтобы быть грустным. И чем более ты знакомишься с нею и ее тонкими нюансами... ты будешь удивлен - это великое расслабление, великий покой, и ты выходишь из него обновленным, освеженным, более молодым, живым. И однажды испытав этот вкус, ты будешь искать снова и снова этих красивых мгновений грусти. Ты будешь их ждать, ты будешь их приветствовать, и они будут открывать в твоем одиночестве новые двери...

Ты родился один, один ты умрешь. Между двумя этими одиночествами ты можешь обманывать себя тем, что не один, что у тебя есть жена, муж, дети, деньги, власть. Но между этими двумя одиночествами ты один. Все нужно лишь для того, чтобы удерживать себя занятым тем или другим, чтобы ты этого не осознавал.

С самого детства я никогда не связывал себя с людьми. Вся моя семья была очень обеспокоена: я не играл с другими детьми, никогда с ними не играл. Мои учителя были обеспокоены: "Что ты делаешь, когда другие дети играют? Ты сидишь под деревом один". Они думали, что со мной что-то не в порядке.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ... 45
Ловушка негативного прошлого

Попадая в эту ловушку, человек, вместо того, чтобы жить настоящим, зацикливается на неприятных воспоминаниях прошлого. Растрачивая свою эмоциональную энергию на воспоминания о былых переживаниях, он, по аналогии с прошлым, считает, что дальше будет не лучше, а, возможно, даже и хуже.

Вместо того, чтобы обнаруживать в настоящем положительные моменты, он, подтверждая свой взгляд на мир, отыскивает в первую очередь плохое. Таким образом, он не только страдает в настоящем, но и программирует себя на будущие неприятности.

Контрприем – периодически выполнять упражнения по максимально более детальному воспоминанию приятных эпизодов из прошлого. Необходимо отыскивать в настоящем как можно больше приятных и положительных моментов. Учитесь получать удовольствие от мелочей – солнечного дня, вкуса пищи, музыки и т. д. Отслеживайте моменты привычного возвращения к тягостным воспоминаниям о прошлом.

Как только это произойдет, немедленно переключайте внимание на повседневную деятельность, на какие-то приятные мысли или воспоминания. Старайтесь оптимистично смотреть в будущее, представляйте всевозможные радостные события, которые вас ожидают.

Еще один вариант избавиться от привычки к зацикливанию на негативных воспоминаниях (как и от любой другой вредной привычки) – наказывать себя, как только вы начнете вспоминать о прошлых неприятностях. Наказание выберете себе сами – это могут быть 20 приседаний, или перемножение в уме двух– или трехзначных чисел, или уборка квартиры и т. д.

Желательно в качестве наказания выбрать занятие, способное полностью захватить ваше внимание, так, чтобы вы вынужденно отключились от воспоминаний. Периодическое отрицательное подкрепление приведет к тому, что постепенно привычка вспоминать о былых терзаниях сойдет на нет. После наказания, когда вы отвлечетесь и перестанете думать о плохом, в награду сделайте что-либо приятное для себя – похвалите себя, побалуйте себя чем-то вкусным или посмотрите комедию, чтобы получить заряд положительных эмоций.
И я им сказал: "Вам не о чем беспокоиться. Реальность в том, что что-то неправильно с вами, с вашими детьми. А я совершенно счастлив один".

Мало-помалу они приняли, что я такой как есть; ничего сделать с этим нельзя. Они пытались всеми возможными способами помочь мне смешаться с другими детьми моего возраста. Но я так наслаждался, оставаясь один, что казалось почти невротичным играть в футбол.

И я сказал учителю:

- Я не вижу в этом никакого смысла. Зачем напрасно бить по мячу и носиться туда-сюда? Нет никакого смысла. И даже если ты забьешь гол, ну и что? Чего ты этим добьешься? И если все эти люди так любят забивать голы, вместо того чтобы бороться за один мяч, возьмите восемнадцать мячей. Дайте каждому по мячу, и пусть забивает сколько хочет голов, и никто ему не мешает. Пусть забивает голы до полного удовлетворения! Так, как есть, это слишком трудно - зачем понапрасну делать это трудным?

И мой учитель сказал:

- Ты совершенно не понимаешь, что это не будет игрой, если детям дать восемнадцать мячей, и каждый будет забивать голы сколько захочет. Это не поможет.

- Я не понимаю, - сказал я, - каким образом, создавая препятствия и мешая людям... Они падают, ломают руки и ноги, и происходит всевозможная бессмыслица. И мало того: когда идут футбольные матчи, тысячи людей собираются, чтобы их увидеть. Кажется, эти люди не знают, что жизнь так коротка - а они смотрят футбольный матч! Они так взволнованы, прыгают, кричат - для меня это выглядит абсолютно невротичным. Я буду лучше сидеть под деревом.

У меня было свое дерево, очень красивое дерево, за зданием моей школы. Оно стало известно как мое дерево, и никто туда не ходил. Я сидел там каждый раз, когда было время играть, или во время любой невротичной деятельности - "факультативной" деятельности. И я так много нашел под этим деревом, что каждый раз, когда я возвращался в свой город, я никогда не ходил к директору школы - его кабинет был рядом с этим деревом, прямо за деревом - но подходил к дереву и благодарил его, чтобы выразить признательность. Директор выходил и говорил:

- Странно. Ты приезжаешь в город - но никогда не приходишь ко мне, никогда не приходишь в школу, но всегда подходишь к этому дереву.

Я сказал:

- Я пережил гораздо большее под этим деревом, чем под вашим руководством и под руководством всех ваших сумасшедших учителей. Они мне ничего не дали - фактически от всего, что они мне дали, мне пришлось избавиться. Но то, что дало мне это дерево, все еще со мной.

И вы удивитесь - это случилось дважды, и это не может быть простым совпадением... В 1970 году я перестал приезжать в этот город, потому что дал обещание свой бабушке: "Я буду приезжать, только пока ты жива. Когда тебя не станет, мне нечего будет здесь делать". Мне сообщили, что когда я перестал приезжать в город, дерево умерло. Я думал, что, наверное, это было совпадением, только совпадением; это не могло быть никак связано со мной. Но это случилось во второй раз...

Когда я стал профессором в университете, там был ряд прекрасных деревьев. Я парковал машину под одним деревом. И это всегда было моей привилегией - не знаю, почему - в профессорской комнате никто никогда не садился на тот стул, на котором обычно сидел я, никто не садился даже рядом с моим стулом. Меня считали немного опасным.

Человек, у которого нет друзей, человек, у которого странные мысли, человек, который против всех религий, против всех традиций, человек, который без малейших проблем может противостоять таким людям, как Махатма Ганди, которому поклоняется вся страна... - они думали: "Лучше держаться подальше от этого человека. Он может вложить нам в ум какие-то идеи, и можно оказаться в затруднении".

Я парковал свою машину под одним деревом. Никто больше не парковал машины в этом месте; даже если я не приезжал, это место оставалось пустым. Все остальные деревья умерли, только мое дерево - оно стало известным как "мое дерево" - осталось великолепным.

После моей отставки из университета, спустя год, проректор мне сказал:

- Странно: это дерево умерло. С тех пор как ты перестал приезжать в университет, что-то случилось.

Я так понимаю, что есть некая синхронность. Если ты в молчании сидишь под деревом... дерево молчаливо, ты молчалив... и два молчания не могут оставаться отдельными, нет способа их разделить.

Все вы сидите здесь. Если вы все думаете мысли, вы отдельны. Но если все вы в молчании, тогда внезапно есть что-то, подобное коллективной душе.

Может быть, этим двум деревьям не хватало меня. Никто больше не приближался к ним, никто, с кем они могли бы общаться. Они умерли, потому что не могли получить ни от кого никакого тепла. Я испытывал огромную любовь и уважение к этим деревьям.

Каждый раз, когда тебе грустно, сядь под деревом, у реки, у скалы, и просто расслабься в своей грусти, без всякого страха. Чем более ты расслабишься, тем более познакомишься с красотами грусти. Тогда грусть начнет менять форму; она станет молчаливой радостью, не вызванной никем вне тебя. Это не будет неглубоким счастьем, которое очень легко отнять.

И идя глубже в свое одиночество, однажды ты найдешь не только радость, радость - это только полпути. Счастье очень поверхностно, оно зависит от других; радость посредине, она ни от кого не зависит. Но, идя глубже, ты узнаешь состояние блаженства - то, что я называю просветлением.

Используй что угодно, и ты придешь к просветлению - но используй что-то подлинное, то, что действительно твое. И тогда у тебя будет блаженство, которое с тобой двадцать четыре часа в сутки. Оно просто излучается от тебя. Теперь ты можешь им делиться, теперь ты можешь дать его каждому, кого любишь. Но это подарок без условий. И никто не может сделать тебя несчастным.

Это мое усилие - сделать тебя блаженным без условий. Это не значит, что ты должен отречься от мира. Это не значит, что ты должен оставить свою жену, подругу, любовь к еде - даже любовь к мороженому; это не имеет с этим ничего общего. Твое блаженство с тобой, что бы ты ни делал. Оно улучшит любую деятельность, оно обогатит каждое действие, которое ты совершаешь. Твоя любовь приобретет совершенно другой аромат. Теперь за ней не будет скрываться никакой ненависти; это будет просто любовь. Не будет даже ожидания, чтобы тебе что-то вернули. Тебе ничего не нужно. Отдавать - это такое блаженство, ничего не нужно. Ты так богат внутри, что ничто не может сделать тебя богаче.

И ты продолжаешь делиться блаженством. Чем более ты им делишься, тем больше его у тебя, и ничто не может сделать тебя бедным. Это единственное чудо, которое я знаю.

По мере того как я иду глубже в медитацию и смотрю, кто я такой на самом деле, мне становится трудно поддерживать отношения. Это что-то такое, чего следует ожидать, или я в чем-то пошел не в ту сторону?

Когда ты движешься во внутреннее паломничество, энергии обращаются вовнутрь, те же самые энергии, которые шли наружу, - внезапно ты находишь, что один, как остров. Трудность возникает, потому что ты еще на самом деле не укоренен в своем существе, и все отношения кажутся зависимостью, оковами. Но это промежуточная фаза; не делай этого постоянным подходом. Рано или поздно, когда ты снова укоренишься внутри, тебя будет переполнять энергия, и ты снова захочешь двигаться в отношения.

Когда ум впервые становится медитативным, любовь начинает казаться рабством. И в определенном смысле это правда, потому что ум, который не медитативен, не может быть действительно влюбленным. Эта любовь ложна, иллюзорна - в ней больше от волнения, меньше от любви. Но тебе не с чем сравнивать, пока не случится настоящее, поэтому, когда начинается медитация, иллюзорная любовь мало-помалу растворяется, исчезает. Не теряй сердца, во-первых. И во-вторых, не делай этого постоянным подходом; это две возможности.

Если ты потеряешь сердце, потому что твоя любовная жизнь исчезает, и ты за нее цепляешься, это станет преградой в твоем внутреннем путешествии. Прими это - теперь энергия ищет новый путь, и на несколько дней не будет доступной для движения наружу, для деятельности.

Если кто-то творец, и он медитирует, все творчество на время исчезнет. Если ты художник, внезапно ты найдешь, что этого не происходит. Ты можешь продолжать, но мало-помалу потеряешь всю энергию и энтузиазм. Если ты поэт, поэзия прекратится. Если ты человек, который был влюблен, эта энергия просто исчезает. Если ты попытаешься принудить себя двигаться в отношения, быть своим старым "я", это принуждение будет очень, очень опасным. Тогда ты делаешь противоречивую вещь: с одной стороны, пытаешься продолжать, с другой стороны, пытаешься из этого выйти. Это все равно что вести машину, нажимая на газ и одновременно на тормоз. Это может быть бедствием, потому что ты делаешь противоположные вещи одновременно.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ... 46
Ловушка негативного прогнозирования

Эту ловушку, в которую попадают многие люди, расставляет нам не кто иной, как наш собственный инстинкт самосохранения. Благодаря цивилизации человек избавился практически от всех грозящих ему в природе опасностей: ему не угрожают хищники, голод, жажда или холод, даже болезни, за редким исключением, излечимы. В результате оставшийся практически не у дел, но никуда не исчезнувший инстинкт самосохранения переключается с реально угрожающих человеку опасностей на опасности воображаемые, и человек начинает представлять всевозможные неприятности, которые пока не случились, но вполне могут случиться.

Свой вклад в усиление негативных фантазий также вносят средства массовой информации – начиная от новостей, постоянно рассказывающих об ужасах нашей жизни, и заканчивая мыльными операми, герои которых с навязчивой регулярностью страдают от сваливающихся на них несчастий. Сопереживая экранным героям, некоторые люди отождествляются с ними и начинают представлять, что нечто подобное может случиться и с ними.

Переживание воображаемых будущих неприятностей, трагедий и катастроф не только отнимает огромное количество энергии, но и не позволяет человеку сосредотачиваться на событиях, происходящих в данный момент, и эффективно разрешать текущие проблемы. В большинстве случаев негативные прогнозы не оправдываются, но, несмотря на это, ущерб уже нанесен.

Нередко страх того, что может случиться, особенно преследующий человека в течение долгого времени, приносит больше вреда, чем само неприятное событие.

Контрприемом в данном случае является контроль над своими мыслями. Как только вы заметите, что погрузились в фантазии о негативном будущем, переключите свое внимание на настоящее. Отыскивайте в жизни хорошие стороны, старайтесь думать о позитивных вещах. Предугадать будущее невозможно, а беспокоиться о том, чего не знаешь, попросту бессмысленно.

Убедите себя в том, что если случится какая-то неприятность, вы найдете способ преодолеть ее, а преодолев, позабудете о ней.
Медитация против только ложной любви. Ложное исчезнет, а это основное условие для того, чтобы появилось настоящее. Ложное должно уйти, ложное должно совершенно оставить тебя; лишь тогда ты доступен для настоящего. Поэтому - на несколько дней - забудь все об отношениях.

И второе, что тоже очень опасно: ты можешь сделать это образом жизни. Это случилось со многими людьми. Они в монастырях - старые монахи, ортодоксальные религиозные люди, которые сделали стилем жизни избегание любовных отношений. Они думают, что любовь против медитации, а медитация против любви - это не так. Медитация против ложной любви, но всецело за истинную любовь.

Как только все в тебе устанавливается, когда ты не сможешь идти дальше, внезапно ты достигнешь ядра своего существа, самого дна, и тогда ты центрирован. Внезапно энергия доступна, потому что теперь идти некуда. Внешнее путешествие остановилось, когда ты начал медитировать, и теперь внутреннее путешествие тоже закончено. Ты установился, ты прибыл домой. Эта энергия начинает переполняться. Это совершенно другого рода движение, у которого другое качество, потому что у него нет мотивации. Раньше ты двигался к другим с мотивацией; теперь мотивации не будет. Ты будешь просто двигаться к другим, потому что у тебя есть так много, чтобы поделиться.

Прежде ты двигался как нищий, теперь ты будешь двигаться как император. Не потому, что ты ищешь у кого-то какого-то счастья - оно у тебя уже есть. Теперь счастья слишком много, облако так полно, что хочет излиться дождем. Цветок так полон, что ему хочется лететь в аромате на крыльях ветра и достичь самых удаленных уголков мира. Ты делишься; в существование приходят нового рода отношения. Называть их отношениями неправильно, потому что это больше не отношения; скорее, это состояние существа. Не "ты любишь", но ты есть любовь.

Поэтому не теряй сердца и не делай этого стилем жизни; это только переходная фаза. Отречение - это переходная фаза, целью жизни является празднование. Отречение - это только средство. Есть моменты, когда ты должен отречься, точно как когда ты болен, доктор говорит воздержаться от еды. Пост не станет твоим образом жизни. Отрекись от еды, но как только выздоровеешь, начни наслаждаться ею снова - и ты сможешь наслаждаться ею больше, чем когда-либо. Не делай пост своей жизнью - это переходная фаза, это было нужно.

Просто воздержись ненадолго от любви и отношений, и вскоре ты сможешь двигаться в них снова, снова переполненный, и двигаться без мотивации. Тогда любовь красива. И она никогда не красива до этого; прежде этого она всегда уродлива. Как бы ты ни старался, она всегда скисает. Оба человека могут изо всех сил пытаться сделать ее красивой, но это не в природе вещей; входит что-то уродливое. Каждый любовный роман всегда оказывается на мели. Просто подожди...

Предостережение: Две Женщины и Монах

Дзэнская история:

В Китае была одна старуха, которая поддерживала монаха двадцать лет. Она построила для него хижину и кормила его, пока он медитировал.
Однажды она решила проверить, какого прогресса он добился за все это время.
Она заручилась помощью девушки, богатой желаниями, и сказала ей: "Пойди и обними его, и тогда внезапно спроси: "Что теперь?""
Девушка пришла к монаху и тут же начала его ласкать, и спросила его, что он собирается с этим делать.
"Старое дерево зимой растет на скале, - ответил монах несколько поэтически, - и нигде нет никакого тепла".
Девушка вернулась и пересказала старухе его слова.
"Подумать только, что я кормила этого парня двадцать лет! - воскликнула старуха в гневе. - Он не проявил никакого внимания к твоей потребности, никакой склонности объяснить твое состояние. Ему не нужно было отвечать на страсть, но по крайней мере он должен был испытать какое-то сострадание".
Она тут же пошла к хижине монаха и сожгла ее.

Древняя пословица говорит:
Посеешь мысль, пожнешь действие. Посеешь действие, пожнешь привычку. Посеешь привычку, пожнешь характер. Посеешь характер, пожнешь судьбу.

А я вам говорю: посейте ничто, и пожнете медитацию или любовь.
Сеять ничто - именно в этом и есть вся медитация. И ее естественное следствие - любовь. Если к концу путешествия медитации любовь не расцвела, тогда все путешествие было тщетным. Что-то где-то пошло неправильно. Ты начал путешествие, но никуда не прибыл.

Любовь - это испытание. Для пути медитации любовь - это испытание. Это две стороны одной монеты, два аспекта одной и той же энергии. Когда есть одна, должна быть и другая. Если второй нет, тогда нет и первой.

Медитация - это не концентрация. Человек концентрации не может достичь любви; фактически он ее не достигнет. Человек концентрации может стать более насильственным, потому что концентрация - это тренировка в том, чтобы оставаться напряженным, концентрация - это попытка сузить ум. Это глубокое насилие над сознанием. А когда ты насильствен с собственным сознанием, ты не можешь не быть насильственным с другими. Все, что ты делаешь с самим собой, ты будешь делать и с другими.

Пусть это будет фундаментальным правилом жизни, одним из самых фундаментальных: каким бы ты ни был с самим собой, таким ты будешь и с другими. Если ты любишь себя, ты будешь любить и других. Если ты течешь в своем существе, ты будешь течь и в других отношениях. Если ты заморожен внутри, ты будешь заморожен и снаружи. Внутреннее имеет тенденцию становиться внешним; внутреннее продолжает выражаться во внешнем.

Концентрация - это не медитация; концентрация - это метод науки. Это научная методология. Человеку науки нужна глубокая дисциплина концентрации, но от человека науки никто не ожидает сострадания. Нет необходимости. Фактически человек науки становится более и более насильственным с природой - весь научный прогресс основан на насилии над природой. Он разрушителен, потому что прежде всего научный человек разрушителен со своим собственным расширяющимся сознанием. Вместо того чтобы расширять сознание, он его сужает, делает его избирательным, однонаправленным. Это принуждение, насилие.

Поэтому помните, медитация - это не концентрация, но и не созерцание. Это вообще не мышление. Может быть, ты думаешь о Боге - даже тогда это мышление. Если есть "о", это мышление. Ты можешь думать о деньгах, ты можешь думать о Боге - это, по сути, не имеет значения. Мышление продолжается, меняются только объекты. Но если ты думаешь о мире или о сексе, никто не назовет это созерцанием. Если ты думаешь о Боге, о добродетели, если ты думаешь об Иисусе, Кришне, Будде, тогда люди назовут это созерцанием. Но дзэн в этом очень строг - это не медитация, это все еще мышление. Тебя все еще заботит "другой".

В созерцании "другой" есть, хотя, конечно, не так исключительно, как в концентрации. В созерцании больше текучести, чем в концентрации. В концентрации ум сосредоточен на одном; в созерцании ум ориентирован на объект, не собран в одной точке. Ты можешь продолжать о нем думать, ты можешь продолжать меняться и течь с объектом, но все же, в целом, субъект остается прежним.

Что тогда такое медитация? Медитация - это просто радость в собственном присутствии; медитация - это радость в собственном существе. Это очень просто - совершенно расслабленное состояние сознания, в котором ты ничего не делаешь. В то мгновение, как входит действие, ты становишься напряженным; тотчас же входит тревога. Как с этим справиться? Что делать? Как не потерпеть поражения? Ты уже переместился в будущее.

Если ты созерцаешь, что ты можешь созерцать? Как ты можешь созерцать неизвестное? Как ты можешь созерцать непознаваемое? Ты можешь созерцать только известное. Ты можешь его снова и снова пережевывать, но оно известно. Если ты что-то знаешь об Иисусе, ты можешь думать снова и снова; если ты что-то знаешь о Кришне, ты можешь думать снова и снова. Ты можешь продолжать модифицировать, изменять, украшать - но это не приведет тебя к неизвестному. А Бог неизвестен.

Медитация значит просто быть, ничего не делая, - никакого действия, никакой мысли, никакой эмоции. Ты просто есть, и это сущее наслаждение. Откуда берется это наслаждение, если ты ничего не делаешь? Оно приходит из ниоткуда - или отовсюду. Ему не нужно никакого повода, причины. Если ты несчастен, у тебя есть причина быть несчастным; если ты счастлив, ты просто счастлив - для этого нет причины. Твой ум пытается найти причину, потому что не может поверить в беспричинное, потому что не может контролировать беспричинное - с беспричинным ум просто становится бессильным. Поэтому ум продолжает находить ту или другую причину. Но я хотел бы тебе сказать, что когда ты счастлив, ты счастлив совершенно без причины; когда ты несчастлив, у твоего несчастья есть какая-то причина, потому что счастье - это просто вещество, из которого ты сделан. Это само твое существо, это твое глубочайшее внутреннее ядро. Радость - это твое глубочайшее внутреннее ядро.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ... 47
Посмотри на деревья, посмотри на птиц, посмотри на облака, посмотри на звезды... и если у тебя есть глаза, ты сможешь увидеть, что все существование радостно. Все просто счастливо. Деревья счастливы без причины; они не собираются стать президентами или премьер-министрами, они не собираются разбогатеть, у них нет никакого счета в банке. Посмотри на цветы - без всякой причины... Просто невероятно, как счастливы цветы.

Все существование сделано из вещества, называемого радостью. Индуисты называют его сатчитананд, ананда, радость. Именно поэтому не нужно никакой причины, никакого повода. Если ты просто можешь быть с самим собой, ничего не делая, просто наслаждаясь собой, просто оставаясь с собой, просто счастливый тем, что ты есть, просто счастливый тем, что дышишь, просто счастливый тем, что слушаешь птиц, - без причины - тогда ты в медитации. Медитация - это бытие здесь и сейчас. И когда человек счастлив без причины, он не может содержать в себе это счастье. Оно распространяется и течет к другим, ты начинаешь делиться. Ты не можешь его сдержать, так его много, так оно бесконечно. Ты не можешь держать его в руках, тебе придется позволить ему распространиться.

Именно это и есть сострадание. Медитация - значит быть с собой, и сострадание - переполнение этого бытия. Та же самая энергия, которая двигалась в страсть, становится состраданием. Это та же самая энергия, которая раньше была сужена в тело и ум. Это та же самая энергия, которая раньше протекала из небольших щелей.

Что такое секс? Это утечка энергии из небольшой дыры в теле. Индуисты это точно так и называют - дыры. Когда ты течешь, переполняешься, когда ты не движешься в дыры, все стены исчезают. Ты стал целым. Теперь ты распространяешься. Ты ничего не можешь с этим сделать.

Не потому, что ты должен быть сострадательным, нет. В состоянии медитации ты есть сострадание. Сострадание так же тепло, как и страсть, - отсюда слово сострадание*.

* Compassion: сострадание, passion: страсть (англ.).

Оно очень страстно, но страсть никому не адресована, страсть не ищет никакого осуществления. Весь процесс просто обратился вспять. Сначала ты где-то искал счастья - теперь ты его нашел и выражаешь. Страсть - это поиск счастья; сострадание - это выражение счастья. Но оно страстно, оно тепло, и ты должен это понять, потому что в этом есть парадокс.

Чем что-либо важнее и выше, тем парадоксальнее, а медитация и сострадание - высочайшие вершины, самые высокие из вершин. В них обязательно будет парадокс.

Парадокс в том, что человек медитации очень прохладен, не холоден; прохладный, но все же теплый, не горячий. Страсть горяча, почти лихорадочна. У нее есть температура. Сострадание прохладно, но все же тепло, приветственно, восприимчиво, счастливо делиться, готово делиться, ждет, чтобы поделиться. Если человек медитации становится холодным, он упустил. Тогда он просто стал человеком подавления. Если ты подавляешь страсть, то становишься холодным. Именно так все человечество стало холодным - страсть была подавлена в каждом.

С самого детства твоя страсть калечится и подавляется. Каждый раз, когда ты становишься страстным, есть кто-то - мать, отец, учитель, полицейский - есть кто-то, кто тут же начинает тебя подозревать. Твоя страсть пресекается, подавляется: "Не делай этого!" Тотчас же ты сжимаешься вовнутрь себя. И мало-помалу ты учишься, что чтобы выжить, лучше слушать окружающих людей. Это безопаснее.

Так что же делать? Что должен делать ребенок, когда он чувствует страсть, когда он чувствует себя полным энергии и хочет прыгать, бегать и танцевать, а его отец читает газету? Это ерунда, но он читает газету, и он очень важный человек, он хозяин дома. Что делать? Ребенок делает что-то действительно потрясающее - именно Бог в нем готов танцевать - но отец читает свою газету, поэтому вокруг должна быть тишина. Он не может танцевать, не может бегать, не может кричать.

Он будет подавлять свою энергию; он будет пытаться быть холодным, собранным, держать себя под контролем. Контроль стал такой высшей ценностью, а на самом деле он не имеет никакой ценности.

Контролирующий себя человек - это мертвый человек. Контролирующий себя человек необязательно дисциплинирован; дисциплина - это совершенно другое. Дисциплина приходит из осознанности; контроль приходит из страха. Люди, которые тебя окружают, сильнее тебя, они могут тебя наказать, разрушить. У них есть власть контролировать, развращать, подавлять. Ребенку приходится стать дипломатичным. Когда возникает секс, ребенок оказывается в затруднении. Общество против него; общество говорит, что его нужно перенаправить - а он течет по всему ребенку - его нужно отсечь.

Что делают учителя в школах? Фактически школы - это не инструменты передачи знания, но инструменты контроля. Шесть, семь часов ребенок сидит в школе. Это нужно для того, чтобы пресечь его танец, пресечь его песню, пресечь его радость; это нужно для того, чтобы его контролировать. Когда ребенок сидит шесть, семь часов в день в почти тюремной атмосфере, мало-помалу энергия мертвеет. Ребенок становится подавленным, замороженным. Теперь нет никакого струения, энергия не приходит, он живет по минимуму - именно это мы называем контролем. Он никогда не доходит до максимума.

Психологи провели исследования и открыли важный фактор в человеческом несчастье - обычный человек живет только на десять процентов. Люди живут на десять процентов, дышат на десять процентов, любят на десять процентов, наслаждаются на десять процентов - девяносто процентов их жизни просто не позволено. Это сущая пустая растрата! Человек должен жить на сто процентов своих возможностей, только тогда возможно цветение.

Таким образом, медитация - это не контроль, это не подавление. Если так или иначе ты получил неправильную идею и подавляешь себя, тогда ты станешь очень контролирующим себя человеком - но тогда ты будешь холодным. Тогда ты будешь становиться более и более безразличным, не непривязанным. Безразличный, незаботливый, нелюбящий - ты почти совершаешь самоубийство. Ты будешь жив по минимуму. Тебя можно назвать только приблизительно живым. Ты не будешь гореть с обоих концов, твое пламя будет очень тусклым. Будет много дыма, но не будет почти никакого света.

Это случается с людьми, выбравшими путь медитации. Католики, буддисты, джайны - они стали очень холодными, потому что контролировать очень легко. Осознанность очень трудна. Контроль очень легок, потому что для контроля требуется только культивировать привычки. Ты культивируешь привычки, и эти привычки овладевают тобой, и ты ни о чем не беспокоишься. Тогда ты продолжаешь следовать привычкам, они становятся механическими, и ты живешь жизнью робота. Ты можешь выглядеть, как Будда, но ты им не будешь. Ты будешь просто мертвой каменной статуей.

Если в тебе не возникло сострадания, возникает апатия. Апатия означает отсутствие страсти; сострадание означает трансформацию страсти. Пойди и посмотри на католических монахов, джайнских монахов, буддистских монахов, и ты увидишь очень апатичные фигуры - притупленные, глупые, не светящиеся, закрытые, боящиеся, постоянно встревоженные.

Контролирующие себя люди всегда нервны, потому что глубоко внутри все еще скрыта сутолока. Если ты ничего не контролируешь, если ты текучий, живой, тогда ты не нервничаешь. Нет речи о том, чтобы нервничать, - что бы ни случилось, случается. У тебя нет ожиданий о будущем, ты ничего не достигаешь. Зачем тогда нервничать? Если ты пойдешь к католическим, джайнским, буддистским монахам, ты найдешь, что они очень нервные - может быть, не настолько нервные в своих монастырях, но если их вывести в мир, ты найдешь, что они очень, очень нервные, потому что искушение встречается на каждом шагу.

Человек медитации приходит к точке, в которой не остается никаких искушений. Попытайся это понять. Искушение никогда не приходит снаружи; искушение создают именно подавленное желание, подавленная энергия, подавленный гнев, подавленный секс, подавленная жадность. Искушение приходит изнутри тебя, оно не имеет ничего общего с внешним. Это не дьявол приходит и искушает тебя, это твой собственный подавленный ум становится дьявольским и хочет взять свое. Чтобы контролировать такой ум, человек должен оставаться холодным и замороженным, чтобы никакой жизненной энергии не позволялось двигаться в твои члены, в твое тело. Если энергии позволяется двигаться, эти подавления выйдут на поверхность.

Именно поэтому люди научились быть холодными, касаться других и все же не касаться, видеть людей и все же не видеть. Люди живут в клише - "Привет, как дела?" Никто ничего под этим не подразумевает, и эти слова нужны лишь для того, чтобы избежать настоящего контакта двух людей. Люди не смотрят друг другу в глаза, не держатся за руки, не пытаются почувствовать энергию друг друга. Они не позволяют друг другу излиться. В страхе, кое-как все улаживая... Холодные и мертвые... В смирительной рубашке.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ... 48
Ловушка подмены действительности мечтами

Люди, которых по той или иной причине не устраивает окружающий мир, их положение в этом мире, или они сами, нередко убегают от реальности, уходя в мир фантазий. Они воображают разные ситуации, в которых показывают себя наилучшим образом. Они могут представлять себя красивыми, успешными, сильными, аристократичными, интеллектуальными, покорителями сердец, обладающими неограниченной властью и т. д. Кто-то предается фантазиям молча, в глубине души стыдясь их.

Встречаются и патологические лгуны, настолько сроднившиеся со своими мечтами, что они рассказывают о себе небылицы каждому встречному и поперечному, и сами начинают верить в то, что это правда.

В небольших дозах мечты подобного рода полезны, тем не менее, подмена действительности воображением мешает эффективно взаимодействовать с внешним миром и окружающими людьми, не позволяет человеку находиться в гармонии с самим собой и получать от внешнего мира достаточное количество положительных эмоций.

Люди, растрачивающие свою энергию на фантазии, упускают многие возможности улучшить свое положение в реальном мире, сделать свою жизнь более насыщенной и полноценной.

Контрприемом является постепенное уменьшение времени, уделяемого фантазиям, а также поиск новых, более удовлетворяющих способов общения с внешним миром, видов деятельности, доставляющих положительные эмоции и повышающих чувство самооценки.
Человек медитации учится тому, как быть полным энергии, жить по максимуму, в оптимуме. Он живет на вершине, он делает своим жилищем вершину. Безусловно, в нем есть тепло, но он не лихорадочен, это только показывает, что он живой. Он не горячий, он прохладный, потому что его не уносят прочь желания. Он так счастлив, что больше не ищет никакого счастья. Он так непринужден, он как дома, он никуда не идет, он не бежит и не гонится... он очень прохладный.

Есть латинский афоризм: agere sequitur esse - "делать" следует за "быть"; действие следует за бытием. Это поразительно красиво. Не пытайся изменить свое действие - попытайся найти свое бытие, и действие последует. Действие вторично; бытие первично. Действие - это то, что ты делаешь; бытие - это то, что ты есть. Действие приходит из тебя, но действие - это только фрагмент. Даже если все твои действия собрать вместе, они не станут равными твоему существу, потому что все действия, собранные вместе, будут твоим прошлым. Как насчет будущего? Твое бытие содержит твое прошлое, будущее, настоящее; твое бытие содержит твою вечность. Твои действия, даже полное их собрание, будут только прошлым. Прошлое ограничено, будущее не ограничено. То, что случилось, ограничено; это можно определить, это уже случилось. То, чего не случилось, не ограничено, неопределимо. Твое бытие содержит вечность; твои действия содержат лишь прошлое.

Поэтому возможно, что человек, который до этого момента был грешником, может в следующее стать святым. Никогда не суди человека по его действиям, суди человека по его существу. Грешники становятся святыми, а святые падают и становятся грешниками. У каждого святого есть прошлое, и у каждого грешника есть будущее.

Никогда не суди человека по его действиям. Но другого способа нет, потому что ты не знаешь даже собственного существа - как ты можешь видеть существо других? Как только ты узнаешь собственное существо, ты научишься языку, узнаешь ключ к тому, как смотреть в существо другого. Ты можешь видеть в других только до того предела, до которого видишь в себе. Если ты увидел себя насквозь, ты становишься способным видеть насквозь других.

Таким образом, несколько вещей, прежде чем я войду в эту прекрасную историю.

Если в медитациях ты становишься холодным - остерегайся. Если медитация делает тебя более теплым, более любящим, более текучим - хорошо, ты на правильном пути. Если ты становишься менее любящим, если твое сострадание исчезает, и у тебя внутри устанавливается апатия - тогда чем скорее ты изменишь направление, тем лучше. Иначе ты превратишься в стену.

Не становись стеной. Оставайся живым, пульсирующим, струящимся, текучим, тающим.

Конечно, есть проблемы. Почему люди становятся стенами? Потому что стены можно определить. Они дают тебе границу, определенную форму и вид - то, что индуисты называют нам руп, имя и форма. Если ты тающий и текучий, у тебя нет никаких границ; ты не знаешь, где ты, и где ты кончаешься и где начинаются другие существа. Ты продолжаешь быть с людьми так близко, что мало-помалу вообще границы становятся подобными снам. И однажды они исчезают.

Именно такова реальность. Реальность неограниченна. Где, по-твоему, ты кончаешься? Там, где твоя кожа? Обычно мы думаем: "Конечно, мы внутри нашей кожи, и наша кожа - это стена, граница". Но твоя кожа не смогла бы быть живой, если бы ее не окружал воздух. Если твоя кожа постоянно не вдыхает кислород, который поступает снаружи, она не может быть живой. Удали атмосферу, и ты тут же умрешь. Даже если твою кожу не поцарапать, ты умрешь. Поэтому это не может быть твоей границей.

Землю окружают двести миль атмосферы - это твоя граница? Это тоже не может быть твоей границей. Этот кислород, и эта атмосфера, и это тепло и жизнь не могут существовать без солнца. Если солнце перестанет существовать, или упадет мертвым... Однажды это случится. Ученые говорят, что однажды солнце остынет и упадет мертвым. Тогда внезапно эта атмосфера не будет живой. Тотчас же ты умрешь. Значит, твоя граница - солнце? Но сейчас физики говорят, что это солнце соединено с каким-то центральным источником энергии, который мы еще не можем открыть, но подозреваем о его существовании - потому что все в мире взаимосвязано.

Так как же найти, где твоя граница? Яблоко на дереве - это не ты. Съешь его, и оно станет тобой. Оно просто ждет, чтобы стать тобой. Это твой потенциал, это твое будущее. Потом ты испражняешься и выбрасываешь из своего тела отходы. Мгновением раньше это было тобой. Поэтому где ты установишь границу? Я дышу, дыхание внутри меня - это я, но лишь мгновением раньше, может быть, оно было твоим дыханием. Наверное, так и было, потому что мы дышим в общей атмосфере. Мы дышим друг в друга; мы члены друг друга. Ты дышишь во мне, я дышу в тебе.

И так не только с дыханием, точно так и с самой жизнью. Ты не замечал? С определенными людьми ты чувствуешь себя очень живым, они приходят, бурля энергией. И что-то происходит с тобой, - отклик, - и ты тоже начинаешь бурлить. И есть люди... одних их лиц достаточно, чтобы человек почувствовал, что сейчас упадет! В самом их присутствии достаточно яда. Наверное, они вливают в тебя что-то ядовитое. И когда ты подходишь к какому-то человеку и становишься сияющим и счастливым, и внезапно что-то начинает пульсировать в твоем сердце, и твое сердце бьется быстрее, этот человек, наверное, что-то влил в тебя.

Мы изливаемся друг в друга. Именно поэтому на Востоке сатсанг стал очень, очень важным. Быть с человеком, который познал, просто быть в его присутствии достаточно - потому что он постоянно вливает в тебя свое существо. Ты можешь это знать или не знать. Ты можешь признать или не признать это сегодня, но однажды, в то или другое время, семена прорастут.

Мы изливаемся друг в друга. Мы не отдельные острова. Холодный человек становится как остров, и это его несчастье, великое несчастье, потому что ты мог бы стать огромным континентом, а решил оставаться островом. Ты решил оставаться бедным, когда мог бы быть таким богатым, каким бы только захотел.

Не будь стеной и никогда не пытайся подавлять, иначе ты станешь стеной. Подавленные люди носят маски, лица. Они притворяются кем-то другим. Подавленный человек несет в себе тот же мир, что и ты, - нужна только возможность, провокация, и тотчас же реальное выйдет наружу. Именно поэтому монахи исчезают из мира - потому что в нем слишком много провокаций, слишком много искушений. Им трудно оставаться содержащимися в себе, сдерживаться. И они движутся в Гималаи или в пещеры, они удаляются от мира, чтобы, даже если возникают идеи, искушения, желания, не было возможности их осуществить.

Но это не путь трансформации.

Люди, которые становятся холодными, это люди, которые были очень горячими. Люди, которые принимают обеты оставаться безбрачными, это люди, которые чрезвычайно сексуальны. Ум очень легко обращается от одной крайности к другой. Мое наблюдение таково, что многие люди, которые были слишком одержимыми едой, рано или поздно становятся одержимыми постом. Это должно случиться, потому что ты не можешь долго оставаться в одной крайности. Ты заходишь слишком далеко, и вскоре ты от этого устанешь, тебе это надоест. Тогда не будет никакого другого входа, кроме как двигаться в противоположную крайность.

Люди, которые становятся монахами, - очень мирские люди. Рынок им надоел, они слишком много двигались на рынке, и маятник переместился в другую крайнюю точку. Жадные люди отрекаются от мира. Это отречение не исходит из понимания - это просто жадность, перевернутая вверх ногами. Сначала они держались, держались... теперь, внезапно, они видят бессмысленность этого, тщетность этого, и начинают это отбрасывать. Сначала они боялись потерять даже мелкую монету, теперь боятся иметь даже мелкую монету, но страх продолжается. Сначала они были слишком жадными к этому миру, теперь они слишком жадны к другому, но жадность сохранилась. Эти люди в тот или другой день обязательно вступят в монастырь - тогда они станут великими безбрачными, великими отрекшимися. Но это не изменит их природы.

Кроме осознанности, ничто не меняет человека, вообще ничто. Поэтому не пытайся притворяться. То, чего не случилось, не случилось. Пойми это и не пытайся притворяться, не пытайся заставить других верить, что это случилось, потому что никто не проиграет от этого обмана, кроме тебя самого.

Люди, которые пытаются контролировать себя, выбрали очень глупый путь. Контроля не получится, но они станут холодными. Это единственный способ, которым человек может себя контролировать, - стать таким замороженным, чтобы никакой энергии не возникало. Люди, которые принимают обеты безбрачия, не будут много есть; фактически они будут морить свои тела голодом. Если в теле будет создаваться больше энергии, тогда будет больше сексуальной энергии, и тогда ты не знаешь, что с ней делать. Поэтому буддийский монах ест только один раз в день - и даже тогда недостаточно. Они едят ровно столько, чтобы удовлетворить потребности тела, самые минимальные потребности, и чтобы не оставалось никакой энергии. Этот вид безбрачия - не безбрачие. Когда ты течешь с энергией, и энергия начинает трансформироваться в любовь, тогда происходит безбрачие, которое красиво, брахмачарья.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ... 49
Ловушка преувеличений (превращение мухи в слона)

Человеческая способность страдать из-за самых, казалось бы, незначительных вещей, поистине удивительна. Кто-то считает, что все несчастья его жизни связаны с формой его носа (невысоким или слишком высоким ростом, прыщами на лице, несколькими избыточными килограммами и т. д.) Кто-то переживает из-за предположения, что некто думает о нем плохо; кто-то уверен, что его жизнь пошла прахом из-за несчастной любви или совершенной некогда в прошлом ошибки. Обладать одной, а то и несколькими «персональными трагедиями» в определенном смысле очень удобно: вину за собственные неудачи в этом случае всегда можно взвалить на что-то (или на кого-то) еще.

«Если бы не этот проклятый нос, я давно бы стала знаменитой актрисой», «если бы я вовремя получил высшее образование, то не прозябал бы на этой должности» и т. д. Люди, склонные «превращать муху в слона» и, вдобавок, обвинять в своих проблемах других людей или обстоятельства, одновременно попадают в ловушку перекладывания ответственности, о которой будет рассказано ниже.

Страдалец находится в выгодном положении: окружающие должны сочувствовать ему, а он имеет полное моральное право не предпринимать никаких действий для исправления ситуации, поскольку он занят: он страдает. Привычка страдать по малозначительным поводам хотя и приносит некоторые психологические преимущества, в перспективе оборачивается против вас: увлекаясь негативными переживаниями, вы утрачиваете способность действовать адекватно и целенаправленно изменять свою жизнь к лучшему.

В качестве контрприема вы можете использовать технику, смысл которой кратко сформулирован в песне из мультфильма «Приключения капитана Врунгеля»: Как вы яхту назовете, Так она и поплывет. Назовите возникшую ситуацию трагедией или катастрофой – и она станет трагедией или катастрофой. Назовите ее нормальными обстоятельствами – и проблема перестанет быть проблемой или, по крайней мере, частично утратит свою серьезность.

Концентрируйте внимание не на преувеличенном эмоциональном отношении к проблеме, а на поисках путей ее решения. Это не только сэкономит вашу психическую энергию, но и сделает ваши действия более эффективными.

11

Милая пожилая дама вошла в магазин и купила пачку нафталина. На следующий день она вернулась, чтобы купить еще пять пачек. Прошел еще один день, и она снова появилась в магазине и попросила еще дюжину.

- Наверное, у вас очень много моли, - сказал продавец.

- Да, - ответила милая старушка, - и я бросала этими шариками в моль три дня, и мне ни разу не удалось ни в одну попасть!

Путем контроля тебе не удастся ни в одну попасть! Это не помогает. Ты борешься с листьями, ветвями, обрубая их там и сям. Это не способ уничтожить дерево желания; нужно обрубить сами его корни. А корни можно обрубить, только когда ты достигаешь корней желания. На поверхности есть только ветви - ревность, гнев, зависть, ненависть, похоть. Все они только на поверхности. Чем глубже ты движешься, тем более понимаешь: они приходят из одного корня, и этот корень - неосознанность.

Медитация означает осознанность. Она обрубает сам корень. Тогда все дерево исчезает само собой. Тогда страсть становится состраданием.

Я слышал об одном великом дзэнском мастере, который состарился и почти ослеп в возрасте девяноста шести лет, и больше не мог учить или работать в монастыре. Старик решил, что пришло время умереть, потому что он больше не мог никому быть полезным, не мог никому помочь. И он перестал есть.

Когда его монахи спросили, почему он отказывается от пищи, он ответил, что пережил свою полезность и теперь только всех беспокоит.

Они сказали ему:

- Если ты сейчас умрешь, - а это было в январе, - когда так холодно, всем будет неудобно на твоих похоронах, и ты создашь еще больше проблем. Поэтому, пожалуйста, ешь.

Это может случиться только в дзэнском монастыре, потому что ученики любят Мастера так глубоко, уважают его так глубоко, что не нужно никаких формальностей. Просто посмотрите, что они говорят. Они говорят:

- Если ты умрешь сейчас, в январе... посмотри, как холодно; всем будет неудобно на твоих похоронах, и ты создашь еще больше проблем. Поэтому, пожалуйста, ешь.

И поэтому он начал есть. Но когда стало тепло, он снова перестал, и вскоре после этого он тихо упал и умер.

Такое сострадание! Тогда человек живет только ради сострадания; человек умирает только ради сострадания. Человек готов выбрать правильное время, чтобы никого это не побеспокоило и ему не нужно было создавать проблем.

Я слышал о другом дзэнском Мастере, который умирал.

Он сказал:

- Где мои туфли? Принесите их.

- Куда ты? - спросил его кто-то. - Врачи говорят, что ты скоро умрешь.

- Я пойду на кладбище, - сказал он.

- Но почему?

- Я не хочу никому создавать проблем. Иначе вам придется нести меня на плечах.

Он пришел на кладбище и умер там.

Поразительное сострадание! Что это за человек, который не хочет причинять окружающим даже такого труда? А эти люди помогли тысячам. Тысячи были им благодарны, тысячи стали полными света и любви благодаря им. И все же они не хотят никого беспокоить. Если они полезны, они хотят жить и помогать, если они не полезны, для них пришло время уйти.

А теперь, история.

В Китае была одна старуха, которая поддерживала монаха более двадцати лет. Она построила для него хижину и кормила его, пока он медитировал.

Это чудо случилось на Востоке - и Запад все еще не может его понять. Многие века на Востоке, если кто-то медитировал, общество кормило его. Было достаточно того, что он медитировал. Никто не думал, что этот человек обременяет общество: "Почему мы должны на него работать?" Просто того, что он медитировал, было достаточно, потому что Восток пришел к пониманию того, что если один человек становится просветленным, его энергию получают все; даже если один человек приходит к цветению в медитации, его аромат становится частью всего общества. И приобретение это так велико, что Восток никогда не говорил: "Не сиди просто так и не медитируй. Кто будет тебя кормить, кто будет тебя одевать, кто даст тебе кров?" Тысячи и тысячи - у Будды было десять тысяч санньясинов, которые двигались с ним, но люди были счастливы их кормить, одевать, заботиться о них, потому что они медитировали.

На Западе совершенно невозможно думать таким образом. Даже на Востоке это становится трудным. В Китае монастыри закрыты, медитационные залы превращены в больницы или школы. Великие Мастера исчезли. Они принуждены были работать в полях или на фабриках. Никому не разрешается медитировать, потому что великое понимание потеряно - весь ум полон материализма, словно кроме материи ничего не существует.

Если один человек в городе становится просветленным, весь город от этого выигрывает. Это не пустая растрата - его поддерживать. Ничего не теряя, ты получишь такое безмерное сокровище! Люди счастливы ему помогать.

Двадцать лет эта женщина помогала монаху, который медитировал, медитировал и медитировал, и больше ничего не делал. Он сидел в дзадзэн. Она построила для него хижину, она заботилась о нем, заботилась обо всем. Однажды, когда она состарилась и поняла, что скоро умрет, она захотела узнать, расцвела ли медитация, или этот человек просто сидит и сидит. Двадцать лет - достаточно долгий срок, и эта женщина состарилась и вскоре должна была умереть, поэтому она захотела узнать, служила ли она настоящему человеку медитации или только обманщику.

Однажды она решила проверить...

Наверное, эта женщина сама обладала великим пониманием, потому что ее испытание, тест, который она применила, был полон понимания.

Однажды она решила проверить, какого прогресса он достиг за все это время.

Если медитация развивается, единственный критерий ее развития - это любовь, единственный критерий ее развития - это сострадание.

Она заручилась помощью девушки, богатой желаниями, и она сказала ей: "Пойди и обними его, и тогда внезапно спроси: "Что теперь?""

Есть три возможности. Первая: если двадцать лет он не касался красивой женщины, первой возможностью будет то, что он будет искушен, станет жертвой, забудет о медитации и начнет заниматься любовью с этой девушкой. Другая возможность - что он останется холодным, сдержанным и не проявит никакого сострадания к этой девушке. Он просто будет держать себя в руках, будет жестким, чтобы не подвергнуться искушению. И третья возможность: если медитация расцвела и принесла плоды, он будет полным любви, понимания, сострадания и попытается понять эту девушку и помочь ей. Это было просто испытанием этих трех возможностей.

Если произойдет первое, тогда вся его медитация была пустой тратой времени. Если произойдет второе, он соответствует обычному критерию монашества, но не достигает настоящего критерия человека медитации. Если произойдет второе, это просто покажет, что он был бихевиористом, что он развил привычку, взял под контроль свое поведение.

Наверное, вы слышали имя русского бихевиориста Павлова. Он говорил, что ни в животных, ни в человеке, ни вообще нигде нет никакого сознания - все это только умственный механизм. Можно тренировать умственный механизм, и тогда он начинает работать таким образом - все дело в обусловленности. Ум действует как условный рефлекс. Если ты положишь перед собакой пищу, она прибежит с высунутым языком, с текущей слюной. У нее начинается слюновыделение. Павлов провел эксперимент. Каждый раз, когда он давал собаке еду, он звонил в звонок. Мало-помалу звонок и еда стали ассоциироваться. Тогда однажды он просто позвонил в звонок, и собака прибежала с высунутым языком, и у нее потекла слюна.

Это абсурдно, никто никогда не знал, чтобы собака реагировала таким образом на звонок. Звонок - это не еда. Но теперь в ее уме появилась обусловленная ассоциация. Павлов говорит, что человека можно изменить таким же образом. Каждый раз, когда в тебе возникает секс, наказывай себя. Начинай семидневный пост, бичуй себя, стой на холоде всю ночь, или бей себя, и мало-помалу тело научится трюку. Каждый раз, когда возникает секс, тело будет его автоматически подавлять из страха наказания. Награда и наказание - это способ обусловить ум, следовать по Павлову.

Этот монах, наверное, это и делал - это делают многие. Это делают почти девяносто девять процентов людей в монастырях: просто обусловливают заново свои умы и тела. Но сознание не имеет с этим ничего общего. Сознание - это не новая привычка; сознание означает: жить жизнь с полной осознанностью, не ограниченным никакой привычкой, не одержимым никаким механизмом - быть выше механизма.

... И она ей сказала: "Пойди и обними его, и тогда внезапно спроси: "Что теперь?""

Весь ключ в слове "внезапно". Если ты дашь уму немного времени, он сможет начать работать обусловленным образом, к которому он готов. Поэтому не давай ему никакого времени: приди среди ночи, когда он один и медитирует. Просто войди в хижину - наверное, он жил за городом, один - войди в хижину и просто начни его ласкать, обнимать, целовать. И тогда внезапно спроси: "Что теперь?" Наблюдай его реакцию, что с ним происходит, что он говорит, какие краски появляются у него на лице, что показывают его глаза, как он реагирует и откликается.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ... 50
Ловушка внешнего контроля

Некоторым людям присуще постоянно сопровождающее их чувство, что все, что с ними происходит, определяется внешними посторонними силами того или иного рода. Люди, считающие, что их жизнь контролируется извне случаем, судьбой, кармой, обстоятельствами или некими внешними силами, называются экстерналами. В определенной степени все мы зависим от случая или от внешних обстоятельств, и это необходимо принимать в расчет.

В ловушку внешнего контроля попадают люди с преувеличенным, чрезмерно развитым ощущением внешнего контроля. Уверенные в том, что от них ничего или почти ничего не зависит, они, как правило, пассивно принимают все, что происходит с ними, и не проявляют инициативу, пытаясь добиться исполнения своей мечты или изменить свою жизнь в желаемом направлении.

Вину за свои неудачи они возлагают не на себя, а на то, что у них от рождения недостаточно способностей, сил или воли, на невезение, на «плохую карму», «сглаз», «происки врагов» и т. д.

Контрприемом является осознание того, что от ваша судьба зависит от вас в значительно большей степени, чем вы полагаете. Размышляйте над тем, чего бы вы хотели добиться, попытайтесь разрабатывать различные стратегии достижения желаемого. Начинайте с маленьких и наиболее легких вещей. Достигнутые успехи будут постепенно укреплять вашу уверенность в себе.
Великая тайна динозавров (14/17)

Эта девушка пришла к монаху и тут же начала его ласкать, и спросила его, что он собирается с этим делать.

"Старое дерево растет на холодной скале зимой, - ответил монах несколько поэтически. - Нигде нет никакого тепла".

Он обусловил свою собаку; он обусловил свой телесноумственный механизм. Двадцать лет были достаточно долгим сроком для создания обусловленности. Он остался под контролем. Наверное, он был человеком огромного контроля. Он остался холодным, не появилось ни искры энергии, и он сказал: "Старое дерево растет на холодной скале зимой". Мало того, что был контроль и холод, - его контроль был так велик, что он остался таким холодным в такой опасной, провокационной, соблазняющей ситуации, что смог ответить поэтическими словами. Наверное, обусловленность была очень, очень глубокой, до самых корней.

"Старое дерево растет на холодной скале зимой, - ответил монах несколько поэтически. - Нигде нет никакого тепла".

Вот все, что он сказал.

Девушка вернулась и пересказала старухе его слова.

"Подумать только, что я кормила этого парня двадцать лет!" - воскликнула старуха в гневе.

Его медитация не расцвела. Он стал холодным и мертвым, подобным трупу; он не стал просветленным или буддой.

"Он не проявил никакого внимания к твоей потребности..."

Человек сострадания всегда думает о тебе, о твоей потребности. Монах же остался холодным и центрированным в себе. Он просто сказал что-то о себе: "Старое дерево растет на холодной скале зимой, нигде нет никакого тепла". Он не произнес ни слова об этой женщине. Он даже не спросил: "Зачем ты пришла? Почему? Почему ты выбрала меня среди стольких людей? Садись". Он должен был выслушать ее. Наверное, ею двигала глубокая потребность. Никто не приходит среди ночи к иссохшему монаху, который двадцать лет просидел в медитации. Почему она пришла? Он не обратил на нее никакого внимания.

Любовь всегда думает о другом; эго думает только о себе. Любовь всегда внимательна; эго абсолютно невнимательно. У эго есть только один язык, и это язык "я". Эго всегда использует другого; любовь готова быть использованной, любовь готова служить.

"Он не проявил никакого внимания к твоей потребности, никакого расположения, чтобы объяснить твое состояние".

Когда ты приходишь к человеку сострадания, он смотрит на тебя, смотрит глубоко в твое сердце. Он пытается найти, в чем твоя проблема, почему ты в такой ситуации, почему ты делаешь то, что делаешь. Он забывает себя. Он фокусируется на человеке, который к нему пришел, - его внимание сосредоточено на потребности этого человека, его проблеме, тревоге. Он пытается помочь. Он сделает все, что только в его силах.

"Ему не нужно было отвечать на страсть..."

Это правда. Человек сострадания не может откликаться страстно. Он не холоден, но прохладен. Он может дать тебе свое тепло, питающее тепло, но не может дать ничего лихорадочного. В нем этого нет. Помни разницу между лихорадочным телом и теплым телом. Лихорадочное тело не здорово, теплое тело просто здорово. В страсти люди становятся лихорадочными. Наблюдал ли ты себя в глубокой страсти? Ты почти как бесноватый маньяк, сумасшедший, дикий, делающий что-то, сам не зная, почему - и в полной лихорадке, когда все тело дрожит; циклон, в котором нет центра.

Человек тепла просто здоров. Точно как когда мать прижимает ребенка к груди, и ребенок чувствует тепло - окруженный теплом, питаемый им, приветствуемый им. Так же, когда ты входишь в ауру сострадательного человека, ты входишь в подобное матери тепло, входишь в очень питающее поле энергии. Фактически, если ты приходишь к человеку сострадания, твоя страсть просто исчезнет. Его сострадание так сильно, его тепло так велико, его любовь изливается на тебя настолько, что ты станешь прохладным, станешь центрированным.

"Ему не нужно было откликаться на твою страсть, но по крайней мере он должен был бы испытать какое-то сострадание".

Она тут же пошла к хижине монаха и сожгла ее.

Это был просто жест, символизирующий то, что эти двадцать лет, когда он там медитировал, - во время которых, как она надеялась, он развивался - были пустой тратой времени.

Недостаточно быть монахом поверхностно, просто быть монахом подавленным и холодным, холодность - это показатель подавления, очень глубокого подавления.

Именно это я тебе говорю: если ты движешься в медитацию, сострадание и любовь придут автоматически, сами собой. Они следуют за медитацией, как тень. Поэтому тебе не нужно беспокоиться ни о каком синтезе - синтез придет. Он приходит сам собой, тебе не нужно его создавать. Ты выбираешь один путь. Ты следуешь либо пути любви, преданности, танца, растворения себя полностью в любви к Божественному. На этом пути растворения не нужно никакой осознанности. Тебе нужно быть пьяным, совершенно пьяным Богом, тебе придется стать пьяницей. Или выбери путь медитации. Тогда тебе не нужно ни в чем растворяться. Тебе нужно стать очень кристаллизованным, тебе нужно стать очень интегрированным, бдительным, осознанным.

Следуй пути любви, и однажды, внезапно, ты увидишь, что в тебе расцвела медитация - тысячи белых лотосов. И ты ничего для этого не сделал, ты делал что-то другое, и они расцвели. Когда любовь или преданность достигают кульминации, расцветает медитация. И то же самое происходит на пути медитации. Просто забудь все о любви, преданности. Просто стань осознанным, сиди в молчании, наслаждайся своим существом - вот и все. Будь с самим собой, вот и все. Научись быть один - вот и все. И помни, человеку, который умеет быть один, никогда не одиноко. Одиноко людям, которые не умеют быть одни.

На пути медитации ищут, желают, надеются, молятся об осознанности. Будь один. Настолько, что даже в твоем сознании не движется никаких теней. На пути любви растворись настолько, чтобы реальным остался только другой, а ты стал тенью и мало-помалу совершенно исчез. На пути любви Бог остается, а ты исчезаешь; на пути медитации Бог исчезает, ты появляешься. Но полный и окончательный результат один и тот же. Происходит великий синтез.

Никогда не пытайся синтезировать эти два пути в начале. Они встречаются в конце, они встречаются на вершине, они встречаются в храме.

Один из учеников раввина Моше был очень беден. Он пожаловался Цадику, что его несчастные обстоятельства создают препятствия, мешающие ему учиться и молиться.

- В этот день и век, - сказал раввин Моше, - величайшая преданность, превосходящая учение и молитву, состоит в том, чтобы принимать мир точно таким, как он есть.

Человек, который движется в медитацию, или который движется на пути любви, получит помощь, если примет мир таким, как есть. Мирские люди никогда не принимают мир таким, как он есть, - они всегда пытаются его изменить. Они всегда пытаются сделать его каким-то другим, всегда пытаются устроить вещи в другом порядке, всегда пытаются сделать что-то снаружи. Религиозный человек принимает все, что бы его ни окружало снаружи. Его не беспокоит, не отвлекает внешнее. Вся его работа состоит в движении внутри. Один человек движется в любовь, другой движется в медитацию, но оба эти движения происходят внутри. Религиозный мир - это мир внутреннего. А внутреннее - за пределами.

В латинском языке у слова sin, грех, есть два значения: одно - "промахнуться мимо цели", и другое, еще более красивое - "внешнее". Грех - значит быть снаружи, быть вне себя. Добродетель - значит быть внутри; быть внутри себя.

Вскоре после смерти раввина Моше, раввин Мендель из Котика спросил одного из его учеников:

- Что было для твоего учителя важнее всего?

Ученик задумался и в конце концов ответил:

- То, что он делал в данное мгновение.

Данное мгновение - вот самое важное.

ПРИВЕТСТВУЯ ПАРАДОКС

Красиво быть одному, и так же красиво быть влюбленным, быть с людьми. И эти вещи взаимодополняющи, не противоречивы. Когда ты наслаждаешься другими, наслаждайся, и наслаждайся в самой полной мере; нет необходимости беспокоиться об одиночестве. А когда тебе надоедают другие, двигайся в одиночество и наслаждайся им в самой полной мере.

Не пытайся выбирать - если ты выбираешь, то окажешься в беде. Каждый выбор создаст в тебе разделение, своего рода расщепленность. Зачем выбирать? Зачем выбирать одно, если ты можешь иметь и то и другое?

Все мое учение состоит из двух слов, "медитация" и "любовь". Медитируй, чтобы ты смог почувствовать безмерное молчание, и люби, чтобы твоя жизнь могла стать песней, танцем, празднованием. Тебе придется двигаться между ними двумя, и если ты можешь двигаться с легкостью, если ты можешь двигаться без всякого усилия, ты научился величайшему в жизни.

Веками это было одной из величайших проблем: медитация и любовь, одиночество и отношения, секс и молчание. Отличаются только названия; проблема одна. И веками человек очень страдал, потому что проблема была понята неправильно - люди выбирали.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ... 51
Ловушка внутреннего контроля

Противоположностью экстерналам являются интеналы, то есть люди, уверенные в том, что они контролируют свою жизнь изнутри посредством собственных усилий и действий. Интерналы, как правило, оказываются значительно более успешными в жизни, чем экстерналы. Неудачу они считают случайностью и, не отчаиваясь от встречающихся на их пути препятствий, ищут более эффективный подход для выполнения взятых на себя задач. В ловушку внутреннего контроля попадают люди с чрезмерно развитой идеей внутреннего контроля, уверенные в том, что могут полностью контролировать обстоятельства. Их самоуверенность разрастается иногда до такого уровня, что начинает угрожать их собственному существованию.

В частности, множество молодых людей, уверенных в своем умении управлять автомобилем или мотоциклом, переоценивает свои силы. Выполняя рискованные и опасные маневры, они погибают или остаются калеками на всю жизнь.

Некоторые интерналы ощущают в себе особую «магическую» силу, с помощью которой, как они полагают, они могут контролировать события или других людей. Они могут считать, что «бог поддерживает их» или что «судьба на их стороне» и т. д.

Последствия действий, основанных на подобной уверенности бывают весьма разрушительными не только для их здоровья, но и для психики. Потерпев серьезное фиаско, интерналы могут утратить уверенность в себе и «сломаться».

Контрприемом является осознание того, что существует огромное количество событий, не зависящих от нас, от нашей воли и благих пожеланий. Осознав этот факт, следует смириться с налагаемыми на нас ограничениями и, трезво оценивая свои возможности, эффективно действовать в их рамках, не пытаясь изменить то, что изменить нельзя, или повлиять на то, что влиянию не поддается.
Те, кто выбирают отношения, называются мирскими, а те, кто выбирают одиночество, называются монахами, не от мира сего. Но те и другие страдают, потому что остаются половинами, а быть половиной больно. Быть целым - значит быть здоровым, счастливым; быть целым - значит быть совершенным. Оставаться половиной больно, потому что вторая половина продолжает протестовать, вторая половина продолжает готовиться к тому, чтобы отомстить. Вторая половина никогда не может быть разрушена, потому что это твоя вторая половина! Это существенная часть тебя; это не что-то случайное, что ты можешь выбросить.

Это все равно как если бы гора решила: "Вокруг меня не должно быть никаких долин". Но без долин не может быть и горы. Долины - это часть существа горы; гора не может существовать без долин; они дополняют друг друга. Если гора решит быть без долин, не будет больше и никакой горы. Если долина решит быть без горы, не будет больше никакой долины. Или ты можешь быть притворщиком - гора будет притворяться, что никакой долины нет. Но долина есть - ты можешь спрятать долину, можешь отбросить ее глубоко в бессознательное, но она остается, она продолжается, она экзистенциальна, и нет способа ее разрушить. Фактически гора-долина - это одно целое, как и любовь и медитация, как и отношения и одиночество. Гора одиночества поднимается только в долинах отношений.

Фактически ты можешь наслаждаться одиночеством, только если можешь наслаждаться отношениями. Именно отношения создают потребность в одиночестве; это ритм. Когда ты глубоко движешься в отношения с кем-то, в тебе возникает глубокая потребность быть одному. Ты начинаешь чувствовать себя усталым, истощенным, изнуренным - радостно усталым, счастливо усталым, но каждое волнение утомляет. Безмерно красиво общаться, но теперь тебе хочется двигаться в одиночество, чтобы ты снова мог собрать себя вместе, чтобы снова ты мог стать переполненным, чтобы снова ты стал укорененным в собственном существе.

В любви ты движешься в существо другого, теряешь связь с самим собой. Ты тонешь, пьянеешь. Теперь тебе нужно будет найти себя снова. Но когда ты один, ты снова создаешь потребность в любви. Вскоре ты будешь так полон, что тебе захочется поделиться, ты будешь так переполнен, что тебе захочется, чтобы был кто-то, в кого ты мог бы излиться, с кем ты мог бы поделиться собой.

Любовь возникает из одиночества. Одиночество делает тебя переполненным, любовь принимает твои дары. Любовь опустошает тебя, чтобы ты снова мог наполниться. Каждый раз, когда тебя опустошает любовь, есть одиночество, чтобы дать тебе питание, интегрировать тебя. И это ритмично.

Считать эти две вещи отдельными было самой опасной из глупостей, от которых страдало человечество. Некоторые люди становятся мирскими - они устают, они истощены, пусты. У них нет никакого собственного пространства. Они не знают, кто они такие; они никогда не сталкиваются с самими собой. Они живут с другими, они живут ради других. Они часть толпы; они не индивидуальности. И помни: их любовная жизнь не принесет осуществленности - она будет половиной, а никакая половина никогда не может быть осуществленностью. Осуществленным может быть только целое.

И есть монахи, которые выбрали другую половину. Они живут в монастырях. Слово монах значит "тот, кто живет один"; слово монах происходит от того же корня, что и слова моногамия, монотонность, монастырь, монополия. Это значит: один, одинокий.

Монах - это тот, кто выбрал быть один - но вскоре он переполняется, созревает и не знает, куда себя излить. Куда себя излить? Он не может позволить любви, не может позволить никаких отношений; он не может идти и встречаться с людьми. Теперь все его энергии начинают скисать. Любая энергия, которая останавливается, становится горькой. Даже нектар, застоявшись, становится ядом - и наоборот; даже яд, который течет, становится нектаром.

Течь - значит знать, что такое нектар, а застаиваться - значит знать, что такое яд. Яд и нектар - это не две вещи, но два состояния одной и той же энергии. Текущая, она - нектар; застывшая, она - яд. Она становится горькой, она становится печальной, она становится уродливой. Вместо того чтобы давать тебе целостность и здоровье, она делает тебя больным. Все монахи больны; все монахи обречены на патологию.

Мирские люди пусты, им скучно, они истощены, они кое-как тащатся дальше, во имя долга, во имя славы семьи, во имя нации - все это священные коровы - кое-как тащатся к смерти, просто ожидая, когда придет смерть и принесет избавление. Они узнают покой только в могиле. Они не узнают никакого покоя в жизни - а жизнь, которая не знает никакого покоя, это на самом деле не жизнь. Она как музыка, в которой нет никакого молчания, - это просто шум, тошнотворный шум; он сделает тебя больным.

Великая музыка - это синтез между звуком и молчанием. И чем больше синтез, тем глубже идет музыка. Звук создает молчание, а молчание создает восприимчивость к звуку, и так далее, и так далее. Звук создает больше любви к музыке, больше способности стать молчаливым. Слушая великую музыку, ты всегда будешь чувствовать себя молитвенным, чувствовать что-то целое. Что-то в тебе становится интегрированным. Ты становишься центрированным, укорененным. Земля и небо встречаются, они больше не отдельны. Тело и душа встречаются и сплавляются, они теряют свои определения.

И это величайшее мгновение, мгновение мистического союза.

Это древняя битва, глупая, совершенно глупая, поэтому, пожалуйста, остерегайтесь: не создавайте битвы между сексом и молчанием. Если ты создашь битву, твой секс будет уродливым, больным, и твое молчание будет тупым и мертвым. Пусть секс и молчание встречаются и сплавляются. Фактически величайшие мгновения молчания - это те, за которыми следует любовь, великая любовь, вершины любви. И за вершинами любви всегда следуют великие мгновения молчания и одиночества. Медитация ведет в любовь: любовь ведет в медитацию. Они партнеры. Невозможно их разделить. Дело не в том, чтобы создать синтез, - их невозможно разделить. Дело в понимании, видении, что они неразделимы. Синтез уже есть, это уже так. Они одно целое!.. - две стороны одной монеты. Тебе не нужно их синтезировать, они никогда не существовали раздельно. И человек пытался, пытался изо всех сил, но всегда терпел поражение.

Религиозность еще не стала ноосферой земли; религиозность еще не стала самой живой силой, приливной волной в мире. А в чем причина? - в этом разделении. Ты должен быть либо мирским, либо не от мира, выбирай! И в то мгновение, как ты выбираешь, что-то теряется. Что бы ты ни выбрал, ты будешь проигравшим.

Я говорю, не выбирай. Я говорю, проживи то и другое во всей их целостности. Конечно, чтобы жить то и другое, требуется искусство. Просто выбрать одно и стать к нему привязанным... Это может любой идиот - фактически только идиоты это и делают. Некоторые идиоты выбрали быть мирскими, а некоторые идиоты - быть не от мира. Человек разума хочет быть тем и другим. И именно в этом заключается все санньяса. Ты можешь и иметь пирожное, и съесть его - это разум.

Будьте бдительными, осознанными, разумными. Видьте ритм и двигайтесь с ритмом, без всякого выбора. Оставайтесь невыбирающе осознанными. Видьте обе полярности. На поверхности они кажутся противоположными, противоречивыми, но это не так. Глубоко внутри они дополняют друг друга. Один и тот же маятник движется влево и вправо. Не пытайтесь его закрепить слева или справа; если его закрепить, это разрушит все часы. И именно это люди делали до сих пор.

Принимайте жизнь во всех ее измерениях.

Я понимаю проблему; проблема проста, хорошо известна. Проблема состоит в том, что когда ты начинаешь общаться, ты не знаешь, как быть одному, - это просто показывает неразумность. Это не потому, что отношения плохи, это просто показывает, что ты все еще недостаточно разумен, и поэтому устаешь от отношений и не находишь никакого пространства, чтобы быть одному, и чувствуешь себя истощенным и изнуренным. Тогда однажды ты решаешь, что отношения плохи, бессмысленны: "Я хочу стать монахом. Я пойду в пещеру в Гималаях и буду жить там один". И ты будешь мечтать великие мечты о том, чтобы быть одному. Как это будет красиво - никто не вторгается в твою свободу, никто не пытается манипулировать тобой; тебе совершенно не приходится думать о другом.

Жан-Поль Сартр говорит: "Другой - это ад". Это просто показывает, что он не смог понять взаимодополняющей природы любви и медитации. "Другой - это ад" - да, другой становится адом, если ты не умеешь иногда быть один. Среди всех возможных отношений, другой становится адом. Это тяжело, утомительно, изнурительно, истощающе. Другой теряет всю красоту, потому что другой становится известным. Ты хорошо с ним знаком; теперь больше нет никакого удивления. Ты хорошо узнал территорию; ты путешествовал по этой территории так долго, что больше нет никаких неожиданностей. Тебе просто все это надоело.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ... 52
Но ты стал привязанным, и другой стал привязанным к тебе. Другой тоже в страдании, потому что ты - его или ее ад, точно так же, как она или он - ад для тебя. Оба вы создаете ад друг для друга, и оба цепляетесь друг за друга, боитесь потерять, потому что... что-то лучше, чем ничего. По крайней мере есть за что держаться, и человек может надеяться, что завтра все станет лучше. Человек может все еще надеяться и продолжать надеяться. Человек живет в отчаянии и продолжает надеяться.

Рано или поздно человек начинает чувствовать, что лучше быть одному. Но если ты идешь в одиночество, на несколько дней это будет безмерно красиво, так же красиво, как и быть с другим, - на несколько дней. Точно как бывает медовый месяц в отношениях, есть медовый месяц и в медитации. На несколько дней ты почувствуешь себя свободным, предоставленным самому себе, свободным от чьих-либо требований, свободным от чьих-либо ожиданий. Если ты хочешь утром встать рано, то можешь встать рано; если ты не хочешь вставать рано, то можешь продолжать спать. Если ты что-то хочешь сделать, все в порядке; если ты не хочешь что-то делать, нет никого, чтобы тебя заставлять. На несколько дней ты почувствуешь себя безмерно счастливым - но лишь на несколько дней. Вскоре ты устанешь и от этого. Ты будешь переполняться, и никто не будет принимать твою любовь. Ты созреешь, и энергией нужно будет поделиться. Ты станешь тяжелым, обремененным собственной энергией. Тебе будет хотеться, чтобы кто-то приветствовал твою энергию, принял твою энергию. Тебе захочется освободиться от бремени. Теперь одиночество будет выглядеть не как одиночество, но как то, что тебе одиноко. Теперь все изменилось - медовый месяц кончился. Одиночество начинает превращаться в чувство, что тебе одиноко. У тебя появляется огромное желание найти другого. В твоих мечтах начинает появляться другой.

Пойди и спроси монахов, что им снится: им снятся только женщины; им не может сниться ничто другое. Им снится кто-то, кто может освободить их от бремени. Спроси монахинь: им снятся только мужчины. И это может стать патологичным. Наверное, ты знаешь историю христианства. Монахини и монахи начинают видеть сны даже с открытыми глазами. Сон становится такой вещественной реальностью, что не нужно даже ждать наступления ночи. Даже днем монахиня сидит и видит, что к ней приходит Дьявол, и Дьявол пытается заниматься с ней любовью. Ты будешь удивлен: в средние века много раз монахинь сжигали, потому что они сознавались в том, что занимались любовью с Дьяволом. Они сами сознавались, и мало того, что они занимались любовью с Дьяволом, они даже беременели от Дьявола - ложная беременность, только горячий воздух в животе, но их животы начинали становиться больше и больше. И они описывали Дьявола в таких подробностях - этот Дьявол был их собственным созданием. И Дьявол следовал за ними днем и ночью... И то же самое было с монахами.

Выбор одиночества создал очень больное человечество. И люди, которые живут в мире, не счастливы, и монахи не счастливы - кажется, не счастлив никто. Весь мир живет в постоянном страдании, и ты можешь выбирать - можешь переходить из одного страдания в другое, можешь выбрать мирское страдание или страдание не от мира, но это все равно будет страданием. На несколько дней тебе станет легче.

Я несу вам новое послание. Это послание: не выбирать больше - оставайтесь невыбирающе бдительными в жизни, и станьте разумными, вместо того чтобы изменять обстоятельства. Измените свою психологию, станьте более разумными. Чтобы быть блаженным, нужно больше разума! И тогда можно сохранить и одиночество, и отношения.

Помоги своей женщине или своему мужчине тоже осознать этот ритм. Людей нужно учить, что никто не может любить двадцать четыре часа в сутки; нужны периоды отдыха. Любовь - это спонтанное явление: когда она происходит, она происходит, и когда она не происходит, она не происходит. С этим ничего сделать нельзя. Если ты что-то делаешь, то создашь ложное явление, актерскую игру.

Настоящие влюбленные, разумные влюбленные позволят друг другу осознать это явление: "Когда я хочу быть один, это не значит, что я отвергаю тебя. Фактически именно благодаря твоей любви для меня стало возможным одиночество". И если твоя женщина хочет остаться одна на ночь, на несколько дней, ты не будешь чувствовать обиды. Ты не скажешь, что тебя отвергли, что твою любовь не приняли и не приветствовали. Ты будешь уважать ее решение несколько дней быть одной. Фактически ты будешь счастлив! Твоя любовь была так велика, что она чувствует себя пустой; теперь ей нужен отдых, чтобы снова стать полной.

Это разум.

Обычно ты думаешь, что тебя отвергли. Ты идешь к своей женщине, и если она не хочет быть с тобой или не показывает к тебе большой любви, ты чувствуешь, что тебя отвергли. Эго ранено. Это эго не очень разумная вещь - все эго идиотичны. Разум не знает никакого эго; разум просто видит явление, пытается понять, почему эта женщина не хочет быть с тобой. Не потому, что она тебя отвергает, - ты знаешь, что она тебя так любила, она тебя так любит, но в это мгновение она хочет быть одна. И если ты ее любишь, то позволишь ей быть одной; ты не будешь ее мучить, ты не будешь ее принуждать заниматься с тобой любовью. И если мужчина хочет быть один, женщина не будет думать: "Я его больше не интересую, может быть, его интересует какая-то другая женщина". Разумная женщина оставляет мужчину одного, чтобы он мог снова собрать вместе свое существо, чтобы снова у него была энергия, чтобы поделиться. И этот ритм похож на день и ночь, лето и зиму; все постоянно меняется.

Если два человека действительно уважительны друг к другу - а любовь всегда уважительна, она почитает другого; это очень молитвенное состояние, состояние поклонения - тогда, мало-помалу, вы начнете понимать друг друга лучше и лучше и осознаете ритмы друг друга. И вскоре вы найдете, что из любви, из уважения ваши ритмы подходят ближе и ближе. Когда ты чувствуешь себя любящим, она тоже чувствует себя любящей; это устанавливается. Это устанавливается само собой, это синхронизация.

Ты никогда не замечал? Если ты сталкиваешься с двумя настоящими влюбленными, ты увидишь, что в них много сходного. Настоящие влюбленные становятся как братья или сестры. Ты удивишься - даже братья и сестры так не похожи. Их выражения, то, как они ходят, то, как они говорят, их жесты - двое влюбленных становятся такими похожими и все же остаются такими разными. Это начинает происходить естественно. Просто оставаясь вместе, мало-помалу они настраиваются друг на друга. Настоящим влюбленным не нужно ничего друг другу говорить - другой тут же понимает, интуитивно понимает.

Если женщине грустно, она может этого не говорить, но мужчина понимает и оставляет ее одну. Если мужчине грустно, женщина понимает и оставляет его одного - находит какой-то повод, чтобы оставить его одного. Глупые люди делают прямо противоположное. Они никогда не оставляют друг друга в покое - они постоянно друг с другом, утомляя и наскучивая друг другу, никогда не оставляя другому никакого пространства.

Любовь дает свободу, и любовь помогает другому быть самим или самой собой. Любовь - это очень парадоксальное явление. В одном смысле она делает вас одной душой в двух телах; в другом - она дает каждому из вас индивидуальность, уникальность. Она помогает вам отбросить ваши небольшие "я", но также помогает и достичь высшего "я". Тогда нет никакой проблемы: любовь и медитация - это два крыла, и они уравновешивают друг друга. И между ними ты растешь, между ними ты становишься целым.
ОКОНЧАНИЕ... 53
Ссылка

На ссылке можно включить флешку Галактика Млечный Путь.

http://waaaagh.livejournal.com/70442.html
Тема "В космосе нашли планету сокровищ"
Ловушка иллюзорной взаимосвязи

Люди нередко ошибаются, воспринимая случайные события как подтверждающие их убеждения.

Наиболее легко люди находят взаимосвязь не только там, где ожидают ее найти, но и там, где они желают ее обнаружить. Желание установить закономерность в неких случайных событиях связано с потребностью в существовании определенной упорядоченности того, что нас окружает.

Приписывая происходящему повод, мы заставляем события казаться более прогнозируемыми и контролируемыми. Многие люди усматривают в случайных событиях особые «знаки», которые указывают им на то, как они должны действовать, определенным образам направляя их судьбу. Влюбленные часто видят знаки, указывающие на то, что их встреча была предназначена самой судьбой, и они созданы друг для друга.

Может возникать и негативная взаимосвязь. Человек, боящийся заболеть раком или умереть, может воспринять болезнь или смерть своего знакомого как знак того, что и ему вскоре суждено разделить его судьбу. Подобное добровольное введение себя в заблуждение в некоторых случаях может привести к весьма неприятным последствиям. Контрприем – более критично относиться к выводам о сомнительной взаимосвязи, особенно если вы по какой-то причине хотите выявить эту взаимосвязь или боитесь, что она может существовать.
"Эта серия бесед, которую я назвал "Ливень без туч", будет совершенно новым путешествием. До сих пор я говорил о просветленных мужчинах; теперь впервые я буду говорить о просветленной женщине.

Для мужчины естественна борьба, соревнование. Мужчина знает только один способ побеждать: в борьбе. Женщина знает другой способ побеждать: в капитуляции. Мужчина может потерпеть поражение, даже когда побеждает, а женщина побеждает даже в поражении. Такова разница между ними - и это красиво. Они движутся в противоположных направлениях".

Но не думайте, что вся эта книга посвящена просветленной женщине или различию в Пути мужчины и женщины. Просто Ошо использует сутры Сахаджо, чтобы, как обычно, своими словами, самим своим присутствием, которое так сильно и ярко чувствуется в этой прекрасной книге, сказать, что:

"Бог не был потерян, я только забыл его. И вспомнить его - достаточно. Медитации достаточно". Поэтому в видении медитирующего Божественное переживается не потому, что он его достоин, - потому что оно уже с тобой. Каким бы ты ни был недостойным, оно уже пульсирует у тебя внутри. Поэтому нет речи о том, чтобы быть достойным его. Не может оно быть достигнуто и милостью, потому что нет другого, чтобы давать из милости. Есть только ты. Ты и получающий, и дающий. Ты и искатель, и искомое - ты оба. Ты и путь, и цель, ты и то, и другое.

1. Просветленные женщины

Я скорее оставлю Бога, чем покину мастера.

Бог - не ровня моему мастеру.

Бог дал мне рождение в мир;

мастер - освободил из цикла рождения и смерти.

Бог приставил ко мне пятерых воров;

мастер - вызволил, когда я была беспомощна.

Бог бросил меня в сети семьи;

мастер - обрубил цепи привязанности.

Бог запутал в желании и болезни;

мастер - освободил от всего этого посвящением.

Бог заставил блуждать в иллюзии действия;

мастер - показал мое существо.

Бог скрылся от меня;

мастер - дал огонь, чтобы его осветить.

И главное, Бог создал эту двойственность рабства и свободы;

мастер разрушил все эти иллюзии.

Я приношу себя, тело, ум и душу к ногам моего мастера Чарандаса.

Я могу покинуть Бога, но мастера - никогда.

Эта серия бесед, которую я назвал "Ливень без туч", будет совершенно новым путешествием. До сих пор я говорил о просветленных мужчинах; теперь впервые я буду говорить о просветленной женщине. Легко было говорить о просветленном - я могу его понять, мы относимся к одному и тому же типу. О просветленной говорить немного труднее. Это малознакомая тропа.

В святая святых своего существа мужчины и женщины одинаковы, но их проявления очень различны. Их образ бытия, способ смотреть на вещи, стиль мышления и утверждения не только различны - противоположны. До сих пор я не говорил ни об одной просветленной женщине. Но если у вас есть немного понимания просветленных мужчин, может быть, вы поймете и просветленную женщину.

Так, луч света - белый, но, пройдя через призму, он расщепляется на семь цветов. Зеленое не красно, и красное не зелено, хотя оба эти цвета возникли в результате расщепления одного и того же луча. И в конце концов они встретятся и снова станут одним лучом. Но пока между ними большая разница, и эта разница - очаровательна. Между ними огромная разница, и эту разницу не следует разрушать. Разделение должно сохраняться всегда, потому что в этих различиях сам сок жизни. Пусть красное будет красным, а зеленое - зеленым. Именно поэтому красные цветы цветут на зеленых деревьях. Зеленые цветы на зеленых деревьях не были бы красивы; красные цветы на красных деревьях не смотрелись бы как цветы.

В предельной реальности мужчины и женщины - одно. Там луч становится белым. Но в существовании, в проявленном, их выражения рознятся. И эта разница очень красива. Не нужно стирать эту разницу; ее нужно усиливать! Нам следует не стереть различия между мужчиной и женщиной, но увидеть скрытое в них внутреннее единство. Когда ты начинаешь воспринимать в них одну и ту же ноту, не разрушая различий, - лишь тогда у тебя есть глаза.

Играющий на вине перебирает струны, и возникает множество нот. Пальцы одни и те же, струны одни и те же, но небольшие вариации движения пальца рождают разные звуки. Как удачно, что нот много, иначе не было бы никакой возможности музыки! Если бы существовала лишь одна нота, это было бы очень немузыкально и вызывало бы ужасную скуку.

Мир красив из-за этого единства и гармонии в разнообразии. Музыкант один, музыкальный инструмент один; одни и те же струны создают звук, одни и те же пальцы касаются струн - но может возникнуть такое множество тонов.

Мужчина один из этих тонов, женщина другой; они не только различны, но, говорю я, противоположны. Именно поэтому они так привлекательны друг для друга. Они очень отличаются, и потому столь интенсивно стремление узнать, открыть, исследовать тайну друг друга.

Я говорил о Кабире, я говорил о Фариде, я говорил о Мастере Да Хуэе, Будде, Махавире и сотнях других просветленных мужчин. Это несколько монотонно. Сегодня я представляю другой тон. Первый тон нужен был для того, чтобы вы могли услышать второй... потому что, во-первых, происходит редкое явление: когда мужчина достигает последнего уровня просветления, он становится как женщина, он становится женственным. Вот что сказал Даду: "Влюбленный стал возлюбленной". Человек, который был влюбленным, теперь стал возлюбленной. А Фарид, другой мистик, обращается к самому себе: "Сестра, если в тебе осталась лишь жажда истинного, влюбленный близко".

Если вы поймете жизнь Будды, то найдете такую женственность, какая встречается лишь изредка. Лишь в редкой, высокоразвитой женщине вы увидите то же тонкое изящество и нежность чувств. Можете назвать это состраданием, но, если заглянуть глубоко, можно увидеть, что это сострадание - которое Махавира назвал не-насилием - является тенью нового, тенью женщины, рожденной у Будды внутри. Когда мужчина становится просветленным, внезапно на него нисходит очень женственная мягкость.

Все качества, о которых говорил Фарид, - терпение, скромность и так далее, - женственные качества. Скромность - женственное качество; оно очень тонко. Терпение и выносливость - это женственные качества. У мужчины нет терпения. Мужчина очень нетерпелив и всегда торопится. Если бы мужчине пришлось растить детей, они не выживали бы в мире; у мужчин нет такого терпения. Если бы мужчинам приходилось вынашивать детей в утробе, в мире были бы только аборты; ни один мужчина не согласился бы вынашивать ребенка в своем чреве. Кто сможет ждать девять месяцев? Мужчина торопится, подгоняет и остро осознает время. Женщина живет в вечности, мужчина живет во времени.

Однажды я гостил в доме Муллы Насреддина. Мы сидели и болтали после сиесты, сидя на кровати, и тут вошла его жена и сказала:

- Послушай, дорогой, присмотри за детьми. Я иду к зубному врачу. Мне нужно вырвать зуб; я тут же вернусь.

Мулла вскочил, надел пальто и сказал:

- Обожди, дорогая! Давай ты присмотришь за детьми - пусть лучше зуб вырвут мне!

Присматривать за детьми - такое мучение! У нас нет такого терпения. Вырастить ребенка очень трудно; пока ребенок встанет на ноги, пройдет двадцать лет. Терпение легко для женщин; для мужчин это дисциплина. Именно поэтому Фарид советует практиковать терпение. Но женственный ум подумает: "Что же здесь практиковать?"

Я разъясню вам это различие. Женственный ум думает: "Зачем практиковать терпение? Мы и так терпеливы!" Фарид предлагает практиковать скромность. А женщина чувствует, что, если в ней нет скромности, все потеряно. Скромность - это ее природа. Если женщина и должна что-то практиковать, то это нескромность. Скромность для нее естественна. Скромность для женщины - как листья для дерева.

Трудно найти скромного мужчину. Столь же трудно найти нескромную женщину. А если женщины теряют скромность, то только под влиянием мужчин. Если мужчины и становятся скромными, то под влиянием женщин. То, чего мужчина достигает с помощью великих практик, женщина получает от рождения. Есть и некоторые прирожденные качества мужчины, которых лишена женщина.

Если женщина хочет стать солдатом, она должна пройти через тяжкую тренировку, но, чтобы стать монахиней, ей не требуется никаких усилий. Если женщина должна идти на войну, ей приходится долго готовиться, долго тренироваться, но, если она идет в храм играть, поклоняться и предлагать подношение, ей не нужно ни у кого учиться. Приведи маленькую девочку в храм, и ты увидишь: она будто бы от рождения умеет кланяться. Но если ты приведешь маленького мальчика, то увидишь, что он не поклонится, даже если его заставить. Ему не нравится кланяться. Ему хочется заставить других кланяться себе, но он не хочет никому кланяться сам.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...1
Ловушка «пустоты жизни»

Значительное количество людей страдает от ощущения хронической неудовлетворенности собой и своим существованием, от ощущения бессмысленности и пустоты жизни. Ощущение бессмысленности и пустоты жизни может возникнуть по целому ряду причин, начиная от неправильного воспитания или психологических травм, полученных в детстве, и заканчивая развитым чувством долга, заставляющим человека ради выполнения определенной задачи или для соответствия неким социальным нормам подавлять собственные глубинные потребности и устремления. Контрприемом в данном случае является поиск и осознание собственного жизненного смысла, что во многих случаях является далеко не простой психологической задачей. Растворяясь в повседневных заботах, за которыми ускользает главное, человек теряет себя, утрачивает связь со своим внутренним «я» и, в конце концов, перестает понимать, что для него действительно важно, а что нет. Ощущение бессмысленности жизни также может возникнуть при хроническом недостатке положительных эмоций, чувства любви и удовлетворения от общения с людьми и окружающим миром. О том, что нужно сделать, чтобы испытывать значительно большее количество положительных эмоций и повысить уровень удовлетворенности жизнью, вы можете узнать из наших книг «Формулы счастья», «Психотехники счастья» и «Игра под названием жизнь».
Для мужчины естественна борьба, соревнование. Мужчина знает только один способ побеждать: в борьбе. Женщина знает другой способ побеждать: в капитуляции. Мужчина может потерпеть поражение, даже когда побеждает, а женщина побеждает даже в поражении. Такова разница между ними - и это красиво. Они движутся в противоположных направлениях, и все же между ними царит великая гармония. Противоположности встречаются и дополняют друг друга.

Цветы женственных качеств расцветают в мужчине, когда он подходит к просветлению очень близко. А когда женщина приближается к просветлению, в ней расцветают цветы мужественности.

Будет хорошо, если вы это поймете.

Я говорил раньше и скажу снова: среди двадцати четырех джайнских тиртханкар была одна женщина. Ее звали Маллибай, но дигамбары переделали ее имя в "Малинатх", потому что просто не могли принять, что женщина может стать просветленной; они говорят, что просветления нельзя достичь из женского тела. Поэтому они не согласны, что Маллибай звали Маллибай - они называют ее Маллинатхом.

В этом есть и более глубокое значение. Дело в том, что, когда женщина приближается к просветлению, в ней расцветают мужественные качества. А когда мужчина приближается к просветлению, в нем расцветают женственные качества. Почему это происходит? Чтобы это понять, нам придется понять нечто о человеческом уме.

И те, и другие качества присутствуют к каждом человеке: женщина скрыта внутри мужчины, мужчина скрыт внутри женщины. Так и должно быть, потому что мы рождаемся от двоих: половину вносит мать, половину - отец. Ты не можешь быть только женщиной или только мужчиной; ты - союз мужчины и женщины. Они встретились, слились воедино, и из этой встречи происходишь ты; поэтому ты наполовину женщина, наполовину мужчина.

В чем тогда разница между мужчиной и женщиной? Лишь в том, что в мужчине мужчина на поверхности, а женщина остается скрытой; женщина глубоко внутри, а мужчина - на периферии. В женщине же женщина на поверхности, а мужчина остается скрытым. А когда ты просветлен, когда твое сознание возвращается в свой молчаливый центр, тогда то, что до сих пор было скрыто, становится проявленным. То, что до сих пор было непроявленным, что до тех пор было скрытым, тоже проявится. Именно это говорит мистик Даду, мужчина: "Влюбленный становится возлюбленной". В этот последний момент внезапно ты обнаружишь, что ты по-прежнему мужчина, но происходит нечто новое - внутри открывается новая дверь, которая до сих пор была закрыта.

И естественно, когда непроявленное становится проявленным, это приносит огромную свежесть. На уже проявленном собралось столько пыли - ты это прожил, это стало частью твоего опыта; новизна утрачена. Когда внезапно проявляется скрытое, когда женщина проявляет себя в мужчине, который близок к моменту просветления, близок к центру своего существа, она совершенно скрывает мужчину. И мужчины-будды становятся женственными, потому что женское закрывает мужское. В просветленной женщине возникает великое мужество, внезапно проявляется скрытый мужчина.

Это происходит вблизи центра, когда до просветления остается только шаг. Это происходит не в самом центре; остается еще шаг, некоторое расстояние. Теперь ты больше не на периферии, но не достиг еще и центра; ты приблизился к центру. Ты ушел с периферии, и то, что раньше было скрытым, стало проявленным.

В предельном состоянии ты не будешь ни мужчиной, ни женщиной. В центре оба они исчезают. Тогда ты будешь только одним цветом - сияющим белым. Ты не будешь ни красным, ни зеленым; тогда радуга цветов исчезнет. Когда радуга исчезает, исчезает и мир. Тогда остается лишь одно.

Это "одно" мы не называем даже одним, потому что "одно" дает идею о "двух". Мы назвали это адвайтой, не-двойственностью - мы только сказали, что это не два. Тогда нет ни женщины, ни мужчины. Индуисты поступили очень смело. Они отнесли брахман, вечную реальность, к среднему роду - ни мужскому, ни женскому, - потому что там исчезают они оба.

Иисус сказал очень странные слова; у христиан с ними было много трудностей. Он снова и снова говорит своим ученикам: "Хотели бы вы стать евнухами ради Бога?" У христиан с этим трудности - "Как можно такое говорить?" Но Иисус прав. Именно это происходит в последнее мгновение: ты не будешь обоими, но выйдешь за пределы обоих. Ты будешь свободен от них обоих.

Вчера вечером я читал еврейское священное писание, "Miderase". В каком-то месте там говорится: "В Торе есть два пути". В религии есть два пути: путь солнечного света и путь снега. Следуя первому, ты умираешь от солнца, от жара. Следуя второму, ты умираешь от снега, от холода. Что делать? "Miderase" говорит: Балансируй между ними. Между ними ты - ни мужчина, ни женщина. Идя путем мужчины, ты умрешь от жара, идя путем женщины - от холода. Что же тогда делать? - балансируй между ними.

Но это происходит - когда человек освобождается от них обоих - в самом конце, когда луч света снова становится лучом света. Радуга возникла и исчезла, мир проявился и исчез; ты снова вернулся к корням, достиг источника.

Поймите некоторые вещи о женском уме, и тогда легко будет понять слова Сахаджо.

Первое: выражение женственного ума принадлежит не медитации, но любви. Женщина достигает не в медитации, но в любви. Она познала медитацию лишь через посредство любви. Она насыщена любовью. Для нее название медитации - любовь, молитва.

Мужчина может жить один. Фактически, мужчина хочет жить один. Эго не хочет общаться, потому что в общении придется в чем-то уступить, несколько поступиться своим упрямством. Ты должен подстроиться под уровень другого. В этом смысл дружбы - мы считаем друга равным себе.

Но значение любви в том, что мы считаем другого высшим. Поэтому борющийся ум мужчины не готов к дружбе. Любовь для него очень трудна, а молитва - невозможна. Молитва означает, что ты кладешь свою голову к ногам другого. Даже если мужчина склоняет голову, он делает это не от всего сердца, но по принуждению. Он склоняется, когда нет другого выхода, когда чувствует себя беспомощным. Он склоняется не из силы, но из слабости. Он склоняется не когда побеждает, но когда проигрывает. Он не чувствует никакого блаженства, склоняя голову; вместо этого он чувствует дискомфорт.

На Западе слову самарпан эквивалентно слово "капитуляция"*, но оно не передает того ощущения, что самарпан. Слово "капитуляция" указывает на то, что ты побежден. На Западе "капитуляция" означает, что ты побежден кем-то, кто заставил тебя склониться. На Востоке самарпан означает, что ты признал поражение и склонился сам, никто тебе этого не навязывал. Западные языки несут следы сильного мужского влияния, на восточные языки влияли женщины. Поэтому вы найдете, что все, что значительно в восточных языках, женственно. Все слова, выражающие преданность, ненасилие, доброту, молитву, поклонение, женственны. Все, что тонко и грациозно, мы назвали женственными словами; они содержат некое женственное качество.

* Surrender - капитулировать, сдаться, уступить, отдать. - Сноска переводчика здесь и далее в случае невозможности точного перевода.
Мужчина агрессивен, воинствен; женщина восприимчива; она сдается. Для мужчины легка медитация, йога и аскетические практики; для женщины - любовь, молитва, поклонение, жертвенность. Мужчина придает большое значение абстрактным, несущественным, туманным словам, а не реальным вещам, которые можно "потрогать". Нет, он говорит об отдаленном, он говорит о небе.

Женщина более реалистична, она говорит о близком, она говорит об окружающем. Послушайте разговоры женщин: они обсуждают, что происходит по соседству. Послушайте разговоры мужчин - что происходит во Вьетнаме, что происходит в Израиле? Для женщин это непривлекательно: "Зачем говорить о таких отдаленных вещах? Мы не имеем к ним никакого отношения". Мужчине не интересно, что жена соседа сбежала с кем-то другим. "Ну и что? - говорит он. - В этом нет ничего особенного. Так обычно и бывает. Важные вещи происходят в Израиле, в Америке, во Вьетнаме".

Мир такой большой, Земля такая большая - но мужской ум не удовлетворен даже этим. Он говорит о Луне, о Марсе. Женщина в недоумении: "А что ты будешь делать, когда доберешься до Луны, до Марса? Лучше пойди и поработай в саду. Лужайка заросла, пойди и подстриги ее. В доме грязно, наведи порядок. Что тебе делать на Луне?" Женщину не интересует отдаленное, абстрактное. Она хочет то, что видит, - она мать, она жена, она земля. Ее интересуют близкие, осязаемые, практичные вещи.

Между человеческими существами много различий, между мужчинами и женщинами много различий. Мужчина говорит "родина", женщина говорит "наш дом". Мужчина говорит "человечество"; женщина говорит "мой сын, мой муж, мой брат".

Границы женщины определяет семья. Женщина подобна маленькой свече, которая освещает пространство вокруг. Она светит семье. Мужчина как прожектор: он не светит вокруг себя, его лучи светят вдаль, и ему не терпится увидеть то, что далеко.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...2
Ловушка «жизни другим»

Люди, попадающие в эту ловушку, вытесняют внутреннюю пустоту заботой о другом человеке. Это может быть любовник или супруг, родственники или дети. Иногда под видом любви и заботы скрывается потребность контролировать другого человека, навязывать ему свою волю и таким образом удерживать его при себе. Человек, «живущий другим», становится психологически зависимым от этого человека, вплоть до того, что пытается «сесть ему на шею», делая это в откровенной или завуалированной форме. В редких случаях связь такого рода может достаточно успешно функционировать, но, как правило, рано или поздно, человек, которым заполняют пустоту, устав от чрезмерного давления или по какой-то иной причине, пытается изменить положение вещей. В частности, это происходит, когда повзрослевшие дети пытаются избавиться от родительской опеки или уйти из семьи. Лишившись психологической опоры, человек, находящийся в ловушке «жизни другим», оказывается «у разбитого корыта». Он не знает, чем в дальнейшем заполнить свою жизнь. Следствием этого может стать тяжелый психологический кризис вплоть до попытки самоубийства. Возможны упреки в неблагодарности типа: «я отдала тебе всю свою молодость (жизнь, здоровье)», попытки манипулирования посредством создания у ушедшего чувства вины и т. д. Контрприемом является осознание своей потребности заполнить пустоту жизни с помощью заботы о другом человеке, развитие способности опираться на самого себя и постепенный переход от психологической зависимости к зрелой любви, когда человека любят за то, каким он является, и с уважением относятся к его свободе и решениям, которые он принимает.

12

Погибший мир (15/17)

Мужчина смотрит в даль, женщина смотрит только вокруг себя. Это значит, что, когда мужчина говорит о Боге, женщина говорит о мастере - потому что Бог очень далек, а мастер очень близок. Может быть, Бог - это только гипотеза, концепция, слово. Знает ли Его кто-нибудь? Видел ли Его кто-нибудь? Но мастер очень реален - его ног можно коснуться руками. Как коснуться ног Бога? Для женщины мастер становится важнее даже Бога.

Слова Сахаджо кажутся очень атеистическими:

Я скорее оставлю Бога, чем покину мастера.

"Я могу покинуть Бога, - это нетрудно, - но оставить мастера невозможно". Мужчина сказал бы это не без некоторых колебаний. Он сказал бы, что ради познания Божественного в конце концов придется отбросить мастера: однажды придется отбросить мастера и встретить Бога. Женщина говорит: "Если Бог хочет встретиться со мной, пусть придет ко мне в форме мастера - я не могу оставить мастера. Бога находят, не отбрасывая мастера, но в самом мастере".

Это реалистичная точка зрения, потому что мастер так близок и реален. У него такое же тело, что и у тебя, у него такие же глаза. Он - гораздо большее, чем ты, но все же он такой же. Он - нечто большее; в нем есть некое сокровище. Он - нечто большее, чем ты, но, несомненно, он все же точно такой же.

Бог совершенно не такой, как ты. Не важно, насколько он больше, его нельзя воспринять, невозможно прикоснуться к его реальности. Если послушать слова мужчин, они говорят о непроявленном, бесформенном, бессвойственном. Никто никогда Его не видел, никто никогда Его не слышал, никто никогда Его не касался. Даже слова Его не достигают, не говоря уже о том, чтобы коснуться Его рукой! Его нельзя увидеть глазами, потому что Он не объект, не материя и не имеет формы. Он - бесформенное, без-свойственное существование. Не спрашивай, где Он; Он везде.

Для женщины это просто пустые слова. Всего лишь слова, великие слова, но, кажется, в них нет никакой истины. Женщина говорит: "Богу стоит доверять, только если у него есть форма. Если у него есть форма, лишь тогда мы можем верить", - потому что женщина хочет любить, а не медитировать.

Поймите эту разницу. Если ты медитируешь на что-то, подойдет даже бесформенное. Фактически, любая форма будет препятствием для медитации. Но если ты хочешь любить, как можно любить того, у кого нет формы? Как его обнять? Как прижать его к сердцу? Он бесформен. Слово "бесформенное" просто пусто. Оно не вызовет в тебе никакой любви, никакой преданности. Оно так велико, что невозможно его воспринять. Ты можешь в нем утонуть, но как тебе его любить? Ты можешь в нем исчезнуть, умереть, но как в нем жить?

Преданный скажет: "Нет, Бог обладает свойствами. Все свойства - Его". Преданный скажет: "У Бога есть форма; все формы - Его. Именно Бог принял формы цветов, деревьев, гор, водопадов". Женственный ум не решится идти за пределы форм - нет и такой необходимости. Мужской ум чувствует, что форма его ограничивает.

Попытайся понять одно: мужчина чувствует рабство даже в любви, женщина в любви чувствует освобождение. Даже влюбившись, мужчина думает: "Зачем мне это рабство?" Когда женщина влюбляется, она говорит: "Эти цепи прекрасны, потому что именно они освобождают меня". Этот язык... эти два языка принадлежат разным мирам: для женщины любовь несет освобождение, для мужчины - рабство.

Наверное, многие слова создали мужчины... Я получаю много приглашений. От одного отца пришло приглашение на свадьбу: "Мой сын будет связан любовными узами". Почему "связан любовными узами"? "Он женится. Мы хотим получить твои благословения". Какие благословения? - он же надевает цепи! Он садится в тюрьму; было бы лучше, если бы он этого не делал.

Но в мужском языке женитьба - это оковы. Он всегда думает: "Беги, оставь этот дом, уйди в Гималаи! Оставь эту семью..." Даже если он остается, то неохотно, как будто по принуждению: "Что мне остается? Мне некуда деваться - у меня дети, у меня жена. Это такая ответственность - узы".

Женщины никогда не говорили о такого рода санньясе: бежать, скитаться, идти в Гималаи. Женщина пытается найти божественное вокруг себя, где бы она ни была. Она пытается найти божественное рядом.

Упанишады говорят: "Бог дальше самого дальнего, ближе самого близкого". Я хотел бы добавить к этому: для мужчины Бог дальше самого дальнего; для женщины Бог ближе самого близкого.

Именно поэтому мужчина смеется над женщиной, которая держит у себя статую Кришны. Она ее наряжает, надевает украшения и корону из павлиньих перьев. Слезы катятся у нее из глаз, и она танцует в экстазе - а мужчина смеется над ней, когда она танцует в экстазе. Мужчина идет в лес, убегает и отрекается от всего. Он сидит под деревом перед священным огнем, гордый и прямой. Женщина чувствует, что он сошел с ума! Но чувства обоих естественны, потому что их образ жизни и измерения различны.

Именно поэтому я говорю, что это будет новое путешествие.

Сахаджо - не единственная женщина, о которой я собираюсь говорить, но я начну с нее, потому что в ней женственность проявляется в самой кристаллизованной форме. Прежде чем вникнуть в ее слова, позвольте мне сказать, что, даже если мужчина, полный женственности после просветления, говорит о женственности, все равно это пустые разговоры. Сколько бы он ни называл себя "сестрой", Фарид остается Фаридом. Даже называя себя "сестрой", внутри он остается прежним; он знает, что он мужчина. Если ему неожиданно сказать: "Эй, сестра, как дела?", он разозлится. Он скажет: "У тебя что, глаз нет?" Он может говорить это о себе сам, но ты этого сказать не можешь.

Как бы Фарид ни лез из кожи, мужчина останется мужчиной. Когда он чувствует женственность, она покрывает его снаружи. Кажется, будто его окружают облака. Он это принимает, но все же глубоко внутри мужчина есть мужчина. Даже в этом приятии видна определенного рода гордость. Когда веревка сгорает, она сохраняет прежнюю форму. Она превращается в пепел, но пепел по-прежнему показывает форму веревки. Это естественно, так и должно быть.

Будда достиг истины - и все же не хочет посвящать женщин. Он испытал опыт истины полностью, без изъяна, он познал, что мы не мужчины и не женщины, - и все же различие сохранилось. Во внешнем по-прежнему осталось различие. Когда женщины просили его о посвящении, он колебался. Это колебание сгоревшей веревки: ее больше нет, но старая форма сохраняется.

Он колебался мгновение: "Если я буду посвящать женщин, начнутся проблемы". Мысль о проблемах пришла ему в голову, потому что у него сохранилась память о том, что он был мужчиной. Веревка сгорела, но следы ее формы сохранились. Он знал, что, если он будет посвящать женщин, мужчины и женщины окажутся вместе и возникнут проблемы. Между ними будет больше и больше притяжения; мужчины будут влюбляться в женщин. Даже если мужчины попытаются держаться поодаль, это трудно, потому что женщины не могут жить без любви. Даже если мужчины попытаются избегать женщин, это мало поможет. У женщин есть способы побеждать мужчин... они так искусны, что умеют побеждать без всякого шума, не используя никакого оружия. Это все осложняло...

Если монах болен и монахиня массирует ему голову, ноги... в этом массаже - ног, головы - возникнет чувство любви к женщине. Может быть, она даже не будет осознавать, что провоцирует это чувство. Она может даже не думать об этом, это может не входить в ее намерения, но вопрос не в этом - возникнет чувство любви. Монах почувствует нежность к этой женщине, и женщина начнет появляться в его снах. Иногда монах будет притворяться - даже если у него не болит голова, просто чтобы почувствовать прикосновение этих мягких рук. Мало-помалу это притяжение будет становиться глубже и глубже.

И Будда испугался. Кто в нем испугался? - испугался мужчина, мужчина, который вышел за пределы формы, но от которого остался пепел. Но в конце концов он согласился, потому что его просили столько женщин. Он согласился, но очень неохотно. Он сказал: "Моя религия могла бы существовать пять тысяч лет, но теперь она проживет не больше пятисот, потому что мужчины и женщины будут жить вместе и это создаст семью".

А санньяса Будды чисто мужская: она против семьи. Эта санньяса для того, кто уходит в лес. Будда сказал, что, если появится и женщина, вскоре она начнет создавать семью. Ученые говорят, что, если бы мир слушался мужчин, в нем не было бы домов - в лучшем случае, палатки. Люди путешествовали бы с палатками как цыгане, кочевники. Мужчины совершенно не любят строить дома. Они не любят сидеть на одном месте. Мужской ум очень непоседливый, он говорит: "Посмотри мир - езжай туда-то и туда-то".

Женщины просто не могут понять этой непоседливости и бродяжничества. Почему бы мужчине не сидеть дома тихо, в мире и покое? Но он не может расслабиться. Он идет в Ротари-клуб, в Клуб Львов, в Клуб Пуны. Даже возвращаясь домой после целого дня работы, совершенно усталый, он говорит: "А теперь я пойду в клуб и расслаблюсь". Как только закрывается лавка, он должен идти в клуб. После клуба он должен идти на вечеринку. После вечеринки он должен разобраться в политике. После политики идет что-то еще, ему еще что-то нужно. Женщина в растерянности и не понимает, почему мужчина не может спокойно сидеть дома. Но это не входит в свойства мужчины.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...3
Ловушка бессмысленного размышления

Людям свойственно вести постоянные разговоры с самими собой, прокручивать в голове какие-то события, дискутировать с некими воображаемыми (или реально существующими) оппонентами, что-то себе доказывать, за что-то себя упрекать и т. д. В ловушку бессмысленных размышлений человек попадает, когда непродуктивные навязчивые размышления, как негативного, так и позитивного характера захватывают значительную долю его внимания, не позволяя ему полноценно воспринимать сигналы, исходящие из внешнего мира, и эффективно взаимодействовать с окружающими людьми. Контрприемом является отслеживание бессмысленных размышлений и переключение на более эффективную и полезную деятельность. Заметив, что вы вновь начали мысленно «пережевывать» уже не раз обдуманную тему, постарайтесь переключиться от внутреннего диалога к восприятию внешнего мира: сосредоточьтесь на звуках, которые вы слышите, на объектах или пейзаже, которые вы видите, на ощущении, которое испытывает ваше тело или ваша кожа. Можно сосредоточиться на разговоре с кем-то, вникая в смысл фраз, произносимых собеседником, улавливая оттенки его голоса и настроения и т. д.Старайтесь по возможности расслабиться и выбирать для переключения внимания объекты, восприятие которых доставляет вам удовольствие. В случае, если непродуктивные размышления оказываются слишком навязчивыми и простым переключением внимания на внешние объекты вам не удается избавиться от них, вы можете назначить себе определенное «наказание»: при возникновении навязчивых мыслей выполнять физические упражнения (например, отжиматься от пола или приседать до предела возможностей). Можно выполнять интеллектуальные упражнения, требующие максимального сосредоточения, например, перемножать в уме трехзначные числа и делать это до тех пор, пока вы не поймете, что избавились от бессмысленных размышлений. Склонность к бессмысленным непродуктивным размышлениям является привычкой, и, как от всякой привычки, от нее можно избавиться с помощью отрицательного подкрепления (наказания). Таким наказанием, в частности, могут стать физические или интеллектуальные упражнения, если у вас хватит силы воли для того, чтобы выполнять их при появлении бессмысленных размышлений.
Дома создаются женщинами. Именно поэтому на языке хинди жена, женщина, которая живет дома, называется гхарвали. Никто не называет женатого мужчину, у которого есть дом, "гхарвалой"* - потому что это не так. Это слово ему не подходит. Женщина есть дом, и мужчина привязан к этому столбику. Он остается из-за любви, иначе он просто бродил бы повсюду.

* Гхар (хинди) - дом; вала (вали) - водитель (-ница), устроитель (-ница). - Прим. перев.

Вся цивилизация основана на женщине, потому что, если бы не было домов, не было бы и городов. А без городов нет и цивилизации. Мужчина может быть цыганом, самое большее, балучи; он может быть кочевником, как балучи. Именно поэтому заметно, что женщины балучи приобрели мужские качества, женщины балучи сильнее наших мужчин. Если такая женщина возьмет тебя за руку, ты не сможешь вырваться! Они естественно приобрели мужские черты, потому что жили наравне с мужчинами, как цыгане. Они перемещаются каждый день: сегодня здесь, завтра там, послезавтра где-то еще. Из-за этих тягот женщины балучи стали очень сильными. Наши мужчины ослабели, потому что, привязанные к дому, они стали как женщины. А женщины балучи стали как мужчины. Образ жизни оказывает эффект: он обусловливает.

Мужчина и женщина - это два разных измерения. И, глубоко поняв их различия, ты найдешь, что слова Сахаджо становятся яснее. Не пытайся понять их с мужской точки зрения. Просто забудь, кто ты, иначе на пути встанут твои верования.

Я скорее оставлю Бога, чем покину мастера.

Это может сказать только женщина, потому что для нее Бог - это отдаленная гипотеза; кто знает, существует ли он? Видел ли ты когда-нибудь, есть ли Бог на небе? Поэтому мы можем оставить бесформенное, но не можем оставить мастера. Мастер в форме и присутствует здесь - его можно коснуться, его можно увидеть; можно почувствовать запах его тела, посмотреть ему в глаза, взять его руки в свои, коснуться его ног; между ним и нами есть мост, он реален.

Я скорее оставлю Бога, чем покину мастера.

В этих словах огромная храбрость. Только женщина может такое сказать. Даже Фарид бы дрогнул, даже Кабир бы поколебался. Они бы сказали: "Отречься от Бога?.." Если бы даже они это и сказали, то косвенно; они не смогли бы сказать прямо. Женщина более прямодушна. Она не блуждает в длинных и двусмысленных сентенциях. Она все говорит прямо; ее не опутывают сети логики. Это прямое выражение сердца; понравится это Богу или нет, для нее не важно.

Я скорее оставлю Бога, чем покину мастера.

Бог - не ровня моему мастеру.

"Нет, я не вижу, чтобы Бог был равен моему мастеру..." Очень сильное выражение. Сахаджо говорит: "Я не смогла бы поставить Бога на равной ноге с моим мастером, я не могу усадить его на тот же трон. Может быть, он хороший и красивый, может быть, он сам создал мир - но я не могу поместить его так же высоко. Мой мастер выше Бога".

Мужчины тоже дерзали обожествлять своих мастеров, но, самое большее, они помещали мастера на один уровень с Богом; они не могли поставить его над Богом. Кабир сказал: "Мастер и Бог стоят передо мной - чьих ног мне коснуться?" Возник вопрос: чьих ног коснуться? Оба стоят перед ним... "Я кланяюсь мастеру: ты показал мне Бога", - я касаюсь ног мастера. Но по какой причине? "Ты показал мне Бога, поэтому я тебе кланяюсь". Все дело в Боге. Он касается ног мастера, но причина... Зачем касаться ног мастера? Вот в чем причина: "Ты показал мне Бога. Без тебя я не знал бы Бога, поэтому я касаюсь твоих ног - ты только средство, Бог - цель". Хотя Кабир коснулся ног мастера, он ясно указал, что Бог выше мастера. Кабир поступил умно, очень дипломатично, попытавшись ублажить обоих. Он коснулся ног мастера и сказал: "Я касаюсь твоих ног, потому что ты показал мне Бога". Касаясь ног мастера, он доставил ему радость - не прогневив и Бога. Скорее, Богу тоже приятно - "В конце концов, он касается ног мастера только из-за меня".

Кабир не смог сказать так, как Сахаджо.

Бог - не ровня моему мастеру.

"Нет, я могу тебе поклоняться, но не могу поставить так же высоко, что и своего мастера. Я не могут посадить тебя на такой же трон". Когда с женщиной происходит любовь, в ней есть и Бог. Тогда она не может поставить выше нее никакого Бога, это невозможно, потому что ничто нельзя поставить выше любви. Она приводит обоснования, и эти обоснования красивы: "Бог дал мне рождение в мир". Поймите, Кабир тоже объясняет, почему он коснулся ног мастера: "... потому что ты показал мне Бога". У Сахаджо свои причины. Она не может признать Бога равным своему мастеру и ясно указывает причину:

Бог дал мне рождение в мир...

Бог послал ее в мир, но в этом смысле его не за что благодарить.

... Мастер - освободил из цикла рождения и смерти.

Сахаджо говорит: "Мастер освободил меня от мира. Кого же я должна благодарить, Бога или мастера? Что сделал для меня Бог? Послал совершенно одну в этот путь, полный тьмы, бросил в неизвестный, трудный поход - вот что сделал Бог. А что сделал мастер? Вернул меня на путь света. Поддержал, взяв за руку. Не бросил меня, когда я заблудилась. Бог оставил меня в одиночестве в лесу; мастер снова вывел на тропу. По какому праву Бог думает, что я должна поставить его над мастером?"

Нет, я скорее оставлю Бога, чем покину мастера. Бог - не ровня моему мастеру. Бог дал мне рождение в мир. "Ладно, я признаю, что он создатель, но что я выиграла от этого рождения? Что я получила в этой жизни? Ничего, кроме страдания, боли, тоски. Должна ли я благодарить Бога за это бремя страданий?"

... Мастер - освободил из цикла рождения и смерти.

Эта женщина выражается ясно; мужчина говорит обиняками.

Бог приставил ко мне пятерых воров;

мастер - вызволил, когда я была беспомощна.

Она говорит: "Ты приставил ко мне пять воров, вот как ты меня благословил - если можно назвать это благословением. Ты дал мне пять чувств, чтобы они преследовали меня. Ты дал мне сеть желаний; трудно было вырваться из этой сети. Ты заковал меня в оковы, не освободил. И оставил беспомощной сиротой. Ты исчез где-то вдалеке, и у меня не осталось ни малейшего намека на то, кто мой хозяин, - я поверила, что подчиняюсь органам чувств, и стала им следовать. Ты оставил меня в этом мираже. Ты оставил меня блуждать в бесконечной пустыне. Почему же, Бог, ты считаешь, что я должна поставить тебя над мастером? Мастер освободил меня - освободил от беспомощности и дал приют.

Бог бросил меня в сети семьи;

мастер - обрубил цепи привязанности.

"Ты бросил меня в сети", - говорит она. Это очень любящие жалобы! Это прямолинейный диалог с Богом, в нем нет никаких уловок. Вот в чем трудность: когда возникает диалог между мужчиной и женщиной, настоящего диалога не получается, потому что мужчина говорит дипломатично, а женщина - прямо. Общения не происходит, потому что мужчина не понимает, как можно что-то говорить прямо, а женщина не понимает, зачем ходить кругами, - "Скажи прямо!"

Женщина говорит определенно, по существу. Мужчина тысячей способов прячет то, что хочет сказать, и скрывает то, что не хочет сказать.

... Мастер - обрубил цепи привязанности.

Это не великая поэзия. Поэзия Кабира - вот это поэзия. Песни Фарида - действительно песни. Но в словах Сахаджо нет великой поэзии, они дают прямой толчок. В них нет большой выразительности, они безыскусны, но прямы - слова простой женщины с ясным сердцем. Бог бросил меня в сети семьи. "Ты создал сети семьи, вот как ты привел меня в этот мир. Ты утопил меня в нем, я в нем страдала. Нигде не было приюта. Нигде не было тени, лишь жаркое солнце, лишь страдание".

... Мастер - обрубил цепи привязанности.

"Мастер расчистил целые джунгли привязанностей, которые ты создал. Нет, не говори мне, что я должна поставить тебя над мастером!"

Бог - не ровня моему мастеру.

"Этого я не могу сделать. Невозможно. Я вижу, что ты ему не равен. Не обижайся - нет причин обижаться, - потому что это просто факт жизни".

Бог запутал в желании и болезни;

мастер - освободил от всего этого посвящением.

Мастер обрубил цепи привязанности - хорошо понять, что такое привязанность. Именно так вы понемногу начнете понимать различия между мужчиной и женщиной. Мужчина, даже в молитве Богу, скажет: "Освободи меня от эго" - потому что для мужчины страдание в эго. Женщина скажет: "Освободи меня от привязанности". Страдание женщины не в эго, страдание в привязанности - мой сын, мой муж, мой дом, моя одежда, мои украшения - это чувство "моего". Настоящая болезнь женщины не эго, но привязанность, "мое". Для мужчины - "я", для женщины - "мое".

Если у женщины отнять "мое", "я" отпадет; если отпадает "я" мужчины, это удаляет и его "мое". Пока мужчина не свободен от эго, он не может быть освобожден от привязанности. Пока женщина не свободна от привязанности, она не может освободиться от эго. И эти слова очень ясны и просты: "Мастер обрубил цепи привязанности". Мастер шаг за шагом дал понимание. Он постепенно пробудил понимание того, что никто не "мой". "Мой" это ложь, "мой" это сон, "мой" это просто волны, возникающие в мозгу, не реальность. Мы рождаемся одни - нас не сопровождают никакие "наши". Сама идея "моего" порождает мир.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...4
Обращаюсь ко всем читателям этой книги с просьбой написать здесь свои комментарии о том, что ВЫ принимаете и в чём не согласны  с автором. Мнение каждого очень ценно!
Пред водопадом горной речки
Стою в молитвенной тиши;
Вокруг, подобно дивной свечке,
Деревья старые лесной глуши.
.
Поёт вода из недр и выси
Кристально - чистым голоском,
И тайны всех душевных мыслей
Всплывают вдруг в потоке том...
.
Я принесла тебе своё недомоганье,
Боль непонятную родных людей;
Душа готова к покаянию,
Чтоб свет наполнил мир теней...
.
Своей прохладой, силой исцеления
Каснись всех застарелых ран
И пусть свершится откровение,
Земля и человек войдут во храм...
.
Нерукотворный храм, а божьей мысли,
Пронзившей молнией вселенский мир...
От водопада отлетают брызги,
Как - будто Бог мне душу воскресил.
.
Благодарю тебя за хлеб насущный,
Многообразие душевных черт.
За жизнь, что не бывает скучной
И за любовь, поправшей смерть...

Ловушка «навешивания ярлыков»

Узнавая нечто новое, по мере накопления жизненного опыта мы создаем определенные схематичные представления о предметах и явлениях и впоследствии действуем на основе этих представлений. Так, мы знаем об огне, что он обжигает, и что на нем можно готовить пищу. Разные люди имеют разные представления об огне, о том, как его можно использовать, и что из него можно извлечь. Кто-то может бояться пламени, другой человек, напротив, будет наслаждаться созерцанием горящего костра. «Навешивание ярлыков» – это создание некоего не подлежащего дальнейшему уточнению и пересмотру упрощенного представления о ком-либо или о чем-либо. Представьте, что, увидев человека в первый раз и немного поговорив с ним, вы решаете, что этот человек глуп, зауряден или неинтересен, и впоследствии, думая о нем или общаясь с ним, действуете, словно так оно и есть. Ограничиваясь «представлением-ярлыком», вы теряете возможность открыть в человеке другие, не замеченные ранее черты и сделать ваше общение более полноценным и обоюдовыгодным. «Религия – опиум для народа», «все бабы – дуры», «все мужики – скоты», «счастье – в труде», «молодежь безответственна и лишена моральных ценностей», «все зло – от евреев (коммунистов, империалистов)», и т. д. – типичные представления-ярлыки, мешающие нам адекватно оценивать ситуацию и, соответственно, действовать разумно и эффективно. В качестве примера рассмотрим историю одной нашей знакомой (назовем ее Аллой). Алла утверждает, что как бы ни был хорош, умен и сексуален мужчина, после трех дней связи он перестает быть для нее интересен и как собеседник, и как сексуальный партнер. Алла имеет тенденцию «навешивания ярлыков» – создания за короткий срок некоего фиксированного представления о партнере. Сформировав для себя определенный образ, она успокаивается и чувствует себя удовлетворенной: она «узнала» этого человека и ничего нового для себя открыть не может. Вполне естественно, что интерес к мужчине полностью утрачивается. Надо ли говорить, что узнать кого-либо за три дня – задача непосильная, зачастую для этого не хватает нескольких лет. Вместо того, чтобы получать удовольствие от общения, от постепенного эмоционального сближения и узнавания партнера, Алла поспешно создает некий простой и схематичный образ мужчины, и, в связи с потерей к нему интереса, делает прогноз, что их связь ни к чему особенному не приведет. Не удивительно, что Алла, несмотря на большое количество случайных связей, осталась одинокой. Сейчас, в пожилом возрасте, она страдает от одиночества и жалеет, что так и не вышла замуж, но, тем не менее, пересматривать свои взгляды не собирается. Контрприемом является отслеживание собственных «представлений-ярлыков» и попытка рассмотреть ситуацию с другой стороны, расширить свои представления за счет новой информации или попытаться понять точку зрения людей, имеющих отличное от вашего мнение по тому же самому вопросу.
... Мастер - обрубил цепи привязанности.

Бог запутал в желании и болезни...

Вы должны понять три слова: рога, болезнь, бхога, желание, и йога, единство с божественным. Рогой, страданием, называется состояние, духовное состояние полной отсоединенности человека от божественного. Именно поэтому рога иногда называется также асвастхья, дисбаланс. Если ты правильно понимаешь слово асвастхья, будет ясно и значение слова рога. Асвастхья значит, что ты не центрирован, твой центр тяжести не находится в тебе самом. Быть здоровым - значит иметь центр тяжести в самом себе, в собственной природе. В то мгновение, когда ты отдаляешься от своей природы, ты погружаешься в болезнь. Этот недуг, асвастхья, и есть рога, болезнь. Рога - это величайшая возможная отдаленность от божественного.

Три слова измеряют расстояние до божественного: рога, бесконечное расстояние, и йога, отсутствие расстояния, союз. Бхога, желание, находится между ними. Путь от состояния болезни к единению лежит через желание.

Иногда на долю секунды ты встречаешь божественное - короткая встреча, за которой следуют годы разлуки. Именно это называется бхогой, желанием. Бхога значит: ты ешь какую-то пищу, на мгновение получаешь проблеск вкуса, и этот вкус приносит глубокую удовлетворенность: в это мгновение удовлетворенности ты ближе всего к своей природе. В этом проблеске ты приближаешься к божественному.

Вот почему Упанишады говорят: аннам брахман - пища есть Бог. Когда мудрец, пророк, чувствует вкус, в еде он приближается к Богу, не к еде. В еде он переживает божественное - аннам брахман.

Тантра говорит: секс близок к самадхи, сверхсознанию. Тантрические писания говорят: вишайананд брахмананд саходар, блаженство секса и блаженство Бога - братья. Физический секс сродни божественному блаженству; они рождаются из одной утробы. В некоем глубоком оргазмическом состоянии секса, в то мгновение, когда теряются все мысли, весь контроль - когда тебя поймали руки божественного, и ты дрожишь и извиваешься в его руках, как листья деревьев под порывами урагана; когда ты не владеешь, не контролируешь, не делаешь - на это мгновение блаженство секса сродни божественному блаженству. Но это происходит лишь на мгновение, и снова на много дней возникнет расстояние. Поэтому желание иногда приближается к единству с божественным, затем снова соскальзывает в болезнь. Бхога, желание, может на мгновение привести к йоге, а затем снова к роге, болезни, - навсегда.

Сахаджо говорит: Бог запутал меня в желании и болезни. "Ты дал мне болезнь или, самое большее, желание. Не могу сказать, чтобы ты дал мне что-то еще. Да, изредка ты давал мне проблеск. Но даже с этим проблеском я не могла найти покоя, он лишь делал мое страдание еще интенсивнее. Я испытывала покой на одно мгновение, но затем - много, много мгновений страдания. Ты дал мне желание, ты дал мне болезнь - не слишком щедрые дары". Мастер - освободил от всего этого посвящением. "Мастер дал мне йогу, единение; он дал мне свободу от желания и болезни".

Когда ты испытываешь единение с божественным, телесное желание исчезает из ума само по себе, потому что, если достигнуто высшее, кто захочет держаться за низшее? Найдя бриллианты и изумруды, кто станет держаться за обычные камни? Когда ты переживаешь единение с божественным, желание исчезает. А когда желание исчезает, у тебя нет способа уйти от божественного. Желание было путем, ведущим лишь к болезни: желание было транспортом, приводящим тебя к умственному и физическому нездоровью. Когда исчезает желание, исчезает и нездоровье.

Это не значит, что у святого, пробужденного, никогда не бывает болезней. Болезнь может случиться и с пробужденными, но они сами никогда не болеют. Рамакришна умер от рака. В умах многих возникают сомнения... Рамана Махарши тоже умер от рака. Смерть Махавиры была вызвана болезнью живота, дизентерией. Будда умер от пищевого отравления. Прежде чем умереть, Махавира болел дизентерией шесть месяцев.

Вопрос в том, случаются ли болезни с теми, кто познал единение? С ними ничего не случается, но тело - это другой вопрос. Махавира отделен от тела, тело отдельно от Махавиры. Ты совершенно отождествлен со своим телом. Махавира отделен и от тела, и от болезни, потому что с телом связывает желание. В тот день, когда он переживает единение, йогу, эта связь кончается. Теперь тело отдельно, душа отдельна - все мосты между ними исчезли.

И из-за исчезновения этих мостов иногда тела тех, кто достиг йоги, болеют больше, чем тела искателей удовольствий. Это происходит потому, что тело перестает быть фокусом жизненной энергии. Приток жизненной энергии перекрывается, и это беспокоит тело. Поэтому мастера часто страдают серьезными болезнями. Но это то, что видишь ты, - они страдают болезнями. Там, где находятся они, они свободны от болезней.

У Раманы был рак. Врачи говорили, что он должен причинять ему огромную боль, но никто никогда не видел его печальным или больным - он всегда оставался счастливым. Этот человеческий цветок оставался прежним; в нем не было никаких ощутимых перемен. Его аромат оставался прежним, как будто ничего не случилось. Великие врачи приходили к нему и говорили: "Обычно с этой болезнью связаны огромная боль и страдания. Такую боль может человек пережить, только если ему сделать инъекцию морфина. Но что происходит с Раманой? Он в полном сознании, но в нем не заметно никаких перемен. Как будто рак происходит где-то в другом месте, как будто он не имеет к нему никакого отношения, как будто рак у кого-то другого".

У Рамакришны был рак горла. Он не мог принимать пищу; он не мог даже пить воду. Однажды Вивекананда коснулся его ног и сказал: "О парамахансадева, нам так больно видеть твою боль. Мы знаем, что ты далеко от этой боли, но мы не можем этого терпеть. Мы невежественные люди, поэтому, пожалуйста, сделай нам одолжение: помолись Матери Кали и попроси ее снять боль. Мы просим не ради тебя, но ради нас самих, чтобы мы не страдали".

Рамакришна согласился. Он закрыл глаза и внезапно рассмеялся. Он сказал: "Я сказал Матери Кали, но она ответила: "Ты выпил этим телом столько воды, съел столько еды. Теперь пей другими телами, ешь другими телами!" Поэтому, Вивекананда, когда ты ешь, теперь я буду есть посредством твоего тела, а когда ты пьешь, я буду пить посредством твоего тела".

Для того, кто прервал связь с телом, есть связь с каждой душой - он становится единым с бесконечным. Это единство называется йогой. Йога означает связанность, единство. Если двойственность исчезла и возникла недвойственность, болезнь невозможна - внутренняя болезнь. Болезни тела по-прежнему очень вероятны. Фактически, они более вероятны, чем раньше, потому что тело осталось без поддержки. Страсть к жизни прекратилась; теперь нет желания ни жить, ни умереть.

Йоги безразличен к жизни: он живет, потому что жив. Он живет, пока живется. Если остановится дыхание, он готов. Он прекратил дышать со своей стороны, и теперь, если Бог хочет дышать через него, пусть дышит. Теперь тело - это не более чем машина. Вся поддержка тела прекратилась, и внутри воцарилось своего рода отрешенное равнодушие; создана пустота, привязанность разрушена. Иногда с такими людьми случаются физические болезни, но внутренние болезни невозможны. Внутренняя болезнь возможна, лишь пока возможно желание. Болезнь - это тень желания, побочное следствие желания, болезнь приходит, прячась за спиной желания.

Сахаджо говорит:

Бог запутал в желании и болезни;

мастер - освободил от всего этого посвящением.

"Нет, я не смогу поставить тебя наравне с мастером".

Бог заставил блуждать в иллюзии действия...

"Ты дал мне сны; ты дал мне иллюзию, что я что-то делаю. Ты дал мне страсть к действию, безумие действия. Ты заставил меня блуждать в бесчисленных иллюзиях неисчислимые жизни".

Бог заставил блуждать в иллюзии действия;

мастер - показал мое существо.

"Мастер пробудил меня и сказал: "Ты не делаешь, ты не деятель; ты чистое существование". Мастер разбудил меня для самой себя. Ты наполнил меня желаниями вещей - иногда я хотела денег, иногда власти, иногда престижа. Ты заставил меня гнаться за многими целями, но мастер обрубил все цели и повернул стрелу вовнутрь. Мастер сказал: "Проснись и познай себя". Мастер показал мне мое существо". И Сахаджо говорит: Бог - не ровня моему мастеру. Я скорее оставлю Бога, чем покину мастера.

Бог скрылся от меня...

"И ты ушел слишком далеко! - заставив меня блуждать в этом мире, ты спрятался от меня".

Бог скрылся от меня;

мастер - дал огонь, чтобы его осветить.

"Мастер дал мне лампу медитации, молитвы, самадхи. Мастер сдернул завесу между нами". Сахаджо говорит Богу: "Ты спрятался во тьме, а он дал мне свет. Мастер тебя разоблачил; благодаря мастеру я столкнулась с тобой".

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...5
И главное, Бог создал эту двойственность рабства и свободы.

"Ты создал двойственность мирских желаний и свободы. Ты создал все эти проблемы; ты дал жизнь и смерть".

... Мастер разрушил все эти иллюзии.

Это очень революционное утверждение. Попытайся глубоко его понять. Обычно люди думают, что, когда с рабством желания покончено, человек становится свободным. Но когда с рабством желаний покончено, на самом деле покончено и со свободой, потому что свобода тоже была частью рабства. Когда цепи желания отпадают, отпадает и свобода. Идея свободы возникает благодаря существованию рабства.

Человек, находящийся в тюрьме, думает: "Когда я буду свободным?" Ты не в тюрьме, но приходило ли тебе когда-нибудь в голову благодарить Бога за эту свободу? Ты никогда не думаешь о свободе; только узник думает о свободе. Когда он не был в тюрьме, он не думал, какое блаженство быть свободным. Рабство создается стремлением к свободе, поэтому рабство и свобода - это две стороны одной монеты.

И главное, Бог создал эту двойственность рабства и свободы.

Сахаджо говорит Богу: "Ты создал и рабство, и свободу". Мастер разрушил все эти иллюзии. "Мастер не только разорвал цепи, но и разрушил саму идею свободы. Это была иллюзия. Мастер освободил меня не только от этого мира, но и от идеи освобождения. Он дал мне предельное освобождение: теперь нет даже идеи освобождения".

Обычно человеческий ум мыслит в терминах противоположностей. Ты думаешь: "Мир - это рабство, значит, где-то еще должно быть освобождение". Ты думаешь, что, оставив мир желаний, найдешь освобождение - но в тот день, когда мир будет трансцендирован, будет трансцендировано и освобождение. И пока не трансцендирована эта идея освобождения, ты никогда не достигнешь настоящего освобождения. Ты никогда не замечал? - лишь когда ты болен, возникает желание быть здоровым. Когда ты здоров, то не чувствуешь ни болезни, ни здоровья. Можешь ли ты чувствовать здоровье? Ты ощущаешь голову, только когда она болит; когда голова не болит, ощущаешь ли ты ее? Бывает ли у тебя когда-нибудь чувство, что голова совершенно здорова? Когда голова совершенно здорова, ты ее не чувствуешь, поэтому как ты можешь узнать, что она здорова?

Санскритский эквивалент боли - ведана. Это слово "ведана" очень важно. У него есть два значения: первое значение "боль", второе - "знание". Слово веда тоже происходит от этого корня; слова вид, видман, ученый, эрудит, тоже происходят от этого корня. Первое значение - знание, второе - боль. Ты осознаешь только боль, но замечаешь ли ты когда-нибудь счастье? Вот почему это слово так ценно. Когда голова болит, ты ощущаешь голову; если в ногу втыкается колючка, ты ощущаешь ногу. Когда в жизни есть страдание, ты ощущаешь жизнь. Если вся боль исчезает и нет никакого страдания, что тогда ты будешь ощущать?

Это совершенно здоровое состояние тела называется видея, без-телесность. Тогда ты совершенно не чувствуешь тела. Маленькие дети не чувствуют тела, не знают, что тело вообще есть. Постепенно начинают возникать проблемы, и появляется осознание тела. Старик осознает тело. Он осознает только тело - вставая, он его чувствует, садясь, он его чувствует, в дыхании он его чувствует. Когда кто-то с ним разговаривает, он его чувствует, потому что его уши недостаточно хорошо слышат. Когда кто-то стоит перед ним, он его чувствует, потому что его глаза недостаточно хорошо видят. Старик чувствует только тело. Ребенок вообще не осознает тела; нет и осознания здоровья. Это восприятие тела, знание тела, тоже своего рода болезнь. Это восприятие - часть болезни, потому что боль и знание - это две стороны одной монеты.

"Бог дал рабство и свободу; мирские желания и освобождение". Мастер разрушил все эти иллюзии - "... освободил меня не только из мирского рабства, но и из рабства освобождения".

Я приношу себя, тело, ум и душу к ногам моего мастера Чарандаса.

Сахаджо была преданной Чарандаса. Чарандас был великим мистиком; в свое время мы поговорим о нем. Я приношу себя, тело, ум и душу к ногам моего мастера Чарандаса.

Я могу покинуть Бога, но мастера - никогда.

Она уже нашла Бога у ног мастера. Я приношу себя, тело, ум и душу к ногам моего мастера Чарандаса. Она отдает себя полностью. Я могу покинуть Бога, но мастера - никогда... Для Сахаджо божественное во всей его полноте выразилось в Чарандасе. И если Бог не проявлен полностью в мастере, твое ученичество еще не случилось. До тех пор ты не сможешь в истинном свете увидеть мастера. Если ты не видишь Бога в своем мастере, тебе не хватит доверия. Но невозможно, почти невозможно, чтобы это увидел мужчина; ему потребуются огромные духовные усилия. Женщине это очень легко.

Именно поэтому в истории человечества величайшими мастерами были мужчины, а величайшими учениками - женщины. Трудно найти таких мастеров, как Махавира, Будда, Чарандас, Фарид или Кабир, среди женщин. Среди мужчин трудно найти таких учеников, как Сахаджо, Мира, Дайа, Рабия, Тереза... Люди много раз спрашивали меня: "В мире было столько мастеров; почему нет известных мастеров среди женщин? Столько мужчин стало основателями религий, но ни одна женщина не основала религии. Есть столько священных писаний - Коран, Библия, Гита - и все они написаны мужчинами, ни одна женщина никогда не говорила ничего подобного". Вопрос дельный; действительно интересно, почему так произошло. Но поскольку так и было, в этом должна быть какая-то глубокая причина.

Мужчине легко быть мастером, но быть учеником трудно, потому что для ученичества он должен быть скромным. Мужчине очень трудно быть скромным. Он может медитировать, но ему очень трудно молиться. Он медитирует и медитирует, но в этой медитации он не сдает эго, он уничтожает эго.

Поймите разницу: мужчине трудно сдать эго, но нетрудно его убить. Мужчина говорит: "Я убью эго". Именно поэтому мужчина говорит: "Я умру, но не сдамся. Я сломаюсь, но не согнусь". Он убивает эго. Он разжигает огонь медитации и сжигает эго, но не склоняется скромно к чьим-то ногам. Махавира или Будда - они убили, выжгли эго и таким образом избавились от эго.

У отсутствия эго есть две формы: один путь сжечь эго - это без-эго-вость Будды, Махавиры, мужская без-эго-вость; и другой способ сдать эго - без-эго-вость Сахаджо, Дайи, Миры. И помните, мужская без-эго-вость - это тотальная пустота; женская без-эго-вость очень наполнена. Когда мужчина лишится эго, его емкость будет пуста; емкость женщины же будет полна до краев, потому что она ничего не разрушает. Она использовала эго, сдала эго, не разрушила его. Она использовала, сделала его средством.

Женщина в самоотдаче чувствует себя как дома: именно поэтому женщины великие ученики, великие преданные. Высоты ученичества достигаются женщинами, но высочайшая вершина мастерства для них невозможна. Об этом говорит тот факт, что из сорока тысяч учеников Махавиры тридцать тысяч были женщины. И пропорция была такой всегда. Когда ко мне приходят четыре человека, это три женщины и один мужчина. Пропорция была такой всегда. Когда ко мне приходят женщины, я тут же чувствую, что они попадают со мной в резонанс - тут же! В случае мужчин для этого требуется некоторое время. Проходит немало времени, пока не устанавливается гармония. Происходит некоторое перетягивание каната - он пытается немного недо-сдаться, сохранить немного гордости, не открывает сердце полностью, пытаясь защитить эго.

Когда ко мне приходят мужчины, даже если они хотят задать вопрос, они говорят: "У меня есть друг. Его ум напряжен, беспокоен, он не может спать по ночам. Есть ли для него лекарство?"

Я им говорю: "Тогда ты должен был прислать ко мне этого друга, и если бы он спросил о друге с беспокойным и напряженным умом, который не может спать по ночам, в этом было бы больше правды". Мужчина боится даже обнажить свою болезнь, потому что для этого нужно быть скромным - чтобы сказать, что не можешь уснуть, нужно признать, что ты должен чему-то научиться, - даже это им трудно.

Когда приходят женщины, они не говорят о своих проблемах и беспокойствах; слезы катятся у них из глаз, и все их тело дрожит. Им не нужно говорить, что они страдают, это очевидно.

Когда на Мухаммеда снизошло откровение Корана, он был один в горах. Он услышал голос, который сказал:

- Читай!

Он испугался. Он сказал:

- Я не умею читать.

- Не беспокойся, просто читай!

- Что ты такое говоришь? И кто ты? Не пугай меня так. Кроме всего прочего, я не умею читать.

- Если я это говорю, ты сможешь читать, - снова сказал голос. - Просто читай.

Значение слова коран - чтение. И Мухаммед стал читать. Он закрыл глаза и стал читать. У него перед глазами была невидимая книга, и он ее читал. Именно так на него низошли первые айаты Корана. Он так испугался, что не мог понять, что происходит. Он не мог это воспринять. Он не мог сам себе поверить. Он не мог поверить, что есть Бог - кто-то, открывающий истины жизни. Он прибежал домой и слег больной. Он лег в постель и укрылся одеялами. Его жена Айеша спросила:

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...6
Ловушка внутреннего контроля

Противоположностью экстерналам являются интеналы, то есть люди, уверенные в том, что они контролируют свою жизнь изнутри посредством собственных усилий и действий. Интерналы, как правило, оказываются значительно более успешными в жизни, чем экстерналы. Неудачу они считают случайностью и, не отчаиваясь от встречающихся на их пути препятствий, ищут более эффективный подход для выполнения взятых на себя задач. В ловушку внутреннего контроля попадают люди с чрезмерно развитой идеей внутреннего контроля, уверенные в том, что могут полностью контролировать обстоятельства. Их самоуверенность разрастается иногда до такого уровня, что начинает угрожать их собственному существованию.

В частности, множество молодых людей, уверенных в своем умении управлять автомобилем или мотоциклом, переоценивает свои силы. Выполняя рискованные и опасные маневры, они погибают или остаются калеками на всю жизнь.

Некоторые интерналы ощущают в себе особую «магическую» силу, с помощью которой, как они полагают, они могут контролировать события или других людей. Они могут считать, что «бог поддерживает их» или что «судьба на их стороне» и т. д.

Последствия действий, основанных на подобной уверенности бывают весьма разрушительными не только для их здоровья, но и для психики. Потерпев серьезное фиаско, интерналы могут утратить уверенность в себе и «сломаться».

Контрприемом является осознание того, что существует огромное количество событий, не зависящих от нас, от нашей воли и благих пожеланий. Осознав этот факт, следует смириться с налагаемыми на нас ограничениями и, трезво оценивая свои возможности, эффективно действовать в их рамках, не пытаясь изменить то, что изменить нельзя, или повлиять на то, что влиянию не поддается.
Ловушка препятствий самому себе

Некоторые люди не верят в то, что они могут достичь успеха, поскольку считают себя слабыми, больными, неуверенными в себе или травмированными прошлым опытом. Такие люди иногда, сами того не осознавая, создают для себя препятствия, мешающие им добиться желаемого. Скрытой целью подобного поведения является подсознательная защита представления о себе, своей самооценки.

Человек, боящийся неудачи в первую очередь из-за мучительного чувства унижения, которое он испытывает, потерпев поражение, предпочитает приписывать неудачи неким внешним факторам, но не самим себе. Он создает для себя препятствия, чтобы впоследствии иметь возможность списать на них возможный провал и остаться, таким образом, при своей самооценке.

Если же человеку, попавшему в ловушку препятствий самому себе, несмотря на создаваемые им самим трудности, каким-то чудом удастся достичь успеха, этот успех укрепит его самооценку, тем более что он добился его «не взирая на препятствия». В качестве примера можно привести студента, который вместо того, чтобы готовиться к экзамену, проводит ночь перед ним на вечеринке. В этом случае студент имеет возможность приписать провал на экзамене недостаточной подготовке, а отнюдь не отсутствию способностей. Другой пример: мужчина обращается к понравившейся ему девушке в агрессивной или оскорбительной манере. В этом случае ее негативную реакцию он сможет приписать тому, что «она много о себе воображает» или «не понимает, что такое настоящий мужчина», вместо того, чтобы усомниться в своей мужской привлекательности.

Контрприемом в данном случае является отслеживание ситуаций, в которой вы своим собственным поведением затрудняете себе достижение цели. Постарайтесь принять себя таким, какой вы есть, не пытаясь приукрасить собственный образ.

Совершенных людей не бывает, и вы, такой, какой вы есть, по сути, не лучше и не хуже других. Рассматривайте неудачу не как личную трагедию, не как болезненный удар по самолюбию, а как опыт, из которого нужно сделать полезные выводы.

Не позволяйте гордости или самомнению сбивать себя с толку.
- Что случилось?

И он рассказал, что произошло. Его жена стала его первым учеником - она немедленно склонилась к его ногам.

Она сказала: "Не может быть речи о том, чтобы в чем-то сомневаться. Это великое свершение! Не бойся". Ее доверие придало доверия Мухаммеду. Она коснулась его ног и в это самое мгновение стала учеником.

Первым учеником Мухаммеда была женщина, не мужчина. И сам Мухаммед не доверял тому, что произошло. Но женщина доверилась, и с ее поддержкой он тоже набрался доверия и храбрости. Его жена постепенно убедила его не бояться и рассказать об этом людям. Случившееся было уникально, и скрывать его было нельзя: "Бог избрал тебя посланцем, пайгамбарой". Мухаммед не был первым мусульманином; первой мусульманкой была его жена. То же самое случилось с Иисусом. Когда Иисус был распят, все мужчины убежали - потому что в момент смерти с тобой может остаться только любовь, знание не выдержит испытания. Когда приходит смерть, лишь те, кто связан через сердце, могут оставаться с тобой. Те, кто связан через голову, скажут: "Какой теперь в этом смысл? Беги и спасай свою жизнь!" Они были с Иисусом ради собственной выгоды. Теперь, когда их собственные жизни оказались в опасности, какой смысл оставаться с ним? Все мужчины сбежали, женщины остались.

Если вы видели картины, на которых Иисуса снимают с креста - его снимают три женщины; нет ни одного мужчины. Одна из них, Мария Магдалина, была проституткой. Ученые мужи убежали, а проститутка осталась. Именно поэтому я говорю, что иногда даже грешники могут достичь, а высокоученые святые не могут. Высокоученым святым было что терять; проститутке терять было нечего. Чего бояться?

Когда Иисус снова явился через три дня, воскрес, восстал и могила осталась пустой, мужчины, ученики Иисуса, подумали, что его тело унесло какое-то дикое животное. Но Мария Магдалина решила: "Иисус сказал, что через три дня вернется из мертвых. Конечно, он вернулся". Она стала искать его темной ночью. Она стала искать его в горах и лесах. Она была первой, кто увидел Иисуса.

Только если достигнуто ученичество, можно узнать мастера. Тогда можно увидеть его новую форму, бессмертную форму за пределами смерти, его воскрешенную реальность.

Увидев Иисуса, она исполнилась радости. Она побежала в деревню, чтобы рассказать другим ученикам. Они сидели и соображали, как распространить его слова, как собрать его учения, как нести их в массы, как создать монастыри и храмы. Все они были заняты этими расчетами. Иисуса не стало, и теперь ответственность легла на их плечи. Они раздумывали, как расширить лавку... построить церкви.

Эта женщина прибежала со словами:

- Почему вы здесь сидите? Иисус воскрес, я видела его собственными глазами, касалась его вот этими руками! Я не ошибаюсь. Идемте со мной!

Они сказали:

- Сумасшедшая! Держи свое безумие при себе. Мы не можем впустую тратить время. Кто умер, тот мертв. Если бы должно было случиться чудо, оно случилось бы в тот же день. Ничего не случилось, стало быть, дело закрыто - Иисуса больше нет. Теперь нужно решить, что делать дальше. Не мешай нам.

Никто ее не послушал.

Эта история прекрасна. Видя, что ей никто не верит, Иисус стал сам разыскивать их. Он встретил двух учеников на дороге и присоединился к ним. Он спросил:

- Куда вы идете?

- В ближайшую деревню, - сказали они. - Мы ученики Иисуса. Он умер - его распяли - и мы идем распространять его послание.

А Иисус был с ними... и ни один из них не смог его узнать. И Иисус сказал:

- Расскажите мне всю эту историю. Что произошло?

Они рассказали ему всю историю. Но все же, даже оставаясь с ним так долго, они его не узнали.

Они пришли в деревню, и друзья зашли поесть на постоялый двор, пригласив Иисуса с собой. Иисус присоединился к ним, и, разломив хлеб - у него была привычка делить хлеб между всеми друзьями, - когда он отломил кусок хлеба, в них возникло небольшое сомнение: "Этот человек ломает и делит хлеб, точно как Иисус". И все же они не поверили. Они скрыли эти чувства. И Иисус сказал:

- Дураки! Даже если в вас возникает доверие, вы его подавляете. Вы не поверили даже тогда, когда в вас возникло чувство узнавания. Мария Магдалина выше вас - она узнала меня и поверила.

Не было ни мгновения промежутка между видением и доверием - это случилось одновременно. Просто видя его, она поверила.

Джайнские писания не пользуются словом "доверие"; вместо этого они употребляют слово "правильное видение". И они правы, потому какое может быть доверие, если оно не возникает просто в видении? Это доверие, только когда оно возникает в видении. Если ты видишь, и возникают сомнения, находишь доказательства, и лишь тогда приходит доверие, это логическое заключение, а не доверие. Если, увидев, ты должен подумать, и лишь потом приходит доверие... Именно это происходит с мужчинами, потому что их связь проходит через интеллект. Женщина видит, у нее в сердце возникает волна, по ней проходит волна - и этой волны достаточно для доверия. Эта волна сама себе доказательство.

Я приношу себя, тело, ум и душу к ногам моего мастера Чарандаса.

Теперь у Сахаджо нет другого Бога. Она говорит: "Теперь я встретила мастера; ради него я пожертвую всем". Я скорее оставлю Бога, чем покину мастера. "Я могу покинуть Бога, но мастера - никогда".

Женщины становятся преданными, учениками предельных высот; им это легко. Не думайте, что у мужчин есть какое-то особенное качество и благодаря ему они становятся мастерами. Ученик настолько же велик, как и мастер. Тотально быть учеником - значит достичь тех же высот. Те, кто достигает путем медитации, становятся мастерами; те, кто путешествует по пути любви, могут стать учениками, преданными. Мастер - это тот, кто может показать путь другим, кто может обучить пути.

Поймите это: любви нельзя научить, медитации - можно. Поэтому тот, кто достиг в медитации, может показать этот путь другим: обрубите эго таким-то и таким-то способом - вот так - и постепенно оно отпадет, и вы будете свободны. Из медитации можно создать священное писание; медитация - это техника. В любви не может быть священных писаний, потому что любовь - это не техника. Если любовь происходит, она происходит; если она не происходит, ее нет. Чего можно добиться, пытаясь любить?

И если в тебе возникает луч любви, не подавляй его. Тогда тебе не нужно никакой медитации, любовь позаботится обо всем. Если луча любви не возникает и ты - сухая пустыня, где не прорасти ни одному побегу любви, где ничто не может прорасти, выбери медитацию - тогда для тебя нет другого пути к освобождению, кроме медитации.

Те, кто прошел через медитацию, могут стать мастерами; те, кто прошел через любовь, могут достичь вершин ученичества. А те, кто достиг путем любви, не могут учить других. Это не дело учения - это не то, чему можно научить. Любовь - это искусство, святая святых аромата жизни. Храбрые однажды прибывают туда, потому что здесь дело не в учении, но в том, чтобы утонуть.

Так, если кто-то плавает в реке: плаванию можно научить - но можно ли научить кого-то тонуть? Зачем учить тонуть? Если кто-то хочет утонуть, он может утонуть сам, прямо сейчас. Скажешь ли ты, что сначала нужно год учиться тонуть, потом один раз утонуть? Если ты будешь учиться тонуть, через год ты никогда не сможешь утонуть, потому что, научившись тонуть, ты научился плавать. Утонуть можно прямо сейчас, а чтобы научиться плавать, нужен год.

Медитация подобна плаванию - ей нужно учиться. Любить - значит утонуть. Чтобы растворить эго, требуется время. Чтобы сдать эго... его можно сдать прямо сейчас. Эго есть: дело просто в том, чтобы его сдать. Женственный ум легко сдается. Женщины как плющ, обвивающий деревья: для них гибкость легка и естественна. Дереву трудно согнуться, но что значит согнуться для плюща?

Поэтому внимательно поймите первую сутру Сахаджо. Это сутра любви. И не думайте, что она против Бога; это было бы ошибкой, это было бы заблуждением. Она говорит с великой любовью. Она говорит: "В любом случае, что ты мне дал? Забудь о том, чтобы сидеть на самом высоком троне" - это упрек, сделанный с великой любовью. "Теперь тебе придется сесть немного ниже моего мастера" - это утверждение сделано с великой любовью.

В уме Кабира возник бы некоторый страх: можно ли говорить такие вещи? Но боится ли любовь! Вот почему Сахаджо может храбро сказать: Я скорее оставлю Бога, чем покину мастера. Бог - не ровня, моему мастеру. Не считайте ее атеисткой. Трудно было бы найти более теистического человека, чем Сахаджо. Только теист может так сказать. Никакой атеист не смог бы этого сказать; где ему взять такую храбрость? Это может сказать лишь та, что знает в глубинах сердца: Божественное было найдено, когда она нашла мастера. Лишь та, кто знает, что предельная реальность уже достигнута, может говорить с такой нежностью и любовью.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...7
Ловушка иллюзорной взаимосвязи

Люди нередко ошибаются, воспринимая случайные события как подтверждающие их убеждения.

Наиболее легко люди находят взаимосвязь не только там, где ожидают ее найти, но и там, где они желают ее обнаружить. Желание установить закономерность в неких случайных событиях связано с потребностью в существовании определенной упорядоченности того, что нас окружает.

Приписывая происходящему повод, мы заставляем события казаться более прогнозируемыми и контролируемыми. Многие люди усматривают в случайных событиях особые «знаки», которые указывают им на то, как они должны действовать, определенным образам направляя их судьбу. Влюбленные часто видят знаки, указывающие на то, что их встреча была предназначена самой судьбой, и они созданы друг для друга.

Может возникать и негативная взаимосвязь. Человек, боящийся заболеть раком или умереть, может воспринять болезнь или смерть своего знакомого как знак того, что и ему вскоре суждено разделить его судьбу. Подобное добровольное введение себя в заблуждение в некоторых случаях может привести к весьма неприятным последствиям. Контрприем – более критично относиться к выводам о сомнительной взаимосвязи, особенно если вы по какой-то причине хотите выявить эту взаимосвязь или боитесь, что она может существовать.

13

Погибший мир (16/17)

Это игра преданного и божественного. Она говорит: "Брось, не притворяйся. Ты не дал мне ничего стоящего. Ты дал мне мир, ты дал мне рабство, желания; ты сделал меня беспомощной, ты бросил меня во тьму. Мой мастер возвысил меня. Теперь я не могу поставить тебя над ним. Пожалуйста, займи низший трон".

И, в моем понимании, если бы Бог предстал перед Сахаджо, он воздал бы ей уважение и сел бы ниже ее мастера. Не потому, что он ниже, но потому, что он знает, что никак не может быть ниже; не потому, что разозлился, но потому, что знает, что все это сказано с великой любовью - любящий упрек, полная любви жалоба. И Сахаджо на самом деле не просит его сесть ниже. Только подумай - как она может поставить его ниже? Возможно ли, чтобы человек, который не может поставить своего мастера ниже Бога, поставил самого Бога ниже мастера? Невозможно! Но не оценивайте слова влюбленной логически. Любовники говорят одно, а хотят сказать совсем другое. Диалоги любовников очень тонки.

Если мы подведем итог сутре Сахаджо, она говорит Богу: "Ты уже живешь в моем мастере; теперь я не могу видеть тебя отдельным от мастера. Для меня либо Бог стал мастером, либо мастер стал Богом".

На сегодня хватит...

2. Путь любви и путь медитации

Первый вопрос:

Ты сказал, что человек на пути преданности не отвергает в жизни ничего. Тело, его чувства, семья - приемлемо все. Божественное отражается во всем. Тогда почему Сахаджо считает тело, органы чувств и семью рабством, сетями и противопоставляет их поиску божественного?

Этот вопрос несколько сложен. Это можно понять, только если ты очень хочешь понять. Тотальное приятие означает, что принимается и отрицание. В эту тотальность включено и приятие. Включена семья наравне с санньясой; включено ведение дома наравне с уединением и одиночеством.

Не думай, что тотальное приятие касается только мирского человека и неприемлемо для санньясина. Просто в своей игре Божественное принимает разные формы. Кого-то оно делает домовладельцем, кого-то - брахмачари, безбрачным. Если бы не принималось безбрачие, было бы это приятием? Это не было бы полным, тотальным приятием. Тогда это было бы просто уловкой, игрой ума.

Сахаджо была санньясинкой, монахиней, безбрачной. У нее не было опыта семейной жизни, семья ее не привлекала. Она отбросила все у ног своего мастера. Ее дом был у его ног, ее семья была у его ног. Это тоже включает в себя тотальное приятие.

Когда я говорю тебе, что не нужно бежать от мира, не подразумевай под этим, что должен цепляться за мир. Не нужно бежать, если ты можешь испытать опыт Бога, оставаясь с семьей. Если ты не видишь никакой возможности испытать опыт Бога, оставаясь с семьей, - самым важным должно быть переживание Бога, не цепляние за мир. Тогда покинь семью. Ищи там, где вибрируют внутренние струны твоего сердца. Ищи там, где в твоей внутренней вине возникает музыка.

Если поместить санньясина в лавку, это его потревожит. Если поместить торговца в храм, это его потревожит - или он откроет лавку и там.

Именно поэтому в "Гите" Кришна говорит Арджуне: "Не беги. Это не твой путь, не твоя природа, не природа твоего существа. Война присуща каждой твоей клетке. Вся твоя кровь до последней капли - кровь кшатрии, воина. Даже если ты убежишь в леса, все равно не сможешь стать отшельником. Без лука, без своего гандива ты потеряешь душу - из этого соткана вся твоя личность. Путь твоего существа - на лезвии твоего меча. Бросив меч, ты покроешься пылью. Ты потеряешь не только меч, ты потеряешь самого себя. Будет утрачена индивидуальность твоего существа. Поэтому не беги от своей природы.

Сначала правильно распознай свою природу. Тогда, в этом узнавании, позволь этой природе сделать все, что захочет пропустить через нее Бог. Тогда стань просто пустым проходом".

Если бы Кришна видел в Арджуне малейший потенциал санньясина, он сказал бы ему: "Оставь это - война не для тебя". Тогда Кришна не смог бы убеждать его идти на войну. Не было бы причины останавливать его на пути к санньясе. Если бы у Арджуны был потенциал санньясина, тогда если бы Кришна и пытался остановить его, то не смог бы. Он не послушал бы ничего, что говорил ему Кришна, он поблагодарил бы его и сказал: "Ты ради меня приложил столько усилий, но все же я чувствую, что моя природа ведет меня к санньясе. Я прекрасно слышу, что ты говоришь - умереть ради собственной природы красиво, - но моя природа ведет меня в леса, и я ухожу".

Не пытайся установить себе образец, иначе он потревожит тебя. В каком бы направлении ни нес тебя естественный поток, сделай это направлением своей жизни. Есть многие, кто не может достичь божественного, оставаясь на рыночной площади, это не подходит их истинной природе.

У меня в семье был старший дядя. Он не бизнесмен, он прирожденный поэт. Но поскольку поэзией нельзя зарабатывать деньги, как нельзя наполнить поэзией желудок, и, так как вся семья занималась бизнесом, когда он вернулся из университета, завершив свое образование, естественно, его попросили присоединиться к бизнесу. У него не было интереса ни к какой другой работе, так что другого выхода не оставалось. На него возложили ответственность за магазин. Я наблюдал за ним с самого детства. Если вокруг не было никаких других членов семьи и подходил покупатель, он просто жестом предлагал ему идти своей дорогой.

Такой человек не может заведовать магазином. Покупатель не нищий - от него нельзя отмахиваться, чтобы он шел своей дорогой! И мой дядя делал это молча, чтобы никто не услышал, потому что, если бы об этом узнали другие, они рассердились бы на него. Они бы сказали: "Тебя поставили во главе магазина, чтобы ты им управлял или чтобы ты его разрушил?" И покупатель, от которого он отмахивался, никогда больше не приходил. Пойдешь ли ты снова в магазин, в котором с тобой обращаются как с нищим? Мой дядя смотрел на покупателей с такой грустью и с таким неудовольствием... Нельзя таким образом управлять магазином.

Если не было покупателей, он был очень доволен. Если целый день проходил без покупателей, его счастью не было пределов. Он писал несколько строк стихотворения или сочинял песню. Он писал стихи даже на чеках магазина! Его принудили стать торговцем, что не соответствовало его природе. Естественно, это душило его существо.

Точно так же, если принудить бизнесмена писать стихи, это тоже создаст проблемы. Он откроет лавку даже в своей поэзии. Даже образы его поэзии станут продолжением этой лавки.

Лавка - это не хорошо и не плохо. Писать стихи - это не хорошо и не плохо. Ничто не хорошо и не плохо - вопрос в том, подходит ли тебе это, попадает ли это в резонанс с твоей истинной природой. Тогда, даже если тебе придется ради этого все бросить, делай это, но не отклоняйся от истинной природы. Даже если ты можешь получить весь мир ценой потери истинной природы, не бери его. Потому что в конце ты увидишь, что ничего не приобрел, это был обман.

В конце концов, только истинная природа останется с тобой. Все остальное останется позади. Мы приходим в этот мир с истинной природой и покидаем его с истинной природой. Все остальное в промежутке только история - она формируется, разбивается и исчезает.

Поэтому, когда я говорю о "тотальном приятии", помни, я не подразумеваю, что санньясин, который отрекается от мира и живет в пещерах Гималаев, неприемлем. Нет, он тоже приемлем. Если чья-то песня возникает только в Гималаях и только там в его жизнь приходит танец, тогда ни у меня, ни у кого-либо другого нет никакого права просить его оставаться на рыночной площади. Он должен быть в Гималаях. Но не думай, что песня возникает из-за Гималаев, иначе там по ошибке окажется владелец магазина, думая, что песня или танец могут случиться только в Гималаях: "Я отрекусь от всего и уйду в Гималаи". Тогда он будет лишь грустным и несчастным, он будет страдать.

Эта песня не находится ни в Гималаях, ни на рыночной площади. Эта песня у тебя внутри, в твоей истинной природе. Если между тобой и твоей истинной природой есть гармония, тогда рождается песня. Песня не снаружи тебя.

Поэтому создай такой образ жизни, чтобы в нем могла быть гармония между твоей внутренней природой и внешней жизнью, чтобы не было противоречия между твоим образом жизни и внутренним потоком, чтобы было причастие, созвучие, гармония, ритм; чтобы твоя внутренняя и внешняя жизнь двигались в ногу. Если внутри ты движешься на запад, а снаружи на восток, в твоей жизни будет напряжение: будут проблемы, беспокойство и тоска. И в конце концов, в тебе не останется ничего, кроме страдания. Ты, несомненно, не сможешь испытать опыт медитации.

Медитация - это такое состояние души, когда твоя внутренняя природа и внешняя жизнь в такой гармонии, что внешнее больше не внешнее, а внутреннее не кажется внутренним - когда внешнее становится внутренним, а внутреннее - внешним. Когда есть такая гармония, что трудно понять, где кончается внешнее и начинается внутреннее, как раз в это мгновение, в само это мгновение единения, причастия на тебя нисходит божественная гармония. Чем больше напряжения, тем труднее низойти божественному. Чем больше гармонии, тем больше вероятности, что двери откроются.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...8
Ловушка «пустоты жизни»

Значительное количество людей страдает от ощущения хронической неудовлетворенности собой и своим существованием, от ощущения бессмысленности и пустоты жизни. Ощущение бессмысленности и пустоты жизни может возникнуть по целому ряду причин, начиная от неправильного воспитания или психологических травм, полученных в детстве, и заканчивая развитым чувством долга, заставляющим человека ради выполнения определенной задачи или для соответствия неким социальным нормам подавлять собственные глубинные потребности и устремления. Контрприемом в данном случае является поиск и осознание собственного жизненного смысла, что во многих случаях является далеко не простой психологической задачей. Растворяясь в повседневных заботах, за которыми ускользает главное, человек теряет себя, утрачивает связь со своим внутренним «я» и, в конце концов, перестает понимать, что для него действительно важно, а что нет. Ощущение бессмысленности жизни также может возникнуть при хроническом недостатке положительных эмоций, чувства любви и удовлетворения от общения с людьми и окружающим миром. О том, что нужно сделать, чтобы испытывать значительно большее количество положительных эмоций и повысить уровень удовлетворенности жизнью, вы можете узнать из наших книг «Формулы счастья», «Психотехники счастья» и «Игра под названием жизнь».
Поэтому я бы не говорил Сахаджо, чтобы она создала семью и стала женой, домохозяйкой, матерью; ей бы я этого не сказал. Если бы она пришла ко мне и спросила, что ей делать, я сказал бы: "Делай все, что ты ощущаешь как правильное. Не принуждай себя - твое безбрачие не должно быть навязанным". И оно не было навязанным, потому что никто никогда не видел Сахаджо несчастной. Она всегда была весела, она всегда была в блаженстве, как цветок. Никто никогда не мог найти причин, чтобы сказать, что есть лучший образ жизни, чем избранный ею. Это был ее образ жизни. Кто тогда может что-то решать за нее?

Говорят, что дерево познается по плодам, и показательны лишь свершения твоей жизни. Если Сахаджо познала в жизни предельное блаженство, тогда, как бы она ни жила, все было правильно. Если она наслаждалась, если она смогла расцвести, если лотос ее сознания раскрылся, само это доказывает, что она жила правильно; иначе цветок не расцвел бы.

То, как заканчивается твоя жизнь, показывает, правильно ли ты жил. Если ты достиг просветления хотя бы в момент смерти, если ты достиг предельного осуществления хотя бы перед самой смертью, тогда я не скажу, что ты должен был что-либо изменить в жизни. Избранный тобою способ жизни оказался правильным. Если бы была малейшая ошибка, ты не достиг бы состояния просветления. Если ты достиг цели, тогда путь был правильным. Что еще может быть доказательством правильности пути? Ни один путь сам по себе не может претендовать на правильность; он правилен, если ведет к цели. Можешь ли ты сказать, что идешь по правильному пути, хотя никогда не достигаешь цели? Путь абсолютно правилен, но цель никогда не достигается? Я сказал бы, что, даже если ты шел по неправильному пути и на этом пути достиг цели, тогда неправильный путь больше не неправильный - он стал правильным путем. Правильный путь - это путь, приводящий тебя к цели. Конец пути есть единственное определение, единственный решающий фактор.

И на самом деле ты не должен ждать конца, каждое твое мгновение может быть доказательством. Если в тебе есть гармония внешнего и внутреннего, каждое мгновение у тебя внутри будет звенеть сладкая мелодия, как колокола в храме. Точно так, как, подходя к реке, ты чувствуешь прохладный ветерок, точно так же прохлада овевает тебя в то мгновение, когда наступает гармония между внешним и внутренним. Точно так, как аромат цветов окружает тебя, когда ты подходишь к саду, так и когда в тебе есть гармония, аромат, неописуемый аромат возникает у тебя внутри. Не нужно никуда ходить и никого ни о чем спрашивать. Критерий того, движется ли твоя жизнь в правильном направлении, у тебя внутри. Кто другой может решить это за тебя? Никто не может решать.

Подумай об этом: Кришна жил определенным образом, жизнь Махавиры была совсем другой, жизнь Будды отличалась по-своему. Можно ли найти сходство между жизнью Мухаммеда и жизнью Махавиры? Жизни Иисуса и Кришны были совершенно разными - но все они достигли. Их пути были разными, но одно определенно: каким бы путем они ни шли, их внутренняя природа была созвучна этому пути. Это единственное, что есть между ними общего.

Махавира на своем пути был созвучен со своей внутренней природой, Мухаммед на своем пути был созвучен со своей внутренней природой. Это объединяет их всех. Пути были разными, личности были разными, образы жизни были разными. Кришна играет на флейте... невозможно представить флейту у губ Махавиры, это выглядит неправильно. Даже если бы ты увидел Махавиру с флейтой, то подумал бы, что кто-то забыл у него свою флейту, она не его. Что будет Махавира делать с флейтой? И смог ли бы ты это принять, если бы увидел Кришну, сидящего голым под деревом с закрытыми глазами, без короны из павлиньих перьев? Ты даже не узнал бы его. Ты смог бы его узнать, лишь увидев, как он танцует. Танец Кришны созвучен его внутреннему существу, абсолютное молчание Махавиры созвучно его внутреннему существу. Из-за этого созвучия оба они просветленные.

Вопрос не в том, как ты живешь. Образы жизни бесконечно различны, потому что бесконечно многообразие душ. У каждой души собственная природа, собственная индивидуальность, собственная уникальность. Эту уникальность не нужно стирать, этой уникальности нужно предоставить правильную атмосферу.

То, что говорит Сахаджо, для нее правильно, это ей подходит. Но я не предлагаю тебе принять идеи кого-то другого о том, что подходит тебе. Просветление случилось с Джанакой, когда он был домовладельцем, сидел на троне, был королем.

В Упанишадах есть очень древняя история, история торговца Туладхара.

Один аскет годами практиковал аскезу. Его звали Джаджали. Он занимался такими экстремальными практиками, что его тело почти высохло, и он стал похож на мертвое, засохшее дерево. Он не двигался. Говорят, что он стоял так неподвижно, что птицы вили у него на голове гнезда и откладывали яйца. Джаджали сдвигался с места, лишь когда птенцы вылуплялись из яиц и улетали.

Думая, что яйца могут пострадать, а птенцы - упасть, он продолжал стоять в том же положении. Он не двигался, даже не ходил просить еду, и месяцами оставался голодным. Лишь когда птицы улетали, он мог шевельнуться. Но однажды в нем возникла огромная гордость и эго: "Есть ли другой такой великий аскет? Есть ли другой такой ненасильственный человек?" Возникло великое эго.

Пока он говорил сам с собой, он услышал в безлюдном лесу чей-то смех. Затем голос невидимого человека сказал:

- Джаджали, не наполняйся таким самомнением! Если хочешь увидеть человека, который знает, пойди и сядь у ног торговца Туладхара.

Он не мог понять: "Туладхар, торговец? - и такой великий аскет, как Джаджали, должен сидеть у его ног? Великий аскет Джаджали, в волосах которого птицы свивают гнезда, и он остается неподвижным, потому что так велики его не-насильственность и сострадание? Но все равно, придется пойти и посмотреть, кто такой этот Туладхар". Он пошел его искать.

Торговец Туладхар жил в Каши, и он пришел к нему. Джаджали не мог поверить своим глазам - Туладхар был просто обычным торговцем! Днем и ночью он продавал товары с весами в руках. Именно поэтому его звали Туладхаром, "тем, кто держит равновесие". Он все время все взвешивал. Когда прибыл Джаджали, он отвешивал и продавал, окруженный толпой покупателей. Туладхар даже не взглянул на Джаджали. Он сказал:

- Садись, Джаджали. Не будь таким гордым оттого, что птицы вьют гнезда у тебя в волосах и ты остаешься неподвижным, пока птицы не вырастут и не улетят. Сядь, сиди в молчании; позволь мне сначала покончить с покупателями".

Услышав слова Туладхара, Джаджали был изумлен. Он подумал:

- Теперь у меня большие проблемы. Этот человек, несомненно, что-то знает, несомненно, он обогнал меня. Теперь он все испортил. И еще я хочу увидеть, каково его искусство, какова его духовная дисциплина.

Он сел, но его эго было разбито. Он стал наблюдать. Приходили хорошие люди, приходили плохие; все говорили с Туладхаром по-разному; кто-то говорил любезно, кто-то оскорблял его - ведь это была лавка и торговое ремесло! Но Туладхар отвечал на все ровно и спокойно, не выказывая ни гнева, ни эмоций, не становясь ни на чью сторону. Джаджали продолжал наблюдать. В его равновесии не было ни малейшего отклонения: приходили родственники, приходили незнакомые люди, но его рука отвешивала одинаково для всех.

Когда наступил вечер и лавка закрылась, Джаджали спросил:

- Что ты мне посоветуешь?

- Я только обычный торговец, лавочник - ответил Туладхар. - Я не знающий человек. Я знаю только одно: как раз когда обе чаши весов на одном уровне, есть равновесие, и точно так же, когда есть равновесие между обеими сторонами ума, гневом и не-гневом, любовью и ненавистью, симпатией и антипатией, достигается внутреннее равновесие. И в это мгновение происходит самадхи.

Наблюдая весы, я сам пришел к равновесию. Я не делал больше ничего. Птицы не вили гнезда у меня в волосах, я не был аскетом. Джаджали, я обычный лавочник, я не аскет. Весь мой секрет в том, что, уравновешивая весы, я научился искусству уравновешивать себя. Я понял, что, когда внутри царит совершенное равновесие, эго исчезает. Равновесие создает пустоту, и в эту пустоту нисходит целое.

Но я только лавочник. Ты великий ученый. Ты много знаешь, ты аскет. Может быть, тебе это поможет, может быть, нет. Я знаю только это, и вот что я тебе могу сказать: если даже в лесу тебя захватывает эго, ты опять в миру. А если ты остаешься в миру и даже там твои весы уравновешены, тогда ты в лесу, ты в Гималаях, даже оставаясь на рыночной площади. Вопрос в том, что ты собой представляешь.

Поэтому, когда я говорю, что на пути к предельной реальности приемлемо все - дом, семья, родственники, - помни, что Гималаи, уединение и санньяса тоже приемлемы. Ничто не отвергается.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...9
Ловушка «жизни другим»

Люди, попадающие в эту ловушку, вытесняют внутреннюю пустоту заботой о другом человеке. Это может быть любовник или супруг, родственники или дети. Иногда под видом любви и заботы скрывается потребность контролировать другого человека, навязывать ему свою волю и таким образом удерживать его при себе. Человек, «живущий другим», становится психологически зависимым от этого человека, вплоть до того, что пытается «сесть ему на шею», делая это в откровенной или завуалированной форме. В редких случаях связь такого рода может достаточно успешно функционировать, но, как правило, рано или поздно, человек, которым заполняют пустоту, устав от чрезмерного давления или по какой-то иной причине, пытается изменить положение вещей. В частности, это происходит, когда повзрослевшие дети пытаются избавиться от родительской опеки или уйти из семьи. Лишившись психологической опоры, человек, находящийся в ловушке «жизни другим», оказывается «у разбитого корыта». Он не знает, чем в дальнейшем заполнить свою жизнь. Следствием этого может стать тяжелый психологический кризис вплоть до попытки самоубийства. Возможны упреки в неблагодарности типа: «я отдала тебе всю свою молодость (жизнь, здоровье)», попытки манипулирования посредством создания у ушедшего чувства вины и т. д. Контрприемом является осознание своей потребности заполнить пустоту жизни с помощью заботы о другом человеке, развитие способности опираться на самого себя и постепенный переход от психологической зависимости к зрелой любви, когда человека любят за то, каким он является, и с уважением относятся к его свободе и решениям, которые он принимает.
Теки с жизнью. Куда бы поток жизни ни тек, где бы ты ни чувствовал радость и блаженство, продолжай течь в этом направлении. Блаженство - это критерий.

Ганг течет на восток, Нармада течет на запад. Если бы они встретились на полпути, это было бы огромной проблемой, потому что Ганг сказал бы:

- Я теку к океану.

А Нармада бы сказала:

- Это я теку к океану.

Ты бы сказал, что один из них ошибается. Могут ошибаться оба, но как оба могут быть правы? Это вызвало бы большие споры. И нет способа разрешить этот спор, стоя на перекрестке. Человек должен пойти к океану и посмотреть. Но если ты пойдешь, то увидишь, что Ганг, текущий на восток, достигает океана, и Нармада, текущая на запад, достигает океана. Океан один - как он может быть на западе или на востоке? Ты можешь давать ему разные имена; ты можешь называть его Арабским морем или Бенгальским заливом, но это ничего не меняет, океан по-прежнему один, и его достигают все реки.

Каким бы путем ты ни тек, там, где ты чувствуешь радость, где в твоей жизни возникает поэзия, где продолжается песня, где ты можешь танцевать, - это твой путь. Тогда никого не слушай. Чей-то Ганг может течь на восток. Скажи ему: "Желаю тебе всего самого лучшего, иди, но моя Нармада течет на запад, и я счастлив. Я нашел свое направление течения, я нашел свой путь. Из того, что я блажен на каждом шагу, я могу заключить, что в конце его меня ждет предельное блаженство".

Этот критерий справедлив на каждом шагу твоего пути. Где бы ни возникало напряжение, неловкость, страдание, боль, осознавай. Течет ли музыка жизни? Если нет, может быть, ты идешь не в ту сторону; в чем-то, наверное, ты идешь против истинной природы.

В Бхагавад-Гите Кришна говорит: "Лучше умереть за свою истинную природу, но следовать природе, свойственной кому-то другому, разрушительно". Может быть, ты запутался в природе, свойственной кому-то другому, - чья-то природа тебя привлекает и создает в тебе жадность. Если при виде Ганга, текущего на восток, у Нармады тоже появится желание отправиться на восток, она будет страдать. Она попадет в беду и не сможет добраться до океана.

У каждого свой путь течения. Всегда фокусируй внутреннее видение на собственном внутреннем критерии. Твоя внутренняя гармония всегда подскажет правильный путь. А если на тебя слишком влияет внутренний критерий кого-то другого, ты приходишь в замешательство. Начав подражать кому-то другому, ты заблуждаешься и уходишь прочь от собственной души. Пока ты продолжаешь следовать собственной внутренней гармонии, собственному сердцу и слушать собственный внутренний голос, ты никогда не заблудишься.

И тогда ты узнаешь, что твой путь не должен обязательно совпадать с путем кого-то другого. Тогда ты отбросишь необходимость судить чужие пути. Тогда ты будешь обращать внимание только на это - если Ганг течет танцуя, наверное, он движется к океану. Может быть, его океан на востоке, а мой на западе, но я тоже теку танцуя, и Ганг течет танцуя, значит, наверное, мы оба течем к океану. Потому что, если река не течет к океану, она не может танцевать. Именно приближение океана становится в тебе танцем. Именно приближение Бога становится внутренним блаженством. Блаженство - это критерий.

Второй вопрос:

Разве страсть и привязанность - не составляющие любви?

Если в любви есть страсть, такая любовь станет адом.

Если в любви есть привязанность, такая любовь станет тюрьмой.

Если в любви нет страсти, она станет раем.

Если в любви нет привязанности, тогда -

сама любовь есть Божественное!

В любви есть обе возможности. В твоей любви может быть страсть и привязанность: тем самым ты вешаешь камень на шею птице любви, чтобы она не могла летать... Или сажаешь птицу любви в золотую клетку. Как бы драгоценна ни была клетка - даже инкрустированная бриллиантами и изумрудами, она остается клеткой и разрушает способность птицы к полету.

Когда твоя любовь лишена страсти и привязанности;

когда твоя любовь чиста, невинна, бесформенна;

когда в любви ты отдаешь и ничего не требуешь;

когда любовь только делится;

когда любовь император, а не нищий;

когда ты счастлив тем, что кто-то принял твою любовь;

когда ты не торгуешь любовью и ничего не просишь взамен -

тогда ты выпускаешь эту птицу любви в открытое небо.

Тогда ты укрепляешь ее крылья.

Теперь эта птица может отправиться в путешествие Бесконечного.

Любовь заставляла людей пасть; любовь возносила людей высоко. Все зависит от того, что ты делаешь с любовью. Любовь - это очень таинственное явление.

Это двери -

по одну сторону страдание, по другую - блаженство;

по одну сторону ад, по другую - рай;

по одну сторону сансара, колесо жизни и смерти,

по другую - освобождение.

Любовь это двери.

Зная лишь ту любовь, которая полна страсти и привязанности, ты не сможешь понять слов Иисуса - "Бог есть любовь". И когда Сахаджо запоет песни любви, это приведет тебя в замешательство: "Это вздор! Я тоже любил, но получил в ответ только страдание. Под именем любви я пожал урожай шипов, и для меня никогда не цвели никакие цветы". Другая любовь кажется воображаемой. Любовь, которая становится преданностью, которая становится молитвой, которая становится освобождением, для тебя будет выглядеть пустой игрой словами.

Ты тоже знал любовь - но каждый раз эта любовь, которую ты знал, была любовью, полной страсти и привязанности. Твоя любовь не была настоящей любовью. Твоя любовь была лишь завесой, скрывающей страсть, привязанность и секс. Снаружи это называлось любовью, внутри это было что-то другое. Чего ты жаждешь, когда влюблен или влюблена? - эта жажда сексуальна, а любовь - только надпись на фасаде.

Заглянув глубоко вовнутрь, ты увидишь, что любовь - это только слово, а внутри этой любви пылает огонь сексуального желания. Но выражать это пламя прямо неприемлемо; нужно немного дипломатии. Поэтому ты говоришь женщине, телом которой хочешь наслаждаться, что любишь ее душу. Не зная даже собственной души, как ты можешь любить душу другого? Но люди, полные телесной похоти, говорят о душе. Желание в том, чтобы наслаждаться телом другого, но они говорят о внутренней красоте.

И слыша, как Сахаджо, Дайа, Рабия говорят, что пережили Бога в любви, как ты можешь в это поверить? Для тебя любовь была лишь западней. Но сама любовь за это не ответственна, ответствен ты. Если врач искусен, он может создать лекарство даже из яда. Но если он ничего не знает, даже нектар может стать ядом. Яд - это не просто яд, а нектар не просто нектар - все зависит от того, как ты их используешь. Иногда яд может спасти, иногда нектар может убить.

Слово "любовь" мало что значит. Любовь может стать и нектаром, и ядом - все зависит от тебя. Любовь станет ядом, если в ней есть желание и привязанность. Если ты делаешь любовь средством для исполнения своих сексуальных желаний, если в любви ты ищешь только удовлетворение тела, тогда ты найдешь, что любовь приносит конфликт и тоску. Она приносит только боль и страдание. Она приносит цепи. У тебя было много мечтаний, но эти мечтания никогда не сбывались. У тебя было много иллюзий, много миражей, ты видел великие радуги, но, когда подходил ближе, все исчезало. Радуги рассыпались в грязь, и мечты оказались ложью. Золотой дворец, сияющий на солнце вдалеке, оказался тюрьмой, когда ты подошел поближе. Это произошло не по вине любви; под именем любви ты испытал что-то другое. Это была фальшивая монета.

Поэтому любовь должна быть освобождена от привязанности. Любовь не должна быть оковами, любовь должна быть свободой. Освободи человека, которого любишь. Если ты освободишь человека, которого любишь, тогда ты и сам не можешь быть порабощен; тогда никто не может тебя поработить. Но ты хочешь порабощать людей, которых любишь, ты хочешь огораживать их стенами. Ты хочешь сковать им руки цепями. Но если ты скуешь им руки цепями, тем самым ты скуешь и собственные руки.

Никогда не забывай этой истины: то, что ты получаешь от жизни, - это то, что ты жизни даешь. Вот и вся теория кармы, прошлых действий: что ты даешь, то и получаешь. Если ты получаешь от любви оковы, это доказывает тот факт, что в любви ты хотел поработить кого-то другого.

Если ты освобождаешь другого своей любовью и отдаешь любовь без ожиданий;

отдаешь и ничего не просишь в ответ;

отдаешь без всяких условий, без всякой торговли;

отдаешь и благодарен за то, что кто-то принимает твою любовь;

разве этого недостаточно?

Ведь твою любовь могли отвергнуть. Тогда, мало-помалу, ты найдешь, что твоя любовь начала подниматься вверх; сексуальное желание осталось далеко внизу. Тогда, выйдя из клетки сексуального желания, птица любви может воспарить вверх. Тогда ты можешь расти в совершенно другом измерении. Тогда твое сознание входит в новый мир.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...10
Ловушка бессмысленного размышления

Людям свойственно вести постоянные разговоры с самими собой, прокручивать в голове какие-то события, дискутировать с некими воображаемыми (или реально существующими) оппонентами, что-то себе доказывать, за что-то себя упрекать и т. д. В ловушку бессмысленных размышлений человек попадает, когда непродуктивные навязчивые размышления, как негативного, так и позитивного характера захватывают значительную долю его внимания, не позволяя ему полноценно воспринимать сигналы, исходящие из внешнего мира, и эффективно взаимодействовать с окружающими людьми. Контрприемом является отслеживание бессмысленных размышлений и переключение на более эффективную и полезную деятельность. Заметив, что вы вновь начали мысленно «пережевывать» уже не раз обдуманную тему, постарайтесь переключиться от внутреннего диалога к восприятию внешнего мира: сосредоточьтесь на звуках, которые вы слышите, на объектах или пейзаже, которые вы видите, на ощущении, которое испытывает ваше тело или ваша кожа. Можно сосредоточиться на разговоре с кем-то, вникая в смысл фраз, произносимых собеседником, улавливая оттенки его голоса и настроения и т. д.Старайтесь по возможности расслабиться и выбирать для переключения внимания объекты, восприятие которых доставляет вам удовольствие. В случае, если непродуктивные размышления оказываются слишком навязчивыми и простым переключением внимания на внешние объекты вам не удается избавиться от них, вы можете назначить себе определенное «наказание»: при возникновении навязчивых мыслей выполнять физические упражнения (например, отжиматься от пола или приседать до предела возможностей). Можно выполнять интеллектуальные упражнения, требующие максимального сосредоточения, например, перемножать в уме трехзначные числа и делать это до тех пор, пока вы не поймете, что избавились от бессмысленных размышлений. Склонность к бессмысленным непродуктивным размышлениям является привычкой, и, как от всякой привычки, от нее можно избавиться с помощью отрицательного подкрепления (наказания). Таким наказанием, в частности, могут стать физические или интеллектуальные упражнения, если у вас хватит силы воли для того, чтобы выполнять их при появлении бессмысленных размышлений.
Ты спрашиваешь: "Разве страсть и привязанность - не составляющие любви?"

Они могут быть ее составляющими - но необязательно. Обычно так и бывает. В девяноста девяти случаях из ста так и есть, но это не имеет значения: если это не так хотя бы однажды, это достаточное доказательство того, что остальные девяносто девять случаев не неизбежны. Если одно семя может раскрыться и стать деревом, все семена могут раскрыться и стать деревьями. Если они этого не делают, это другое дело - может быть, они в неправильной почве.

Иисус сказал: "Брось горсть семян... Некоторые семена упадут на дорогу, по которой ходят люди. Люди будут ходить туда-сюда, и у этих семян не будет возможности прорасти. Какое-то семя упадет рядом с дорогой. Там оно сможет прорасти, вырасти немного, но его съедят животные или вырвут дети. Какое-то семя упадет на камни, скалы. Оно никогда не прорастет. Какое-то семя упадет на плодородную почву. Это семя прорастет, вырастет и станет деревом; на нем расцветут цветы и созреют плоды".

Изредка семя прорастает в Будду, Фарида, Сахаджо. Они приходят к цветению. Если этого не произошло с твоим семенем, удели ему немного внимания - может быть, ты упал в неправильном месте, где вокруг только скалы или, если нет скал, постоянно ходят люди. Или, может быть, в этом месте нет людей, но нет и никакой защиты, ограды. Ты должен найти правильную почву - тогда в тебе может родиться то же самое, что родилось в Будде, Кришне.

Это твой потенциал.

Это потенциал каждого.

Существование никому не дает меньшего потенциала. Само существование создает тебя, и оно не может создать ничего меньшего, чем оно само. Божественное создало тебя и скрывается у тебя внутри как источник твоей жизни, твой потенциал.

Любовь может стать освобождением; это возможность каждой любви, это возможность каждого сердца. Но ты должен осознавать - ты должен обрубить привязанности. Вместо этого ты продолжаешь расширять сеть привязанностей. Ты забыл, что такое любовь, ты стал называть любовью страсть.

Есть древняя суфийская история:

У подножия горы, окруженной лесом, была деревня. И люди этой деревни выработали только один навык: они рубили в лесу деревья и делали из них статуи, мебель и другие предметы обихода. Все жители деревни стали плотниками, потому что дерево было единственным доступным материалом. И единственным ремеслом жителей этой деревни была продажа своих изделий из дерева путешественникам, проезжающим по их долине.

Однажды приехала группа путешественников. Они сказали людям, что в той же долине, где и жили они, но на вершине горы, была еще одна деревня. "Вы когда-нибудь ходили туда продавать свои товары? - сказали они. - Эти люди очень богаты, и вы сможете продать их выгоднее".

Жители деревни об этом не слышали, потому что живущие в долине никогда не думают о вершинах. Они были счастливы в своей долине, они были удовлетворены своей бедностью. Карабкаться на гору... подниматься так трудно! Возможно, человек, живущий на вершине, когда-нибудь по ошибке и спустится в долину, но человек, живущий в долине, никогда не поднимется наверх. Спускаться легко, подниматься трудно.

Они получали эти сведения от путешественников несколько раз. В конце концов некоторые молодые люди решили, что возьмут несколько деревянных изделий и сходят туда: "Если они богаты, мы продадим им свои товары". Молодые люди стали подниматься; это было трудно. Это было тем более трудно, что у них не было предыдущего опыта. В долине они жили легкой жизнью. И вот с огромными трудностями они поднялись на гору.

Они не очень-то верили в то, что им сказали: "Зачем кому-то здесь жить? Как может кто-то здесь жить, если даже подняться сюда так трудно?" Наконец они добрались до вершины, усталые и изнуренные. Проведя в пути несколько дней, они оказались на вершине.

То, что говорили люди, было правдой - город был поразительным! Храмы города блистали золотом шпилей. В лучах солнца эти храмы сияли так красиво, что молодым людям это не могло и присниться. Они открыли лавки на рынке и пригласили людей. Они стали показывать свои товары, но люди смеялись над ними. Никто ничего не хотел покупать. В конце концов они спросили, в чем же дело. Люди сказали: "Что мы будем делать с этими деревяшками? Здесь у нас есть золотые и серебряные копи, мы делаем статуи из золота. Что мы будет делать с этими деревянными статуями?"

Молодые люди не могли поверить, что в мире может быть что-то более ценное, чем дерево, и более ценные статуи, чем их деревянные. Их это очень обеспокоило. Они уже были не в духе, а теперь и вовсе расстроились. Их рассердило поведение этих людей. Люди этого города сказали: "Войдите в наши храмы, и мы покажем вам свои статуи". Но они были так расстроены и раздражены, что не захотели идти в храмы. Они забрали товары и вернулись к себе в долину.

Когда их спросили, что случилось, они сказали:

- Там действительно живут люди, но очень злого нрава. Берегитесь и избегайте одной вещи - она называется золотом. Кажется, золото - наш величайший враг, - хотя мы не видели его, - потому что эти люди обошлись с нами плохо, и мы не смогли продать ни одной статуи!

И говорят, люди этой долины никогда больше не подходили к той горе. А в долине говорили, что те, кто живет на горе, не друзья, а враги: "Они нам не друзья".

"Всегда берегитесь вещи под названием золото, потому что она угрожает всей нашей культуре".

В той или иной мере все люди в такой же ситуации, живя в долинах любви и все же не зная ее вершин. На вершинах любви есть золото. В долинах любви есть лишь продолжение твоих желаний, обычные деревянные предметы. Но человек, живущий в желаниях и страстях, боится даже слышать об этом золоте. Он говорит:

- Оно принадлежит нашим врагам. Мы счастливы с нашими сексуальными желаниями - не говорите нам об этих высших вещах. Не тревожьте наш сон, не нарушайте наших снов.

Но я говорю вам, что то, как вы живете, подобно тому, как если бы кто-то подарил вам дворец, а вы проводили всю жизнь на его крыльце, никогда не входя вовнутрь, думая, что кроме крыльца ничего нет. Крыльцо - это только вход. Чем дальше вы идете внутрь, чем глубже входите во внутреннее, тем больше доступно золотых вершин, блаженства, золота.

Сексуальное желание - это только крыльцо любви: человек должен через него пройти, но не жить в нем. Нет ничего плохого в том, чтобы войти в дверь, помни. Я не осуждаю дверь. Тебе придется пройти в эту дверь, если хочешь войти во дворец, - но не останавливайся, не делай ее своим домом, не застревай в ней, не думай, что это все, что есть в жизни. Конечно, пройди через секс - но пройди насквозь, чтобы выйти за его пределы, точно так же, как ты пользуешься лестницей или проходишь по мосту, чтобы куда-то попасть.

Чудесные возможности скрыты у тебя внутри. Ты знал любовь как секс, страсть, привязанность. Ты знаком только с адом жизни. Подумай немного, иногда даже в этом аду случаются проблески блаженства. Что тогда сказать о рае?

Если даже в сексе ты получаешь некоторый проблеск блаженства, даже на пороге приоткрывается нечто от дворца!

Если в покоях дворца горят благовония, немного аромата донесется и до дверей.

Если в покоях дворца царит мир, прохладой повеет и у дверей.

Если в покоях дворца играет музыка, мелодию можно услышать и у дверей.

Даже в сексе есть некое эхо просветления. Даже в сексе есть некоторое отражение Божественного, но это не более чем отражение луны в озере. Это лишь отражение: стоит слегка потревожить водную гладь, и отражение разрушено. В нем нет ничего реального, но отражается все же реальное. Секс - это отражение самой любви, которое возникло в озере... отражение в озере тела и ума. Посмотри вверх... Если ты находишь отражение в озере прекрасным, посмотри же вверх, на отраженную в нем луну!

Рабия, женщина-мистик, сидела в доме. У нее в гостях был мистик по имени Хассан. Настало утро, взошло солнце. Хассан вышел из дома и громко крикнул:

- Рабия, что ты делаешь в доме? Выйди и посмотри, какой красивый восход! Посмотри на это создание Бога!

Рабия сказала:

- Хассан, лучше ты войди вовнутрь. Ты смотришь наружу на творение Бога, а здесь, внутри, я смотрю на самого Бога.

Творение прекрасно, но можно ли сравнить его с творцом? Песня красива, в ней есть некий аромат существа певца. Эти скульптуры, которые вы видите всюду вокруг, прекрасны, но это лишь небольшая часть творения художника. У творца может быть бесконечное многообразие творений, но сам он остается прежним.

В "Ишавасья Упанишад" говорится: Если от целого отнять целое, получится целое. В божественном, даже если творения бесконечны, оно все же остается прежним, прежним целым. Не меняется, не уменьшается его бесконечность. И это творение так красиво, подумай немного! Если столько удовольствия можно найти снаружи дворца, насколько лучше внутри! Если случайно какая-то мелодия послышалась даже в любви, полной страсти и привязанности, вообрази, какой будет любовь абсолютно чистая, когда нечистоты страсти и привязанности отпадут, когда вся пыль, грязь и примеси сгорят и золото будет очищено. Сама мысль об этом приведет тебя в трепет и наполнит радостью. Она даст тебе новое приглашение, в тебе возникнет новый поиск. Имя этого поиска - религия.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...11
Ловушка «навешивания ярлыков»

Узнавая нечто новое, по мере накопления жизненного опыта мы создаем определенные схематичные представления о предметах и явлениях и впоследствии действуем на основе этих представлений. Так, мы знаем об огне, что он обжигает, и что на нем можно готовить пищу. Разные люди имеют разные представления об огне, о том, как его можно использовать, и что из него можно извлечь. Кто-то может бояться пламени, другой человек, напротив, будет наслаждаться созерцанием горящего костра. «Навешивание ярлыков» – это создание некоего не подлежащего дальнейшему уточнению и пересмотру упрощенного представления о ком-либо или о чем-либо. Представьте, что, увидев человека в первый раз и немного поговорив с ним, вы решаете, что этот человек глуп, зауряден или неинтересен, и впоследствии, думая о нем или общаясь с ним, действуете, словно так оно и есть. Ограничиваясь «представлением-ярлыком», вы теряете возможность открыть в человеке другие, не замеченные ранее черты и сделать ваше общение более полноценным и обоюдовыгодным. «Религия – опиум для народа», «все бабы – дуры», «все мужики – скоты», «счастье – в труде», «молодежь безответственна и лишена моральных ценностей», «все зло – от евреев (коммунистов, империалистов)», и т. д. – типичные представления-ярлыки, мешающие нам адекватно оценивать ситуацию и, соответственно, действовать разумно и эффективно. В качестве примера рассмотрим историю одной нашей знакомой (назовем ее Аллой). Алла утверждает, что как бы ни был хорош, умен и сексуален мужчина, после трех дней связи он перестает быть для нее интересен и как собеседник, и как сексуальный партнер. Алла имеет тенденцию «навешивания ярлыков» – создания за короткий срок некоего фиксированного представления о партнере. Сформировав для себя определенный образ, она успокаивается и чувствует себя удовлетворенной: она «узнала» этого человека и ничего нового для себя открыть не может. Вполне естественно, что интерес к мужчине полностью утрачивается. Надо ли говорить, что узнать кого-либо за три дня – задача непосильная, зачастую для этого не хватает нескольких лет. Вместо того, чтобы получать удовольствие от общения, от постепенного эмоционального сближения и узнавания партнера, Алла поспешно создает некий простой и схематичный образ мужчины, и, в связи с потерей к нему интереса, делает прогноз, что их связь ни к чему особенному не приведет. Не удивительно, что Алла, несмотря на большое количество случайных связей, осталась одинокой. Сейчас, в пожилом возрасте, она страдает от одиночества и жалеет, что так и не вышла замуж, но, тем не менее, пересматривать свои взгляды не собирается. Контрприемом является отслеживание собственных «представлений-ярлыков» и попытка рассмотреть ситуацию с другой стороны, расширить свои представления за счет новой информации или попытаться понять точку зрения людей, имеющих отличное от вашего мнение по тому же самому вопросу.
Стремление познать любовь в ее предельной чистоте есть религия.

И предельная чистота любви есть божественное.

Третий вопрос:

Откуда ты знаешь, что Сахаджо реализовала себя? Достаточно ли это доказывают ее слова?

Вопрос довольно сложный.

Ее слова сами по себе не могут быть достаточным доказательством, потому что слова могут быть заимствованы. Все, что сказано словами, может быть просто повторением слов кого-то другого. Поэтому только слова не могут быть адекватным доказательством, - но могут быть неадекватным доказательством. Пойми правильно: неадекватное доказательство означает, что из этих слов можно извлечь некоторый намек - но только намек. Трудно сказать с определенностью, что это правда, но из этих слов можно получить намек.

Когда ты повторяешь чужие слова, обязательно возникнут ошибки. Нетрудно узнать слова богослова. Богослова можно узнать немедленно, потому что он повторяет; сам он ничего не знает. Как бы он ни пытался повторить точно, все же случатся те или иные ошибки, потому что внутри он полон замешательства, и это повлияет на то, что он хочет сказать. Тот, кто повторяет, сам полон ошибок, и он неизбежно запутается в этих ошибках. Пойми это так: твои руки испачканы золой, а ты чистишь новый белый дом - ты весь черный от сажи и чистишь новый белый дом - ты оставишь отпечатки рук, как бы ни пытался их скрыть. Может быть, невежественный человек не сможет этого увидеть, но те, кто знает, несомненно это увидят.

Из этих слов мы можем получить неадекватное доказательство, указание на то, что, может быть, этот человек действительно знает. А когда человек говорит после того, как познал, в его словах есть сила, которой нет в словах человека, который говорит без знания. Они не могут быть такими сильными, это невозможно, потому что сила приходит из опыта.

Я слышал о жизни одного христианского святого.

Он написал: "Я шел по деревне, и произошел точно такой же случай, который случился в жизни Иисуса".

Однажды Иисус пришел в одну деревню, и его остановил молодой человек. Его звали Никодим. И Никодим спросил:

- Что мне делать, чтоб и я мог попасть в Царство Божье?

Иисус сказал:

- Брось все и следуй за мной.

Христианский святой написал: "Та же самая ситуация случилась вчера вечером. Я шел по деревне, и меня остановил молодой человек. Он сказал: "Я тоже хочу пережить то, о чем ты говоришь. Скажи мне, что мне делать?""

И этот христианский святой написал:

"Я вспомнил, что сказал Иисус - "Следуй за мной", - но мне не хватило храбрости это сказать. Самое большее, я мог сказать: "Брось все и следуй за Иисусом!""

Такая разница всегда заметна между пустыми словами и словами, которые приходят из опыта. Кришна мог сказать Арджуне: "Брось все религии и приди в мой приют". Богослов не смог бы этого сказать. Богослов сказал бы: "Отбрось все религии и приди в приют Кришны!" Богослов побоялся бы сказать: "Приди в мой приют". Первым страхом было бы, что люди подумают, что это утверждение большого эго.

Но только если есть эго, возникает идея эго. В Кришне эта идея вообще не возникает. Кришна не думал, что эта книга, Бхагавад-Гита, переживет века, что в руках людей будет доказательство; что люди скажут: "Должно быть, Кришна был большим эгоистом, когда предложил Арджуне бросить все и прийти в его приют. Надо же такое сказать! Это утверждение большого эго".

Когда Будда испытал самореализацию, он сказал: "То, что я нашел, находят редко - это находит один из миллиона. То, что не происходит легко, произошло со мной - я достиг правильной природы будды". Читателю это покажется утверждением большого эго. Стал бы человек знания говорить что-то подобное? Так называемые знающие люди сказали бы: "Мы скромные, мы как пыль у твоих ног". Но помни, те, в ком возникли эти слова, лишены эго. Эго больше нет, и не осталось никого, кого это могло бы беспокоить.

Есть разница между словами знающего богослова и того, кто знает. Слова богослова будут заимствованными, лишенными храбрости, дерзости, и в них не будет силы. В словах богослова будет привкус писаний. Слова того, кто знает, будут спонтанным потоком, который течет непосредственно из источника, свежего и нового. Эти слова отчеканены прямо в это мгновение. Они еще не были на рынке, их еще не касались ничьи руки. Увидишь ли разницу между банкнотой, которая только что отпечатана банком, и банкнотой, которая уже была в обращении? Трудно ли их различить? - нет, потому что ты знаешь, как выглядят банкноты. Поэтому, проснувшись, ты тоже может распознать слова тех, кто проснулся.

Эти слова Сахаджо исходят прямо из сокровищницы - они свежие, простые и прямые. Сахаджо совершенно не богослов; она и не поэт. Ее слова прямы, в них нет большого шума. Она говорит ясно и по существу, ничего не скрывая. И она говорит так, как никто не говорил до нее, поэтому нет возможности того, что она их заимствовала.

Когда на кого-то нисходит Божественное, оно каждый раз нисходит по-новому; Бог совершенно не любит повторения. Каждое слово Сахаджо абсолютно уникально: их никогда раньше не было, их никогда больше не будет. Поэтому я называю это неадекватным доказательством. Ничто не определенно, но ясно одно: есть возможность. Это указание.

Тогда как можно сказать, что Сахаджо реализовала себя? Для этого ты должен уметь читать пустые пространства между словами, ты должен уметь читать между строк. Из самих строк ты получишь неадекватное доказательство, но в пространстве между словами найдешь адекватное. Однако ты сможешь читать между строк в словах Сахаджо, только если умеешь читать между строк внутри самого себя. Поэтому, как я сказал, вопрос немного трудный. Мой ответ на него ничего не решит, ты получишь ответ лишь тогда, когда он придет из самой твоей жизни.

Есть разные вопросы. Вопрос одного вида - если я на него отвечу - будет решен. Вопрос другого вида будет решен, только если ты будешь расширяться и расти. Когда маленький ребенок спрашивает, что такое секс, - может быть, он спросил, потому что прочитал книгу, где было слово секс, - как ты это ему объяснишь? Что ты ему скажешь? Секс еще не случился в его жизни. Туман секса еще не распространился в его уме. У него нет ни малейшего понятия о том, что такое секс. Что бы ты ему ни сказал, это просто пройдет у него над головой. Да, когда он доживет до возраста, в котором возникает секс, если ты теперь что-нибудь скажешь, это может потянуть за некоторые нити. Тогда будет какая-то связь, какая-то гармония, какое-то общение между его пониманием и твоими словами.

Сахаджо реализовала себя. Ты сможешь узнать это, только когда сам реализуешь себя. Реализовавший себя человек тотчас же узнает, реализовал ли себя другой. В этом нет ни малейшего затруднения. Для этого понимания не требуется никаких усилий. Это узнавание просто происходит; есть спонтанные доказательства, и узнавание случается.

Пойми это так: тебя послали в иностранную державу, где никто не говорит на твоем языке, все говорят на другом языке. Ты один; ты говоришь на своем языке, но никто не понимает, никто не слушает - и внезапно ты встречаешь человека, который понимает твой язык. Много ли вам понадобится времени, чтобы узнать друг друга? Достаточно одного слова, и произойдет узнавание, что другой говорит на том же языке.

Когда происходит встреча двух реализовавших себя существ, даже на расстоянии в сотни лет, они говорят на одном языке. Сахаджо и Иисус, Будда и Махавира, Заратустра и Лао-цзы говорят на разных языках - имея в виду то, что ты называешь языками. Лао-цзы говорит по-китайски, Иисус говорит по-арамейски, Кришна говорит на санскрите, Махавира говорит на пракрите, Будда говорит на пали, Сахаджо говорит на хинди. У каждого из них свой язык - то, что ты называешь языком. Но есть язык реализовавших себя, на котором говорят они все, и в нем нет ни малейшей разницы. Они тотчас же узнают друг друга. Если закрыть их в одной комнате, они немедленно узнают друг друга. Они узнают по жестам, по глазам, по манере сидеть или стоять, по аромату жизни, по свету вокруг них, потому что они сами такие же.

Это можно узнать и на расстоянии в тысячи лет; это не имеет значения. Именно поэтому я говорю, что этот вопрос трудный и не будет разрешен моим ответом. В тот день, когда ты проснешься, ты обнаружишь, что узнал всех просветленных. Спящий не может узнать того, кто пробужден. Здесь нас так много. Если все вы заснете, а один останется бодрствовать, он узнает всех, кто заснул; он будет также знать, что не спит. Но спящие не знают, ни что они спят, ни что кто-то не спит. Тогда, если проснется кто-то еще, оба бодрствующих тотчас же узнают друг друга, и оба также будут знать, что все остальные спят. Будет ли это трудно? Пробуждение от сна жизни точно такое же - два пробужденных всегда узнают друг друга.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...12
Ловушка верности собственным идеалам

Ловушка верности собственным идеалам отчасти схожа с ловушкой «навешивания ярлыков», но в данном случае некие не подлежащие пересмотру «упрощенные представления» заложены в структуру человеческой личности. Нет ничего плохого в том, чтобы иметь определенные идеалы, проблема возникает лишь тогда, когда идеалы, создававшиеся в некий период времени и впоследствии утратившие смысл, не позволяют эффективно действовать или гибко приспосабливаться к изменениям, происходящим в окружающем мире. Идеалы типа «посвятить свою жизнь борьбе за мировую революцию» были широко распространены в определенный исторический период и принесли немало вреда как тем, кто разделял подобные взгляды, так и тем, кто их не разделял. Человек, оказавшийся в ловушке верности собственным идеалам, действуя в соответствии со своими представлениями, раз за разом попадает в неприятную ситуацию или не достигает желаемого результата. Представьте себе семью, в которой один из супругов придерживается убеждения, что «если ты оправдываешься, значит, ты виноват» и принципиально никогда не признает своих ошибок. Предположим также, что другой супруг полагает, что каждый порядочный человек должен уметь честно признавать собственные ошибки, а тот, кто своих ошибок не признает, не может считаться честным и достойным доверия. Как вы думаете, какими будут отношения супругов, если каждый их них будет активно действовать в соответствии с собственными идеалами? Если бы было возможно всегда эффективно действовать на основе относительно несложной и практически неизменной системы представлений, жизнь оказалась бы слишком простой и неинтересной. Бывают случаи, когда, оправдываясь, человек лишь ухудшает ситуацию, в которой находится. В других ситуациях признание собственной вины с соответствующими извинениями является наилучшим выходом. Очевидно, что единого правила на все случаи жизни не существует, и негибкость позиции приводит к потерям. Контрприемом в случае попадания в ловушку верности собственным идеалам является отслеживание ситуаций, в которых следование собственным идеалам приводит к негативным результатам, осознание того, что «абсолютно правильных» идеалов не бывает, и постепенный пересмотр своих убеждений.

14

Крымск: Правда о трагедии и тотальной лжи властей

Турция столкнулась с наводнениями и оползнями

Невероятные дожди, начавшиеся в начале месяца, вызвали на северо-востоке Турции наводнения в районах Дикмен и Дураган. Под водой оказались жилые дома, офисы и автодороги. В провинции Самсун погибло восемь человек, из них как минимум четверо детей, 21 получил ранения различной степени тяжести.

В портовом городе на Черном море в районе Каник местная река вышла из берегов. Многие здания оказались затопленными, автомобили, стоявшие на дорогах, смыло водой. Сотни деревьев повалены, повреждены линии электропередач. 28 соседние деревни остались без электричества. Указанный район почти 12 часов был оцеплен, въезд и выезд были запрещены во избежание новых жертв.
Тема "НАВОДНЕНИЯ В МИРЕ"
На севере Индии и в Бангладеш произошло наводнение
Обострение периода муссонных дождей вызвало наводнение в северной и восточной части Индии. 2,2 миллиона людей вынуждены были эвакуироваться, 500 тысяч находятся в специально оборудованных лагерях. 16 человек погибло под слоями оползневой грязи, всего за неделю погиб 81 житель страны, несколько их них утонули вместе с лодками. 11 человек числятся пропавшими без вести.
Тема "НАВОДНЕНИЯ В МИРЕ"
Вит Т.,
13-07-2012 22:24

Впечатления волонтёра! "Шок от происходящего просто неописуемый.
Дорогие мои граждане!
Живу в Краснодаре, вчера возили груз (забили под потолок микроавтобус)... Шок от происходящего просто неописуемый... Расскажу в кратце.
За Н.Баканку в прессе и слова не было, через знакомых узнали что и их "зацепило"... Прошло 3 дня... пол Баканки просто НЕТ!

Люди или на грани шизофрении от пережитого, ходят как зомби... Одни руки цылуют и плачут, другие заторможено отвечают : нам ничего не нада, у нас все есть.., а что у вас есть?... ничего..., а где ваш дом?... нету..., а где живете?..., вон под ёлочкой, там тряпки пособирали и спим...!!!!!

Антисептиков нет, воды нет, продуктов нет, люди начали гнить заживо от инфекций в ранах, все босые...

хватали обувь независимо от размера, хоть бы налезла, прикрывают подошвы прикручивая кусками проволки досточки (везде мусор а они босые)... С благодарностью хватали одеяла, все в иле мокрое и люди мерзнут, у многих уже температура от переохлаждения и инфекций. Мамочка с ребенком брала продукты, когда увидела что есть детское питание - как в припадке начала повторять: мне ничего не нада, мне не нада, дайте ребенка смесью покормить.... смрад и зловоние (кто поедет - берите распираторы).

И еще : не сдавайте никуда гуманитарку, раздавайте прям в руки людям!!!!! Воруют и это. МЧСники ведут себя как последние сволочи, сначала возьму себе, а что не нада делите... один волонтер был с оружием, только так поставил на место "помощничка", испугал. Мородерствуют цыгане. Обратили внимание что те ктопобитые, в ссадинах, грязные и босые стесняются подходить за чем нибудь, а те кто остались при домах и имуществе - как шакалы, ничего святого...

А жертвы... Уже и Краснодар переполнен трупами, их хранят в фурах и рефрежераторах магнитовских (ходят слухи что их собираются хоронить (вернее сказать утилизировать) всех сразу, по типу братской могилы... числа за 5 000, и обработана 1/3 часть пострадавших территорий. О животных даже разговора нет.

Люди просят трусы (мужские, женские, детские), носки, обуви, одеяла...
На наших глазах бабуся просто умирала в коматозном состоянии, она просила ИНСУЛИН.

ОГРОМНАЯ БЛАГОДАРНОСТЬ (не поверите) МЕНТАМ, ПРОСТИТЕ ПОЛИЦИИ, ВОТ ОНИ РЕАЛЬНО ПОМОГАЮТ КАК МОГУТ (ЭТО УЖЕ Я ПРО КРЫМСК), НО ИХ, КОТ НАПЛАКАЛ ((

Ужас неописуемый, к вечеру сами отупели, даже небыло сил переживать...
Водителю пятый десяток, сказал что больше не поедет, не выдержит.
Люди добрые, ну случилось это, ну опустим причину, хрен с ним кто виноват, это уже случилось!!!, я одного не могу понять : у нас сейчас мирное время, военка не задействована в боевых действиях, так где же они!!!!!!! Где полевые госпитали и кухни, где хваленая техника?????

Это все можно было локализовать в кратчайшие сроки, но нам нужно дождаться распространения заразы, и люди, пережившие этот ад, брошены и умирают от бездействия и тупости наших отцов народа. И еще, мы не можем понять, зачем врать и скрывать истинные цифры погибших. Может мы и бараны, ну не до такой же степени!!!!

А деньги никому не перечисляйте, люди их не получат... только помощь из рук в руки. Все кратко, рассказать все нет сил, мозги еще все увиденное не упорядочили, на работе ревели весь день вспоминая этот ад, а там даже не плакали, шок наверное... Не судите строго , написала как смогла, но, ПРАВДУ.

http://ru-nsn.livejournal.com/1634978.html
Основной по данной теме пост: http://my.mail.ru/community/belief/4E8F … 7A897.html
ПЕРЕПОСТ

Здорово, парни всё что говорят по телевизору ЛОЖЬ я работаю на СТО и обслуживаю все машины МЧС и СКОРОЙ я постоянно в курсе что происходит здесь все знают ,но за пределы города недают выйти этой информации я в ленту постоянно шлю фотообзоры чтоб все видели но откликов невижу наверное блокируют. На сегодняшний день 2500 трупов и постоянно привозят целыми газелями.Возле морга стоят рефрежираторы забитые под завязку трупами.В городе стоит невыносимый СМРАТ дышать невозможно трупы начали разлогаться.Все в панике. магазины почти пустые еды и воды нехватает.У нас прошла по городу информация что сбор 16-го в центре будет БУНТ все собираются чтоб стереть с лица земли нашу ....... АДМИНИСТРАЦИЮ. Связались с НОВОРОССИЙСКИМИ ПАРНЯМИ И ГЕЛЕНДЖИКСКИМИ они пообещали помоч десятками автобусов поддерживающих но тутже в крымске объявили карантин и перекрыли въезд всем . Но они пообещали что будут пробиваться к нам а мы здесь будем крушить ....... АДМИНИСТРАЦИЮ которая нас затопила. СМОТРИТЕ МОЮ ЛЕНТУ ТАМ ВСЕ СНИМКИ И ЧЕРТЕЖИ.!!! НАС СПЕЦИАЛЬНО ЗАТОПИЛИ ЧТОБ СПАСТИ НЕФТЕБАЗУ ИМ НЕФТЕДОЛЛАРЫ ВАЖНЕЙ ТЫСЯЧ ЛЮДЕЙ. БЕЙТЕ ТРЕВОГУ НАС ЗДЕСЬ ПРОСТО ЗА ЛЮДЕЙ НЕСЧИТАЮТ ЗДЕСЬ НАЧАЛСЯ АД. Наверное мой сайт просто закроют как сотни других такчто надежда на это последнее сообщение . ПЕРЕДАЙТЕ ВСЕМ.
[12.07.2012 23:34:34] ВИКТОР БАЧУРИН: Разошлите это всем своим друзьям
Пост по теме: http://my.mail.ru/community/belief/3625 … F33A4.html
Алесь действительно бывал там. Когда-то они специально делали это ночью, для настроения. Огромное здание, ночь, бесконечные арки галерей на внутреннем дворе. Запустение, немая тишина и глухие шаги по плитам. А над этим колодцем — месяц в тучах. Арки на ночь закрывали досками, а сторожа спускали сыщиков-волкодавов, но за деньги разрешали поглазеть.
— Вот туда и иди. Тоже преисподняя. Все можно купить, и железо, и флейты.
— Пойду, — сказал Алесь.
И тут Чивьин неожиданно отшатнулся. Он сидел спиной к занавеске. И как раз над его головой, дыша ему в затылок, торчало из занавески, как из платка, страшное, все в лиловых и желтых разводах (от старых и новых синяков) лицо.
— Какие эт-та флейты, — спросила морда страшновато-елейным голосом, — кто это тут так-кой музыкант? А если — в часть?!
У него было обличье «аблаката от Иверской», который за косушку пишет в трактире для клиента такое прошение, что его не понимают ни в суде, ни, назавтра, сам клиент и адвокат. Нос сизый, в жилках. Лицо отекшее.
— А вот я вам покажу флейты. — Человек словно вползал в клетушку.
Макар было встал у него за спиной.
— Ти-ихо, — сказал Бабкин, — не надо. Мы сами… Ты что же это, бывший сорок пятой гильдии[23] купец, а потом строка приказная, лезешь, куда не ведено?
— Пострадал за правду, — сказал тот, подняв руку. — Так что ж, вы флейты покупать будете, а я… коп-пейки собирать? Нет уж! Как я, так и вы! Так! Вот так! Только так! Я вас отсюда не вып-пущу. Заставлю дать ответ, какие это флейты… ночью, в Гостином дворе.
Тут Алесь увидел, что испугался и Бабкин. Надо было спасать положение. Конечно, можно было отговориться экспедицией, но ехать туда? Зачем? И к тому же запрещенная покупка военных ружей. Каторга Бабкину? Допросы и высылка ему, Алесю? Проваленное дело жизни. Попались, как цыплята.
А человек-тля наступал:
— И вас… И вас в яму… И вас под забор, в нищету… Чтобы вши вас ели, чистеньких… Что, одному мне?
Половой, видимо, куда-то отлучился. Теперь он возник в дверях и приготовился схватить этого мятого подьячего, чтобы удалить прочь.
— Оставь, — сказал Алесь. — Садитесь, господин…
— И сяду, — куражился тот. — Сяду, пока вы… выпьете по последней…
— А вы с нами.
Слюнявый, похожий на раскисший гриб, рот подьячего дергался. Сомовьи глаза жадно впились в бутылку.
…Он выпил полный стакан. Все увидели, как смягчилось мерзкое лицо подьячего.
— И суд не купите, — развалился он за столом. — Хотя и продажный, а не купите. Из конфискации свое получат… Убийство?! Фальшивые деньги?! Что там у вас?! Уж я на ваших головах попляшу!
Алесь наполнил второй стакан. Подьячий со стоном выпил.
Что-то темное и страшное вопило за этими сумбурными словами.
Обессилевший, пьяный, этот мерзавец был все же страшен, как хорек, прижатый в тупике норы, когда за спиной ничего нет: вот бросится и вопьется зубами в сонную артерию. Последнее, на грани существования, отчаяние двигало им.
— Взятки. А если без взятки? Если квартальный писарь… десять рублей пенсии получает… Только дураки… — У него уже заплетался язык.
Алесь налил ему снова.
— Хватит, — сказал Макар. — Он алкоголик. Ему и чарки хватит!
— Пускай пьет.
— Меня так вот эдак… А за бычка золотого… Что приставу… за бычка золотого?.. А я вас… в Си-би-рь.
Он опустил голову на стол.
— Проворонил? — со страшной угрозой сказал половому Бабкин. — Ну, что теперь? Заставить, чтоб сам… следы замел?
— Не принуждайте…
— Так что? Тебя — головой.
— Погодите, — сказал Алесь. — Не надо. Вы нас не знаете. Я не знаю вас. Ты проворонил — ты и делай. Возьми деньги. Взвали на своего извозчика. Увези отсюда аж на Лосиный остров и там оставь. Только без дураков — руки не марать. Он пьян, как мех. Проспится в лесу — подумает: показалось, сон приснился… А вы свяжитесь крепким словом.
— Ты прав, — сказал Бабкин. — Тащи его отсюда. И запомни: еще раз такое случится — сам его в «Волчью долину» [24] повезешь. А мне об этом расписку напишешь — тонуть, так вместе.
— Сжальтесь…
— Я сказал. — У «купца из дырки» был теперь страшный вид. — Я не повторяю.
Алесь молчал. Он был счастлив, что придумал хоть какой-то выход, что этого слизняка сегодня в «Волчью долину» не повезут.
Половой потащил подьячего за ноги. Никто из соседей не обратил на это внимания: такое происходило здесь ежедневно.
— Все, — вздохнул Бабкин.
— Кто такой? — спросил Чивьин.
— Если не переменится — харч для москворецкой рыбы. А был купцом. Прогорел, сел в яму. Стал канцеляристом — за взятки полетел. Спился. — Помолчал. — Вот вам и жизнь наша. Добрый ты сердцем, купец. Ну да все равно… его убьют не сегодня, так завтра. Конец. Смерть. Наша Москва, скрытая от всех, она не шутит… А потому садитесь да еще по паре чарок — и айда за дело.
— Что это он, слизняк этот, о каком-то бычке золотом вякал? — спросил Алесь.
Бабкин, закусывая, усмехнулся.
— Исто-ория, — сказал он. — Рассказать, так не поверите.
— Почему? — сказал Алесь. — Я научился верить многому.
— Тогда ты действительно чему-то научился в жизни. А в истории этой все — правда. Можешь мне. Бабкину, верить. — Он думал, видимо, над тем, с чего начать. — Так вот, купец, ты, видимо, знаешь, как у нас полиция сыск ведет. Скажем, в каждом квартале среди обывателей имеются такие, у которых на морде написано: подозрительные. И вот среди таких находят способного человека и говорят ему: «Ты, Яшка, скажем, тайный кабак держишь или краденым польским бобром иногда торгуешь. Так мы будем на это сквозь пальцы глядеть, только не высовывайся, не нахальничай, а ты нам за это иногда послужи». И вот если надо отыскать какого-нибудь особенно нахального вора, то зовут Яшку. А уж Яшка, если только не сам украл, намекнет, куда оно все подевалось. Если говорит «не знаю», значит, искать — напрасное дело: не может сказать, не хочет сказать, боится сказать или поработал кто-то со стороны… Ну, однажды обчистили меховой магазин Мичинера на Кузнецком. Купец в слезы — мехов на сто тысяч, да самые дорогие, да все меченые. Вот кузнецкий квартальный надзиратель зовет к себе своего Яшку: «Выкладывай». — «Не смею», — говорит тот, а сам еле смех сдерживает. Надзирателю обидно, потому что иных способов сыска у нас почти нету. «Говори, пожалуйста», — «Вы меня выдадите». — «Ей-богу, нет». Яшка думал, думал да и махнул рукой: «Мичинеровские меха все у пристава Тверской части Хрулева». — «Не может быть!» — «Чистая правда, ваше благородие». Надзиратель за голову схватился, но знает: Яшка врать не будет… Едет он к полицмейстеру, полковнику Огареву. Тот тоже за голову хватается, но поскольку Хрулев уже пару раз проворовался да еще отцовского огаревского внушения ослушался, Огарев едет к оберполицмейстеру, и там они решают дать делу законный ход. Ворвались к Хрулеву с повальным обыском…
Бабкин умолк, только глаза смеялись.
— А дальше? — спросил Макар.
— А дальше — нашли меха, нашли другие ценности. И, помимо них, золотого бычка не нашей работы, а вместо глаз у него — крупные бриллианты. И стоит этот бычок что-то около пятисот тысяч.
— Как подумать, то не так уж и виноват этот пьянчуга, — тихо сказал Алесь.
— А я разве что говорю? — сказал Бабкин. — Ну, взял каких-то там две сотни… Хуже то, что людей начал запугивать, — это уже обязательно будет стоить ему жизни… Так вот дальше… Начали у Хрулева и других спрашивать, откуда бычок… Выясняется, за год до обыска остановились в гостинице два иностранца. Один прогуляться вышел, а его товарищ и переводчик тем временем прихватил его вещи и исчез. Тот возвратился, начал кричать. Его никто не понимает. Послали за полицией. Явился Хрулев, обыскал иностранца, документов не нашел, из сказанного им ничего не понял, а потому отослал человечка в Бутырскую тюрьму, пока не выяснится, кто он. А выяснить это было невозможно, потому что языка этого человека никто не знал.
И вот сидел он в тюрьме год, а тут кража у Мичинера.
Спрашивают у Хрулева, чей бычок. Тот наконец признался: отнял его у того иностранца. Тот все отдавал, а бычка не хотел, потому что бычок, по всему видно, был богом иностранца: он носил бычка при себе… И только тут все ахнули, потому что этого человека уже год как разыскивал Петербург. И не находил. И скандалил. И все приметы сошлись: путешествовал со своим секретарем, исчез, лицом темный, идолопоклонник, преклоняется перед золотым бычком. Словом, арабские сказки, а не ограбление у Мичинера на Кузнецком… Человека тогда освободили из Бутырок. Привели — взглянуть страшно: обовшивел, в лохмотьях, кашляет. Люди, которые его искали, — на колени перед ним. И выясняется, что человек этот есть дагомейский наследный принц.
— Брехня, — сказал Чивьин.
— Ты что, хочешь, чтоб я крест поцеловал? — спросил Бабкин. — Нет, брат, к сожалению, правда.
— А что было бы, если б не кража у Мичинера? — спросил Алесь. — Если б Огарев был в лучших отношениях с Хрулевым? Что тогда было б с принцем?
— Умер бы в тюрьме, как бродяга, — сказал Бабкин. — Что он, первый?.. Да он и так перхал, как овца Говорят, вскорости умер…
— Это, брат, наша тюрьма, — сказал Чивьин. — И все у нас такое, «от Перми до Тавриды…». Вот тебе и дагомейский принц… Так что делайте свои дела, купцы, да поскорее, поскорее отсюда. А то как бы самим не угодить.
Вопль из-за перегородки снова всколыхнул воздух. «Подземный город» жаловался, хохотал, рыдал и выл.
5
От Смоленской заставы возвращались почти в сумерки. Бабкин и «начетчик» не обманули: штуцера были новенькие, густо залитые маслом, когда-то, видимо, украденные прямо из провиантских складов, длинные и узкие, тяжелые, как дремучая смерть… Кирдун должен был за ночь нанять гужевиков из «темных» и отправить их.
Алесю было плохо. Даже поездка на «свежем» воздухе ничего не дала: ноздри будто все еще ощущали душный, мерзкий смрад бубновской дыры. В ушах настойчиво звучали стоны и крики, словно молотом колотило по черепу. Решили немного прокатиться по городу, а потом поехать ужинать в «Стрельню», куда впускали и купцов, и людей, одетых, как они, а значит, и Макара. Кучер был действительно золотой. В самой темной трущобе с ним было надежно. Простой, не развращенный этим Вавилоном человек с сердцем ребенка и пудовыми кулаками.
Проехали Кремль. Там были уже сумерки, и лишь на куполе Ивана Великого лежал последний отблеск дня. Лошади нырнули, словно в грот, в Спасские ворота. И только-только выехали на Красную площадь, как Чивьин остановил Макара:
— Стой… Что такое — никак не пойму.
Со стороны Воскресенской площади медленно вползала на мостовую какая-то странная процессия. Горели высоко поднятые факелы, цокали копытами кони, блестело шитье.
И глухо, будто подмоченный, оттуда доносился отрывистый барабанный бой, обещая какую-то неясную тревогу.
— Странно, — сказал вроде бы успокоенный Чивьин. — Небывалый случай, чтобы их через Красную площадь везли. Как наши долдоны говорят, многовато им, злодеям, чести.
— А что тут удивительного? — сказал Макар. — У Манежа мостовую взломали. Да и Большой Каменный все еще ремонтируют. Подрядчика Скворцова фортуна[25].
Кортеж, тускло освещенный факелами, дополз уже почти до памятника Минину.
«Р-ра-та, р-ра-та», — гудели оттуда барабаны.
— Что это? — все еще не понимая, хотя уже и догадываясь, спросил Алесь.
— Преступников на Болото везут, — тихо сказал Чивьин.
— Из Бутырок. Обряд публичной казни (обряд публичной казни был установлен в 1846 году; отменен в 1880 году).
Но Загорский уже и сам видел. Шли барабанщики. За ними — взвод солдат. Тускло блестели штыки. За солдатами медленно двигалось что-то мерзкое, отвратительно-страшное, высокое, как стоячий гроб и как осадный гуляй-город: черная, как смоль, колесница с высокой, тоже черной, дощатой башней. На этом сооружении стояла скамья, а на ней, высоко-высоко над людьми, так что факелы конной стражи едва достигали их ног, сидело четыре человека: трое мужчин и одна женщина. Дрожащие отблески огня падали на их лица, на серые халаты, на руки, привязанные к доске, на черные доски, висевшие у каждого на груди.
Черные доски с белыми буквами, выведенными масляной краской, аккуратненько, видимо, не для одноразового использования. Люди сидели спинами к лошадям, а вокруг конная охрана с факелами. За колесницей покачивалась на неровной мостовой карета, видимо с прокурором. Рядом с колесницей шел человек в сапогах, кожаных штанах и красной русской сорочке.
— Палач, — сказал Чивьин. — Вот так оно и есть. Лишили судом всех прав состояния, присудили на каторгу, а теперь будут кнутом бить. Поп никонианский свой поганый крест будет им в рот совать, будут они стоять у позорного столба… Не знаешь, Макар, торговая казнь или публичная? [26] Кнут или столб?
— Н-не знаю.
Колесница как раз поравнялась с памятником на середине площади. Проплывала мимо двоих бронзовых мужчин. Женщина приподняла голову, видимо испуганная появлением чего-то человекообразного рядом, в то время как все такое должно быть ниже ее. Проследила глазами, куда показывает рукой нижегородский мещанин.
Великий гражданин указывал на зубчатые стены, на дворец за ними.
Загорского вдруг затрясло.
А шествие проплывало уже мимо них. Загорский увидел бледные лица женщины и двух мужиков. На груди женщины, на черной доске, было выведено: «Растлительница». На досках ее соседей: «Поджигатели».
Четвертый мужчина сидел опустив голову на руки. Ни лица, ни его доски не было видно. Но Загорского вдруг как будто что-то кольнуло в сердце: затылок. Он мог поклясться, что видел этот затылок тысячу раз: в ночном — из-под свитки, в хате на печи, за столом — склоненным над миской.
«Неужели он? — с оборвавшимся в груди сердцем подумал Алесь. — Неужели свои люди подвели? Не может быть, чтобы подвела подпольная почта! А что я скажу тогда Кондрату? Чем оправдаюсь я, который твердо обещал ему, что даже ценой жизни освобожу своего и его брата?»
Алесь тронул Макара за плечо:
— Следуй за ними.
— Зачем? — в один голос спросили Макар и Чивьин.
— Следуй, — почти, попросил Алесь.
Он не мог ошибиться. Неужели Андрей? Но как? Как могли подвести свои люди? Верные, надежные, преданные?
«Видимо, произошла ошибка, — думал он. — Но как, как, как?»
Упряжка двигалась за кортежем. Все в дрожащем зареве, вращались над головой, меняясь местами, как деревья за окном вагона, узорчатые, срезанные, похожие на пробки для старых графинов, купола Василия Блаженного.
Но он только раз взглянул на них. Он не сводил глаз со склоненной головы, узнавал ее и не узнавал, переходил от надежды к страшному отчаянию и снова к надежде.
— Успокойся, — тронул его за плечо Чивьин. — От кнута редко кто умирает. Ну, изобьют до полусмерти. Не самое худшее. Вот «зеленая улица» — это, брат, ужас. Гоняют на месте преступления. Я однажды видел, как вон там, на берегу Москвы-реки, возле Тайницкой башни, одного гоняли. Боже мой, боже!
Алесь взглянул направо и увидел черный на фоне заката силуэт.
— Вот там, — сказал раскольник. — Там, дорогой. Две тысячи прутьев. Пришли солдаты из кремлевских казарм, выстроились в две шеренги, с интервалами в три шага. Бедолагу за руки привязали к ложу ружья, и два солдата его повели. И — началось. В конце первого прохода спина у него была черная, вздувшаяся, как подушка. Потом кровь начала брызгать. На руки, на лица, на мундиры солдат (им специально на этот случай старые выдали). И каждый раз как проведут — два солдата с тазами подбегают, макают в них тряпки и вытирают кровь со спины. А в тазах — уксус. Христиане! Аспиды ненастные! Некрещеных басурманов ругаем, дикарей ругаем! А сами кто? Уксусом! Словно не читал никто, что бога нашего на кресте из губки поили «ац-том и жел-чью»… — Голос старика осекся. — Чувствительные. Мимо нищего, мимо шарманщика без копейки не пройдут. И что там господь наш молчит, милостивый, неублажимый, если никогда хорошо не было хорошему, а плохо — злому, если всегда самое дерьмо, самая последняя дрянь возвышается над нашими головами.
— Тише, — сказал Макар.
— А, да что там, — поник купец. — И почему только нам с царями не везет? Ни одного доброго властелина. Три таких несчастных народа на свете: гишпанцы, турки да мы. Тьфу!
— Хватает и у других, — сказал Алесь. — Но, конечно, не то.
…Еще издали они увидели на середине площади круглое сооружение со столбами. Тоже черное и высокое, оно было едва не выше жалких окрестных халуп.
Кортеж медленно подъехал к нему. Мерцал свет факелов. Арестантов по очереди, начиная с женщины, отвязывали от скамьи и силком, с помощью палача, возводили на эшафот. Женщина оттолкнула руки палача и пошла сама. Третий из привязанных уцепился за доску, и его пришлось отрывать силой. Он хватался за доску, потом за скамью, потом за ступеньки колесницы.
Возле саней Макара очутился какой-то старик в горбатом пальто.
— За что их? — спросил у него Макар.
— Говорят, соколик, душегубы… Злодеи. Временнообязанные смольнинского барина.
— Погоди, — вскинулся Чивьин. — Это того, что убили?
— Как будто.
— Теперь знаю, — сказал Чивьин. — Этот убитый еще за два года до отмены бабу ту принудил. Ну и прижил с нею ребенка. А сам как мужчина сдюжить мог мало и потому, слуги говорили, щипал ее до крови, бил смертным боем и кусал… Ну, воля пришла — та обрадовалась и решила уйти. А он говорит: «Иди. А дите не отдам. Все знают: мое! Но гляди, как бы не пожалела: мой щенок. Хочу — с кашей ем. Хочу — масло сбиваю». А сам и к ребенку относился не лучше, чем к ней. Просто остаток старческого блуда в нем бунтовал… Тогда пришли ее братья и пустили красного петуха. Так и сгорел дом… вместе с хозяином.
Вздохнул:
— Что ж, перед вечной каторгой самое меньшее по сотне ударов плетью.
«Растлительница» уже стояла привязанная к столбу. Содранная со спины и ягодиц сорочка висела лохмотьями на веревках. И, как предчувствие, багровели, скользили по нежной коже жидкие отблески факелов.
Пришли за последним. Алесь в мучительном ожидании впился глазами в его затылок. Палач сжал этот затылок пятерней. Человек резко вскинул голову.
Нет, это был не Андрей. Измученное, бледное, совсем еще молодое лицо. Синие уста то ли улыбаются, то ли вздрагивают от холода.
— Не надо, — тихо сказал юноша. — Я сам.
И пошел непослушными ногами по ступенькам. И хотя это был не Андрей, Алесю не стало легче. Этот затылок, дрожащие уста, непослушные ноги. Чужой человек вдруг переполнил сердце Алеся безысходной тоской по всеобщему человеческому братству.
— Едем, — глухо сказал Загорский. — Едем. Едем, братки, отсюда.
Они пробирались сквозь толпу. Что-то бубнил позади прокурор. Потом наступила тишина. Вопреки воле Алесь оглянулся. Палач похаживал возле оголенных спин, как кот возле сала, редкоусый, с бритой красной шеей. Игриво смеялись под низким лбом большие глаза.
— Кирюшкой его кличут, — сказал Чивьин. — Бутырский палач.
Кирюшка мягко волочил за собой кнут. И вдруг наискосок устремился к женской спине. Радостный, даже восторженный голос зазвенел над толпой:
— Бер-регись, ожгу!
Удар сразу рассек кожу от плеча до промежности. Хлынула кровь. Женщина дернула головой.
— Пожалел, — сказал Чивьин. — Обычно у него почти никто первого удара не выдерживает, теряет сознание. Дальше бьет более снисходительно, но чаще всего, как по мертвому. Так что и непонятно, до смерти убил или еще нет. Доктор по нескольку раз запястье щупает.
— Бер-регись, ожгу!
Теперь он бил по соседней спине. И после удара над площадью пронесся жуткий крик, как будто ревело смертельно раненное животное.
— Нет, не пожалел, — сказал Чивьин. — Просто сильные, необыкновенно сильные люди.
А животный крик все усиливался и вдруг осекся. И тогда женщина раскрыла рот.
— Брат, — сухим голосом сказала она.
Тот, что кричал, закусил губы и с трудом приподнял голову, оперся подбородком о столб, чтобы она держалась.
— Вот так, братишка, — сказала женщина.
После третьего удара кнута голова у третьего столба упала, как подрубленная. Палач довольно хмыкнул и отжал с кнута кровь.
…Алесь отвернулся.
Сани ехали к Москве-реке. Между ними и Болотом было уже не меньше четырехсот саженей, но Загорский все еще как будто слышал звуки ударов. И еще ему казалось, будто все они опускаются на его спину.
— А дите этой бабы, говорят, с придурью родилось, — сказал Чивьин. — Отец ее беременную избил.
— Что ж с придурью, — сказал Макар. — Болезное да несчастное мать иногда еще сильнее любит.
Алесь молчал. Глядя во тьму страшными стеклянными глазами, он думал…
«Они у меня попляшут, — суетились мысли в голове. — Я им за все это жестоко отомщу. Только бы дорваться — они у меня получат. Мстить! Ни одному пощады! Оставить пепелища… Оставить пепелища».
6
Минул месяц. Андрея все еще не привозили в Бутырки. Постепенно притупилась боль той страшной ночи. И хотя основная часть оружия была закуплена, Алесь на пределе сил носился по Москве и окольным городкам, скупая все, что мог. Как одержимый, как бесноватый, как маньяк.
«Больше… Больше… Больше».
После той ночи на Болоте двоих мужчин сняли со столбов мертвыми.
И Алесь, словно чувствуя упрек, не мог успокоиться.
Купили и перевезли ночью оружие из Гостиного двора. Купили бумагу. Купили порох. Купили на складах у Крестовской заставы железо, и медь, и свинец. Купили оружие даже на Сухаревке, рынке, который в это время особенно богато торговал не только гобеленами, редкими книгами, стильной мебелью и картинами, но и коллекционным помещичьим оружием. Шли с молотка барские коллекции.
Начинался развал.
Антиквары, вроде Перлова и Фирсанова, приобретали за гроши редкие шедевры. Но Загорского теперь это не интересовало. Он покупал ружья, кавказские сабли, даже японские ритуальные мечи — лишь бы стреляло и кололо, лишь бы сталь. Он знал: меч в руках смельчака — тоже оружие.
Мстислав всерьез побаивался за друга, развившего бешеную деятельность. Алесь толкался среди людей, вытаскивал очередную находку из-под какой-нибудь коллекции минералов, примеривал: по плечу ли, по руке ли. Маевский считал, что и другим будущим войсковым руководителям стоило б позаботиться заранее, а то что-то тяжелы на подъем. Не могут же они вдвоем сделать все и за всех.
…А вокруг шумела толпа. Кричали антиквары, оружейники, книжники, старьевщики. Один хохотал, другой сквернословил, купив «чугунную шляпу».
Целый ряд занимали торговцы рукописями и книгами по френологии, магии, физиогномике, астрологии, хиромантии и чародейству. Люди с мистическими глазами, плохо выбритые и подозрительно одетые, прицеливались к оракулам и сонникам. Мстислав только ворчал:
— С этаким суконным рылом да в европейский калашный ряд. Мистика им понадобилась. Им больше нужна тюрьма да баня.
А Загорскому было не смешно, а противно.
Он не мог не думать о том, что, как бы ни был прав настоящий человек, он не возьмет верх в битве с человеческой алчностью. Под ударами безменов и купленных штыков падут рыцарство, чистота и благородство. И останутся валуевы да тит титычи.
Но он отогнал эту мысль.
Еще в большее уныние привел его Чивьин. Когда ехали с Сухаревки, вдруг вздохнул и сказал:
— А подьячего нашего, из бубновской дыры, убили.
— Как? — ахнул Алесь.
— А вот так. Убили в «Волчьей долине». И труп в реку бросили. Наверное, снова начал угрожать кому-нибудь. Такие всегда так кончают… Э-эх, город, город. Ворюга на ворюге. Недавно на Покровском рынке два вора свиную тушу украли. Надели кожух, шапку на голову, на задние окорока валенки и тащат ее «под руки», будто пьяного дружка домой ведут. Сто раз мимо них обворованный пробежал — так и не догадался.
— Чего-нибудь повеселее нету, Денис Аввакумович?
— Есть. Вчера благовещение было. А на этот праздник, сами знаете, птиц на волю выпускают: снегирей, синиц, овсянок. А покупают их у Яблочных рядов (знаменитого рынка на Трубной площади тогда еще не было). И вот вчера, ранним утром, возвращаются из «Яра» купчики. Все пьяные, как грязь. Тут один вспомнил: благовещение, птиц выпускать надо. Остановились, туда, сюда — еще ни одного торговца, ни одной клетки. Что делать? А тут навстречу мальчишка-болгарин с обезьяной. Холодно, дрожат оба. Вдруг один из мамаев как зарыдает: «Что она страдать будет? Давай выпустим на волю божье создание. Поблагодарит нас…» Купили, отвязали, засвистели в три пальца. Обезьяна на дерево, а купцы уехали: «Пускай себе живет на деревьях». А тут уже народ начал сходиться. Увидели, хохочут. Неизвестно, где тут и кто тут обезьяна. Мальчик бегает, зовет, плачет, а та не дается. Толпа собралась — еле полиция разогнала.
— Вечно вы, Денис Аввакумыч, невыгодно рассказываете, — сказал Мстислав.
— Что есть, то и рассказываю.
Кондрат только крутил головой, посмеиваясь.
Загорский уже ничему не удивлялся, ко всему привык.
Видел грязное и просмердевшее насквозь Зарядье, где нельзя было дышать и где, однако, жили люди, жили всю жизнь. Самая перекатная голь, бедность, отчаяние, самое дно. Ни воздуха, ни хлеба, ни воды — единственный пруд в Зарядьевском переулке да еще колодец в Знаменском монастыре, в котором вода была настолько соленой, что годилась разве для засолки огурцов.
Эту местность наполовину заселяли евреи. Тридцать пять лет тому назад им разрешили временно проживать в Москве на том условии, чтоб они останавливались в Зарядье, на Глебовском подворье, на срок от одного до трех месяцев в зависимости от гильдии торговца.
Так образовалось московское гетто, изменчивое, текучее, с резниками и шмукачами — торговцами обрезками меха, со скорняками, что вставляли в мездру белорусского бобра седые волосы енота и так сотворяли «бобра камчатского», с женщинами, что перед пейсахом (еврейская пасха) мыли в реке посуду, с галдящей толпой, с темными фигурами, что молились на берегу Москвы-реки напротив Проломных ворот, с невероятной, открытой для всех нищетой.
А рядом ютилась вторая половина: мальцы с жидкими волосами, извозчики, ученики ремесленников, шаповалы, голодные поводыри медведей.
Медведи не желали бороться и сразу протягивали лапу за подачкой. У всех были подпилены когти и зубы, а у многих выколоты глаза.
Сердце сжималось, когда видел все это. А народ, битый и драный, «благоденствовал с ним», с государем, как по нескольку раз в день официально утверждал гимн.
Медведь тянул лапу за подачкой. На звук.
Держава мечтала о черноморских проливах.
7
Наконец пришло известие. Андрея Когута должны были скоро привезти в Москву, чтобы сразу после пасхи отправить с этапом в Сибирь. И Андрея, и еще нескольких каторжан собирались поселить в Бутырской тюрьме, отдать в лапы печально известному Кирюшке, заковать в кандалы и отправить через Рогожскую заставу по Владимирке.
Нужно было действовать без промедления.
Прежде всего Алесь отправился на Смоленскую заставу и договорился там с четырьмя ямщицкими тройками. Дал денег и попросил, чтоб люди были наготове на протяжении недели после пасхи и днем и ночью. Он не собирался пользоваться этими упражнениями. Он просто знал: беглого прежде всего бросятся искать на ту заставу, откуда ведет дорога домой. И тут они найдут подготовленные тройки, сделают засаду и станут ждать прихода заказчиков, которые не придут, а беглецы тем временем будут уже далеко.
Для дела лошадей нанял Кирдун на Первой Мещанской, в ямской слободе у Крестовской заставы — так было менее подозрительно.
Кондрат обеспечил лошадей на вторую подставу (место, где меняли лошадей на сменных). Нанял для этого две знаменитые лаптевские тройки степной породы. Лаптев, мужик Саратовской губернии, приезжал в Москву гужевиком и всю зиму жил в городе. Его тройки, основная и заводная, уже несколько лет оставляли «за стягом» (то есть проходили «столб» (финиш), когда все остальные троиц были за тридцать саженей) все остальные тройки Москвы, даже знаменитую карауловскую. Алесь сам видел его последнюю победу на льду Москвы-реки, между Москворецким и Большим Каменным мостами.
Крикнул: «Родные, не выдайте!» — и все остались далеко за спиной глотать снежную пыль.
Лаптева отослали на «бойкий путь» к Троице-Сергию. Но никто не собирался ехать на Ростов, Переяславль или Ярославль. Пересев на лаптевские тройки, беглецы должны были свернуть налево, к железной дороге, чтобы, проехав несколько остановок, пробираться в Белоруссию с севера, а не с востока. Садиться в поезд в Москве было опасно.
После этого занялись Бутырками. Человек, которого они собирались выкрасть, должен был сохранить силы для побега. Кирдун, Алесь и Чивьин поехали на Бутырскую заставу, тихую, с поросшим прошлогодней травой Камер-коллежским валом. Прежде всего наметили удобную дорогу, по которой будут скакать от второй подставы через сады Бутырского хутора в направлении Тверского большака. Алесь ехал и вспоминал, как в одном и домишек хутора проходил едва ли не первый совет, на котором вели разговор о восстании. В каком именно, он забыл. Помнил — у пруда.
Что делать с палачом? Андрея не должны были везти на Болото. Его ждала «кобыла» прямо во дворе тюрьмы. Но знаменитого «Берегись, ожгу!» не миновать было и ему. И тут Чивьин проговорился, что Кирюшку легко подкупить. Тогда он, нанеся первый удар, остальные делал больше по «кобыле», чем по спине.
Раскольник ничего не знал. Он думал, что Алесь и его спутники просто интересуются городом. Но Кирдун все запоминал. На следующий день он рискнул, и ему удалось-таки сунуть палачу в лапу четвертной и при этом пообещать два раза по стольку, если каторжник Андрей Когут встанет жив и здоров на второй же день после порки, а не будет лежать между жизнью и смертью две недели, как все остальные.
— И «ожгу» не кричи, — сказал Кирдун. — За это получишь еще четвертную
— сотня будет.
— Как бы рука не сорвалась.
— Сорвется — не получишь.
— Ты ему кто?
— Тебе не все равно?
— Все равно, — согласилось быдло. — Ладно. Постараюсь.
Незаметно осмотрели тюрьму. Нет, убежать отсюда было невозможно. По крайней мере, за то короткое время, каким располагали они. Да и местность была неудобной. По эту сторону заставы, за кордегардиями (гауптвахтами), в которых жили солдаты и «щупальщики» [27], тянулись до самой тюрьмы огороды, теперь еще пустые и кое-где даже в пятнах последнего снега.
Зато обрадовались, найдя «нелегальный» проезд через вал, поближе к Марьиной роще. Если бы переняли на дороге — тут легко проскользнуть в Москву, чтобы отсидеться.
Теперь надо было подумать о пристанище у Рогожской заставы, где можно было бы прожить последние дни перед этапом. Спросили совета у Чивьина, сказав, что хотят уехать на какую-то неделю без слуг, а их поселить у кого-нибудь на Рогожской, потому что им одним занимать место в трактире и гостинице неудобно. Старик за свои услуги получал от Алеся щедрую плату и потому, не пускаясь в расспросы, начал думать.
— Да вот, чего лучше — возле полевого двора, где звериная травля Ивана Богатырева. Найдет он для людей комнатенку, не откажет мне.
Поехали к Богатыреву. Земля уже подсыхала. Невидимые жаворонки звенели в свежем небе. Приятно было ехать в открытой бричке, закрыв глаза и подставив лучам лицо.
— Что за человек этот Богатырев? — спросил Алесь.
— Ремесло у него странное, князь. Сырейное заведение. Шкуры сдирают. С быков заразных, больных. Там у него хаты, пуни, салотопки. Снимает он шкуры и с лошадей, и с медведей, волков, разной другой твари. Но тут дело не в этом. Главное — «травля».
— А это что?
— А это круг саженей на тридцать да вокруг него кресла, как в цирке. Травят там волков, медведей или быков.
— А быков зачем?
— А бывает так, что быка на бойне ударят молотком в лоб, но тот нет чтоб упасть, а стеговец — это как коновязь — выдерет и убежит. Тогда вот собаками травят. А собаки разные. На волка — волкодавы. На медведя — меделянские. Есть такие, что один на один медведя берут. Семь пудов весом, аршин и два вершка ростом, семь четвертей в длину до хвоста. А если не берет, тогда на помощь — мордаша. Такие вот собаки у Ивана… А на быков добрые псы у таганца, у Силина Павла Семеновича. Вот и травят. Публики иногда собирается тысячи три — любят это москвичи. Важные господа и те приезжают.
— Охота лучше, — сказал Алесь. — Да я теперь почти и не охочусь.
— Кому как, — сказал Чивьин. — Кому охота, кому травля до омерзения. Однажды к Богатыреву приехали морские офицеры. Это после Свистополя было, и развращены они тогда были — немыслимо. Как же — гир-рои. С битым задом. Ну а медведя известно как травят. В кругу два бревна, крест-накрест вкопанные в землю. На пересечении — кольцо, а за него зацеплен канат длиной аршинов пять-шесть. А на канате — медведь. В кругу сам Богатырев, а возле него хлопцы из Нового Села, что его слушаются, да все с кольями в руках: иногда на медведя, а иногда и на публику. И начали офицеры скандалить, потому что пьяные и возбужденные: «Богатырева травить! Бороду ему выдрать!» Успокаивали их по-доброму — нич-чего. Станового они прогнали. Полковника Калашникова, человека уважаемого, и того не послушали. Тогда идет к ним Дмитрий Большой из Нового Села, первый на Москву кулачник. Моряки ему кричат: «Прочь!» А он им: «Этого и нам, мужикам, простить нельзя, а не то что высокородным». Тут один из моряков Дмитрия Большого за бороду. Тот аж побелел. «Нет, — говорит, — барин! По-нашему не так». Да в охапку того, да в круг, к медведю. Публика тогда — на Дмитрия. А новосельцы с дружками — в защиту. Как начали бить офицеров, те врассыпную, на поле, на шоссе. А за ними новосельцы, в колья их да дубинками.
Избили до последнего. На поле словно Батый прошел. Умора! И ничего, никакого суда. Только выпили потом битые с теми, кто бил. Много смеялись… Новосельцы эти такие разбойники: на каждом дворе виселицу ставь — не ошибешься.
Тройка спускалась в небольшой овраг.
— Вон там, слева, за заставой, это село лежит. Новое Село, а по-культурному — Новая Андроновка. Дорожка тут-у-у! Народ смелый, никакого дьявола не боится.
Вдалеке виднелись соломенные стрехи. За ними — строения какого-то монастыря, запущенные, с обшарпанными стенами.
— Всесвятский, женский, — сказал Чивьин. — Новоблагословенного согласия. Приемлет священство от никонианской церкви.
— Может, «девичий»? — спросил Алесь.
— Женский, — нажал на слова Чивьин. — Самое распутное место.
Сразу за монастырем свежим пятном хвои зеленела на сером Анненгофская роща.
— Мужики ее в одну ночь большими деревьями засадили, — сказал Чивьин. — Для империатрицы Анны. А теперь там, в этом лесу, разного мусора полно. А вон там — полевой двор, речка Синичка, а за нею поле, а за ним — Измайловский зверинец, аж до самого Лосиного завода.
Алесь и сам видел чудесный лес. Прикинул — до Лосиного завода самое малое верст тридцать. И тут же тракт. Очень удобное место для засады и бегства.
«Здесь и сделаем», — подумал он, а вслух спросил:
— Жилые дома возле зверинца есть?
— Только лаборатория, этот полевой двор и дача графа Шантрана (граф де Шамбаран) да через дорогу от двора богатыревское подворье.
«Здесь», — окончательно решил Загорский.
Богатырская «травля» уже виднелась вдали (серые хаты, дворы, высокие заборы, салотопки), когда произошло нечто неожиданное.
Бричка как раз миновала ольховые заросли на дне оврага, когда страшный свист резанул уши. Ломая ветви, из кустарника наперерез лошадям устремились человеческие фигуры. Пятеро здоровенных то ли мужиков, то ли мещан в поддевках. У двоих в руках шкворни (сердечник, стержень и т.п.; болт, на котором ходит передок повозки), один с ножом, еще двое с кистенями. Лица ничем не закутаны — значит, живыми не выпустят.
Один, человек саженного роста, повис на оброти коренника.
— Князь, пропали! — благим матом заорал Чивьин. — Новосельцы.
Испуг был таким, что все опомнились, когда разбойники уже взбирались на бричку. Густо висело над головами упоминание общей матери.
Алеся схватили за руки, и прямо над головой он увидел в невероятно синем небе блестящий, покрытый шипами шар кистеня.
Чувствуя, что это его последнее мгновение, видя, что на Макара насели двое остальных, понимая, что это — все, что не будет ни дела, ни родины, ни жены, он вздрогнул в смертельной тоске и только тут инстинктивно понял, что ударить точно убийца не сможет: помешают те, что висят у Алеся на руках.
И тогда он выпрямился, как мог, и ударил ногой того, что держал кистень. Ударил в причинное место. Тот, словно переломившись, рухнул из брички, затрепыхался на земле. Кистень выпал из его руки, но остался висеть на краешке брички, покачивался.
Маленький блестящий шар.
— Хватай его! — крикнул Алесь Чивьину. — Лупи по головам! Не жалей…
Старообрядец потянулся, чтоб схватить. И тогда один из тех, что держали Алеся, бросил его и тоже потянулся за кистенем.
Зная, что сейчас все решают секунды, Алесь свободной рукой ударил другого в зубы, заломил назад, опрокинул из брички, бросился к первому, что тянулся за кистенем, схватил за ноги, дернул. Тот грохнулся лицом о переднее сиденье. Алесь взобрался на него, перехватил теплую рукоять кистеня и с силой опустил шар на того, что оседлал Макара. Угодил по хребтине. Ударенный завизжал, как заяц, оторвался, прыгнул из брички.
В это время первый из сброшенных — рот его был в крови — насел на Алеся сзади, а тот, что лежал под ним, обхватил его ногу, мешая двигаться.
И, однако, появилась надежда. Потому что поднялся Макар. Ударом ноги он припечатал к низу брички голову того, что лежал под Алесем. И тогда они вдвоем насели на детину, что держал Загорского сзади. Вышвырнули.
Чивьин боролся с саженным (тот между лошадьми протиснулся к передку брички), держал его за руку с зажатым ножом. Налитое кровью лицо рослого, сила, с которой он выкручивал руку, говорили о том, что борьба будет недолгой.
И тогда Макар крикнул. Крикнул так, как кричат, может, раз в жизни:
— Р-родные, не выдавай!
Лошади приняли с места мгновенно. Опрокинутый передком брички саженный отпустил Чивьина, заломился, упал на землю под колеса.
Упряжка бешено понеслась. Алесь оглянулся и увидел: тот, что с ножом, упал на редкость удачно — аккурат между колес — и теперь вставал, держась за ушибленное место. Второй, которому Алесь дал в пах, все еще корчился. Еще двое стояли и с недоумением глядели вслед, видимо, не могли понять, как это вырвалась добыча.
И наконец, еще один, последний, лежал под Алесем, постепенно приходя в сознание. А кони летели, разрывая воздух.
Макар обернулся. Красное лицо его было гневным.
— Кистенем его по голове! Пусть знает!
— Стану я о падаль руки марать, — отрезал Алесь.
Он приподнял пятого — бричка как раз выбралась из оврага — и с силой швырнул его плашмя на дорогу. Видел, как тот катился по склону. А потом «поле побоища» скрылось из глаз.
Кажется, никто особенно не пострадал. Только Макару слегка расквасили лицо да у Алеся кровоточили пальцы на левой руке — разбил о лицо первого, которого сбросил.
Некоторое время все приглушенно молчали. Потом Чивьин (один рукав у него был оторван, а лицо все еще бледное) сказал чужим голосом:
— Ну, думал, пропали. Вот тебе и Новое Село. — И вдруг захохотал: — А ты, князь, я гляжу, хват. Пропали б, если б не ты. Знаешь, кто это? Тот, саженный, что под колеса угодил, это сам Алексашка Щелканов, первый в Москве головорез и разбойник. Тот, которого ты первым сбросил, — Михаила Семеновский. Это прозвище у него такое. Тот, кого ты по горбу кистенем лизнул, — новоселец Васька Сноп. Остальных не знаю.
— Что ж они тебя не узнали?
— Видимо, издали не узнали, а потом поздно было передумывать. Ах, сволочи! Вот ужо я Ивану скажу. По Щелканову Сашке — брат его, Сенька, тоже у Богатырева в работниках — Сибирь плачет (Александр Щелканов позже выслан в Петропавловск-Камчатский). Да и эти, Васька с Михайлой, иного не стоят. Знаешь, что они однажды сотворили? По дороге в село Ивановское, что за зверинцем, на фабрику двигался обоз с пряжей. Мужики шли возле первой лошади. Так эти черти незаметно пристроились и два воза свернули с дороги и увели. Мужики поначалу не заметили, а потом спохватились да с дрюками на богатыревский двор. Михаила стоит у ворот. Те ломятся во двор, а он ворота на собачий двор открыл, а там около сотни псов, да работники подошли с ножами, и по фартукам кровь течет. Мужики, ясно, ходу. Да и то, даже если б впустили их обыскать дворы — ничего не получилось бы. Там, у Ивана, на «скверном» дворе две ямы Дохлятину ободранную туда сбрасывают и землей засыпают, а потом, когда мясо сгниет, выбирают кости. И каждая яма на тысячу конских туш. Так они лошадей «спрятали»: завели вместе с возами в яму и засыпали землей.
Алесь содрогнулся:
— В хорошее же место ты меня везешь.
— И это нужно видеть, — грустно сказал Чивьин. — Ф-фу-у, отбились все же. Сам не верю.
— Ты барина благодари, — сказал Макар. — Если б не он, полетел бы ты к своему, дониконовскому, богу.
Подъехали к богатыревскому подворью. Строения как крепость, были обнесены высоким забором, ворота — мощные.
От вешал с бычьими шкурами несло нестерпимым смрадом. У ворот сидели два сторожа и спорили о петушиных боях.
— Нет, ты мне не говори. Птицу надобно кормить сухим овсом и шариками из черного хлеба.
— И ничего из него не получится. Ему, молодому, надобно обрезать гребень и сережки и тут же самому дать исклевать. Вот тогда это будет птица! А потом уже доводить до положения.
— Где хозяин? — спросил Чивьин.
Вид у него был потрепанный.
— Что это ты, батюшка, как из бутылки вылез?
— Не твое дело, морда. Где хозяин?
— Бык выдрался из-под стеговца. Его сейчас травят на кругу.
Направились к кругу. Еще издали увидели большое множество народа, услышали гомон, увидели в кругу огромного черного быка — он рыл копытами землю.
Могучий красавец зверь глядел налитыми кровью глазами, подбрасывал рогами землю, прыгал. А вокруг возбужденно выл народ.
— Вон Богатырев, — сказал Чивьин.
Посреди этого ошалевшего сброда оставался спокойным лишь пожилой человек с резкими чертами лица. Он невозмутимо курил длинный чубук. Мальчик лет двенадцати (будущий известный певец, собиратель народных песен и беллетрист Павел Иванович Богатырев (1849-1908)) стоял рядом, с ужасом наблюдая за бешеными прыжками животного.
— Здорово, Иван, — сказал Чивьин. — Что ж это твои люди делают?..
— Погоди! — сказал Богатырев. — Потом…
— Тятенька, — сказал мальчик, — не приказывайте вы… Не надо.
— Эх, Павлуха, ничего ты не понимаешь. Это — деньги… День-ги.
Мальчик умолк. Алесь поймал его взгляд и улыбнулся. Тот ответил кроткой, но в чем-то уже и не без лихости богатыревской улыбкой.
Чивьин сопел, с гневом глядя на хозяина. Теребил клинышек бороды.
Бык вдруг помчался по кругу. Вытягивался в воздухе, дугой выгибал хвост. И по кругу, вместе с ним, взрывался и угасал восторженный рев.
— Зверь! Зверь! — кричала публика.
Алесь видел сотни людишек с оскаленными ртами, с потными блестящими лицами, видел прилипшие к вискам волосы, измятые дворянские шапки, поддевки, фартуки мясников, вытянутые над головой руки.
— Звер-ри-нуш-ка!
— Ух ты, атласный мой!
— Бог-гатырев, уже хватит! Спускай собак!
— Рядовых давай, чистокровных!
Зверь ревел.
Неподалеку от Алеся рябоватый купец с умилением глядел на быка, дергал ногами от нетерпения и чуть не со слезами кричал:
— Ну пошла, что ли?! Пошла?! Пошла?!
— Ты что воешь, чертомолот? Рожа лопнуть готова, а нервнай!
Бык поднял голову и протяжно заревел. Ему было страшно, но он готовился дорого продать жизнь. Вокруг незнакомо, совсем не так, как на скотном дворе или травянистом поле, смердело потом, табаком и испарениями человеческих тел. И зверь кричал, аж шевелилась на запрокинутом горле волнистая лоснящаяся шерсть.
Богатырев взмахнул рукой.
Со скрежетом поднялось окошко в ограждении. Огромный пес пулей вылетел из него и оробел — пошел в обход быка. Бык был совершенством, и пес был совершенством.
— Бушуй! Бушуй! — заревела толпа.
В окошко вслед за Бушуем выскочил второй пес, тоже, видимо, семь с половиной четвертей в длину от ушей до хвоста. У этого глаза были налиты кровью, а шерсть отливала синевой.
— Го-лу-бой! — ревела толпа. — Го-лу-бой!
Бушуй, увидев подкрепление, осмелел. С двух сторон к быку помчались два огромных существа. Бык ударил Бушуя, но не рогами, а лбом, и пес покатился по земле. Но уже в следующий миг снова вскочил.
Еще через минуту два тела тяжело повисли на ушах быка. Посередине круга двигался, с напряжением кружился клубок из сопения, фырканья, приглушенного — сквозь полную пасть — клекота и ворчания.
Бык приподнял было голову, но она сразу рухнула едва не до земли: четырнадцать пудов висело на его ушах.
— Ар-ар-ар! Ар-ар-ар!
Лоснящиеся туловища собак мотались по земле. Это было так отвратительно, что Алесь отвел глаза.
Увидел мальчика. Он сидел на корточках, чтоб не смотреть на круг. Между его коленями была зажата большая голова третьего меделянского пса.
— Как его зовут?
— Лебедь, — ответил мальчик.
— Старый?
— Очень старый. На покое. Когда был молодым, медведя один на один брал.
Глаза Лебедя — от ласки — были прикрыты (мальчик гладил его по голове), но уши изредка вздрагивали, видимо прислушиваясь к недоступным теперь ему звукам схватки.
— Лебедь, — протянул Алесь руку, и пес открыл глаза.
— Укусит, — тихо предостерег мальчик.
— Не укусит, — сказал Алесь.
Старое искусство, которым теперь владеют, может быть, только лучшие из дрессировщиков служебных собак, искусство беседовать с собакой на ее языке, смотреть ей в глаза и внушать, было у Алеся и у всех таких, как он, в крови.
Он шевелил губами и смотрел, смотрел. И вот зрачки пса затрепетали, уши прижались к круглой голове. Алесева рука легла на нее. В горле у старой собаки что-то тихонько заклекотало, сначала слегка угрожающе, потом все ласковее и умиротвореннее.
Мальчик смотрел на Алеся почти испуганно, потому что старый пес теперь буквально задыхался от внезапного прилива любви. Под старой вытертой шерстью волнами пробегала дрожь умиления.
Алесь поднял глаза. Старший Богатырев, поджав губы, смотрел на Загорского с безграничным уважением и легким гневом.
— Не вздумайте повторить это с Бушуем или Голубым. Придется пристрелить.
— Почему?
— У собаки должен быть один хозяин.
— Разве Лебедь теперь будет любить вас меньше?
— Он за всю жизнь даже с настоящими охотниками не позволил себе такого-с.
— Вы его хозяин.
— Нет, — сказал Богатырев. — Теперь уже не я его хозяин. Пес два года обижается на всех. Когда он начал слабеть, я его, барин, не выпустил на очередную травлю. Он три дня не ел. Потом начал брать еду из рук Павлухи — понимал, что дите не виновно-с. Но теперь он никого не слушает. То есть слушает, когда говорят: «Иди сюда» или «Не трожь», а в серьезном не слушает. Я пустил его однажды вот так на быка — не идет. Обиделся-с.
Лебедь отвернул от него потертую, словно съеденную молью, морду и потянулся к Алесю.
— Видите-с? Не вздумайте с Голубым. Не позволю-с.
— Мне еще с вами надо поговорить о ваших людях, — посуровел вдруг Алесь. — Да только не хочу при ребенке.
Богатырев сузил глаза. Припухшие веки легли на них. И сразу вместо «хозяина» средней руки в платье небогатого купца на Алеся глянул «соколинец», человек, который охотно сдирал бы шкуру не с быдла, а с кого-нибудь другого, выскочив из-под моста.
Рука потянулась к ошейнику собаки. Алесь спокойно, чтоб не испугать мальчика, положил руку на запястье Богатырева, сжал.
Минуту шла незаметная борьба. Потом лицо живодера налилось кровью.
— Не думал, — тихо сказал он. — Ну, так что?
— Сегодня ваши люди…
— Отпустите-с мою руку.
Алесь отпустил.
— Мне думалось, у вас кость тонче-с.
— Они тоже думали.
— Кто?
— Сноп, Михаила, Щелканов. Двоих не знаю.
— Где они?
— Наверное, лежат в овраге.
— Как, совсем?
— Не думаю. Я не употреблял никакого оружия.
Богатырев вздохнул.
— Так что вы хотите-с?
— Прежде всего, отошлите отсюда мальчика. Не таскайте его смотреть на эту мерзость. Ему здесь не место. И жить он будет, надеюсь, в иные времена.
Живодер молчал. Он, видимо, колебался между гневом и сознанием резонности слов неизвестного.
Чем бы все закончилось — бог знает. Но в этот момент возню и хрипение в кругу заглушили крики дикого ужаса.
…Бык — на него спустили еще четверых собак, и те облепили его голову, прижали ее к земле — вдруг вскинулся. Он не хотел драться. Он хотел одного
— свободы. Псы не понимали этого — тем хуже.
Бык с трудом поднял голову. Его тело дрожало. Он сделал шаг, другой, а потом со всех ног кинулся навстречу этой свободе.
Он летел на ворота, что вели в круг. Летел, таща за собой, по пыли, собак. Летел, как таран, прибавив к своему весу еще тридцать пять пудов, что висели у него на загривке, ушах, боках. И всем этим весом он ударил в створки ворот.
Ворота упали. Два пса, сброшенные ударом о вереи, отвалились, скулили на земле. Черный таран бросился куда глаза глядят. Собаки тряслись на нем, а он то подпрыгивал всеми четырьмя на месте, то опять бежал.
Быдло, которое только что выло, ревело и стонало от восторга, сыпануло кто куда. Топтали в суматохе друг друга, разбегались в разные стороны, а среди них летал, тряся головой, гневный, как Перун, и рычащий, как Перун, бык.
Ямщики и извозчики, бросив седоков, начали нахлестывать коней по дороге на Москву, а за ними, вопя от ужаса, катилась серая толпа.
Самые жестокие, как всегда, оказались самыми трусливыми. Вскоре поле, где, к счастью, не осталось ни одного убитого (бык не тем был занят), опустело. Лишь валялись перевернутые кресла и скамейки да стояли наши приезжие, Богатырев с сыном и еще два-три человека.
А по полю, как громовой молот, мчался бык, облепленный псами. Он сбрасывал их, но они снова кидались на него. Наконец два из них, скуля, отступились. На ушах зверя по-прежнему висели только Бушуй и Голубой, взлетая и опускаясь от мощных, словно из кузнечного меха, вздохов быка.
И тогда бык медленно, видимо из последних сил, побрел к дороге. Он миновал сухой пригорок и, проваливаясь во влажную, еще холодноватую грязь пашни, таща за собой собак, потянулся, как и прежде, навстречу свободе.
Дорога, выложенная булыжником, матово блестела перед ним. Его, быка, привели сюда по этой дороге грубые прасолы — подержали несколько дней на полевщине (пастбища для прогонных гуртов), а затем пригнали на убой. Где-то там, в конце этой дороги, остались подтаявшие с солнечной стороны стога соломы, вылинявшая шерсть на столбах ограды, протяжное весеннее мычание коров.
Глазами, затуманенными усталостью, бык смутно видел, что по дороге движется серая масса, а над нею что-то блестит. И он подумал, ему хотелось так думать, что это идет ему навстречу родное, пахнущее молоком стадо и рога блестят на весеннем солнце. И потому он рванулся наперерез этому стаду.
Стадо было стадом, но не стадом скота. Во всяком случае, не стадом того скота, какое хотел повстречать бык.
— Солдаты! — вдруг истошно закричал Богатырев. — Солдаты на дороге!
— Ну и что? — спросил Чивьин.
— Застрелят. Застрелят быка и собак. Черт с ним, с быком! Бу-у-шуюш-ка! Гол-лубушка!
— Черт с ними, с собаками, — сказал вдруг чей-то голос. — Вот бык — этот заслужил… Заслужил свободу.
Алесь обернулся на голос и увидел седого старика в полковничьем мундире и в шинели, наброшенной поверх. Старик почему-то напомнил ему дядьку Яроцкого.
— Кричите им, кричите им, господин Калашников. — Глаза Богатырева влажно блестели. — Крикните им, чтоб не стреляли!
— Далеко, — сказал полковник.
Бык шел, проваливаясь в грязь. Сгибался все ниже и ниже, и уже не ногами, а боками тащились по грязи псы.
Но он шел. Над его головой звенели в ослепительном сиянии жаворонки, и он шел навстречу им, из последних сил волоча на загривке свой крест.
— Мясники! Хлопцы! Ружья! Стреляйте в него! — кричал Богатырев.
— Тятенька, не надо!
А бык шел. Жаворонки звенели в сияющей голубизне, и он шел к ним. Шел к доброму серому стаду, что двигалось по дороге. К доброму серому стаду, что стало приветливо махать блестящими рогами, увидев его.
Сейчас он присоединится к ним, пойдет с ними. Далеко-далеко.
…Богатырев вдруг упал на колени.
— Лебедь! Лебедушка! Ату! Ату! Возьми его! Ату!
Лебедь отвернул изъеденную молью голову.
— Богатырев, — сказал Алесь, — что дашь за жизнь собак?
Богатырев метнул на него бешеный взгляд, но увидел, что Лебедь тянется к рукам Алеся.
— Барин, что хотите-с.
— Жизнь быка, — сказал Алесь. — И еще… берегите мальчика от такого…
— Барин… Барин… Только ско-орее…

15

Живая тема-01.
Собачий разум - Живая тема


Многие собаки являются экстрасенсами и успешно лечат людей. Откуда у наших четвероногих питомцев такие способности? Могут ли они стать равноправными собеседниками для своих хозяев?
Тема "РУЧНОЙ РАЗУМ"
Я даже не упоминаю имени человека, который не пробужден. Если я согласился говорить о словах Сахаджо, то именно по этой причине. В стихах Сахаджо нет ничего особенного. Если бы я хотел говорить о поэзии, есть множество великих поэтов. Не создала Сахаджо и никакой великой философии. Если бы я хотел говорить о философах, есть множество великих философов. Сахаджо - обычная необразованная женщина; она не поэт и не философ; очень обычная, простая сердцем. Но пробужденная. Одно ее пробуждение ценно, все остальное не стоит и гроша. Каким бы ты ни был великим богословом, если ты спишь, ты бесполезен. И даже если ты ничего не знаешь, но просыпаешься, тогда случается все знание.

Поэтому, несомненно, я признаю, что Сахаджо реализовала себя, иначе я даже не упомянул бы ее имени. Зачем говорить о спящих? Бессмысленно говорить со спящими о спящих. Вы уже знаете спящих слишком хорошо. Я должен говорить с вами о пробужденных, чтобы вы заинтересовались, чтобы в вас возникло стремление. Может быть, будильник зазвонит, и вы перевернетесь с боку на бок, может быть, пошевелитесь во сне.

Четвертый вопрос:

Отличаются ли друг от друга вопросы мужчин и женщин? Есть ли разница в том, как они их задают?

Конечно, есть! Это неизбежно, потому что вопросы возникают у вас внутри. Ваши вопросы несут сведения о вас. Твой вопрос твой. Именно ты придаешь ему форму, стиль. Конечно, женщины задают вопросы определенным образом, мужчины - по-другому.

Первое, что я заметил: женщины не спрашивают - вот их путь. Они редко спрашивают. Они больше пытаются понять и меньше спрашивают. Мужчины больше спрашивают и меньше понимают. Поскольку они больше спрашивают, может создаваться иллюзия, что они больше понимают. Поскольку женщины спрашивают меньше, создается иллюзия, что они вообще не понимают: "Почему они ничего не спрашивают?" Но, фактически, все как раз наоборот.

Мужчины приходят ко мне с огромной сетью вопросов. Часто мужчины говорят мне... когда я им говорю, хотят ли они о чем-нибудь спросить, они отвечают: "Мы столько хотим спросить, что не знаем, с чего начать. Мы хотим столько спросить, но как спросить, откуда начать? Мы не можем этого понять". Если спросить женщин, хотят ли они что-нибудь спросить, они скажут: "Нет, нам не о чем спрашивать. Нет ничего такого, о чем нужно было бы спрашивать. Мы пришли просто сидеть с тобой, мы пришли на даршан".

Этот мужчина не может задать вопрос. Причина в том, что в нем так много вопросов, и из-за этой толпы вопросов он не может задать вопрос. Женщины не спрашивают, но не из-за толпы вопросов, но потому, что спрашивать нечего.

Когда мужчины приходят и садятся рядом со мной, я вижу толпу у них в головах - нагромождение беспорядочных мыслей. Если раскрыть голову мужчины, оттуда выйдет целый сумасшедший дом, и во все стороны разбегутся сумасшедшие. Мысли будут прыгать и скакать, как выпущенные из тюрьмы привидения. Даже если мужчины слушают, то слушают из головы. И, пока им не отрубишь голову, к сердцу проникнуть никак невозможно.

Когда приходит женщина, у нее в голове нет такого шума. Ее сердце пульсирует, трепещет - женщин переполняют чувства. Они меньше слушают и больше пьют. Их глаза менее активны, мысли менее активны.

У меня есть такой опыт - если мужчины влюбляются в меня, они говорят: "Мы любим твои идеи, и поэтому любим тебя". Если в меня влюбляются женщины, они говорят: "Мы влюбились в тебя, и поэтому любим и твои идеи". Вот в чем разница - и это огромная разница. Мужчины говорят: "Твои идеи дороги нам, и мы тебя любим" - сначала идеи, потом любовь. Женщины говорят: "Мы настолько в тебя влюбились, что твои идеи кажутся правильными" - сначала любовь, потом идеи.

У них разные личности; они отличаются друг от друга. Именно поэтому женщины не создали никаких великих писаний, никакой великой философии. Мужчины создали великие писания, великие секты, великие философии. Но, кажется, женщины жили счастливее мужчин. Сейчас даже философы признают этот факт.

Может быть, вы удивитесь, узнав, что в сумасшедших домах женщин меньше, чем мужчин. В тюрьмах много мужчин, а женщин почти нет. Мужчины более подвержены умственным болезням. Женщины не совершают самоубийства так часто, как мужчины. Хотя много раз они говорят, что сделают это, но никогда не делают. Женщина часто говорит: "Я покончу с собой!" Иногда она даже принимает таблетки, но только в ограниченной дозе - наутро с ней все в порядке. Она на самом деле не хочет умирать. Даже если она говорит о смерти, это вызвано глубокой тягой к жизни - потому что жизнь устроена не так, как она ожидала, она готова умереть. Но на самом деле она не хочет умирать. Женщины очень глубоко укоренены в жизни.

Мужчина готов немедленно умереть за любую мелочь. Когда мужчина что-то делает, он делает это с полным успехом - он просто умирает! Он не совершает попыток спустя рукава, его расчеты полны и научны. Он организовывает все так, чтобы исключить неудачу. Если женщина говорит о смерти, не обращай большого внимания, не о чем беспокоиться. Когда мужчина говорит о смерти, ты должен немного подумать. Часто бывает так, что он даже ни о чем не говорит. Женщины постоянно говорят о смерти и живут дальше.

Женщины и болеют физически реже мужчин, потому что их ум немного более спокоен и здоров, и тело становится более спокойным и здоровым. Женщины живут дольше мужчин, в среднем, на пять лет дольше. Если мужчина живет семьдесят лет, женщина живет семьдесят пять. Именно поэтому я говорю, что мы должны организовать брачную систему по-другому. Мы говорим, что в браке мужчина должен быть на три или четыре года старше женщины. Это абсолютно неправильно. Девушка должна быть старше - на пять или шесть лет старше юноши; тогда оба умрут приблизительно в одно и то же время. Иначе мир будет полон вдов. Так, как есть сейчас, вы найдете мало вдовцов и много вдов. В Индии вдов вы увидите повсюду, они сидят в храмах... Причина в том, что они живут на пять лет дольше мужчин. Было бы разумнее, если бы девушки были старше на пять или семь лет: тогда оба умирали бы примерно в одно и то же время, с разницей в несколько месяцев. Жизнь была бы лучше.
Но из-за своей гордыни мужчина хочет быть в браке старше, чтобы чувствовать свое превосходство. Он хочет быть лучше во всем; даже в возрасте он хочет превосходить - хотя, каким бы ни был его возраст, он не может превосходить женщину. Каждый раз, когда он влюбляется в женщину, он начинает искать в этой женщине мать. Он не взрослеет. Самая маленькая девочка взрослее его, потому что в самых первых играх девочка играет в мать, она не согласна на меньшее. Она одевает куколок, играет в материнство. Самая маленькая девочка уже мать, а самый старый мужчина - только ребенок. Мужчина - это ребенок.
Но эго, гордость! - он должен превосходить во всем. Если невеста выше его, жениха это печалит. Ему очень неловко; мужчина должен быть выше женщины. Где-то у него внутри работает комплекс неполноценности. Психологи говорят, что комплекс неполноценности развивается оттого, что женщина способна к рождению жизни, а мужчина не способен. Это комплекс неполноценности: женщина может родить ребенка, создать новую жизнь. Существование использует ее непосредственно, она - прямой проводник. Мужчина кажется случайным.
Мужчин можно заменить: ту же работу может сделать инъекция, они не незаменимы. Но мать нельзя обойти, потому что мать рожает собственным телом. Ее кровь, ее кости, мозг костей создают новую жизнь, рождают новую жизнь. Женщины кажутся очень удовлетворенными, и, когда они становятся матерями, их окружает еще большая удовлетворенность, потому что, в определенном смысле, они стали проводниками божественного.
Научные мыслители говорят, что мужчина так много мечется, чтобы компенсировать эту внутреннюю недостаточность. Женщинам не нужно создавать картины, не нужно создавать статуи, писать стихи, им не приходится сочинять романы, пьесы, рассказы, снимать фильмы, не нужно в ракетах мчаться на Луну. Им ничего не нужно делать, потому что существование дало им такое великое творчество, что это приносит им достаточное удовлетворение - их потребность что-то создавать удовлетворена. Но мужчина должен создавать тысячи вещей. Вот что говорит мужчина: "Нет проблем - если мы не можем родить ребенка, мы создадим статую. Мы создадим вещи, мы напишем стихи". Но какое бы прекрасное стихотворение мужчина ни написал, не может быть поэзии прекраснее, чем глаза ребенка. Как бы ни была прекрасна мраморная статуя, она никогда не может быть равной живому ребенку. Мужчина может добраться до Марса, но никогда не испытает опыта материнства.
Удовлетворенность может прийти в жизнь мужчины, только если он родит самого себя изнутри себя - как Будда, Кришна, Махавира. Поэтому мы называем реализовавших себя двиджи, "дваждырожденные". Они родили самих себя, совершили рождение заново. Одно рождение случилось в матери и отце, второе случилось с ними в медитации, в просветлении. Тогда они рождены заново. Ты найдешь, что только будда может быть мирным, как женщина: ты увидишь в статуе Будды женственность. В жизни Будды была такая же округлость, что и в жизни женщины, та же удовлетворенность, та же благодарность, исполненность.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...13
Ловушка идеала

С раннего детства нам говорят, какими мы должны быть, и какими мы быть не должны. В результате у человека формируется некий «идеальный образ самого себя», то есть образ человека, которым он хотел бы стать, чтобы угодить окружающим. В действительности «идеальный образ самого себя» отвечает не столько глубоким внутренним потребностям самого человека, сколько навязывается ему извне. Глубоко в душе у человека таится страх, что если он не будет соответствовать некому идеалу, его не будут любить. Стремясь к идеалу, человек подсознательно надеется, что, став таким, каким он представляет свой идеал, он получит любовь и поддержку окружающих. Ощущение несоответствия идеалу становится источником чувства собственной несостоятельности, неудовлетворенности собой и своей жизнью. Контрприемом является принятие себя таким, какой вы есть. Любите себя таким, какой вы есть, со всеми присущими вам достоинствами и недостатками. Стремление стать лучше, умнее и сильнее – естественное стремление человека. Важно не путать естественное и разумное стремление к совершенствованию себя и подсознательную потребность соответствовать определенному идеалу, особенно в том случае, если достижение этого идеала невозможно или требует столь существенных затрат сил, что в итоге «игра не стоит свеч».
Конечно, у мужчины и женщины разные пути. Если мы можем понять эти пути правильно, многое станет легче, и путешествие станет легче. Можно избежать ненужных блужданий и заблуждений.

Прежде всего, женщина не спрашивает - а если и спрашивает иногда, ее вопрос всегда прагматический, не метафизический.

В этом контексте есть еще один вопрос:

Вчера после дискурса я попросил многих женщин написать вопросы о Сахаджо, но все они только улыбались. Они даже не сказали да! Почему женщины не заинтересованы в том, чтобы спрашивать даже о просветленных женщинах?

Спрашивать, узнавать - любопытство мужчины. Быть, жить - любопытство женщины.

Ты можешь увидеть разницу даже в маленьких детях. Если девочки играют, их игры будут творческими, они будут что-то создавать. Игры мальчиков будут разрушительными; в играх они будут что-то ломать. Если мальчику дать игрушечную машину, вскоре он ее сломает, чтобы посмотреть, что внутри - любопытство знать, подвергать сомнению, увидеть, как это сделано. Если ему дать часы, он их откроет. Ты скажешь, что он все ломает, но бедный парень просто совершает научное исследование! Он смотрит, как это устроено. Ползет муравей - он раздавит его пальцем. Это не насилие, в его намерения не входит насилие. Муравей не сделал ему ничего плохого, он просто пытается посмотреть, что у него внутри, что приводит его в движение.

Мужчина любопытен. Он хочет знать, он хочет исследовать. Где бы он ни нашел завесу, которая что-то скрывает, он ее приподнимет и посмотрит, что за ней. Любопытство женщины другое. Ее любопытство не в том, чтобы знать, но в том, чтобы жить. Это очень прагматическое любопытство. Женщина спрашивает только о том, что абсолютно существенно для ее жизни.

Женщины не приходят и не спрашивают, существует ли Бог, существует ли рай и ад и кто создал Вселенную. Все это мужские вопросы. Иногда женщина, если она что-то и спросит, скажет: "Если в уме есть неудовлетворенность, как принести ему удовлетворенность?" "Моя жизнь проходит напрасно, как мне найти мир?" "Как мне привнести в мою жизнь поклонение и молитву?" Ее вопросы практичны - и я согласен, что быть практичным по большому счету мудрее, разумнее. Что ты выиграешь, узнав, кто создал мир, в какой день, какого числа? Что тебе это даст?

Вчера вечером я читал биографию еврейского раввина. Каждый раз, когда он говорил, один мужчина вставал и задавал вопросы. Раввину надоело, он устал от этого человека! Он был очень упорен и задавал всевозможные странные вопросы. Однажды раввин сказал: "Бог создал мир". Этот человек встал и спросил: "А когда он создал мир? Почему он не сделал этого раньше?"

Вопрос абсолютно справедливый, но, прежде чем раввин успел что-то сказать, человек продолжал: "А если ты не знаешь, почему он не создал его раньше, скажи нам тогда, что он делал с тех пор, как создал мир? Все эти вопросы важны - потому что если принять то, что говорят христиане - что четыре тысячи и четыре года назад, в понедельник, Бог начал создавать, завершил работу в субботу и отдыхал в воскресенье, - что он тогда делал раньше четырех тысяч четырех лет назад? Сидел ли, ничего не делая? Не устал ли он? Не сошел ли с ума? Наверное, он все-таки что-то делал. Даже если человек сидит и расслабляется, все равно он что-то делает - читает газету, слушает радио. Но у Бога не было даже радио. Что он делал?

Может быть, - сказал этот человек, - ты не знаешь, потому что это было так давно. Но что он делал с тех пор? Мир был создан за шесть дней, на седьмой он отдыхал, но что потом?.."

Раввин сказал: "Теперь он занят тем, что считает таких людей, как ты, задающих глупые вопросы, и решает, какое им назначить наказание!"

Есть вопросы, которые бессмысленны, но как бы они ни были бессмысленны, мужчинам они кажутся важными. Есть осмысленные вопросы: какими бы они ни казались мужчинам будничными, обычными, в них есть великолепие. В конце концов, любопытства недостаточно. Нужен поиск. Ничего не случится в знании об этом, что-то случается, только когда ты есть это. Жизнь должна быть трансформирована. Человек должен стать новым, полным света. Человек должен зажечь незажженную свечу. Именно поэтому этот вопрос не очень важен. Важен только один вопрос: как можно зажечь незажженную свечу? Мои глаза закрыты, как их открыть? Мой сон крепок, как его прервать? Как стать светом самому себе?

Есть разница между вопросами мужчин и женщин. Но я тебе скажу, что, если мужчина действительно вовлечен в трансформацию своей жизни, его вопросы тоже станут практичными вопросами женщины. И иногда женщины тоже заражаются болезнью мужчин и начинают задавать такие же вопросы.

Я делаю ударение на практичности. Спрашивай только о том, что может трансформировать твою жизнь, - осмыслен лишь такой вопрос, который может изменить твою жизнь.

Последний вопрос:

Поскольку Будда допустил в свою коммуну женщин, его религия просуществовала в Индии только пятьсот лет, вместо пяти тысяч. Ты свободно допускаешь в свою коммуну женщин. Скажи нам, пожалуйста, сколько просуществует твоя религия?

Заботиться о будущем свойственно невежеству: что будет завтра, о том позаботится завтра.

История говорит, что Будда заботился об этом, но очень трудно сказать, правдива ли эта история. Мне тоже много раз говорили, что будто бы Будда сказал: "Теперь моя религия просуществует только пятьсот лет, потому что в нее допустили женщин". Это может значить только одно - это не может значить, что Будда беспокоился о будущем. Будет ли религия существовать пятьсот или пять тысяч лет, как это может заботить Будду? Поэтому должна была быть какая-то другая причина, по которой он это сказал.

Его намерением было... Образ жизни, предлагаемый Буддой, был в своей основе разработан для мужчин. Образ жизни, разработанный Махавирой, был тоже создан для мужчин. Оба пути - сила воли, а не самоотдача. Это пути решительности и усилия, не пути, на которых ты принимаешь милость Божественного как дар. Ни в одном из этих путей нет места Божественному. В них нет возможности молитвы и поклонения. Оба пути - пути медитации. Путь медитации не подходит женщинам: им подходит путь молитвы и любви. А оба пути, разработанные Махавирой и Буддой, были путями медитации.

Потом женщины тоже заинтересовались и сказали: "Посвяти и нас!" Поэтому Будда, наверное, был обеспокоен. Он беспокоился не о том, сколько времени просуществует его религия. Даже если он это действительно сказал, это фактическая сторона его слов, не то, что он на самом деле имел в виду. Но сутью для Будды было то, что его путь был путем медитации и если бы на него были допущены женщины, было бы две возможности - либо женщины переделают его в путь молитвы, либо путь медитации изменит женщин и сделает их похожими на мужчин. Второе почти невозможно. Первое возможно: когда придут женщины, они превратят путь медитации в путь молитвы. А это не путь молитвы, и он будет искажен.

Именно поэтому Махавира просто объявил, что освобождение из женского тела невозможно. Весь смысл был в том... Это не может значить, что Махавира говорит, будто женщины не могут быть просветленными. Это было бы большой глупостью. Невозможно, чтобы такой человек, как Махавира, сказал такую чепуху. Махавира сам много раз говорил: "Душа не мужская и не женская". Форма - это только тело, а что общего имеет тело с освобождением? Это все равно что сказать: если ты носишь женскую одежду, освобождение невозможно, ты должен носить мужскую одежду.

Махавира знает, что тело - это только одежда. Тогда почему он так говорит? Есть причина. Путь Махавиры - это тоже путь медитации. Махавира говорит: "У женского тела не будет связи с моим путем. Поэтому, если женщина хочет освободиться моим путем, она должна будет стать как мужчина". Вот в чем смысл. Он говорит: "Только если она станет как мужчина, она сможет освободиться".

Женщина не может освободиться путем медитации; он ей не подходит. Она может освободиться только путем любви. Когда ее сердце полно благодарности, лишь тогда она танцует в экстазе. Лишь тогда на нее нисходит состояние самадхи. Лотос ее сердца расцветает только в танце и киртане, в песне преданности, поклонении и молитве. Вот что на самом деле Будда и Махавира имеет в виду, говоря о своей религии, что на этом пути женщина не может достичь освобождения. Женщина - это великое явление - она может изменить любой путь!

Это случилось. Сегодня в джайнских храмах вы увидите, что джайны молятся и поклоняются Махавире. Махавира не имел ничего общего с молитвой и поклонением, а сейчас джайны молятся и поклоняются! Женщины вызвали эту перемену, потому что женщины молились и поклонялись. Они могут только любить Махавиру. И когда они любят, им хочется танцевать перед Махавирой и поклоняться ему. Постепенно они переделали этот путь. Теперь возникли огромные трудности. Танец приемлем в храме Кришны, потому что танец сопоставим с Кришной, его путь - путь танца. Но, танцуя в храме Махавиры, ты заблуждаешься. Это все равно что идти в храм Кришны совершать аскетические практики. Техника не соответствует месту. Это все равно что купить "форд" и пытаться приделать к нему запчасти от "роллс-ройса".

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...14
Ловушка бессмысленного страдания

Вероятно, вы замечали, что некоторые люди страдают из-за вещей, на которые другие люди вообще не обращают внимания, а то и используют их, как повод посмеяться над самим собой. В жизни не так уж много серьезных поводов для страдания, таких, например, как тяжелая болезнь или смерть. Как бы странно это ни звучало, страдание – это тоже привычка. Гораздо проще ощущать себя жертвой, чем принимать ответственность за собственные чувства и за последствия своих действий. Привычка к страданию, как правило формируется в детстве когда ребенок плачет и демонстрацией своих терзаний добивается от взрослых выполнения своих требований. Если вы нервничаете по незначительным поводам – значит у вас недостает воли и мудрости пересмотреть свое отношение к раздражающим вас вещам. Несмотря на то, что ощущение и проявление страдания дает некоторые преимущество, со временем негативные последствия привычки к страданию, выражающиеся в снижении жизненного тонуса, ухудшении здоровья и утраты радости жизни значительно перевешивают преимущества позиции жертвы. Контрприемом является задаваемый самому себе вопрос: «зачем». «Зачем я страдаю?» Причин для страдания можно изобрести множество, тем не менее, смысла страдание, как правило, не имеет. Не исключено, что по здравом размышлении вы придете к заключению примерно следующего плана: «Привычка к страданию не приносит мне ничего, кроме вреда. Возможно, у меня есть причины для подобных чувств, но от того, что я буду терзать себя мучительными переживаниями, лучше не станет. Разумнее направить свои силы на улучшение ситуации, в которой я нахожусь, и исправить то, что можно исправить, чем расходовать жизнь на бессмысленные терзания.»
*Есть противо­показания. Посоветуйтесь с врачом.

Путь медитации - это один путь, путь любви - совершенно другой. Есть только эти два пути. То, что правильно на пути любви, будет препятствием на пути медитации. То, что правильно на пути медитации, будет препятствием на пути любви. Пути должны оставаться абсолютно чистыми.

Я не настаиваю ни на пути любви, ни на пути медитации. Ни один путь я не называю своим. Когда ты приходишь ко мне, я смотрю на тебя и говорю, каков твой путь. Я не пытаюсь заставить тебя идти моим путем, мое усилие не в этом. Я смотрю на тебя и, имея в виду тебя, решаю, какой путь тебе подходит. Я не привязан ни к какому пути - я ни на чем не настаиваю. Поэтому, если приходит женщина, обычно я направляю ее на путь молитвы и любви. Иногда приходит мужчина, который тоже полон сердца, и я тоже направляю его к молитве. Иногда приходит женщина, в которой не может прорасти никакой росток любви, и я направляю ее к медитации.

Есть много форм молитвы: у ислама одна форма, у индуизма другая. Есть бесконечные формы медитации - джайнская, буддистская, метод Патанджали, метод Лао-цзы. Я смотрю на тебя и выбираю.

Пойми это правильно. Есть две возможности: первая, у меня есть путь, и тогда меня не заботит, кто ты. Если кто-то хочет идти моим путем, я выберу подходящих людей и не выберу тех, кто исказит мой путь; им я скажу: "Этот путь не для вас. Ищите какой-то другой храм". С Буддой ты идешь путем, выбранным Буддой; Махавира тоже выбрал свой путь. Я совершенно не настаиваю ни на каком пути.

Я не заставляю вас идти своим путем. Можете называть моим путем это - я хочу, чтобы вы шли своим путем. Я внимательно за вами наблюдаю. В моем понимании вы драгоценнее любого пути. Каждая индивидуальность ценна.

В "Талмуде" евреев есть слова: "Одна индивидуальность ценнее всей вселенной". Я согласен с этим - каждая индивидуальность так ценна, что, если положить ее на одну чашу весов, а всю вселенную - на другую, один человек перетянет весы. Таково величие человека! Я смотрю на тебя и говорю, что может тебе подойти.

Поэтому для меня приемлемо все. Ты можешь танцевать к божественному - мои благословения с тобой. Ты можешь идти к божественному с закрытыми глазами - мои благословения с тобой. Иди как женщина, иди как мужчина - все это разные пути - но все они ведут к одной и той же точке назначения.

Бог один, но у него много имен. Истина одна, но ведущих к ней путей много. Я принимаю все пути. Каждый путь эффективен; все зависит от того, подходит ли тебе этот путь.

Мои глаза сфокусированы на тебе. Я не забочусь о лекарстве, я забочусь о пациенте. Я выбираю лекарство согласно нуждам пациента. Есть некоторые врачи, которые уже решили, какое использовать лекарство. Они говорят, что приходить к ним должны только те пациенты, которым подходит лекарство; другим пациентам оно не поможет.

У Махавиры есть свой путь, у Будды есть свой путь. У меня нет пути, я без-путный.

Махавира один из берегов реки, тиртханкара - он перевозит лодку с одного берега на другой. У меня нет определенного берега реки. У меня есть лодка, и с какого бы берега ты ни хотел начать и какого бы ты ни хотел достичь, эта лодка исполнит работу. Весь Ганг - мой.

На сегодня хватит...

3. Два состояния сознания

У тех, кто сошел с ума в любви,

вся жизнь преображена.

Сахаджо говорит: они не видят,

кто нищий, а кто король.

Для тех, кто сошел с ума в любви,

исчезают каста и цвет кожи.

Сахаджо говорит: весь мир зовет их безумцами,

и все, кто был рядом, бегут,

О тех, кто сошел с ума в любви, -

Сахаджо говорит: тело трепещет,

нога спотыкается, утрачен контроль, -

тогда о них заботится Божественное.

Ум блажен,

тело пьяно восторгом.

Никто не с Сахаджо,

Сахаджо ни с кем.

Есть лишь два состояния сознания: состояние любви и состояние полного отсутствия любви. Или, если вам больше нравится, называйте их состояниями пробуждения и сна, состояниями религиозности и нерелигиозности. Не имеет значения, какими словами их назвать.

Сознание может быть в двух формах. То, что ты называешь "мирским", - это состояние сознания без любви. Если на существование смотреть без любви, оно кажется мирским. Когда глаза полны любви - то, что до сих пор казалось мирским, внезапно на мгновение становится Божественным. Мир - это не реальность, но попытайся понять, что Бог - это тоже не реальность; это только два способа смотреть на существование. Мирское - это переживание глаз без любви, Божественное - это переживание глаз, полных любви.

Вопрос не в том, что наблюдать, вопрос в том, как наблюдать. То, что ты видишь, не ценно, ценно то, как ты видишь, потому что именно это определяет твое существование. Если ты не видишь Божественного, не думай, что его нет, просто сознавай, что в твоих глазах нет любви. Если для тебя очевидно мирское и только мирское, не думай, что больше ничего нет. Пойми, что в твоих глазах нет любви, что они пусты. Когда глаза пусты, когда в них нет любви, что бы ни пришло в твой опыт - это иллюзия, ложь, - потому что нет иного пути познать истину, как только через любовь.

Это все равно что пытаться услышать глазами, как кто-то играет на вине - ничего не будет слышно. Глаза не предназначены для слышания, нельзя слышать глазами. На вине играют, музыка резонирует в тебе, но ты не слышишь, потому что не используешь тот проводник, который мог бы создать связь. Музыку нужно слушать, ее нельзя увидеть. Глухой может сидеть и наблюдать, как пальцы музыканта перебирают струны, но волшебства, происходящего между струнами и пальцами, он не услышит. Нет способа слушать глазами.

Это все равно что пытаться увидеть цветы ушами. Цветы цветут, их аромат разносит ветром, пчелы и бабочки это знают, послание понятно жукам, но тот, кто поднесет к цветку ухо, ничего не увидит. Он не узнает, что бутон распускается и становится цветком, что его окружают облака аромата, и аромат рассеивается, и бутон превращается в цветок и сдается Вселенной; мгновение раскрытия наступает и уходит - ничто из этого нельзя воспринять ушами. Для этого нужны глаза и нос; для этого нужны правильные средства.

Если ты говоришь, что не видишь ничего, кроме мира, это значит только, что твой привычный способ смотреть не позволяет тебе увидеть ничего другого.

Есть старая история баулов:

Факир танцевал в саду, танцевал с цветами, и к нему подошел ученый богослов и спросил:

- Я слышал, что ты все время повторяешь: "любовь", "любовь". Что такое эта любовь?

Факир продолжал танцевать, потому что может ли быть иной ответ, кроме танца? Любовь изливалась вокруг повсюду. Ее понимали деревья, ее понимало озеро, ее понимали белые облака, плывущие по небу, - но богослов был слеп.

Факир продолжал танцевать. Богослов сказал:

- Прекрати прыгать и скакать; дай мне ответ на вопрос. Эти твои ужимки - не ответ. Я спрашиваю, что такое любовь?

Факир сказал:

- Я есть любовь. И если ты не видишь ее в моем танце, то, без сомнений, ничего не увидишь, если я и перестану танцевать. Если ты не слышишь ее в моей песне, она останется за пределами твоего понимания, и когда я умолкну. Я уже дал ответ.

Богослов рассмеялся. Он сказал:

- Это ответ для идиотов! Я знаю великие священные писания - я требую правильного ответа. Я не необразованный деревенщина - я знаю Веды, Упанишады, я читал Гиту. Дай мне разумный ответ. Иначе я скажу, что ты не знаешь ответа.

Факир спел песню. В этой песне говорилось:

"Я слышал, однажды произошел такой случай - в саду расцвели цветы, и садовник танцевал от радости при виде такой редкостной красоты. Городской золотых дел мастер пришел и сказал:

- Чем ты опьянен? Что случилось? Почему ты танцуешь?

- Посмотри на эти цветы! - сказал садовник.

- Подожди! - сказал ювелир. - Я не соглашусь, пока их не проверю.

Он вынул из сумки пробный камень, который использовал для определения чистоты золота, - камень, который используют, чтобы определить, настоящее золото или поддельное.

Он потер цветы о камень, но ничего не смог понять - цветы были смяты, цветы умерли.

Наверное, эти цветы смеялись, деревья смеялись, облака в небе смеялись. Садовник тоже рассмеялся".

Факир рассмеялся и сказал богослову:

- Ты просишь меня о том же: ты хочешь применить к любви пробный камень логики.

Цветы умрут, если их потереть о камень... камень что-то говорит только о золоте, потому что между камнем и золотом есть некоторое сходство - золото твердое, как камень. Видел ли ты когда-нибудь цветущее золото? Оно мертво. Мертвое узнает мертвое. Цветок жив: если ты испробуешь его пробным камнем, он умрет. Лишь следы его смерти останутся в твоих руках, лишь кровь цветка останется на камне; но камень не даст никакой информации о том, был ли цветок настоящим.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...15
Ловушка иллюзорного счастья

Многие люди полагают, что если они добьются некой цели, они, наконец, будут полностью счастливы. В подавляющем большинстве случаев они ошибаются. Если цель достижима, радость от ее достижения довольно быстро заканчивается, а желанное счастье почему-то так и не наступает. Человек создает себе новую цель, после которой, как он полагает, он станет «окончательно счастлив», и все повторяется снова. Бывает и так, что получить нечто, «необходимое для счастья» оказывается невозможно, и мысль об этом становится источником печали, а то и депрессии. Погоня за «синей птицей счастья» в течение некоторого времени может казаться увлекательной, но годы проходят, «птица» никак не ловится, в душе накапливается горечь, а жизнь кажется «прожитой зря». Счастье – это состояние души, которое человек имеет здесь и сейчас, в данный момент. До тех пор, пока человек не научится радоваться тому, что имеет, тому, что окружает его; до тех пор, пока он не избавится от иллюзии, что счастье наступит лишь после того, как он сделает или получит то-то и то-то, он не сможет быть счастлив. Контрприемом является развитие умения наслаждаться настоящим моментом, тем, что вы имеете, и тем, что вас окружает. Вместо того, чтобы предаваться иллюзорным мечтаниям о будущем, концентрируйтесь на всем хорошем, что у вас есть сейчас – дружбе, любви, природе, прогулках, хороших фильмах и т. д. Более подробно техники достижения счастья и душевного благополучия описаны в наших книгах «Формулы счастья», «Психотехники счастья» и «Игра под названием жизнь».
У пробного камня для золота другое назначение. Если ты не видишь Божественного в мире, тогда знай, что ты ювелир, бродящий по саду с пробным камнем в руках. Таким образом ты никогда не найдешь цветов; тебе помешает камень в твоих руках. Твой способ видения создает препятствие; твой способ бытия заставляет Божественное обходить тебя стороной.

Когда ты приходишь и говоришь, что не видишь Бога, я не буду пытаться доказывать обратное или говорить, что он существует, - это было бы бессмысленно. Это все равно что играть на вине для глухого, это все равно что светить лампой слепому, это все равно что дать понюхать духи человеку, у которого заложен нос. Нет, я не сделаю такой ошибки.

Когда ты спрашиваешь, где Бог, я знаю, что ты на самом деле спрашиваешь, где любовь, потому что есть ли другой Бог, кроме любви? Ты ничего не говоришь о Боге, ты говоришь нечто о себе, и это показывает, что у тебя нет глаз любви. Хотел бы я, чтобы ты это понимал; тогда ты не искал бы Бога, потому что понимал бы, что это ошибочный поиск - ты искал бы любовь. Тот, кто знает любовь, знает и Божественное. Нет Бога, кроме любви.

Любовь больше самого Бога, потому что никакой связи с Богом быть не может, если глаза не полны любви. Твои уши важнее любой самой великой музыки, потому что без ушей музыка не будет существовать. И я говорю, что глаза важнее самых красивых ламп. Солнце мало в сравнении с глазами. Не думай в терминах математики, иначе ты подумаешь, что твои глаза очень малы, а солнце - очень велико. И я повторю снова, что твои глаза безграничны, а солнце очень мало - где было бы солнце без твоих глаз? Миллионы солнц могут увидеть твои маленькие глаза. И в маленьком пульсе твоей любви может уместиться вся безграничность Божественного.

Твоя любовь безгранична. Чем яснее ты понимаешь этот факт, тем больше он тебе помогает, потому что если первый шаг путешествия ошибочен, цель потеряна навсегда. Если первый шаг правилен, половина путешествия позади. Если ты начинаешь двигаться в правильном направлении, ты уже почти пришел; теперь дойти до цели нетрудно, это только вопрос времени.

Но если ты совершаешь неверный шаг, ты можешь идти жизнь за жизнью. Сколько бы ты ни шел, как быстро бы ни бежал, сколько бы ни прилагал усилий и ни применял средств, ничего не получится. Может быть, получится даже противоположное: чем больше ты пытаешься, тем дальше уходишь в сторону; чем быстрее бежишь, тем больше становится расстояние. Никто не может достичь цели, если бежит в неправильном направлении. Но достигают люди, медленно идущие в правильном направлении. Те, кто знают, говорят, что, если направление абсолютно правильно, не нужно ни единого шага, цель прямо там, где ты находишься. Я тоже говорю, что не нужно никуда двигаться, потому что цель недалеко. Цель в твоих глазах, в твоем способе видения.

Можно смотреть с любовью - это действует как волшебство, как алхимия. При таком способе видения становится видимым то, что раньше не было очевидно. Можно смотреть и без любви, но это способ видения слепого. Таким образом человек видит то, что никогда не видят глаза любви. Мир и Божественное никогда нельзя переживать одновременно. Именно поэтому пророки - такие пророки, как Шанкара, - говорят: "Мир иллюзорен".

Но не думай, что лишь потому, что он говорит об иллюзорности мира, Шанкара не пойдет с чашей для подаяния просить еду. Если бы мир был иллюзией, просить было бы не у кого. Не думай, иллюзорный мир не означает, что Шанкара не испытывает голода, потому что какой может быть голод, если все иллюзорно? Не думай, что, когда Шанкара голоден, он ест, но это не утоляет его голод. Он просит еду и все же говорит: "Мир иллюзорен".

Есть одна история:

Один сумасшедший император услышал учения Шанкары, и они ему не понравились. Они никому не нравились - не понравятся и тебе. "Этот мир иллюзорен!" - как можно в это поверить? Попытайся выйти из комнаты сквозь стену, и ты разобьешь голову. Если бы эта стена была иллюзорной, ты мог бы сквозь нее пройти - что бы тебе помешало? Могут ли тебя остановить иллюзорные стены? Ты можешь пройти через дверь, значит, есть существенная, прагматичная разница между стеной и дверью: голова ударяется в первое и не ударяется о второе.

Император был сумасшедший. Он сказал:

- Подожди! Я не могу в это поверить, просто говоря об этом. Я практичный человек, не идеалист. Поэтому подожди, такое решение нельзя принять, используя логику. Ты искусен в логике. Мое решение подскажет реальный опыт.

Он велел привести бешеного слона. У императора был бешеный слон, у которого были скованы ноги. Однажды он убежал и убил много людей. Много раз ему удавалось разбить цепи. Привели этого бешеного слона.

Император встал на крыше своего дворца, чтобы смотреть, а люди попрятались в домах; дорога к дворцу опустела. Шанкару оставили на дороге и выпустили бешеного слона. Шанкара убежал, крича и вопя!

Шанкару защитили, прежде чем слон причинил ему какой-то вред, потому что суть была не в том, чтобы причинить Шанкаре вред, но в том, чтобы проверить, действительно ли он считает, что мир иллюзорен. Когда его привели ко двору, он был весь в холодном поту и испуган до потери чувств. Император сказал со смехом:

- Скажи мне теперь, что мир иллюзорен.

- Ваше Величество, - сказал Шанкара, - мир, несомненно, иллюзорен.

Император рассмеялся и сказал:

- Ты сумасшедший! Это полное безумие! Почему же тогда ты убежал? Почему ты кричал? Почему твое лицо в поту? Почему сердце до сих пор бьется так быстро? Все это из-за иллюзорного слона?

- Ваше Величество, - сказал Шанкара, - все это так же иллюзорно, как и слон. С настоящим слоном и слезы были бы настоящими. С иллюзорным слоном слезы иллюзорны. Мое бегство тоже было иллюзорно, мои крики и вопли были иллюзорны, то, что ты меня слушаешь, иллюзорно.

Император закричал:

- Довольно этой чепухи! Ты сумасшедший! Ты еще более бешеный, чем этот слон. Теперь нам не о чем говорить.

По видимости ответ Шанкары кажется странным, но он прав. Когда Шанкара говорит: "Этот мир иллюзорен", он не имеет в виду, что мир не существует. Он просто имеет в виду, что ты смотришь на реальность под неверным углом, поэтому вещи не таковы, какими кажутся. Твое восприятие ложно, а этот "мир" - твое восприятие, проекция на истину. Ты не познал истины, ты только определил ее, и это определение ложно. "Мир" это то, как невежественный человек определяет брахман, предельную реальность.

А когда твои глаза раскроются в осознанности и из них потечет поток любви, ты увидишь тот же мир под другим углом, с другой точки зрения. Тогда возникнет другой контекст, и все твои определения изменятся. Тогда ты сможешь сказать: "То, что я видел раньше, было ложью", потому что, когда ты сталкиваешься с безграничной реальностью, виденное раньше становится бессмысленным. Тогда ты скажешь: "Это новое видение перечеркивает все, что я видел до сих пор". Видение определяет все.

Именно поэтому метафизику называют даршан, видение. На Западе используется слово "философия". "Философия" не такое драгоценное слово, как "даршан". Философия означает мышление, осмысливание; это не видение. Философия означает, что ты размышляешь о жизни, осмысливаешь и выводишь заключения. Даршан означает, что все, что ты думаешь и заключаешь, не может быть истиной, потому что в твои заключения, в твое мышление будешь включен ты. Твое определение будет твоим определением. Просто увидь прямо, не внося посредничества слов.

Когда происходит предельное видение? Почему любовь называется предельным видением? Почему? Именно в мгновение любви наблюдающий и наблюдаемое становятся одним. Сам смысл любви в том, что ты не отделен от того, что видишь. Ты открыт, ты близок, ты доступен тому, что видишь. Тот, кого ты видишь, тебе дорог, он не незнакомец. Ты считаешь его продолжением себя, не кем-то отдельным; ты с ним един. Любовь означает, что ты един с человеком, на которого смотришь, он не отделен. Ваши сердца бьются вместе, твое и его дыхание движется в одном и том же ритме, и нет стен между твоим и его существом. Это единственное реальное значение любви: все стены исчезли. Тогда наблюдатель стал единым с наблюдаемым.

Кришнамурти постоянно говорит: "Наблюдатель есть наблюдаемое". Он определяет любовь: наблюдатель стал наблюдаемым, наблюдаемое стало наблюдателем. Оба они слились - так, если смешать воду и молоко, разделить их очень трудно.

Есть много способов слияния. Можно смешать масло и воду, но, сколько ни пытайся их смешать, они останутся отдельными - масло и вода не растворятся друг в друге. Смотреть на что-то без любви - значит смешивать масло и воду: это видение без встречи. Но можно ли видеть, если ты не стал одним с тем, что видишь? Как ты можешь войти в глубочайшее ядро своей реальности? Как ты можешь достичь глубин близости, не слившись? Просто стань с этим одним, как молоко и вода.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...16
Ловушка аналогий

Эту ловушку проще всего проиллюстрировать с помощью известного анекдота: В купе поезда едут две женщины и мужчина. Женщины очень громко разговаривают и хохочут, как ненормальные. У мужчины болит голова, он пытается заснуть, но из-за их воплей это невозможно сделать. Мужчина очень вежливо обращается к женщинам. – Простите, вы не могли бы говорить потише, – просит он. – Уже поздно, у меня очень болит голова, и мне хотелось бы уснуть. – Вы только послушайте его! – возмущенно кричит одна из женщин. – Он утверждает, что мы, видите ли, слишком громко разговариваем! Так он может заявить, что мы лаем, как собаки. Он что, собаками нас считает? Граждане, помогите, сукой обозвали! В ловушку аналогий попадают люди, ищущие некие «знаки», скрытые символы в каких-то словах или происшествиях. Так, погасшая под порывом ветра свеча может навести на мысль о бренности человеческого существования, а то и о близкой смерти. Склонность к созданию негативных аналогий ведет к печали и даже депрессии. Действия, основанные на неверных аналогиях, как правило, оказываются неэффективными или же приводят к противоположным желаемому результатам. Контрприемом является отслеживание возникающих аналогий, в первую очередь негативных, вызывающих у вас отрицательные эмоции, раздражение, или побуждающих к действиям с сомнительным исходом. Тщательный анализ этих аналогий позволит вам понять, по какой причине они возникают, и что отражают. Аналогии положительного рода, поднимающие вам настроение, также рекомендуется отслеживать и использовать для получения положительных эмоций. Более того, можно намерено создавать ряд положительных аналогий, ассоциируя с некими символами или действиями какие-то приятные переживания. Например, весна может вам напоминать о пробуждении жизни и любви, запах свежей сдобы – об уюте домашнего очага, улыбка незнакомого человека – о том, что в мире существуют добрые и счастливые люди и т. д. Чем большее количество положительных аналогий вы создадите, тем большую радость будете получать от взаимодействия с окружающим миром.
Ты видишь цветок. Цветок там, ты здесь. Постепенно вы оба должны исчезнуть, чтобы остался только опыт цветка. Не должно оставаться ни цветка, ни переживающего его опыт; остаться должен лишь текущий между ними поток опыта. Там, где исчезает наблюдатель и наблюдаемое, происходит даршан.

Любовь предельна. Нет другого способа знать, кроме любви. Думал ли ты когда-нибудь, замечал ли, пробовал, узнавал, что самые драгоценные мгновения в жизни приходят как тень любви? Ты можешь знать только человека, которого любишь. Как бы ты ни пытался, ты будешь только ходить кругами вокруг тех, кого не любишь, - как люди ходят вокруг храма. Это будет лишь периферия. Ты будешь только бродить вокруг, но не сможешь войти внутрь, потому что возможность войти внутрь появляется, лишь когда ты готов утонуть и раствориться в любви.

Когда ты готов исчезнуть, другой тоже готов исчезнуть. Твоя готовность создает эхо готовности в другом, как две капли, подходящие ближе и ближе друг к другу, - они сливаются друг с другом и становятся одной. Стать одной каплей можно только в любви. Тот, кто знает эту любовь, знает и Бога.

Но тогда человек окажется в некотором затруднении. Как ты спрашиваешь: "Где Бог?", он спросит: "Где мир?" Вот смысл "иллюзорности". Ты говоришь: "Бог невидим"; он говорит: "Не видно ничего, кроме Бога. Все остальное иллюзорно - есть только Бог". Мир, познаваемый через любовь, есть Бог; Бог, познаваемый без любви, есть мир. Это способы твоего видения.

Пойми еще несколько вещей, и тогда простые слова Сахаджо раскроют больше великолепия. Эти слова очень просты и прямы, в них нет ничего сложного. Но если для них не готов фон, ты можешь просто повторить их без понимания. И простейшее может стать сложным, если нет фона для понимания. Самое трудное может стать самым простым, если фон для понимания готов.

Первое: видел ли ты, как читает маленький ребенок? Даже если ему дать великое стихотворение Рабиндраната Тагора, он не сможет прочитать длинных слов, он разобьет их на части. Если написано "Бог", он прочитает отдельно Б, О и Г; он разобьет слово. Наблюдая, как маленький ребенок читает великую поэму, ты увидишь, что поэма утрачена, остался только алфавит. Слушая маленького ребенка, ты не сможешь узнать поэму Рабиндраната. Может быть, тебе будет скучно его слушать и ты скажешь: "Перестань. Ты говоришь чепуху". Вся красота поэмы будет утрачена. Почему? Потому что красота поэмы была в ее цельности, а ребенок разбил ее на части - как если бы кто-то ударил молотком прекрасную мраморную статую. Она развалится на части. Камень будет тем же, ничего не добавили и ничего не отняли. Молоток не добавляет и не удаляет, молоток только ломает. Если взвесить камень на весах, он будет весить столько же, что и раньше; и все же разрушено нечто недоступное для взвешивания. Ценность статуи может исчисляться миллионами, а теперь она не стоит ни гроша. Количество мрамора осталось прежним. Если ты пойдешь на рынок, то получишь цену мраморной крошки, но статуя для тебя потеряна.
Я слышал:

Это случилось в маленьком городе. Бедный крестьянин ехал на лошади из леса домой и увидел, что под деревом стоит путешественник. Путешественник сказал:

- Подожди! Если ты позволишь мне нарисовать твою лошадь, я заплачу тебе пять рупий!

Человек был удивлен. Он не мог заработать пять рупий за целый день, перевозя на этой лошади тяжести, а этот человек просит только нарисовать ее. Он сказал:

- С радостью. Пожалуйста, сделай это.

Путешественник был художником. Он нарисовал лошадь и дал крестьянину пять рупий. Затем он вернулся в город, из которого пришел.

Через много месяцев крестьянин снова ехал по этой дороге в город, чтобы найти какую-нибудь работу. На рынке он увидел большую толпу вокруг одной из палаток. Входной билет стоил пять рупий, а внутри было прекрасное произведение искусства. Хотя он и был беден, у него сохранились пять рупий, которые дал художник. Он заработал их легко, и, так как ему было нужно совсем немного, деньги были по-прежнему у него в кармане.

Он подумал: "Почему бы нет? Я пришел в город, а здесь собралась такая толпа, люди стоят в очереди". И он тоже встал в очередь, заплатил пять рупий и вошел вовнутрь. Но там его ждала неожиданность, потому что произведением искусства было изображение его лошади!

Он схватил художника за руку и сказал:

- Это просто грабеж! Здесь ты зарабатываешь тысячи рупий, а моя лошадь еще жива, она стоит снаружи - ты ее нарисовал, просто наляпал краски на лист бумаги. Никто не платит пять рупий, чтобы посмотреть на живую лошадь, иначе я был бы уже миллионером. Но люди платят пять рупий, чтобы посмотреть на твою картину. И вокруг такая толпа, картина нравится всему городу. И, чтобы войти сюда, я заплатил те самые пять рупий, которые ты мне дал. Если это такой хороший бизнес, почему бы мне не привести свою лошадь и не поставить ее рядом с картиной? - ты можешь брать деньги и за нее.

- Это невозможно, - сказал художник.

- Но что особенного в этом куске бумаги, красках и линиях? Что здесь особенного? Сколько это стоит?

- Если ты спрашиваешь о цене бумаги и красок, они ничего не стоят. Может быть, меньше пяти рупий. Но то, что выражается этими красками и бумагой, бесценно, это нельзя купить. Какой бы живой ни была твоя лошадь, завтра она может умереть. Эта картина вечна, эта картина сохранится. На этой картине не только твоя лошадь, но и сущность всех лошадей.

Интеллект крестьянина, конечно, не может этого понять. И ты не можешь понять Божественное интеллектом, потому что интеллект очень примитивен. Маленький ребенок сможет прочитать стихотворение только по буквам, и таким образом красота будет потеряна, потому что красота поэзии в ее целостности.

Когда ты смотришь на мир из ума, то видишь мироздание по частям, по кускам. Мыслить - значит анализировать, разбивать на части. Именно это делает наука - анализирует, чтобы знать. Если ты говоришь, что цветок очень красив, ученый скажет: "Сначала мы возьмем его в лабораторию и проанализируем. Мы разделим его на элементы, мы разложим его на составляющие - сколько в нем воды?.. Мы рассечем его, проанализируем и скажем подробно, из чего он сделан". Ученый разделит его на части, разложит по бутылочкам и надпишет этикетки, но не спрашивай его: "В какую бутылочку ты положил его красоту?" Он скажет: "Я не нашел никакой красоты. Все его части в этих бутылочках; у меня ничего не осталось. Все здесь, ты можешь его взвесить. Эта красота, наверное, была твоей иллюзией, потому что я не нашел никакой красоты, когда рассек цветок. И я ничего не упустил, вес остался прежним".

То же самое невежество движет попытками понять человека. Проведено было много экспериментов. Умирающего взвешивали сначала живым, потом мертвым. Если душа покидает тело, мертвый должен весить меньше. Но вес не уменьшается - часто он даже увеличивается!

Ты удивишься, узнав, что, когда душа покидает тело, вес тела становится больше. Потому что, когда прекращается дыхание, пропадает способность тела поддерживать себя в целостном состоянии. В тело проникает столько воздуха, что иногда оно начинает весить больше. Когда тело надувается воздухом, оно весит не меньше, а больше. Поэтому взвешивать тело, чтобы найти, покидает ли его душа, бессмысленно. Душа - это целостность тела; это сама поэзия жизни.

Душа познается не в анализе мыслей, но в опыте любви. Если ты когда-нибудь кого-нибудь любил, тогда ты знаешь, что этот человек - не только тело. Вот критерий того, действительно ли ты любишь. Если ты видишь только тело возлюбленной, возлюбленного, сына, жены или друга, ты не любишь. Если бы ты знал любовь, то понял бы, что любовь - это не только тело; она безгранична, безгранично больше тела. Тело это только мгновенное явление; то, что внутри, - вечно, бессмертно. То, что внутри, это сама эссенция существования. Это кульминация сознания. Но, чтобы увидеть это, нужны глаза, видящие все целое.

Любовь видит целое - это взгляд с высоты птичьего полета. Точно так же, если птица летит в небе и смотрит вниз, она видит все во всей полноте. Идя по дороге, ты видишь одно дерево, второе дерево, третье дерево, четвертое дерево: ты разделяешь. Летящая в небе птица видит все деревья в одно и то же время. Любовь дает такой подход. Ты словно птица, летящая в небе, которая с высоты своего полета видит жизнь во всей ее целостности, на всем ее протяжении. Это переживание Божественного.

Человек, который знает, знает целостность существования. Человек, который знает только части, не может выйти за пределы мира. Хотя все части принадлежат целому, это целое больше, чем просто полная сумма частей. Пойми это правильно: все части принадлежат одному целому, но само целое больше сочетания всех своих частей. Целое можно увидеть по частям, но оно на этом не кончается. Оно внутри частей, но у частей есть ограничения. Целое неограниченно.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...17
Ловушка «чтения мыслей»

Ловушка «чтения мыслей» в чем-то сходна с ловушкой аналогий, но в этом случае человек предполагает, что другие люди думают и поступают аналогично тому, как это делает он. В действительности, системы представлений разных людей различаются даже в большей степени, чем отпечатки пальцев. Каждое слово в представлении человека отражается особенным образом. Два разных человека даже такое простое слово, как «карандаш» представляют по-разному, что же говорить об абстрактных понятиях, таких, как «любовь», «обязательства», «порядочность», «добро», «зло» и т. д. В ловушку «чтения мыслей» можно попадать двумя способами: 1. Полагать (по аналогии с собой), что знаешь, о чем думает, что чувствует и почему действует тем или иным образом другой человек, иными словами, пребывать в уверенности в том, что вы способны «прочитать его мысли». 2. Полагать, что другой человек способен «читать ваши мысли», т. е. угадывать ваши невысказанные желания, невысказанные упреки, невысказанные потребности и будет действовать должным (устраивающим вас) образом. Человек, попадающий в ловушку «чтения мыслей» делает ошибочные выводы и, действуя на основе этих выводов, не достигает желаемых результатов. Тот факт, что его прогнозы не оправдываются, а невысказанные желания не удовлетворяются, вызывает раздражение, а то и агрессию, направленную на «обидчика», не чувствующего за собой никакой вины, а потому в свою очередь ощущающего себя обиженным. Проблемы, связанные с ловушкой «чтения мыслей» чаще всего возникают между близкими людьми или членами семьи. Контрприемом является осознание того, что каждый человек мыслит по-своему. Отслеживайте ситуации в которых вы полагаете себя «читающим мысли» или считаете, что другой человек должен «прочитать ваши мысли». Пытайтесь достичь более полного понимания, выражайте свои желания и потребности четко и ясно. Не раздражайтесь в случае, если другой человек мыслит иначе, старайтесь понять его точку зрения. Это поможет вам избегать ошибок и сохранять душевное равновесие.

16

перепост
ПРАВДА О КРЫМСКЕ!!! ВЛАСТЬ КАК ВСЕГДА ВРЕТ!!
15 июля 2012
Алла Попова
Перешлите пожалуйста: видимо скоро по закрывают нам рты новым законом о клевете, заблокируют одноклассники,контакты и прочее. Разговаривала сегодня с человеком кот.принимает активное участие в помощи, в принципе как и мы,но у нее есть знакомые и друзья которые работают в МЧС и на скорой в Крымске. На сегодняшней день 14 июля 2012 г.погибших -4900 чел.около 2000 без вести пропавших. 175 чел. о которых говорится в СМИ они утонули, остальным пишут в справке о смерти инфаркты,инсульты и т.д. В Абинске сегодня было вырыто 200 могил,(скоро поеду туда и лично посмотрю) также расчистили и подготовили участок в Славенске, в Крымске не успевают копать,поэтому это делают родственники. Гробы сейчас везде разобрали. Тренд продаж((( Возле морга стоят рефрижераторыс трупами, на них наклеин список-ищи своих родственников сам. Ходи между трупов, ищи.Лично видела эти машины. а также как везли трупы в строну Краснодара. с сопровождением сотрудников гаи. Но это уже не новость, все знают что возят там,продукты менты не сопровождают понятное дело. Далее. в город не пускают.карантин. Если едете,то называете конкретно адрес ФИО пострадавшего,они на пост звонят и уточняют,если такой есть житель Крымска-пропускают. Главу города не сняли-сидит на месте. Главу района сняли. 16 июля в 18-00 состоится митинг граждан, но никто не поддержит их особенно,потому что это карантин и потому что митинг же не санкционированный,разрешение на него власть не давала,думаю омон дубинками и оружием разгонит, а еще половину пересажают и статьи дадут. как было в Москве при Ельцине. ПРО ДОЖДЬ,КОТОРЫЙ БЫЛ В КРЫМСКЕ))) ТУТ ТАК АКТИВНО ЛЮДИ И УПОРНО УБЕЖДАЮТ,ЧТО МОГУТ БЫТЬ ТАКИЕ ДОЖДИ. ТАК ВОТ. У Неберджаевского водохранилища есть шлюзы,только их не видно ни с космоса,ни с верталета. Его открыли. А также открыли водохранилище которое находится возле Грушовой балки, где невтебаза. Называется Атукаевское, его тоже спустили. Но не ожидали,что оба встретятся,поэтому и было две волны. сначала по колено,а потом резкий наплыв до 7 метров. Говорят,что Неберджай остался цел. Так вот Небержай нафиг смыло, а сделали фото тех нескольких домов ,которые на возвышенности остались. А дорога на Грушовую балку размыло полностью,там обрыв.Да попробуйте проехать на Неберджаевскую , Золотая ручка,там церковь и родник-местные знают,туда свадьбы катаются . Так вот не проедете. Дорогу тоже размыло. Это Геноцид чистой воды! НООООООО НИЧЕГО НЕ БУДЕТ ВСЕМ РТЫ ЗАКРОЮТ ,А ЕСЛИ КТО ТО БУДЕТ СИЛЬНО ВОЗМУЩАТЬСЯ НАКАЖУТ. ПОТОМУ ЧТО ЗА МАССОВУЮ ГИБЕЛЬ ЛЮДЕЙ В ТАКОМ МАШСТАБЕ ОТВЕЧАЕТ УЖЕ ПРЕЗИДЕНТ.

фуры Магнит с рефрижераторами заполняют трупами
Разгрузка фуры с трупами у морга в Крымске


Жители бегут из Крымска и больше туда возвращаться не намерены: http://raznesi.info/blog/post/5480
Фуры набитые трупами: http://raznesi.info/blog/post/5341
Фуры магнит с прицепами что-то вывозят ночью из Крымска: http://www.youtube.com/watch?v=atleiOQL1Ic
Крымск Нижнебаканская туда и обратно: http://www.youtube.com/watch?v=fzH0jk30tfA

1500 погибших 5000 пропавших без вести террор государственного маштаба:
http://www.shturmnovosti.com/view.php?C … p;id=40033
Версии Кубаньского наводнения: http://moskvoshvej.livejournal.com/4508.html
Дай вам Боже скорейшего прозрения! : http://forum.powerempire.info/index.php … на-кубани/

Не смешите, никто эти фуры утилизировать не будет потом. Также в них будут перевозить продукты. Вы живете в России, а не в Европе, тут о людях не думают, только о том, чтобы заработать денег на нас..
Алесь положил руку на голову Лебедя. Пес смотрел на него, и зрачки его трепетали, а под вытертой шерстью волнами пробегала дрожь умиления.
Пес вздохнул.
— Возьми его, Лебедь.
И тогда пес повернулся и тяжело затрусил за быком. Поначалу он, казалось, не опускался, а падал на все четыре лапы после каждого прыжка, но потом разошелся, и если прежде напоминал тяжелый мех на четырех лапах, то теперь был похож на таран.
Шел к стаду бык, а за ним, медленно догоняя его, бежал на свой последний подвиг старый пес.
Богатырев увидел, что солдаты опустили ружья.
А бык увидел, как приветливо склонил к нему блестящие рога крайний бычок. Он ускорил шаг навстречу ему.
И в этот момент Лебедь настиг быка и грудью, всем весом своего матерого тела ударил его в зад.
Бык упал на колени и уже не смог подняться. С криками к нему бежали по пахоте мясники. Накинули на рога повод, пинками разогнали собак, повели к кругу.
Впереди, низко опустив голову, трусил Лебедь. Подошел, ткнулся холодным носом в Алесеву ладонь.
Богатырев дрожал, ощупывая Бушуя и Голубого. Те чуть дышали, но глубоких ран у них не было.
Бык спокойно стоял в стороне и незаметно тянул морду в сторону солнца и жаворонков.
— А с Лебедем что теперь прикажете делать, барин? — передохнув, спросил Богатырев.
— Не знаю. Может, взять с собой?
— Л-ладно, — сказал живодер. — А за то, что мне так удружили, может, возьмете и щенка? Вот внучка его-с. А?
— Почему бы и нет?
Богатырев счастливо рассмеялся.
— Ах, барин, барин, дорогой мой! Бушуй! Голубой! Песики мои! Да пускай он еще сто лет живет, этот бугай. — И вдруг захохотал. — А бугая?! Бугая куда?! Может, тоже с собой?! Может, в бумажку завернуть?!
Все глядели на быка с недоумением. Действительно, что делать с освобожденной жизнью? Куда его? Не в бричку же сажать да везти с собой?
И вдруг Калашников восторженно воскликнул:
— Нет, я вам его в бричку сажать не позволю. Такой боец! Наилучший в мире боец! Это же подумать только: из-под стеговца выдраться, тридцать пудов на себе носить, ворота выломить, всю эту свору разогнать, четырех таких псов сбросить! Как-кой боец!
И обратился к Алесю:
— Отдайте мне. Отдайте мне. Слово офицера, до конца дней моих пою-кормлю! Черт! Да ко мне будут со всей Москвы любопытные приходить, чтоб только поглядеть на такое диво. Ты, Богатырев, видел когда-нибудь такое?
— Никак нет, барин.
— Да еще если от него телят заиметь… Отдадите?
— Берите, — сказал Алесь.
Богатырев с Алесем шли к усадьбе, оставив всех далеко позади.
— Черт знает, как это могло случиться, — разводил руками сырейщик. — Ну, хорошо, Щелканов — первый бандит. А Сноп, а Михаила?! Ведь все знают, что кормлю я их лучше, чем кто в Москве. Работа такая, что без этого человек не задержится. И люди все свои, потому как на наше дело чужой человек не пойдет. Отчаянные парни, это так, лихие, когда надо оплеуху кому отвесить, подраться, конокрада, скажем, зашибить. Но чтоб разбой? Откуда это?
— Они, тятенька, с Алексашкой Щелкановым в картишки начали баловаться,
— вдруг прозвучал сзади удивительно приятный детский голосок. — Я слышал, играют с каким-то Хлюстом.
Старший Богатырев посуровел:
— Иди, Павлуша, иди.
Какое-то время псарь шел молча.
— Плохи дела.
— А что такое?
— Этот Хлюст из Ново-Андроньевской. Гнилой человечек. Бесчестный картежник. Сговорились, видимо, да и обмишулили хлопцев. А потом дело известное: плати деньгу или на жизнь играй. И большие, видать, деньги, если на разбой пошли. Ну, теперь все.
— Как все?
— А так. Не знаете вы наших босяков. Конец хлопцам. Прирежут их хлюстовские.
Алесь шел молча. Он прикидывал свои силы. Он, Мстислав, Кирдун, Кондрат Когут — четверо. И на этом все. Невероятный план постепенно слагался в его голове.
— Жаловаться будете-с? — спросил Богатырев.
— Зачем, если их все равно зарежут.
— Это правда-с, — вздохнул сырейщик. — Это как пить дать.
— Сколько они могли проиграть?
Богатырев пожал плечами:
— Пятерых на смерть послать? Думаю, рублей двести. Из-за меньшего не стали б мараться.
— Что ж, у вас тут цена жизни сорок рублей?
— Получается так, барин.
Алесь смотрел ему в глаза. Нет, глаза не лгали.
— Я могу заплатить за них деньги.
— Что за это потребуется?
— Мне нужны руки ваших людей, — сказал Алесь.
8
Роща словно нависла над Владимирским трактом. Светились под полуденным солнцем белые стволы берез, мягко шелестели ветви, почти незаметно, только если смотреть на рощу издали, тронутые зеленью.
Кустарник на склоне подступал к самой дороге, выложенной булыжником. Где-то далеко-далеко слева, по эту сторону дороги, угадывалась богатыревская усадьба, а напротив нее — Анненгофская посадка, за которой бесконечно тянулся Измайловский бор.
Люди сидели на откосе. Упряжки были отведены немного дальше, на лесную дорогу. В последний момент решили, что первую пару троек, на которой будут скакать к «лаптевской» подставе, лучше купить, а потом отвести в сторону от дороги и там бросить — кто-нибудь подберет.
Сейчас возле коней были те двое новосельцев, которых Чивьин не знал, сильные мрачные мужики.
Богатырев не солгал. Мужикам действительно надо было откупиться от Хлюста, только цена человеческой жизни была не сорок, а сорок пять рублей. Когда по приказу сырейщика незадачливые разбойники пришли к Алесю, они были в отчаянии.
Алесь уплатил долг. Столько же обещал за помощь.
И вот ожидали. Возле лошадей — тот, которому Алесь дал в пах (ему все еще было трудно ходить), и тот, кого он выбросил из брички (человек отделался ушибами).
Остальные трое сидели рядом. Рыжий Михаила, по прозвищу Семеновский, с распухшим носом. Рябой новоселец Васька Сноп. И еще саженный красавец Щелканов с нахальным и диковатым лицом.
— Этого берегитесь, — сказал Сноп Алесю. — Может и убить.
— Ничего. Мы уж как-нибудь не дадимся.
Сидели и ожидали. Алесь вспоминал сделанное за эти дни.
…Андрея действительно привезли перед пасхой и в тот же день — на пасху такого делать нельзя — били плетью во дворе Бутырской тюрьмы.
Кирюшка не подвел. Обошлось даже без «ожгу». Через два дня арестант мог ходить. Но Загорский знал, чего ему это стоило, ему, которого никто никогда не тронул пальцем, кроме как в драке, потому что детей у них бить не полагалось ни родителям, ни чужим, а конюшня — позор панского двора.
Узнав, что в Бутырках все более или менее в порядке, Алесь поехал на Рогожскую, чтоб отказаться на три дня от услуг Чивьина: незачем впутывать старика в это дело.
Была пасха. На улицах люди ходили с вербою, а под ногами хрустела малиновая, голубая и желтая яичная скорлупа. И, соревнуясь с нею в блеске, качались в воздухе связки забрызганных солнцем шаров, словно наполненных небом, солнечным сидром или кровью.
Продавали каких-то заморских раков, запечатанных в стеклянных сосудах с водой, — и солнце искрилось в воде. Продавали «тещины языки», что распрямляются до пояса, если подуешь, — и солнце дрожало на красных языках.
Но чем дальше к окраине, тем больше попадалось пьяных в лохмотьях — и то же солнце бесстыдно гуляло в прорехах.
Настолько нищие, что и на пасху нечего надеть.
Залитый солнцем, залитый бирюзовым светом, Алесь старался не смотреть на землю. И вот увидел…
…Плыл над всем этим пьяным свинством и дикостью, над лохмотьями и золотом нетленный синий контур Крутицкого теремка. Что-то сжало сердце Алеся. Сжало впервые за многие дни. Нежностью и болью.
— Родной мой! Полоненный! Святой! Как же тебя вызволили? Как очистить от гнусности и нечистот? Как?..
Он понимал жителей Рогожской, что шли в баню со своими тазами. Не в том дело, что в никонианских грешно мыться. Все окраины города, все его торговые ряды, все роскошные дворцы были таким гнойником, что к нему было гадко прикоснуться.
В бане дети любят играть с водой: переливают ее ковшами, руками. Нельзя, чтобы они играли водой в том самом тазу, в котором мылся какой-то там Кирюшка, хотя он всего лишь холуй тех, кто в общие бани не ходит.
…И полоненная бирюза Крутицкого теремка (Крутицкий теремок на Крутицком подворье построили при царе Алексее Михайловиче пленные белорусские мастера).
Черт с ним, пускай на улочках Рогожской тоже достаточно и свинства, и фанатизма, и темноты. Пусть крыши на этих улочках на Тележной, Вороньей и Хиве, бурые от чая (берут в трактирах спитой чай, сушат его на крышах и, добавляя разные примеси, делают «настоящий кахтинский» чай для простонародья — все эти же «рогожские китайцы»), пусть на улочках здесь лужи, пусть жизнь заскорузлая.
Все равно. Потому что они любят чистоту, они трудятся, потому что они гонимы, потому что слава тем, кто гоним, потому что они верят, пусть и в темное, — лишь бы только не в святость царей и их быдла.
…И полоненная бирюза Крутицкого теремка.
Чивьин встретил приезд Алеся спокойно.
— Значит, три дня тебя не будет?
— Да.
— Ну что ж, я доволен. И твоими… комиссионными, и тобой. И тем, что знаешь нас, понимаешь… Значит, скоро и домой?
— Скоро.
— Я знаю. Так прощай.
— Денис Аввакумыч! — воскликнул Алесь. — Да как вы могли подумать, что я исчезну?
— Дело может принудить.
— А я все же заеду. А чтоб поверили, оставлю у вас Лебедя и щенка.
— Ну, гляди, — повеселел старик.
…Участием новосельцев в деле был недоволен лишь Кирдун. Ворчал:
— Связался с отребьем, с подонками… Кня-язь…
— Перестаны» Самому тошно.
— Тогда зачем?
— Освободить Андрея — вот зачем. Он из-за меня, если подумать, сел. А ты согласишься вчетвером нападать на этап? На полувзвод караульных?
— Семеро тоже не сахар…
— Так вот и молчи.
Алесь и сам знал: риск огромный. Действовать надобно решительно, не колеблясь ни минуты, и даже при этом условии шансов остаться в живых почти не было. Они четверо шли на это сознательно: Алесь и Кондрат — как кровные, Мстислав — из-за дружбы, Кирдун — потому что на это шел Алесь. И он не жалел троих новых. Сами сели за стол с Хлюстом, сами напали на бричку, сами должны были погибнуть от ножа, если б не он, Алесь.
Пусть платят.
…И вот он сидел и сквозь опущенные ресницы видел, как блестит на солнце уложенный булыжником отрезок дороги, как, если перевести взгляд направо, брусчатка кончается и начинается грязь, месить которую до самого Нижнего, увалы и дорога, то ныряющая в ложбины, то (далеко-далеко) взбегающая на гряды пригорков.
А если посмотреть налево — увидишь голый, но уже слегка позеленевший массив Измайловского зверинца и дорогу.
И на дороге — ни души.
А вон там ободранное, ржавое золото куполов Всесвятского монастыря. А на дороге — ни души…
«Что могло случиться с этапом? Почему не ползет?»
Алесь был на отправке прошлого этапа.
…Желтый, обшарпанный дом у заставы. Возле него жмутся провожающие. Большинство из них отстает от этапа здесь — примиряются. А часть — вон там, возле «слезного» Лесного острова, за три версты отсюда. Какой смысл идти дальше? Не дозволяют, да и не нужно, все равно не поможешь.
И почему только там не засыхают березы?.. Столько слез… Разлука навсегда.
…И вот выводят из желтого этапного дома людей. Висят над головами рыдания, бабы ломают руки, мужчины глядят в землю.
Построили. Повели. Впереди те, у кого кандалы и на руках, и на ногах. Затем — те, у кого только ручные. За ними — те, что вовсе без кандалов.
А потом телеги с больными, детьми, бабами.
Боже мой, боже! Как будто вся империя снимается с места и тащится на край света…
Скрипят колеса. Едут. Как табор. Как татарские арбы. Как печенежские башни…[28] Звенят цепи, ружья стражи.
В грязь и пыль. В зной и снег. Все. Все. Каждый понедельник и вторник.
И пойдут. Пойдут. А мимо них будут пролетать тройки с серебряными колокольцами. Будут стоять богатейшие постоялые дворы, ибо это не только дорога слез, но и дорога «к Макарию», на ярмарку. И одни будут везти товары, а другие всю дорогу жить милостыней, а потому перед каждым селом затягивать «песню милосердия», в такт ей бряцая кандалами:
Милосердные наши батюшки, Не забудьте нас, невольников, Заключенных, Христа ради!
Пропитайте-ка, наши батюшки, Пропитайте нас, бедных заключенных!
Сожалейтеся, наши батюшки, Сожалейтеся, наши матушки, Заключенных, Христа ради!
Мы сидим во неволюшке, Во неволюшке — в тюрьмах каменных За решетками железными, За дверями за дубовыми, За замками за висячими, Распростились мы с отцом, с матерью, Со всем родом своим, племенем.
И так изо дня в день.
Куда ведешь, дорога? На торжище? В рудник?
Доколе!!!
Кондрат тронул Алеся за плечо и, когда тот обернулся, испугался выражения его лица.
— Братка, ты что?
— Чего тебе?
Кондрат молча указал рукой, и тогда Алесь понял, что «Милосердная» ему не только почудилась.
По дороге медленно ползло серо-желтое пятно. Серое от пыли и халатов. Желтое от лиц, рук, от бубновых тузов тех, что ехали на телегах, сидя спиной к лошадям.
Алесь обвел глазами своих. Крайний слева, у подпиленной березы, неподвижно стоял Халимон Кирдун. Держал в руках топор, примеривался к клину, загнанному в распил. Ближе, по правую руку от Алеся, лежал со штуцером в руках Мстислав. Повернул к Алесю лицо, засветились солнечные глаза, подмигнул — Алесь улыбнулся, ибо это могла быть последняя улыбка и тому, кто уцелеет, было б больно.
Загорский глянул налево. Хищно уставился на прицел штуцера Кондрат. На губах злая усмешка: сейчас дорвется. А еще дальше трое «купленных». Сноп бледен и спокоен. Михаила шарит глазами по колонне. Щелканов невозмутимо поигрывает пистолетами (у него их три).
Ползет, ползет колонна слез. Скрипят колеса. Где тут может быть Андрей? Разве узнаешь? Да нет, можно узнать: ведь они поют. Такой голос можно узнать и среди тысячи. Но голоса не слышно.
Алесь сделал знак рукой. Все послушно опустили на нос и рот повязки.
Где же может быть Андрей? Вот колонна почти поравнялась со Щелкановым… Нет, голоса не слышно. А «песня милосердия» звучит и звучит.
И вдруг он увидел…
…Андрей шел в середине второго ряда. Ноги, в кандалах, переваливаются, неестественно двигаются бедра. Руки сложил на груди…
Бог ты мой, какое бледное лицо!
А глаза, будто незрячие, смотрят в небо. И плотно сомкнутый рот.
…Был луг у Днепра, давно, в детстве, и голос над лугом, и разбойник Война, который тогда сказал:
— Пой, хлопчик, пой, пока дают.
Ах какой был голос! И на коляды, и тогда, когда жгли бодяк (сорный кустарник, чертополох), и на лугу, и на свадьбах, и когда кликали весну.
Что-то душило Алеся. Он махнул рукой Кирдуну.
В следующий миг могучая береза начала крениться, со скрипом разрывая свои жилы, кряхтя. Словно короткий, на несколько мгновений, ураган родился в ветвях дерева — и вот оно уже лежало на дороге, перегородив ее, застлав ряды каторжан пылью.
Почти безотчетно Алесь увидел растерянные, оторопевшие лица. Глаза надежды… Глаза ужаса… Глаза, что не понимали.
Залп!
Он грянул неожиданно, страшно, как смерть. С одинокой березы по ту сторону дороги посыпались на колонну мелкие ветви. Никто не успел ничего понять, а горький дым пороха смешался уже с поднятой упавшим деревом пылью.
Все оторопели. Сквозь дым и пыль Алесь смутно видел лица конвойных, которые не понимали, что происходит.
А мелкие веточки все еще падали на головы людей.
И тогда Алесь сказал громко и твердо, без тени сомнения в том, что его могут не послушаться:
— Конвой! Положить оружие!
Дальнейшее произошло, может, за какую-то минуту, и никто, даже сам Алесь, такого не ожидал.
Не ожидали, видимо, и они, не привыкшие думать сами, за многие годы приученные подчиняться только приказу, только чужой, более сильной воле. Даже не ей, а чужому, безапелляционному голосу.
Пороховой дым еще плыл над колонной. Медленно-медленно.
И вдруг один из конвойных, как на смотру, сделал шаг вперед.
…Брякнуло о булыжник дуло первого ружья.
Упала рядом с колонной большая березовая ветвь.
…Второе ружье легло на землю… Третье… Четвертое… Пятое…
На лицах владельцев отпечаталась бессознательная, подтянутая тупость. Совершенно одинаковая у всех, в то время как даже ружья ложились на булыжник по-разному: одни — мягко, другие — лязгая.
— Кру-гом! — скомандовал Алесь.
Щелкнули каблуки.
— Шагом арш!
Первый шаг, показалось, раздробил камни. Потом размеренно, словно кто водил щеткой по высушенному бычьему пузырю, зашаркали шаги.
Над каторжными висела гнетущая тишина. Они растерянно глядели на конвойных, которые двигались, как заведенные куклы.
И только Алесь видел, что в этих куклах было что-то человеческое — прижатые к бокам локти. Затылки напряженные, зады молодцеватые, головы залихватски закинуты. И только локти, неловко прижатые к бокам, были человеческими. И по ним можно было понять, что тут не только подчинение, но и страх получить пулю в спину.
Страх этот все возрастал. И в напряженной тишине, что аж звенела в ушах и сердце. Загорский понимал, что вся эта «божья благодать» держится на одной ниточке.
Вот-вот… Вот-вот… Вот-вот…
И, однако, тишина сохранялась. Это были обстоятельства, не предусмотренные никакими инструкциями. Могли быть попытки к бегству — и тогда надо было стрелять в спину. Мог быть бунт — и тогда надо было стрелять по колонне. Кандальник мог ударить конвойного — и тогда его ставили к первой же стенке или в первом же городке прогоняли сквозь тысячу шпицрутенов.
Но не могло, и никогда не было, и не могло быть нападения на этап. Никто ничего не понимал даже теперь. Нападение! В мирное время! И не где-нибудь в глубинке, а тут, едва не на окраине Москвы.
Солдаты дробили шаг как раз к ней. За Финенгофскрй рощей, в горячем мареве испарений, далеко-далеко, словно обманка на дне закопченного таза у золотоискателя, горели многочисленные блестки ее куполов.
Этого не могло быть.
И все же тишина звенела на одной ниточке.
Вот-вот… Вот… вот… Вот… вот…
— Стой! Ложись!
Шаг вперед… Руками в землю… Правые ноги ползу назад… Легли…
В десяти шагах от колонны каторжников лежала на земле неровная буква «П». Алесь понял, что положил их слишком близко, но нельзя, невозможно было долее тянуть напряженную тишину. Нельзя, невозможно для нервов… Каждое мгновение она могла взорваться, и тогда…
— Каторжные, стоять на месте!
Загорский боялся суматохи. Но те и так стояли как соляные столбы, понимая еще меньше, чем стража.
Алесь кивнул Кирдуну. Кирдун начал спускаться по склону к ружьям. Глаза конвойных — синие, темные, блеклые, табачные — от самой земли — следили за ним.
Они смотрели, как спускается к ружьям совсем не военная, совсем не страшная фигура одного из тех, что осмелились напасть на этап, фигура первого, увиденного ими.
Кирдун спускался, отставив цивильный зад, размахивая руками. И грозно трепетала под его добрыми глазами черная повязка, а в руке был колун, которым он свалил дерево. Это была ошибка.
Тишина оборвалась.
Крайний в одной из ножек буквы «П» не выдержал. Здоровенный кривоногий унтер.
Крутнулся на месте, и никто не успел опомниться, как крайнее из брошенных конвойными ружей было уже у него в руках. Ощерились зубы, словно унтер наконец все понял.
— Солдаты, это ж разбой!
Кирдун шел прямо на дуло, что вздымалось навстречу ему.
Выстрел.
Ожидали, что Кирдун покачнется или бросится в кусты, но вместо этого увидели, как унтер схватился за предплечье.
Загорский повел глазами влево и увидел дымящийся штуцер в руках Кондрата.
— Отстрелялся, вояка, — сказал Когут.
Халимон подошел к унтеру и взял ружье из парализованной руки.
— Так, дядька, не треба, — назидательно сказал он.
И тут, словно в ответ на выстрел, запоздало заголосили бабы на телегах, взревели каторжане, заплакали дети.
Среди стражи, лежавшей на земле, раздался крик:
— Это разбой! Что вы лежите! В ружье!!!
Алесь скомандовал дать второй залп. Снова поверх голов. И, когда свист пуль словно отсек голос, резко крикнул:
— Ти-хо!
На помощь Кирдуну уже спускались Сноп и Михаила. Щелканов играл пистолетами, по очереди целясь в солдат.
Тишина. Только где-то плачет ребенок. Жалостно и тихо, как котенок.
Алесь поднялся.
— Каждый, кто протянет руку за оружием, будет убит на месте, — сказал он. — Те из этапа, кто станет нарушать порядок и мешать делу, — тоже. Всем ждать своей очереди.
Люди собрали оружие и, оставив его под присмотром Кирдуна, встали над стражей. Унтер покачивался, держась за руку, скалил зубы.
— Баба, — приказал Алесь одной из каторжанок, — перетяни ему рану.
Та боязливо — бочком мимо Алеся — подалась к раненому. Очень уж грозно глядели глаза над повязками.
Алесь вдруг почувствовал, что у него мочевой пузырь готов лопнуть. Ему стало нестерпимо стыдно.
И тут он понял, что ничего постыдного здесь нет.
Семеро против полувзвода. Необстрелянные хлопцы против вояк.
Ничего постыдного тут не было.
И тогда пришла радость. Такая раскованная, что Алесь задрожал.
— Каторжане, — глухо сказал он. — Тот, кто хочет бежать, кто может бежать, кто обдумывал побег, может сейчас это сделать. Кто не думал над этим, но кому угрожают рудник или смерть — также. Я требую лишь одного: порядка. Мы снимем с вас кандалы, но тот, кто будет рваться раньше других, избавится от них последним.
В голове колонны уже маячил Александр Щелканов, закутанный, как бедуин, побрякивал связкой отмычек.
Солдат подняли и под дулами повели в рощу. Там опять положили на траву.
За ними, но чуть в сторону, пополз этап. Последними освободили дорогу телеги — перевалили через канавку и со скрипом потянулись в заросли.
Алесь поглядел, хорошо ли следят за солдатами (их на всякий случай связали и уложили квадратом), и пошел к узникам. Там уже вовсю шла работа. Щелканов перебирал отмычки, с молниеносной быстротой находя нужную, время от времени весело позвякивая ими.
Загорский обвел глазами узников: Андрея среди них не было. И это было хорошо. Значит, его уже умыкнули хлопцы. Они договорились, что это будет сделано незаметно, чтобы никто не знал, ради кого совершено нападение на этап.
А новосельцы не скажут. Связанные по рукам и ногам, виновные в двойном разбое, за который ждет двойное наказание.
— Люди, — сказал Алесь. — Теперь вы уже не каторжане, а люди. Хорошенько подумайте. Я советовал бы уйти всем. Кто попадется, а кто и нет. Дорог отсюда много. На Владимир, и Нижний, и Керженец, и налево, на Ростов Великий, Переяславль, Вологду, Архангельск. А если за Волгой свернете, то Великий Устюг и Пермь… Думайте быстрее. Конвоиров продержим до вечера… Кто не будет убегать?
Нашлось человек восемь.
— Ну вот. Остальные — идите.
Падали на землю кандалы. И это была приятнейшая для слуха музыка.
9
Солнце клонилось к закату. Колодники давно разбрелись в разные стороны. Те, что не захотели убегать, сидели возле солдат.
Проскрипели телеги. На месте освобождения осталась груда брошенных халатов да еще повсюду, как змеи, блестели в траве снятые кандалы. Словно расползлись гадюки из гнезда…
Щелканов потряхивал кистями рук:
— Э-эх, работенка кровавая, пригож-жая! И разбегутся же теперь они, милостивенькие, как тараканы.
Алесь подумал о том, сколько мужиков сегодня не досчитается на бельевых веревках рубашек и портов, — и улыбнулся.
— Идем, Щелканов.
— Э-эх, бар-рин, святой волчок. Вызволил ты нас от Хлюста. Вызволишь ли от хвоста?
— А кто за вами потянется? Имени моего ты не знаешь. А если б и знал — кому сказал бы? За тобой, брат, двойной хвост.
— Знаю. — Щелканов пританцовывал. — Эх, чинчель-минчель, хлюст мазепа. Тебе разве что каторга, а мне еще за разбои по белой спинушке да тысяча палочек… А что, если я на это не погляжу?
— Не гляди, — спокойно сказал Алесь.
— То-то же… Да черт его знает, откуда тебя Богатырев выкопал… А это, брат, кремень!.. Если кто-то из нас брякнет языком — горше, чем от Хлюста, не жить вам. Круговая порука… Да и потом: Сноп с Михайлой меня тоже в таком случае за бесстыдство прирежут… Это мужики строгие…
— Злодейская твоя совесть, — сказал Алесь. — Неужели только это тебя и сдерживает?
Щелканов неожиданно серьезно посмотрел на него.
— Нет, — подумав, сказал он. — Еще то, что я в этом твоем поступке не вижу выгоды. Ну отбил, ну отпустил всех. А дальше что? Какое такое золото добыл? А?
Косые лучи солнца стрелами били им в лицо. Молоденькая травка шелестела под ногами. Сквозь нее пробивались свернутые, как дека старой виолы, ростки папоротника.
— Откройся, — неожиданно попросил Щелканов, и в его глазах Алесь вдруг увидел застарелую волчью тоску.
— Почему бы и нет?
Он знал, что в чем-то виновен и перед этой душой, которая паясничала, но и тосковала, как все.
— Я из казанских, — сказал Алесь. — Матушка моя по старому согласию… Однажды беглый каторжник вызволил меня из страшной беды… Я забыл… А тут пришел последний час матери, а незадолго перед этим на родню посыпались беды. И вот мать позвала к себе и на смертном одре взяла с меня обет, что буду жить, чтоб никому не сделать больно… А за то, что забыл ту услугу и потому несчастье постигло и мой дом, и близких друзей, она взяла с меня слово, что вызволю, если сумею, таких самых несчастных… Вот я и сделал — «во исполнение обещанного».
Щелканов глядел тревожно:
— Сказка?
— Нет, не сказка.
Это действительно не было сказкой. Разве что обстоятельства были иные. И Щелканов по тону сказанного понял, что это не сказка, поверил.
— Ну вот. А тут тринды-беринды, блины жрут, снохачи-сморкачи. Где-то там все есть, хоть бы и в Казани, где грибы с глазами, когда едят, то плачут слезами. А тут Хлюст. Где-то град Китеж. А тут мамаи охотнорядские утюжат… Э-эх, чинчель-минчель, желтяки для прислуги — рыжики для себя — пробель для тещи. — Он пританцовывал. — После баньки сам-то груздочки с лучком да с маслицем обожает. Икоркой-те на вербное побаловаться, христианску-те душу загубив.
— Что это ты по-человечески не говоришь?
— Разрешаем себе в благовещение рыбки покушать… Богадельню не обокрав, великий пост в благочестии провести.
— Ты что?
— Опостылело мне все, — сказал Щелканов. — Живодерня богатыревская моему отцу принадлежала — опостылело. Все опостылело. Жизнь только своя пока не опостылела — и за это, за то, что от Хлюста вызволил, спасибо. Но и она года через два непременно опостылеет. — Голос Щелканова звучал гулко. — И тогда я сотворю что-нибудь дикое. Зарежу кого-нибудь, что ли. А сам пойду в трактир чай пить. И придет за мной хожалый (от слова «ходить» — служащий при полиции в качестве рассыльного, а также любой низший полицейский чин): «Александр Константинович, тебя ведь велено взять». — «Бери». — «Нет, ты лучше сам». — «Тогда не мешай человеку чай пить». И выдую при нем три самовара, хотя чаю этого видеть не могу. А потом скажу: «Хрен с вами, падлы замоскворецкие, пойдем, опостылело все».
Алесь не знал, что человек, который шел рядом, буквально так и сделает, так и разыграет все через пару лет. Но он безмерно поверил искренности, что прозвучала в словах Щелканова.
— Не дури.
— Я тогда умнее всех во всем этом городе буду… Э-эх, вот сегодня была жизнь!.. По обету, значит?
— По обету.
— Значит, сподобился и Щелканов… У-ух, соколы залетные!
Они вышли на поляну, на которой лежали солдаты под охраной Кирдуна.
— Эй, кислая шерсть! — Щелканов щупал узлы на руках и ногах. — Не шевелиться, не качаться, до утра не кричать. Кто закричит — сам-молично прирежу.
Брал из рук Кирдуна тряпки и ловко затыкал каждому рот.
— Вот так лежи, разумный… Не бойся, чухлома…
Унтер, когда дошло до него, выругался затяжным матом.
— Ну-ну, — сказал Щелканов. — Ай, молодчина! Вылайся еще — до утра не доведется.
В самом деле подождал, пока тот выругается, и только потом заткнул рот и ему.
…Шли с поляны втроем. Кирдун старался держаться в стороне от Щелканова. А тот шел, как будто из него вынули кости, обмякнув, шаркая ногами по траве.
И только когда подошли к спрятанным в зарослях тройкам, вдруг оживился.
— А своих нету.
— В зарослях сидят.
— И правильно. Сейчас я этих Новосельцев отзову.
Свист раздался над дорожкой. Тот, от которого кони падают на колени.
Кирдун зажал уши. А Щелканов завращал суздальскими глазищами, засмеялся.
— Вот оно как. Хлопцы, сюда!
Новосельцы соскочили с козел, ломились сквозь заросли.
Подошли. Остановились возле Алеся, Щелканова и Кирдуна.
Алесь глядел на рыжего Михаилу Семеновского, на Ваську Снопа, на остальных, которые едва не лишили его жизни, а сегодня честно помогли совершить смертельно опасное дело.
— Ну вот, чинчель-минчель, — сказал Щелканов. — Что сделано, то сделано. Теперь наше дело сторона. Теперь нам в трактир под названием «А я все время тут». В «Волчью долину». Ничего мы не видели, ничего не слышали.
— Там Хлюст, — сказал Михаила.
— Хлюсту гроши в зубы, а нож в бок… И вот что еще: если кто-то начнет выхваляться, я ему сам хлюстов подарочек поднесу.
— Гляди, как бы нам не довелось тебе такой гостинчик подносить, — усмехаясь, сказал Сноп.
Щелканов выпрямился.
— Не будет этого, андроны… (небылицы, пустословие, вздор (польск.); «плести андроны» — значит врать) Ну, пошли.
— Погодите, хлопцы, — сказал Алесь.
Он достал деньги:
— Берите еще по пятьдесят.
— За что? — спросил Сноп.
— За то, что в том овраге меня не добили, — сказал Алесь. — Благодарность, так сказать.
Новосельцы захохотали. Взяли. Покачали головами.
Алесь протянул кредитку Щелканову. Но тот вдруг вздохнул и мягко отвел руку Алеся:
— Нет.
— Почему?
— А я желтяков для прислуги покупать не собираюсь… Обет есть обет…
Задумчиво покачал головой:
— Э-эх, казанский! Вот это жизнь!.. Ну, казанский, целоваться не будем, а то еще ненароком кусну за то, что своей жизнью живешь… Не жизнь у тебя, казанский, а Китеж… А руку дай.
Князь и разбойник подали друг другу руки. Щелканов каким-то отчаянным, судорожным движением сжал руку Алеся. Потом резко откинул:
— Все. Прощай, казанский.
И пошел не оглядываясь. Новосельцы двинулись за ним. Низкое солнце ярко горело за ними, и они казались не людьми из плоти и крови, а просто темными силуэтами, вырезанными из картона, — движущиеся куклы из театра теней.
Исчезли. Кирдун и Алесь повернулись и пошли к лошадям.
Скрученный папоротник. Салатная под солнцем трава. Только теперь Алесь почувствовал, как ему не хватало все это время Андрея Когута. Он вынужден был сдерживаться, чтобы довести до конца начатое дело, он был в эти часы не просто человеком, не братом и не другом, а главой. Он не мог усадить освобожденного в бричку — и махнуть ко всем чертям.
…А люди между тем вышли из лесу и стояли возле упряжки. И среди них Алесь увидел Андрея, который стоял неподвижно, будто перестали слушаться ноги, и лишь бессмысленно гладил себя по груди.
— Вот и я, — сказал Алесь. — Вот и я, братка…
Был луг, и на нем звенел голос… Была рыбная ловля, когда человек с этим голосом перевозил через Днепр Галинку Кахно… Был бунт, когда этот голос умолял Кондрата… Была ярмарка, на которой этот голос пел Алесеву песню… Было Болото, на котором били кнутом человека с таким похожим затылком…
И вот перед ним стоял человек с огромными синими глазами, с измученной, доброй, почти женской улыбкой.
Друг, брат, дорогой человек.
— Алесь, А-алесь, — сказал Андрей.
Он сделал шаг, и ноги двигались все еще неестественно, хотя он был переодет в запасной Алесев костюм.
Обнимая друг друга, они молчали. И среди всех, кажется, не плакали только они.
…Колеса поначалу прыгали по корням лесной дороги, потом прошелестели через тракт, потом катились полем, потом — уже в темноте — бешено тряслись по дорожным буеракам и корням в Измайловском зверинце.
Устремлялись навстречу деревьям. Весенние звезды горели в ветвях. А два человека в задней бричке все еще молчали. И это молчание было молчанием такой близости, какая редко бывает между людьми.
И лишь у самой «лаптевской» подставы Андрей вдруг сказал:
— Двух вещей не забуду, Алесь. Того, что ты сделал сегодня, и еще двор Бутырской тюрьмы.
— Может, не надо?
— Надо. Последний раз. Чтоб знал. Потом уже не буду.
— Ну, — сжал в темноте его руку Алесь.
— Понимаешь, двор. И тут башня. А в ней, говорят, Емелька Пугач сидел.
— Голос Андрея вдруг начал срываться. — Я не Пугач. Я маленький человек. Мы все маленькие люди. Давали б нам землю пахать да петь свои песни не мешали. Я пахал. Всю жизнь пахал. И однажды запел. И получилось: я — Пугач. Получилось: достаточно запеть…
— Песня, брат, была не из мирных.
— Знаю. Для них. А мне что? Ну пускай она для них не мирная. А мне что?! Для меня, для тебя, для него есть в той песне зло? Нету. Так что нам до их гнева? — Он скрипнул зубами. — Мы хозяева. Не солдаты, а мы. Так что нам до их гнева? Зачем они пришли? Кто их звал? Что им до моей песни?.. А меня вывели во двор. Барабаны бьют. Кирюшка с кнутом куражится: «Эй, бульба, а ну запой».
— Он был подкуплен.
— Наверное. Потому что остальные с первого удара роняли голову. Но принудить кричать — это ему хотелось. «Пой, бульба каторжная, пой». А я молчу. Я весь этап молчал… Отвязали меня от «кобылы», отвели в клетку. Ведут, а у Кирюшки глаза кровью налились. Говорит часовому: «Жалею, что связался тут с одним. Петь не хочет, так пускай бы молчал до смерти». Замкнули меня, и тут я от позора сознания лишился. А потом всю ночь сенник зубами кусал. Меня ведь никогда, кроме как в драке, не били. Не бьют у нас детей.
— Видишь ли, — сказал Алесь, — была б конюшня, так, может, и привык бы. И как это мой прадед Аким с дедом Вежей так оплошали? Ай-я-яй!
— Так этого я не забуду. Не забуду я этого, Алесь.
— Ничего, — сказал Загорский. — Теперь уже недолго.
.
Вечером следующего дня Алесь ехал с Рогожской на Смоленскую заставу. Удивительное спокойствие, впервые за многие месяцы, овладело его душой. Все позади. Оружие было закуплено. Беглецы утром удачно сели в поезд (после «лаптевской» подставы Алесь не жалел денег на лошадей с постоялых дворов). Они выйдут где-то в Дне и станут добираться до Приднепровья ямскими лошадьми.
Все было сделано. И вместе со спокойствием в душе поселилась пустота.
С Алесем в бричке сидел Чивьин. Грустно смотрел, как садилось за дома солнце. Молчал. И лишь иногда обращался к Лебедю, который лежал на дне брички и дремал, положив на Алесины ступни изъеденную молью голову.
— Собака, ты собака и есть. Поглядел бы на первопрестольную, в последний раз видишь. Будешь там себе по травке зеленой бегать возле веткинских скитов — счастье твое.
Макар на козлах лишь головой качал.
— Твоя жизнь окончена, как и моя… А все же под конец подышишь. А вот этому сукину внуку — этому счастье…
Щенок, подаренный Богатыревым, ехал на запятках, вместе с багажом, в сундуке с просверленными дырками.
— Этому — радость. И не будет он на запечатленные наши алтари глядеть. И не будет он видеть всей этой мерзости. Быков ему не травить, на «скверном» дворе не жрать. А что ему? Бог ему бессмертной души не дал. Собака — собака и есть.
Алесь покосился на него и понял, что старик мучительно обижается.
— Денис Аввакумыч… Вот чудак… Бросьте вы… Я ведь вас никогда не забуду.
— Эх, князь. Забудете. Все человек забывает. Да я и сам виноват. Позволил себе привязаться. А для старика такая штука — вещь непозволительная. — Хмыкнул. — Поехал бы я с вами на Ветку.
— Так поедем… В самом деле поедем.
— Поздно. В Рогожской моя семья, в Вавилоне этом мое рождение. В нем и смерть моя.
Все молчали.
Алесь смотрел на закат, что пламенел над этим городом страдания и воспоминаний.
Темные улицы… Роскошь «Сити»… Закостенелые от спеси барские дворцы. Елейные и жирные, как свиньи, монахи на Никольской… Страшный смрад Зарядья… Лохмотья… Весь этот бедный, озверевший от голода и тьмы народ… Мумия «царя-фараона» под гнилым снегом… Будочники со столами на головах… Слепцы под стенами Кремля.
Даже наполеоновский пожар не выжег всего этого. На пепле выросло то же самое свинство, угнетение, коррупция, продажность.
Куда же деваться от всего этого? Какой еще пожар потребен этому Вавилону?
Женщина с метлой… Страшные стоны «бубновской дыры»… «Волчья долина» с ее трупами… Подьячие, которым отданы в руки правосудие и милосердие… Дагомейский принц, что кричит о справедливости на неведомом языке, и простые, что кричат о том же самом, но их никто не понимает.
Бричка катила по Воскресенской площади. Багрянец лежал на домах: слабый
— на белом здании правительственных учреждений, текучий — на струях водоразборного фонтана, кровавый — на стенах Кремля.
Эшафот на Болоте. Колесница, что ползет к нему. Лицо городского палача. Медведи с выколотыми глазами. Изнемогающий бык, идущий навстречу солнцу.
Алесь услышал звуки песни, и ему показалось, что он бредит. Нет, ошибки не было. Возле багряной струи фонтана стоял старик в белой свитке и магерке. На плече у него висела витебская волынка. У ног, обутых в поршни (постолы, лапти из цельного куска кожи (бел.)), лежали два медяка.
Воздев глаза к небу, старик пел.
— Эх, — вдруг сказал Макар, — волынка да гудок, собери наш домок. Соха да борона разорили наши дома. Остановить, что ли, княже?
— Останови.
Бричка остановилась. Вытянутый, весь белый, в безупречно чистой свитке, белый, как дед Когут в белом саду, белый, как тот лирник, у которого они познакомились с Калиновским, старик пел:
Апошняя у свеце Гадзiна настала.
Бедная сiротка Без мацi застала
Последняя в свете Година настала.
Бедная сиротка Без мати осталась.
Алесь наклонился и положил ему на волынку три рубля. Что он мог?
Большы застанецца — У заслугу пойдзе.
Якiя маленькiя — Прапалi давеку.
Старший останется — В слуги пойдет.
А которые маленькие — Пропали довеку.
В заплеванных, пронизанных горем, подлостью, угнетением и кровью стенах билась, изнемогая, криничка песни. Старик пел о том, что вся эта земля, начисто, еще при рождении, обойдена счастьем:
Стрэу пан сiротку:
«А куда iдзеш ты?» — «Матулькi шукацi».
Повстречал пан сиротку:
«А куда идешь ты?» — «Мамочку искать».
Алесь сжал плечо Макара, чтоб тот ехал. Горе и гнев душили его. А за спиной билась, умирая, пленная песня.
…На заставе прощались. Макар переступал с ноги на ногу, мялся. Потом тихо сказал:
— А жаль, что я не у вас. — И вдруг улыбнулся: — Вот, княже, что еще случилось. Этап какой-то черти вчера утром разбили, соколинцы каторжные. Всех начисто развязали и распустили. А солдат хватились только сегодня, около полудня. Начали искать — все связанные.
— Интересно, — сказал Алесь. — И неизвестно, кто это сделал?
— А черт его знает. Главное, выгоды никакой. С повязками какие-то. Просто так, видать, из озорства.
— Поймали кого-нибудь?
— Поймай их… Это же полтора дня минуло или еще больше. У тех, видать, от страха крылья повырастали. Теперь между ними и тем местом самое малое сотня верст.
— Прощай, Макар. Я рад.
Макар отошел.
— Ну, давай, — сказал Чивьин. — Давай я тебя нашим… Рогожским. — Перекрестил двуперстно. — И знаешь… Ты тогда этим… неграм — и за меня. И за меня, сынок. За алтари запечатленные. За всю нашу рогожскую старую веру.
…Ямской экипаж катил по тракту. Первые звезды загорались над головой. Били в молодом жите перепелки. Алесь гладил голову Лебедя, и вспоминал, и закрывал глаза, как он.
Когда же восемью месяцами позже люди в ярости кричали: «Оружия!» — кричали, сжимая пустые кулаки, один из немногих, кто сумел ответить на этот крик, был князь Александр Загорский.
Днепр получил оружие.

http://www.modernlib.ru/books/korotkevi … zhie/read/
Глава вторая
Следующий день был обычным серым днем, какие часто бывают осенью в Беларуси. Утром я не видел хозяйку, мне сказали, что она плохо спит по ночам и потому встает поздно. Лицо экономки, когда я сидел за завтраком, было какое-то уксусно-кислое и такое надутое, что неприятно было смотреть. Поэтому я не задержался за столом, взял в комнате свою большую потрепанную тетрадь, пять карандашей, накинул высохший за ночь плащ и, расспросив дорогу до ближайшего починка[10], вышел из дома.
Мне сразу стало как-то легче, хотя ничто вокруг не располагало к веселью. Только отсюда, с мокрой тропинки, я смог хорошо разглядеть этот дворец. Ночью он показался мне меньше, потому что оба его крыла надежно скрывались в чаще парка и весь первый этаж полностью зарос одичавшей, высокой, как деревья, сиренью. А под сиренью непролазно росли желтые георгины, мясистый репейник, глухая крапива и прочая дрянь. Там и тут, как и во всех переувлажненных местах, высовывал свои лапчатые стебли чистотел, буйно росли медвежья дудка, шиповник, паслен. И на черной сырой земле среди этого разнотравья лежали белые от плесени, видимо, обломанные ветром, корявые сучья деревьев.
Следы работы человеческих рук были видны только перед входом, где мрачным пурпуром горели на большой клумбе поздние астры.
И дом выглядел так мрачно и холодно, что у меня сжалось сердце. Был он двухэтажный, с огромным бельведером и небольшими башенками по сторонам. Бросалось в глаза отсутствие архитектуры, типичное для богатых белорусских построек тех времен, когда наши предки перестали строить замки, но еще требовали от зодчих возводить хоромы, похожие на эту обомшелую старую берлогу.
Я решил идти на хутор лишь после того, как осмотрю здесь все, и пошел по аллее. Черт знает какой дурак надумал насадить в таком мрачном месте ели, но это было сделано, и парк, которому было никак не меньше сотни лет, был ненамного приятнее, чем известный лес у Данте. Ели, толстые — двоим не обхватить, — подступали к самым стенам дворца, заглядывали лапами в окна, возвышались сине-зелеными конусами над крышей. Стволы их затянула седая борода мхов и лишайников, нижние ветви свисали до земли, словно шатры, и аллея напоминала узкое межгорье. Лишь у самого дома виднелись кое-где хмурые, темные от дождя, почти голые исполины липы и один кряжистый дуб, видимо, заповедный, потому что возносил свою вершину на несколько саженей выше самых высоких елей.
Ноги мои бесшумно ступали по хвое. Слева потянуло дымком, и я пошел на запах. Вскоре деревья расступились, чтоб открыть столь же заросший флигель с проваленным крыльцом и заколоченными окнами.
«С полверсты будет до дворца, — подумал я. — Если, скажем, хозяев надумают резать — здесь не услышат, хоть пали из орудий».
У самых окон на двух кирпичах стоял чугунок, и какая-то седая горбатая женщина помешивала в нем ложкой. Наверное, во флигеле дымили печи, и потому хозяева до поздней осени готовили еду на свежем воздухе.
И снова зеленый мрак аллеи. Я очень долго шел по ней, пока не добрался до того места, где мы проникли в парк. Здесь виднелись свежие следы нашего возка, и ограда, чугунная, витая, удивительно тонкой работы, была повалена, разбита на части и отброшена в сторону. Сквозь ее завитки проросли березки. А за оградой (тут аллея поворачивала влево и тянулась неизвестно куда) лежала бурая необъятная равнина с редкими скрюченными деревьями, огромными каменными глыбами, зелеными окнами трясины (в одно из них мы, видимо, вчера едва не угодили, и я похолодел от ужаса).
Одинокая ворона кружилась над этим гиблым местом.
…Когда я под вечер вернулся с хутора домой, я был так измучен, что едва смог взять себя в руки. Мне начинало казаться, что это навсегда: эти бурые равнины, трясины, полуживые от лихоманки люди, вымирающий от старости парк — вся эта безнадежная и все же родная земля, над которой днем тучи, а ночью светит волчье солнце или льет бесконечный ливень.
Надежда Яновская ожидала меня в той же комнате, и снова было то же странное выражение на ее перекошенном лице, то же безразличие к одежде. Лишь на столе, где стоял поздний обед, были изменения.
Обед был самый скромный и не стоил хозяйке ни полушки, потому что все явства были из деревенских продуктов. Только на середине стола стояла бутылка вина, но и оно, видимо, было из своих погребов. Все же остальное было просто фейерверком цветов и форм. Посредине стояла серебряная цветочная ваза, и в ней — две желтые ветки клена, рядом с нею, но, наверно, из другого сервиза, — большая, тоже серебряная суповница, серебряная солонка, тарелки, блюда. Однако меня удивила не сервировка, тем более что вся посуда была разрозненной, темной от старости, кое-где немножко помятой. Удивило меня то, что она была старинной местной работы.
Вы, конечно, знаете, что столетия два-три тому назад серебряная и золотая посуда в Белaруси была преимущественно немецкой работы и ввозилась из Пруссии. Эти предметы, богато украшенные «выкрутасами», фигурками святых и ангелов, были слащавые и красивенькие до тошноты, но ничего не поделаешь, такова была мода.
А это было свое: неуклюжие, коренастые фигурки на вазе, характерный орнамент. И даже у женщин, изображенных на солонке, было широковатое местное лицо.
И ко всему прочему стояли два бокала из радужного старинного стекла, которого теперь на вес золота не сыщешь (край одного бокала, перед нею, был немножко отбит).
Последний и единственный за весь день луч солнца пробился в окно и заиграл в стекле, зажег в нем десятки разноцветных огоньков.
Хозяйка, наверное, заметила мой взгляд и сказала:
— Это последние из трех приборов, которые остались от предка, Романа Жись-Яновского. Но ходит нелепое предание, будто это подарок ему… от короля Стаха.
Сегодня она как-то оживилась, даже не казалась такой некрасивой, видимо, ей нравилась новая роль.
Мы выпили вина и поели, почти все время разговаривая. Вино было красное, как гранат, и очень хорошее. Я совсем развеселился, смешил хозяйку, и у нее даже появились на щеках два не совсем здоровых розовых пятна.
— А почему вы добавили к фамилии вашего предка этот придомок[11] «жись»?
— Давняя история, — снова помрачнев, ответила она. — Дело как будто было на охоте. К глуховатому королю со спины бежал зубр, и увидел это один Роман. Он крикнул: «Жись!» — что по-нашему, по-местному, значит «берегись», и король обернулся, но, отбегая в сторону, упал. Тогда Роман, рискуя убить короля, выстрелом попал зубру в глаз, и тот повалился почти рядом с королем. После этого в наш герб добавили пищаль, а к фамилии придомок «жись».
— Такие случаи могли быть в те времена, — подтвердил я. — Простите, я профан в геральдике. Яновские, мне кажется, ведут свой род на нашей земле с двенадцатого столетия?
— С тринадцатого, — сказала она. — И лучше бы не вели. Эти законы рода — чистая глупость, но против них не пойдешь. Эти камины, эта необходимость жить в этом доме кому-то из наследников, запрет продавать его. А между тем мы нищие. И дом этот — ужасный дом. На нас словно лежит какое-то проклятие. Дважды лишали герба, травили. Почти никто из предков не умер своей смертью. Вот этого в красном плаще живьем отпели в церкви, вот эта женщина с неприятным лицом, наша дальняя родственница, Достоевская (между прочим, дальний предок известного писателя), убила мужа и чуть не добралась до пасынка, ее приговорили к смерти. Что поделаешь, за все это надо платить потомкам, и на мне род Яновских окончится. А как мне иногда хочется на теплое солнце, под сень настоящих деревьев, которые здесь не растут. Порою мне снятся они — молодые, огромные, воздушные, как зеленое облако. И воды, такие светлые, такие полные, что занимает дух, что останавливается от счастья сердце. А тут эти безобразные, мерзкие ели, трясина, мрак…
Пламя камина слегка разрумянило ее лицо. За окнами уже легла глубокая черная ночь, и, кажется, начался снова ливень.
— Ах, пан Белорецкий, я такая счастливая, что вы здесь, что рядом есть человек. Обычно я в такие вечера громко пою, но я и песен хороших не знаю, все старые, из рукописных книг, собранных дедом. И там ужасы: человек тянет по росной траве кровавый след, а колокол, что давно утонул в трясине, звонит по ночам, звонит…
Приходят дни, и отходят дни… —
запела она глубоким дрожащим голосом.
Приходят дни, и отходят дни,
На свет наплывает тень.
Бьется Сказко с Кирдяём-Пацуком,[12]
Бьется и ночь и день.
Кровь от надсады с ногтей бежит,
Мечут пламя, и сталь звенит,
И упал Сказко, и покликал он:
«Где ж вы, други?» Не слышат они.
Любка Юрьевна голос узнала его,
Собрала свои могучий род.
И «побегли есмо» на конях они
До далеких рыжих болот.
.
— А дальше плохо. Не хочу петь. Только и хорошего, что последние строки:
И они любили друг друга,
И в согласьи их годы шли.
Пока солнце сияло над грешной землей,
Пока вместе в землю пошли.
Я был глубоко, от всего сердца растроган. Такое чувство бывает лишь тогда, когда человек глубоко верит в то, о чем поет. И какая чудесная старинная песня!
А она вдруг уткнулась лицом в ладони и зарыдала. Честное слово, сердце мое облилось кровью. Что поделаешь, я вообще непростительно жалостливый.
Не помню, какими словами я ее утешал.
Уважаемый читатель, до этого самого места я в своем рассказе был, так сказать, суровым реалистом. Вы знаете, я небольшой охотник до романов в духе мадам Радклиф и первый не поверил бы, если б кто рассказал мне о том, что случилось дальше. И оттого тон моего рассказа резко меняется.
Поверьте мне, если б все это было выдумкой — я выдумал бы что-то совсем иное. У меня, надеюсь, хороший вкус, а подобного ни один из уважающих себя романистов не осмелился бы предлагать серьезным людям.
Но я рассказываю чистую правду. Мне нельзя лгать, это для меня слишком личное, слишком важное. Поэтому буду рассказывать, как оно было.
Мы сидели некоторое время молча; камин догорал, и мрак поселился в углах огромного зала, когда я взглянул на нее и испугался: такие широкие были у нее глаза, так странно наклонена голова. И совсем не было видно губ, так они побелели.
— Слышите?
Я прислушался. У меня тонкий слух, однако лишь спустя минуту я услышал то, что слышала она.
Где— то в коридоре, слева от нас, скрипел под чьими-то шагами паркет.
Кто— то шел длинными, бесконечными переходами, и шаги то затихали, то возникали вновь.
— Слышите? Топ-топ-топ…
— Панна Надежда, что с вами, что такое?!
— Пустите меня… Это Малый Человек… Это снова он… По мою душу.
Из всего этого я понял лишь то, что в этом доме кто-то развлекается какими-то нелепыми шутками, что какой-то шалопай пугает женщину.
Не обращая внимания на то, что она вцепилась в мой рукав, пытаясь удержать, я схватил каминную кочергу и бросился по ступеням к коридору. Это было делом минуты, и я распахнул дверь ногой. Огромный коридор был полутемный, но я хорошо видел, что в нем никого нет. Да, никого не было. Были только шаги, которые звучали по-прежнему немного неуверенно, но довольно громко.
Они были совсем близко от меня, но понемногу отдалялись в другой конец коридора.
Что оставалось делать? Воевать с тем, кого не видишь? Я знал, что это напрасная затея, но я швырнул кочергу прямо в то место, откуда слышались шаги. Кочерга прорезала пустоту и со звоном упала на пол.
Смешно? Мне было в то время, как вы догадываетесь, не до смеха. В ответ на мой достохвальный рыцарский удар что-то жалобно застонало, потом послышались еще два-три шага — и все смолкло.
Только тут я вспомнил, что хозяйка осталась одна в огромном, скудно освещенном зале, и поспешил к ней.
Я ожидал, что она потеряла сознание, сошла с ума от ужаса, умерла, но только не то, что увидел. Яновская стояла у камина, лицо ее было суровым, мрачным, почти спокойным, с тем же самым непонятным выражением глаз.
— Напрасно вы бросились туда, — сказала она. — Вы, конечно, никого не видели. Я знаю, потому что вижу его только я и еще иногда экономка. И Берман видел его.
— Кого «его»?
— Малого Человека Болотных Ялин.
— А что это такое?
— Не знаю. Но он появляется, когда в Болотных Ялинах кто-то должен умереть внезапной смертью. Он может ходить еще год, но он дождется своего.
— Возможно, — неудачно пошутил я. — Будет себе ходить еще лет семьдесят, пока вас не похоронят правнуки.
Она резко откинула голову.
— Я ненавижу тех, кто женится. И не смейте шутить на эту тему. Это слишком серьезно. Так погибли восемь моих предков — это только те, о ком имеются записи, и всегда в них упоминается Малый Человек.
— Надежда Романовна, не волнуйтесь, но наши предки верили, между прочим, и в ведьмаков. И всегда находились люди, которые клялись, что видели их.
— А отец? Мой отец? Это не записи, это слышала, это видела я сама. Отец был атеист, но в Малого Человека и он верил, до того самого дня, когда его доконала дикая охота. Я слышала, понимаете?! Тут вы меня не убедите. Эти шаги звучали в нашем дворце перед его смертью почти каждый день.
Что мне было делать? Убеждать ее, что это была слуховая галлюцинация? Но я не галлюцинировал, я отчетливо слышал шаги и стон. Говорить, что это какой-то хитрый акустический эффект? Не знаю, помогло бы это, хотя половина слухов о привидениях в старых домах имеет в своей основе именно такие фокусы. Например, известное привидение дворца Любомирских в Дубровне обнаружилось, наконец, в виде сосуда с ртутью и золотыми монетами, который какой-то неизвестный шутник лет за сто до этого замуровал в дымоход на солнечной стороне. Как только ночной холод уступал место солнечному теплу, почти во всех комнатах второго этажа начинался дикий вой и шуршание.
Однако разве переубедишь в этом глупенькую девчонку? Поэтому я с важным видом спросил:
— А кто он такой, какой он, этот Малый Человек Болотных Ялин?
— Я его видела трижды и все издали. Однажды это было перед самой смертью отца. Дважды — недавно. А слышала, может, сотню раз. И я не испугалась, только последний раз, может… немножко. Я пошла к нему, но он исчез. Это действительно маленький человечек, мне по грудь, он худой и напоминает заморенного ребенка. У него грустные большие глаза, очень длинные руки и неестественно вытянутая голова. Одет он, как одевались двести лет назад, только на западный манер. Одежда зеленая. Он обычно скрывался от меня за поворотом коридора и, пока я добегала, исчезал, хотя коридор совсем глухой. Там есть только комната с давно заброшенным тряпьем. Но она заколочена дюймовыми гвоздями.
Мне стало жаль ее. Несчастная, наверное, просто была на пути к сумасшествию.
— И это еще не все, — осмелела она. — Может, триста лет не было в этом дворце Голубой Женщины — видите, вон той, что на портрете. Семейные предания говорят, что она утолила жажду мести, но я не верила. Это была не такая особа. Когда ее в 1501 году волокли на казнь, она крикнула мужу: «Кости мои не успокоятся, пока не подохнет последний змееныш вашей породы». И потом почти сто лет от нее не было спасения: то чума, то неизвестно кем подброшенная в кубок отрава, то смерть от ночных кошмаров. Она перестала мстить только праправнукам… Но теперь я знаю, что она держит слово. Не так давно ее видел Берман на заколоченном балконе, видели и другие… Не видела только одна я, но это ее привычка: вначале показываться другим, а тому, кому надо, только в смертный час… Мой род прекратится на мне. Я знаю. Ждать осталось недолго. Они будут удовлетворены.
Я взял ее руку и крепко пожал, желая привести девушку в себя, чем-то отвлечь от слов, которые она говорила будто во сне.
— Вы не должны беспокоиться. Если на то пошло, я тоже заинтересовался этим. Привидениям не место в век пара. Я клянусь, что те две недели, которые мне осталось здесь провести, я посвящу разгадке тайны. Ч-черт, какая-то бессмыслица! Только не бойтесь.
Она слабо улыбнулась:
— Что вы… я привыкла. Такое происходит здесь каждую ночь.
И снова то самое, не понятное для меня, выражение лица, которое так портило ее. Только теперь я понял его. Это был ужас, застарелый, темный ужас. Не тот ужас, который заставляет на миг подняться дыбом волосы, а ужас, который настаивается годами, который становится в конце концов обычным состоянием, от которого не могут избавиться даже во сне. Несчастная была бы, может, и недурна собой, если бы не этот постоянный, темный ужас.
А она, несмотря на то что я и так был рядом, придвинулась ко мне еще ближе, чтобы только не видеть стоящей за спиной темноты.
— Ах, пан Белорецкий, это ужасно. В чем моя вина, почему я должна отвечать за грехи дедов? Ведь на эти слабые плечи лег весь непомерный груз без остатка. Он липкий и темный. Если б вы знали, сколько крови, убийств, сиротских слез, грязи на каждом шляхетском гербе! Сколько убитых, запуганных до смерти, обиженных! Мы не имеем права на существование, даже самые честные, самые лучшие. В наших жилах не голубая, а грязная кровь. Неужели вы думаете, что мы, все мы, до двенадцатого колена, не должны отвечать за это, отвечать муками, нищетой, смертью? Мы были безразличными к народу, который терпел мучения с нами рядом и от нас, мы считали его быдлом, скотом, мы лили вино, а они проливали кровь. Они не видели ничего, кроме плохого хлеба. Пан Дубатовк, мой сосед, однажды приехал к отцу и рассказал анекдот о том, как мать-крестьянка привела сына к попу и тот угостил их колдунами[13] с мясом. Ребенок спросил, что это такое. Мать с присущей ей деревенской деликатностью толкнула его под столом ногой и шепнула: «Молчи!» Ребенок съел то, что было на тарелке, потом вздохнул и тихо сказал: «А я десять этих молчов съел». Все, кто слушал анекдот, смеялись, а я готова была дать Дубатовку пощечину. Ничего в том смешного нет, что дети никогда в глаза не видели колдунов, никогда не ели мяса. У них редкие волосы, кривые ноги, в четырнадцать лет это совсем еще дети, а в двадцать пять — деды с морщинистыми старческими лицами. Как их ни корми — они родят таких же детей, если вообще родят. Они отвечали нам восстаниями, свирепствовали в этих восстаниях, потому что терпели неслыханные обиды. И мы потом казнили их. Вот этот, на стене, с бобровым воротником, замучил даже своего двоюродного брата, который перешел на сторону вашчиловцев.[14]
Брата звали Агей Грынкевич-Яновский. Какие мы были безразличные. Такие же двуногие, как и мы, ели траву, хотя наш край, щедрый и богатый, лучший край на земле, никогда не даст человеку умереть от недостатка пищи. Мы торговали родиной, продавали ее алчным соседям, всем, кому не лень, а крестьяне любили ее, свою мачеху, и… подыхали от бесхлебья. И кто обвинит их, когда они возьмут вилы и всадят их нам в грудь? Мне кажется, что даже через сто лет, когда мы все вымрем, когда потомки этих несчастных случайно отыщут какого-нибудь шляхтича — они будут иметь право убить его. Земля не для нас.
Я смотрел на нее удивленно. Эта запальчивость, это вдохновение сделали ее лицо необычным. И я вдруг понял, что никакая она не уродливая, нет! Передо мной была необычная девушка, красивая удивительной, с примесью безумия, красотой. Ух, какая это была красота!!! Наверное, такими были наши древние «пророчицы», которые дрались в отрядах Мурашки и Мужичьего Христа.[15] Это была красота неземная, замученная, с горькими устами и огромными сухими глазами.
И вдруг… все это исчезло. Снова передо мной сидел прежний заморыш. Но я уже знал, какая она на самом деле.
— И все же мне очень не хочется умирать. Я так хочу солнца, иных, не виденных мной лугов, детского смеха. Я очень хочу жить, хотя и не имею на это права. Только мечта о жизни и дала мне силы выдержать последние два года, хотя выхода нет. Здесь ночные шаги, Малый Человек, Голубая Женщина. Я знаю, что умру. И это все дикая охота короля Стаха. Если б не она — мы, возможно, еще жили бы. Она убьет нас.
И она умолкла, умолкла на целый час, пока не пришло время отправляться спать.
Если я прежде был почти безразличен к этой заморенной шляхтяночке, то после ее пылких слов понял, что каким-то чудом из нее получился настоящий человек. Этому человеку нужно было обязательно помочь.
И, лежа во тьме с открытыми глазами, я почти до самого утра думал, что если еще вчера я решил уехать из этого отвратительного места и от его родовитой хозяйки через два дня, то теперь я останусь здесь на неделю, две, три, на месяц, чтобы разгадать все эти тайны и вернуть человеку заслуженный им покой.

17

Скорбим. Негодуем на виновных в сбросе воды.Это преднамеренное убийство и хватит закрывать на это глаза!
.
Крымск Фуры набитые трупами. Рассказы очевидцев

Глава третья
Первое, что я сделал на следующий день, это оторвал доски от двери той единственной заколоченной комнаты, в которой только и мог скрыться Малый Человек, если он был существом из плоти и крови. Гвозди заржавели, филенки на двери были целы, в комнате лежал пласт пыли на три пальца. Там никто не мог спрятаться, и я снова заколотил дверь. Потом я обследовал все комнаты в другом крыле и убедился, что скрыться там тоже негде. Над коридором, где я слышал шаги, был чердак, на котором также не было следов. Справа была дверь в мою комнату и комнату хозяйки, затем шла глухая стена и за нею парк.
От всего этого у меня голова пошла кругом. Неужели действительно существует на свете нечто сверхъестественное? С этим я, закаленный «афеист», никогда не мог согласиться.
Мне пришла в голову мысль, что надо пойти в библиотеку и узнать, наконец, что это за дикая охота, о которой мне было неудобно расспрашивать хозяйку. Кстати, я надеялся отыскать там какой-нибудь старый план дома, чтобы потом начать методические поиски. Я знал, что иногда в старых дворцовых стенах были специальные устройства, так называемые «слухачи», то есть тайные пробоины. В них обычно замуровывали «голосники» — особой формы кувшины, которые усиливали звуки. Благодаря им хозяин, находясь в одном конце дворца, мог хорошо слышать, что говорят гости или слуги в противоположном.
Возможно, и здесь было что-то похожее. Какая-нибудь экономка расхаживала ночью на первом этаже, а шаги ее были слышны здесь. Это была слабая надежда, однако чего не случается…
И я направился в библиотеку, которая размещалась между первым и вторым этажами, в отдельном крыле.
Редко мне случалось видеть такие запущенные комнаты. Паркет выбит, огромные окна в пыли, люстры под потолком в пыльных чехлах. Пожалуй, это была самая древняя часть дома, «замчище», вокруг которого потом возник дворец. Это пришло мне в голову, когда я увидел перед самой библиотекой странную комнату. И здесь был камин, но такой огромный, что можно было зажарить зубра, даже гнезда для вертелов еще остались в его стенах. Окна маленькие, из цветных стекол, стены грубо оштукатурены, на потолке перекрещиваются тяжелые квадратные балки, покрытые продымленной резьбой. А на стенах старое грубое оружие.
Словом, это была комната тех «добрых старых времен», когда паны вместе с холопами собирались в одном зале и сидели у огня. Пани и челядинки пряли, пан играл с хлопцами в «двенадцать пальцев»[16] или в кости. Ах, идилличные старые времена!
Правда, тот самый пан мог, когда замерзнут в засаде ноги, отогревать их во внутренностях холопа, которому накануне проиграл в кости[17], но ведь это мелочи, на это обращают внимание только сентиментальные хлюпики.
Простите меня, уважаемые читатели, что я не могу пропустить ни одной комнаты, чтобы не рассказать о ней. Что поделаешь, на старости лет человек становится болтливым. К тому же вы никогда не видели и не увидите подобного, и, возможно, кому-нибудь это покажется интересным.
Библиотека была одного стиля с прихожей. Высокие своды, окна на колонках, кресла, обтянутые коричневой от старости кожей, огромные шкафы мореного дуба и книги, книги, книги.
Ну, как пройти мимо них и не сказать вам хотя бы пару слов! У меня сердце замирает при этих воспоминаниях. Старинные пергаментные книги, книги на первой пористой бумаге, книги на пожелтевшей от старости, гладкой, лоснящейся бумаге. Книги ХVII столетия, которые сразу узнаешь по сорту кожи на переплетах. Рыжая кожа переплетов ХVIII столетия; деревянные доски, обтянутые тонкой черной кожей, на переплетах книг ХVI столетия.
И названия, Боже, какие названия: «Катехизис роусский», «Подлинная хроника Яна Зборовского», «Варлаам-индеянин», «Притча про славия», старые шестодневы, рукописные сборники древних легенд, «Gesta Romanorum» из двухсот рассказов, «Тришчан и Изота», «Бова» в белорусском варианте, «Апофегмы», «Речь Мелешки». Это был клад! А более новые манерные книги с длинными названиями, наподобие: «Плетение амурное, или Тысяча способов, коими адорированный кавалер свой предмет к согласию с амурной жадностию своей привести может». Однако хватит, иначе я рискую никогда не окончить своего описания.
Я так увлекся книгами, что сразу не заметил в комнате другого человека. А он, между тем, поднялся с кресла и выжидательно смотрел на меня. На его губах была приятная улыбка, большие глаза ласково улыбались. Одной рукой он стыдливо придерживал на животе халат. Мы представились:
— Андрей Белорецкий.
— Игнась Берман-Гацевич, управляющий, — сказал он тихим приветливым голосом.
Мы сели. Я смотрел на этого человека с большим интересом. Что могло держать его в этих ужасных Болотных Ялинах? Деньги? Их не было. А он, словно стремясь ответить на мои мысли, сказал:
— Видите, какие книги. Из-за них я и живу здесь. Книголюб.
Книголюб был невысокий, плохо сложенный человек. Лицо его, мягкое и нежное, слишком нежное для мужчины тридцати пяти лет, поражало неживым румянцем, как у фарфоровой куклы. И вообще он был слишком «кукольный». Большие серые глаза, длинные ресницы, прямой носик, тонкие, приятной формы губы. Пастушок с табакерки. И борода у него росла слабо, как у многих белорусов из нездоровых болотных мест.
— Вы, наверное, с северной Менщины? — спросил я.
— О, пан не ошибается, нет, — ответил он. — Прежде жил в губернском городе, а теперь здесь.
Если бы у меня спросили, какая черта этого человека прежде всего бросается в глаза, я сказал бы: «Старомодная галантность». Он был прекрасно воспитан, этот кукленыш, воспитан в духе провинциальной шляхетской галантности, которая смешит нас. Когда смотришь на таких людей, кажется, что в их семье дети, играя в прятки, укрывались под широченной, в шесть полотнищ, шерстяной юбкой бабули, которая вязала чулки или штопала новые носки, чтоб не так быстро продырявились.
И, однако, это впечатление быстро рассеивалось. Что-то пуритански-чопорное, жестковатое было в его глазах, в поджатых губах.
Но того, что дано, не отнимешь. Он был настоящий знаток книг. Спустя минут двадцать я понял это, более того, убедился, что этот самоучка знает древнюю литературу не хуже меня, человека с университетским образованием.
Поэтому я навел разговор на «дикую охоту».
— Почему пан интересуется ею?
— Я этнограф.
— О, тогда конечно, конечно. Однако вряд ли моя скромная особа сможет рассказать об этом так, как нужно высокому гостю. Может, лучше дадим слово пожелтевшим страницам книг. Пан разбирается в литературном языке ХVII столетия?
Артистичным движением (пальцы у него были тонкие, в два раза длиннее нормальных) он открыл один из шкафов.
И вот на моих коленях лежит огромный том, исписанный каллиграфически мелкими, коричневыми от старости буквами[18]: «Года тысеча шестьсот первого не было спокою на этой земли. Только што копный судья Балванович дело рассмотрел про убиение — и свирепое убиение — холопами пана милостивого ихнего Янука Бабаеда. И в иных местах також спокою не было. Дубина ко граду Витебскому подходил, под Кричевом и Мстиславом и у нас хлопы смерть и убийство и вред учиняли. Четырнадцать панов прибили, и, уж без бытности нашей, говорили, еще троих били так, что от того бития не ведали, яко живы будут».
Но вам, наверное, трудно читать такое.
Поэтому я просто перескажу содержание этой легенды.
Дело было в том, что в те времена бунтовали не только холопы. Бунтовала и старинная белорусская шляхта, обиженная новыми порядками. В окрестностях Болотных Ялин было особенно неспокойно. Здесь, в Ходановской пуще, сидел хромой батька Яраш Штамет, который поддерживал очень родовитого белорусского пана Стаха Горского, что был в родстве через предков с князем виленским Александром. Этот молодой, честолюбивый человек поставил перед собой цель: добиться самостоятельности. Для этого были все предпосылки: королевская кровь, которая текла в его жилах (тогда это было очень важно), поддержка окрестного дворянства, большая военная мощь, поддержка православных и «лесных братьев», талант воина, а главное — ужасная нищета, безнадежное положение крестьян. Молодого главаря во всей округе, уже не стесняясь, называли королем.
Но пока он собирал силы и дипломатично туманил головы представителям государственной власти. Силы его, как говорила рукопись, достигали уже восьми тысяч всадников, которые частично скрывались в пуще, частично находились при его дворце.
Наконец глубокой осенью 1602 года все было готово. В окрестных церквах крестьяне приняли присягу королю Стаху, и он неожиданным ударом овладел самым сильным замком в уезде. Ожидали только Яраша Штамета с хлопцами, и поскольку войско было сильным, а король решительным — могло б статься, что в историю Беларуси была б записана новая яркая страница.
Не восторгался королем Стахом лишь Роман Яновский, сильный магнат, владелец Болотных Ялин. Король подозревал, что Роман вступил в предосудительные сношения с гетманом литовским[19] и даже римской церковью. Он предупредил Яновского, что это окончится для него скверно. Яновский заверил его в своем уважении и преданности, и король Стах поверил, даже облобызался с Романом, даже смешал в кубке свою и его кровь, которую потом выпили обе договаривающиеся стороны. Стах одарил Романа серебряной посудой.
.
Неизвестно, что вынудило Романа решиться на следующее. Или честолюбие, или вероломство, или, может, еще что. Он ведь был другом законному королю. Он пригласил короля Стаха на охоту, и тот выехал к нему со своим небольшим охотничьим отрядом человек в двадцать. Штамет должен был явиться в замок назавтра, времени было достаточно. Король решил задержаться, тем более что предмет охоты был очень соблазнительный: болотная рысь, тварь, которая напоминала размерами и окраской тигра и уже тогда была редкой в наших пущах, а потом, лет через сто, совсем исчезла.
Черное предательство задумал пан Роман. Хотя и был король Стах мужичьим королем, хотя и восстал против божьих владык, но разве не благословил бы Бог его власть, если бы он захватил трон предков своих!
И приехал король Стах в Болотные Ялины, и тут в его честь дворец украсили огнями и закатили пир. И он пил и веселился с паном Романом и другими панами, а панов тех было, может, сотня и еще три десятка. А ночью поехали они на охоту, потому как ночи стояли светлые, а в такие ночи болотная рысь покидает камышовые заросли, и ходит по равнине от Болотных Ялин до урочищ Курганы и Пнюхи, и ловит не только скот, но и одиноких путников.
Потому— то и ненавидят ее все, потому и уничтожают. Волк пройдет мимо, и лесная рысь чаще всего обойдет, болотная нет — людоед она.
Итак, гости все поехали, а Роман с охотой короля Стаха, и со своим старым верным доезжачим Алехно Вороной, и мелким шляхтичем Дубатовком поехали на болотную рысь. А ночь выпала такая, что месяц еле светил, и смутно все было, и скакали по болотам, несмотря на осень, болотные синие огни.
А человечьи огни в жилищах погасли, и, может, даже Бог, по несказанной мудрости своей, погасил огни и в некоторых людских душах. И отстали от загонщиков своих пан Роман и король Стах.
Не успели они оглянуться, как прыгнул из кустов болотный лемпарт[20], сбил ударом груди в грудь коня Романа и выдрал у того коня кусок живота вместе с кишками, ведь такая уж повадка у этого зверя. И упал пан Роман, и ощутил смертельный ужас, потому что зверь пылающими глазами глядел в его лицо, и был он, этот зверь, шире его и доле.
Но тут король Стах спрыгнул со своего лихого коня прямо на спину зверя, схватил его за ухо, отодрал морду от лежащего Романа и кордом, коротким мечом, полоснул по горлу. Лемпарт отбросил его ударом лапы, и Стах отлетел, а умирающий зверь насел на него, но тут и пан Роман вскочил и разбил череп хищника своим боевым чеканом. Так и лежали они втроем, и пан Роман помог королю подняться, поцеловал в уста и сказал:
— Квиты мы с тобой, брате. Ты мне жизнь спас, а я тебе — душу.
А потом встретили их охотники, и решили они провести ночь в лесу и еще пить и гулять, потому что еще не насытились их души и сердца их после битвы с лемпартом просили вина. И разложили они костер в лесу заповедном, и начали пить. А тьма стояла такая, когда исчез месяц, что отойди от костра и не увидишь пальцев на руке. Взяли они бочки вина, что привез Роман, и пили, забавлялись. И никто не знал, что вино то было отравленное, только Роман, Ворона и Дубатовк заранее себя к той отраве приучили.
И все пили, только король Стах пил мало.
Погоди, Роман. Что ты делаешь, Роман? За землю свою хотел сложить голову этот человек. Что же ты божье предначертание собой заменить хочешь? Господства своего тебе жаль, а подумал ли ты, что топчут волю народа твоего, язык и веру его, душу его? Не думаешь ты об этом, зависть и честолюбие в сердце твоем.
И так они пили, пока не стали у людей из охоты короля Стаха слипаться глаза. Но король все говорил, какими счастливыми он сделает всех, когда сядет на трон дедич своих.
И тогда пан Роман взял свой корд, взял его за рукоять двумя руками и, подойдя к королю Стаху со спины, вознес корд над его головой и потом опустил этот корд острием на затылок короля Стаха. Тот клюнул носом, потом поднял голову, поглядел в глаза Романа, и лицо его, залитое кровью, было как вопь ужасная к Богу о мести.
— Что же ты сделал? Ты ведь побратим мой, брат.
А потом, силясь встать, крикнул:
— Зачем продал ты свой народ, отступник? Многих людей лишил ты сейчас счастья.
Роман второй раз ударил его мечом, и тот упал, но дар слова не оставил еще его уст:
— Теперь держись, предатель. Проклятие мое тебе и твоему черному роду! Пусть станет камнем хлеб у рта твоего, пусть бесплодными будут жены ваши, а мужи захлебнутся собственной кровью!
И потом сказал он жалобным от слабости голосом, но жестоко:
— Продал ты свой край, бывший побратим. Но мы не умрем. Мы еще явимся к тебе, и к детям твоим, и к наследникам твоим, я и моя охота. До двенадцатого колена будем мы мстить безжалостно, и не скроетесь вы от нас. Слышишь, до двенадцатого колена! И каждое из поколений твоих будет дрожать более мучительно и ужасно, чем я теперь, у ног твоих.
И уронил голову. А его онемевшая охота наконец пришла в себя и схватилась за ножи. И они бились двадцать против троих, и битва была ужасной. Но трое одолели тех двадцать и убили всех.
А потом они приторочили трупы и раненых, что жалобно стонали, к седлам и погнали коней, и кони помчались прямиком к Волотовой прорве, не разбирая дороги.
И никто не заметил, что в теле короля Стаха еще теплилась искра жизни. Кони летели в ночь, и слабый месяц освещал их длинные гривы, и где-то впереди бегали по кочкам синие огни.
И из этого дикого стада доносился голос короля Стаха:
— Дьяволу отдаю душу свою, если не помогает Бог. Держись, Роман, мы прискачем к тебе конные! Дрожи, Роман, трясись, извечный враг! Мы придем! Мы отомстим!
И никто не знал, что правда была в этих словах, что оружием дьявола, мести и кары стал король Стах. Никакое убийство не заслуживает такого возмездия, как убийство побратима.
Недолго они зажились на свете. Доезжачий Ворона первым увидел тени Стаха и его сподвижников через две недели. Не разбирая дороги, мчалась дикая охота по самой жуткой трясине, по лесу, по воде проток. Не звякали удила, не звенели мечи. На конях сидели молчаливые всадники, и болотные огни катились впереди дикой охоты короля Стаха прямо по трясине.
Алехно лишился рассудка. Погиб после того и Дубатовк. Гетман литовский рассеял мужичьи полки, оставшиеся без вожака, в битве погиб Яраш Штамет. А Роман Яновский был жив и смеялся.
И вот однажды он был на охоте и возвращался один через вересковые пустоши домой. Месяц слабо освещал дорогу. И вдруг забегали где-то сзади синие болотные огни, и долетели оттуда звуки рогов и едва слышный стук копыт. А потом появились смутные тени всадников. Гривы коней развевались по ветру, бежали впереди дикой охоты гепарды, спущенные со сворок. И бесшумно по вереску и трясине летели они. И молчали всадники, а звуки охоты долетали откуда-то с другой стороны. И впереди всех скакал, освещенный луной, туманный и огромный король Стах. И горели глаза и коней, и людей, и гепардов.
И Роман побежал, а они бесшумно и быстро скакали за ним, и кони иногда перебирали ногами в воздухе, и пел дикий вереск, и месяц равнодушно глядел на погоню.
И Роман трижды крикнул: «Дикая охота!» — таким голосом, что услышали даже люди в далеких хатах. А потом дикая охота нагнала его, и сердце его не выдержало. Так погиб Роман.
С того времени многие видели на торфяных равнинах дикую охоту Стаха. И хотя карала она не всех, но мало у кого не разрывалось сердце, когда видел он на болотах мрачные тени всадников.
Так погибли сын Романа и сын его сына, после смерти которого я и пишу об этом для науки и устрашения его потомков, которые, может быть, и смогут добрыми делами лишить силы седое, давнишнее проклятие.
Берегитесь трясины, люди, берегитесь болот ночью, когда синие огни собираются и начинают пляски на самых гиблых местах. Там часто увидите вы двадцать всадников на вороных дрыкгантах[21].
И главный всадник мчится впереди всех. Шляпа с загнутыми полями надвинута на глаза. Не бряцают мечи, не ржут кони.
Только изредка откуда-то издали доносится пение рога. Развеваются гривы, болотные огни мерцают под копытами коней.
По вереску, по гиблой трясине скачет дикая охота и будет скакать до тех пор, пока существует мир. Она — наша земля, нелюбимая нами и страшная. Помилуй нас, Боже!
Я оторвался от бумаги и потряс головой, желая избавиться от диких образов. Берман выжидающе смотрел на меня.
— Ну, что пан, прошу извинения, думает об этом?
— Какая ужасная, красивая и фантастическая легенда! — искренне воскликнул я. — Так и просит кисти большого художника. Чего только нельзя придумать!
— О, если бы это, извините, была только легенда… Знаете, я свободомыслящий человек, я атеист, как каждый человек, который живет душой в наш высокообразованный век. Но в дикую охоту короля Стаха я верю. Да и странно было бы не верить. От нее погибли потомки Романа и почти вымер род Яновских.
— Послушайте, — сказал я. — Я уже говорил это одному человеку, но скажу и вам. Я могу увлекаться старыми легендами, но что меня заставит верить им? Потомки Романа погибли «от охоты» двести лет тому назад. В те времена могилевская летопись серьезно утверждала, что перед войной на могилевских каменных стенах (куда и человек не может взобраться) появлялись кровавые отпечатки ладоней.
— Да, я помню это, — ответил книголюб. — Можно было бы привести и еще ряд примеров, но они… м-м-м… немного фривольные. Наши предки были такие грубые люди.
— Ну, вот видите, — сказал я укоризненно. — А вы верите в охоту…
Кукольный человечек, как мне показалось, колебался.
— Ну, а что бы вы сказали, почтенный, если б я заявил, что видел ее?
— Басни, — жестко отсек я. — И не стыдно вам пугать такими словами, такими сообщениями женщин?
— Это не басни, — порозовел Берман. — Это серьезно. Не всем быть героями, и я, честно говоря, боюсь. Я даже не ем теперь с хозяйкой за одним столом, потому что на таких тоже падет гнев короля Стаха. Да помните, в рукописях…
— И как вы видели дикую охоту?
— Так, как описано здесь, в книге. Я был у Дубатовка, соседа Яновских, — между прочим, потомка того Дубатовка, — и возвращался от него. Я шел вересковой пустошью, как раз мимо огромной груды валунов. И ночь была довольно светлая. Я не услышал, как они появились! Они мчали мимо меня прямо по трясине. О, это было ужасно!
Что— то мутное плеснулось в его глазах. И мне подумалось, что в этом доме, да, наверное, и по всей равнине, нечто нехорошее происходит с мозгами людей.
«Есть ли здесь хоть один нормальный человек? Или, может, все сумасшедшие?» — подумал я.
— Главное, они мчали почти бесшумно. Кони, знаете, такой древней породы, которую теперь с огнем не сыщешь: настоящие полесские дрыкганты с подрезанными жилами у хвостов[22]. Гривы развеваются по ветру, плащи-велеисы[23].
— Велеисы надевались только на панцирь, — непочтительно перебил я. — А какой панцирь может быть на охоте?
— Я знаю, — просто и очень искренне согласился кукольный человек, уставившись на меня большими ласковыми, как у оленя, глазами. — Поверьте, если б я врал, я мог бы придумать что-то более удачное.
— Тогда извините, — смутился я.
— Велеисы развеваются за спинами людей. Пики торчат в воздухе. И мчат, мчат они, как нашествие.
— Еще раз извините, уважаемый пан. А скажите, может, на ужине у соседа вас угощали медом?
— Я не пью, — с достоинством поджал губы Берман-Гацевич. — И скажу вам, они не оставляли даже следов, и туман скрывал ноги коней. И лицо короля. Оно было спокойным, безжизненно-мрачным, сухим и совсем-совсем серым, как туман. Самое главное, они приезжали ко дворцу Яновских в ту ночь. Мне рассказали, когда я вернулся домой, что в полночь загремело кольцо на двери и голос крикнул: «Роман в двенадцатом колене, выходи!»
— Почему Роман?
— Потому что Надежда — последний потомок Романа, как раз его двенадцатое поколение.
— Не верю, — снова сказал я, сопротивляясь до конца, потому что лицо у Бермана было действительно бледное. — Дайте родословец Яновских.
Берман с готовностью вытащил и развернул пергаментную рукопись с «древом достоинства». И действительно, одиннадцать поколений значились со времени Романа Старого. Ниже одиннадцатого поколения, снова Романа, стояла запись, сделанная мелким почерком: «26 октября 1870 года родилась дочь моя, Надежда. Последнее, двенадцатое наше колено, единственное мое дитя. Жестокая судьба, сними с нас свое проклятие, пусть погибнут только одиннадцать поколений. Смилуйся над этим маленьким комочком. Возьми меня, если это необходимо, но пусть выживет она. Она ведь последняя из рода Яновских. Уповаю на тебя».
— Это писал ее отец? — спросил я, растроганный, и подумал, что мне было в год рождения этой девочки восемь лет.
— Да, он. Видите, он предчувствовал. Его судьба — доказательство правдивости легенды про короля Стаха. Он знал ее, они все знали, потому что проклятие висело над потомками этих несчастных, как топор. Тот сойдет с ума, того убьют за деньги братья, тот погибнет во время охоты. Он знал и готовился: обеспечил девушке хотя и мизерный, но доход, нашел заблаговременно опекунов, составил завещание (кстати, я боюсь осени, многие из Яновских не доживали до совершеннолетия, а через два дня будет ее день рождения, и уже дважды появлялась дикая охота у стен дворца). Роман никогда не выходил ночью из дома. Но два года тому назад Надежду Романовну взяла в гости ее родственница по матери, жена шляхтича Кульши. Девочка задержалась у нее допоздна. Роман очень нервничал, когда ее не было дома. А дом Кульши возле самой Волотовой прорвы. Он сел на коня и поехал. Девочка возвратилась домой с Рыгором[24], сторожем Кульши. А пана нету. Поехали искать. А была осень, время, когда охота короля Стаха появляется особенно часто. Мы ехали по следам панского коня, я и Рыгор. Я боялся, а Рыгор — ни капли. Следы вели по дороге, потом свернули и начали петлять по лугу. И сбоку Рыгор отыскал другие следы.
Он хороший охотник, этот Рыгор. Какой ужас, пане! Следы были от двух десятков коней. И подковы старые, с трезубцем, похожим на вилы. Таких давно у нас не куют. И временами эти следы исчезали и появлялись через двадцать, тридцать шагов, словно кони летели по воздуху. Потом мы нашли пыж из ружья пана, я узнал бы его из сотни. Рыгор припомнил, что, когда он вез девочку домой, кто-то стрелял у прорвы. Мы погнали коней быстрее, потому что минуло часов пять, ночь уже темнела перед рассветом. Вскоре мы услышали — где-то ржал конь. Мы выехали на большую прогалину, заросшую вереском. Тут Рыгор отметил, что кони дикой охоты развернулись в лаву и пошли наметом. А конь хозяина несколько раз споткнулся, видимо, устав. — Голос Бермана вдруг одичал и осекся. — И в конце прогалины, как раз там, где начиналась прорва, мы увидели еще живого коня, который лежал со сломанной ногой и кричал так страшно, будто человек. Рыгор сказал, что пан должен быть где-то здесь. Мы нашли его следы, они тянулись от трясины. Я двинулся по ним, но они дошли до коня и исчезли. Здесь, на влажной земле, были вмятины, словно человек упал. И больше ничего. И никаких следов рядом. Охота свернула саженях в десяти от того места. Или Роман вознесся на небо, или кони короля Стаха домчали к нему по воздуху и захватили с собой. Мы подождали с полчаса, и когда наступила предрассветная темень, Рыгор хлопнул себя по лбу и приказал мне нарвать бересты. Я, шляхтич, подчинился этому холопу: он тогда имел такую надо мной власть, словно магнат. Когда мы зажгли бересту — он наклонился над следами. «Ну, что скажешь, пане?» — сказал он с видом явного превосходства. «Я не знаю, зачем ему понадобилось идти от трясины, не знаю, как он туда попал», — ответил я растерянно. Тогда этот хам расхохотался… «Он и не думал идти от трясины. Он, уважаемый пан, шел в трясину. И ноги у него совсем не были вывернуты задом наперед, как ты, возможно, думаешь. Он отступал, отступал к трясине от чего-то страшного. Видишь, вот тут он ударился о землю. Конь сломал ногу, и он перелетел через голову. Он, если хочешь знать, подвернул ногу: видишь, след правой ноги больше и глубже, значит, он подвернул левую ногу. Он пятился к трясине задом. Идем туда, там мы увидим, наверное, и конец». И действительно, мы увидели и конец. Рыгор посветил факелом туда, где был обрыв в трясину, и сказал: «Видишь, тут он поскользнулся». Я держал его за пояс, а он наклонился с этого обрыва и затем позвал меня: «Гляди». И тут я увидел голову Романа, которая торчала из коричневой, масляной жижи прорвы, и скрюченную руку, которой тот успел ухватиться за корневище какого-то трухлявого дерева. Мы вытащили его с большим трудом, вытащили мертвого: в этих безднах часто бьют подводные ключи и он просто замерз. Кроме того, и сердце не выдержало, как говорил потом лекарь. Боже, на его лице был такой ужас, который нельзя пережить и остаться живым! На руке у него был какой-то укус, ворот оторван. Мы приторочили труп к седлу и поехали. И вот не успели мы отъехать и тридцати шагов, как увидели: через просеку плыли смутные тени коней. Было удивительно, что копыта не стучали. А потом запел рог где-то совсем в другой стороне, и так приглушенно, словно сквозь вату. Мы ехали с трупом угнетенные, кони нервничали — они чуют мертвое тело. И ночь была, ох какая ночь! И где-то пел рог дикой охоты. Потом она появлялась лишь изредка. А вот теперь снова… Настает час мести.
Он замолчал, уткнув лицо в ладони, пальцы на которых, белые, артистичные, были длиннее пальцев обычного человека раза в два. Я молчал, и вдруг меня прорвало:
— Как вам все же не стыдно. Мужчины, взрослые мужчины! И не можете защитить! Да пускай бы это был сам дьявол — деритесь, черт побери! И почему не всегда появляется эта охота? Почему при мне еще не была?
— Даже если они появляются часто, они не приходят в ночи перед святыми днями, а также в среду и пятницу.
— Гм, странные призраки… А в воскресенье? — У меня все сильнее росло на душе желание дать по этой фарфоровой, вялой, безвольной морде, потому что такие не способны ни на хороший поступок, ни на криминал — не люди, а трава мокрица, что глушит грядки. — А в филипповки, на петровки они появляются, если уж они такие святые привидения?
— На воскресенье Бог им позволил, потому что, если помните, Стах был убит именно в воскресенье, — совершенно серьезно ответил он.
— Так что же он тогда такое, ваш бог? — гаркнул я. — Он что, стакнулся с дьяволом? Он что, берет души невинных девушек, у которых крови того Романа, может, одна только капля!
Берман молчал.
— Четыре тысячи девяносто шестая часть крови Романа в ее жилах, — подумав, подсчитал я. — На что он тогда годится, этот ваш бог?
— Не кощунствуйте! — испуганно охнул он. — За кого вы заступаетесь?
— Слишком много чертовщины даже для такого дома, — не унимался я. — Малый Человек, Голубая Женщина, а тут еще эта дикая охота короля Стаха. Обложили и изнутри, и извне, чтоб он сгорел, этот дом!…
— Мгм, откровенно скажу вам, уважаемый пан, что я не верю в Человека и Женщину.
— Их видели все. И вы тоже.
— Я не видел, я слышал. А природа звуков нам неизвестна. Да к тому же я очень нервный человек.
— Видела хозяйка.
Глаза Бермана скромно опустились. Он поколебался и сказал тихо:
— Я не могу ей во всем верить… Она… ну, словом, мне кажется, ее бедная головка не вынесла этих ужасов. Она… м-м… своеобразный в психическом отношении человек, чтоб не сказать больше.
Я тоже думал об этом, поэтому смолчал.
— Но я тоже слышал шаги.
— Дикость. Это просто акустический обман. Галлюцинация, уважаемый пан.
Мы посидели молча, я чувствовал, что сам начинаю терять рассудок от милых приключений, которые здесь происходили.
В ту ночь мне приснилось: бесшумно скачет дикая охота короля Стаха. Беззвучно ржут кони, беззвучно опускаются копыта, качаются вырезные поводья. Холодный вереск под их ногами: мчат серые, наклоненные вперед тени, и болотные огни сверкают на лбах коней. А над ними, в небе, горит одинокая, острая, как игла, звезда.
Когда я просыпался, я слышал в коридоре шаги Малого Человека и временами его тихий жалобный стон. А потом опять была черная бездна тяжелого сна, и снова скакала по вереску и трясине стремительная, как стрела, охота.

18

Крымск. Был ли сброс воды из водохранилища?

http://lib.rus.ec/b/28838/read
Глава четвертая
Жители Волотовой прорвы, видимо, не очень любили ездить на большие балы. Я думаю так потому, что не часто бывает в таком уголке совершеннолетие единственной наследницы майората, и все же через два дня в Болотные Ялины съехалось никак не больше четырех десятков человек. Пригласили и меня, хотя я согласился с большой неохотой: я не любил провинциальной шляхты и к тому же почти ничего не сделал за эти дни. Не сделал почти никаких новых записей, а главное, ни на шаг не продвинулся вперед, чтоб разгадать тайну этого чертова логова. На старом плане ХVII столетия никаких слуховых отдушин не было, а шаги и стоны звучали каждую ночь с завидной регулярностью.
Я ломал голову над всей этой чертовщиной, но ничего не мог придумать.
Так вот, впервые, может, за последние два десятка лет дворец встречал гостей. Зажгли плошки над входом, сняли чехлы с люстр, сторож на сей раз превратился в швейцара, из окольных хуторов взяли еще трех служанок. Дворец напоминал нарумяненную бабусю, которая в последний раз решила пойти на бал, вспомнить молодость и потом лечь в могилу.
Не знаю, стоит ли описывать этот шляхетский съезд? Хорошее и целиком правильное описание чего-то подобного вы найдете у Фельки из Рукшениц, незаконно забытого нашего поэта. Боже, какие это были возки! Старые, с покоробленной от времени кожей, совсем без рессор, с колесами в сажень высотой, но обязательно с лакеем на запятках (у «лакеев» были черные от земли руки). Какие это были кони! Россинант показался бы рядом с ними Буцефалом. Тощие, с отвисшей, как сковородник, нижней губой, со съеденными зубами. Упряжь почти сплошь из веревок, зато кое-где на ней сверкали золотые бляшки, что перекочевали сюда с упряжи «золотого века».
«Что это творится на свете, люди добрые? Когда-то один пан ехал на шести конях, а теперь шесть панов на одном коне». Весь процесс панского разорения уместился в одной этой насмешливой народной поговорке.
Берман-Гацевич стоял за моей спиной и отпускал язвительно-вежливые замечания в адрес прибывающих.
— Взгляните, какая свирепа[25]. На ней, наверное, кто-то из Стахов ездил: заслуженный боевой конь… А эта паненка, видите, как оделась: словно на праздник святого Антония. А вот, обратите внимание, цыгане.
«Цыганами» он назвал действительно необычную компанию. К подъезду подкатила самая обычная телега, на которой сидела самая странная компания, которую мне когда-либо приходилось видеть. Тут были и паны и паненки, человек девять, одетые пестро и бедно. И сидели они на телеге густо, как цыгане. И полог был натянут на четырех палках, как у цыган. Недоставало только собаки, которая бежала бы под телегой. Это был захудалый род Грыцкевичевых, кочевавший с одного бала на другой и так, главным образом, кормившийся. Они были дальними родственниками Яновских. И это были потомки «багряного властелина»! Боже, за что караешь!!!
Потом приехала какая-то пожилая дама в очень богатом старинном бархатном платье, уже довольно поношенном, в сопровождении худого, как бич, молодого человека с явно холуйским лицом. Бич нежно прижимал ее локоток.
Дама надушилась такими дрянными духами, что Берман начал чихать, как только она вошла в зал. А мне показалось, что вместе с нею кто-то внес в помещение большой мешок с удодами и оставил его здесь на радость окружающим. Разговаривала дама с самым настоящим французским прононсом, который, как известно, сохранился на земле только в двух местах: в салонах Парижа и в застенке Кобыляны под Оршей.
И другие гости тоже были прелюбопытные. Измятые или слишком гладкие лица, жадные глаза, глаза измученные, глаза умоляющие, с «безуминкой». У одного франта глаза были огромные и выпученные, как у саламандры подземных озер. Я смотрел на церемонию знакомства из-за двери (некоторые из этих близких соседей никогда не виделись и, наверное, не увидятся впредь — старый дворец, может, впервые за последние восемнадцать лет видел такой наплыв гостей). Звуки плохо долетали до меня, потому что в зале уже дудел оркестр из восьми заслуженных инвалидов Полтавской битвы. Я видел замасленные лица, которые галантно улыбались, видел губы, что тянулись к руке хозяйки. Когда они наклонялись, свет падал сверху, и носы казались удивительно длинными, а рты — провалившимися. Они беззвучно расшаркивались, склонялись, бесшумно говорили, потом улыбались и отплывали в сторону, а на их место плыли новые. Это было как в страшном сне.
Они оскаливались, будто выходцы из могил, целовали руку (мне казалось, что они сосут из нее кровь) и беззвучно плыли дальше. А она, такая чистая в своем белом открытом платье, лишь краснела изредка спиной, если какой-нибудь новоявленный донжуан в плотно облегающих панталонах припадал к ее руке слишком пылко. Эти поцелуи, казалось мне, пачкали ее руку чем-то липким и нечистым.
И только теперь я понял, какая она, собственно говоря, одинокая не только в своем доме, но и среди этой шатии.
«Что мне это напоминает? — подумал я. — Ага, пушкинская Татьяна среди чудищ в шалаше. Обложили, бедную, как лань во время охоты».
Здесь почти не было чистых взглядов, но зато какие были фамилии! Казалось, что я сижу в архиве и читаю старинные акты какого-нибудь Пинского копного суда.
— Пан Сава Матфеевич Стаховский с сыновьями, — оповещал лакей.
— Пани Агата Юрьевна Фалендыш-Хобалева с мужем и другом дома.
— Пан Якуб Барбарэ-Гарабурда.
— Пан Мацей Мустафович Асанович.
— Пани Ганна Аурамович-Басяцкая с дочерью.
А Берман стоял за моей спиной и отпускал замечания.
Он впервые за эти дни понравился мне, столько злости было в его высказываниях, такими пылающими глазами встречал он каждого нового гостя и особенно молодых.
Но вот в глазах его промелькнуло нечто столь непонятное, что я невольно глянул в ту сторону, и… глаза мои полезли на лоб: такое странное зрелище я увидел. В зал по ступеням скатывался человек, именно скатывался, иначе это назвать было нельзя. Человек был около сажени ростом, приблизительно как я, но в его одежду вместилось бы три Андрея Белорецких. Огромный живот, ноги в бедрах — словно окорока, невероятно широкая грудь, ладони будто ушаты. Немного случалось мне видеть таких исполинов. Но самое удивительное было не это. На человеке была одежда, которую теперь можно увидеть лишь в музее: красные сапоги на высоких каблуках с подковками (такие назывались у наших предков кабтями), облегающие штаны из каразеи, тонкого сукна. Жупан из вишневого с золотом сукна на груди и животе готов был лопнуть. Поверх его этот исполин натянул чугу, древнюю белорусскую одежду. Чуга висела свободно, красивыми складками, вся переливалась зелеными, золотыми и черными узорами и была подпоясана почти под мышками радужной турецкой шалью.
И над всем этим сидела удивительно маленькая для такой туши голова с такими надутыми щеками, словно человек вот-вот прыснет от смеху. Длинные серые волосы делали голову правильно круглой, маленькие серые глазки смеялись, темные — в них меньше было седины — усы свешивались на грудь. Внешний вид у человека был самый мирный, и только на левой руке висел карбач[26] — короткая витая плеть с серебряной проволокой на конце. Словом, собачник, провинциальный медведь, весельчак и пьяница — это сразу было видно.
Еще у двери он захохотал таким густым и веселым басом, что я тоже невольно улыбнулся. Он шел, и люди расступались перед ним, отвечая ему улыбками, какие только могли появиться на этих кислых лицах, лицах людей касты, которая вырождается. Его, видимо, любили.
«Наконец-то хоть один представитель старого доброго века, подумал я. — Не выродок, не сумасшедший, который может пойти и на героизм, и на преступление. Добрый, простой великан. И как он сочно, красиво говорит по-белорусски!»
Не удивляйтесь последней мысли. Хотя среди мелкой шляхты тогда разговаривали по-белорусски, шляхта того слоя, к которому, видимо, принадлежал этот пан, языка не знала: среди гостей не больше десятка разговаривали на языке Марцинкевича и Каратынского, остальные на варварской смеси польского, русского и белорусского.
А этот разговаривал, как какая-нибудь деревенская сватья. Меткие словечки, шутки, поговорки так и сыпались с его языка, пока он шел от двери до верхнего зала. Признаюсь, с первого взгляда он подкупил меня этим. Он был такой колоритный, что я не сразу заметил его спутника, хотя тот тоже был достоин внимания. Представьте себе молодого человека, высокого, очень хорошо сложенного, одетого по последней моде, что редкость в этой глуши. Он был бы красив, если б не чрезмерная бледность, впалость щек и если б не выражение какого-то необъяснимого озлобления на плотно сжатых губах. Наибольшего внимания на этом желчном, красивом лице заслуживали огромные черные глаза с водянистым блеском, но они были такие безжизненные, что становилось не по себе. Наверное, именно такие были у Лазаря, когда он воскрес.
Между тем исполин поравнялся с лакеем, подслеповатым и глухим, и неожиданно дернул его за плечо.
Тот дремал на ногах, но тут мгновенно подобрался и, разглядев гостей, заулыбался во весь рот и гаркнул:
— Достопочтенный пан-отец Грынь Дубатовк! Пан Алесь Ворона!
— Вечер добрый, панове, — зарокотал Дубатовк. — Что это вы скучные, как мыши под шапкою? Ничего, мы сей миг вас развеселим. Видишь, Ворона, какие паненки! Поторопился я, брат, родиться. У-ух, пригожулечки-красулечки!
Он прошел сквозь толпу (Ворона остановился возле какой-то барышни) и приблизился к Надежде Яновской. Глаза его сузились и заискрились смехом.
— День-вечер добрый, донечка! — И звучно чмокнул ее в лоб, словно выстрелил. Потом отступил. — А какая же ты у меня стала стройная, изящная, красивая! Лежать всей Беларуси у твоих ножек. И пускай на мне на том свете Люцифер смолу возит, если я, старый греховодник, через месяц не буду пить на твоей свадьбе горелку из твоей туфельки. Только что-то глазки грустные. Ничего, сейчас развеселю.
И он с обворожительной медвежьей грацией крутнулся на каблуках.
— Антон, душа темная! Грышка, Пятрусь! Холера вас там прихватила, что ли?
Появились Антон, Грышка и Пятрусь, сгибаясь под тяжестью каких-то огромных свертков.
— Ну, губошлепы-растрепы, кладите все к ногам хозяйки. Разворачивай! Э-э, пачкун, у тебя что, руки из… спины растут? Держи, донька…
Перед Яновской лежал на полу огромный пушистый ковер.
— Держи, доня. Дедовский еще, но совсем не пользованный. Положишь в спальне. У тебя там дует, а ноги у всех Яновских были слабые. Напрасно ты все же, Надзейка, ко мне не переехала два года назад. Умолял ведь — не согласилась. Ну, хорошо, теперь поздно уже, взрослая стала. И мне легче будет, ну его к дьяволу, это опекунство.
— Простите, дядюшка, — тихо сказала Яновская, тронутая вниманием опекуна. — Вы знаете, я хотела быть, где отец…
— Ну-ну-ну, — смущенно сказал Дубатовк. — Оставь. Я и сам к тебе почти не ездил, знал, что будешь волноваться. Друзья мы были с Романом. Ничего, донька, мы, конечно, люди земные, страдаем обжорством, пьянством, однако Бог должен разбираться в душах. И если он разбирается, то Роман, хотя и обходил чаще церковь, а не корчму, давно уже на небе ангелов слушает да глядит в глаза своей бедняге-жене, а моей двоюродной сестре. Бог — он тоже не дурак. Главное — совесть, а дырка во рту, куда чарка просится, последнее дело. И глядят они с неба на тебя, и не жалеет мать, что ценою смерти своей дала тебе жизнь: вон какой ты королевной стала. Скоро и замуж, из рук опекуна на ласковые да сильные руки мужа. Думаешь?
— Прежде не думала, теперь не знаю, — вдруг сказала Яновская.
— Ну-ну, — посерьезнел Дубатовк. — Но… чтоб человек хороший. Не торопись. А теперь держи еще. Вот тут наш старый наряд, настоящий, не какая-нибудь подделка. Потом пойдешь, переоденешься перед танцами. Нечего эту современную мишуру носить.
— Он вряд ли подойдет, только вид испортит, — льстиво подъехала какая-то мелкая шляхтянка.
— А ты молчи, дорогая. Я знаю, что делаю, — буркнул Дубатовк. — Ну, Надзейка, и, наконец, последнее. Долго я думал, дарить ли это, но пользоваться чужим не привык. Это твое. Среди твоих портретов нету одного. Не должен ряд предков прерываться. Ты сама это знаешь, потому что ты древнейшего во всей губернии рода.
На полу, освобожденный от легкой белой ткани, стоял очень старый портрет необычной, видимо, итальянской работы, какой почти не найдешь в белорусской иконографии начала XVII столетия. Не было плоской стены за спиной, не висел на ней герб. Было окно, открытое на вечерние болота, был мрачный день над ними, и был мужчина, сидящий спиной ко всему этому. Неопределенный серо-голубой свет лился на его худощавое лицо, на крепко сплетенные пальцы рук, на черную с золотом одежду.
Лицо этого мужчины было живее, чем у живого, и такое удивительное, жесткое и мрачное, что можно было испугаться. Тени легли в глазницах, и казалось, что даже жилка дрожала на веках. И в нем было родовое сходство с лицом хозяйки, но все то, что было в Яновской приятно и мило, здесь было отвратительным до ужаса. Вероломство, ум, болезненная сумасшедшинка читались в этом спесивом лице, властность до закостенелости, нетерпимость до фанатизма, жестокость до садизма. Я отступил в сторону — большие, до дна читающие в твоей душе глаза повернулись и снова смотрели мне в лицо.
Кто— то вздохнул.
— Роман Старый, — приглушенно сказал Дубатовк, но я сам уже понял, кто это такой, настолько правильно представил его по словам легенды. Я догадался, что это виновник родового проклятия еще и потому, что лицо хозяйки побледнело и она едва заметно покачнулась.
Неизвестно, чем окончилась бы эта немая сцена, но тут кто-то молча и непочтительно толкнул меня в грудь. Я отступил невольно. Это Ворона пробирался сквозь толпу и, стремясь подойти к Яновской, оттолкнул меня. Он спокойно шел дальше, не извинившись, даже не обернувшись в мою сторону, словно на моем месте стоял неживой предмет.
Я происходил из обычных интеллигентов, которые выслуживали из поколения в поколение личное шляхетство, были учеными, инженерами — плебеями с точки зрения этого спесивого шляхтича, предок которого был доезжачим у богатого магната-убийцы. Мне часто приходилось защищать свое достоинство перед такими, и теперь вся моя «плебейская» гордость встала на дыбы.
— Пан, — громко сказал я, — вы считаете, что это достойно настоящего дворянина — толкнуть человека и не извиниться?
Он обернул