ГЛАВА IV.
«ЗОЛОТОЙ ОСЕЛ» АПУЛЕЯ, ПОПАВШИЙ В ЧИСЛО ПРЕДШЕСТВЕННИКОВ ХРИСТА.
Мы видели сейчас чрезвычайно яркое описание «классических» праздников в честь Изиды и Сераписа, сделанное одним из очень талантливых современных, профессоров истории, и я нарочно подчеркивал несколько раз, что переписываю из него содержание почти буквально.
.
Не правда ли, как все это было убедительно? Кажется, что тут незачем даже обращаться и к первоисточникам для проверки сведений автора. Но сделаем исключение и прочтем описание торжества в честь бога-Серафима у знаменитого латинского писателя Апулея, из которого оно почерпнуто, не для того, чтобы критиковать Н. А. Куна (все современные историки так делают!), а для того чтобы критиковать его первоисточник.
.
Прежде всего, мы тут натыкаемся, как и постоянно бывает в древней истории, на чудо.
.
«В 125 году по Рождестве Христове, — говорят нам, — родились два человека по имени — Светланы. Первый Светлан назывался по-латыни Люций (от lux—свет), второй назывался по-гречески Лукиан,1 что значит то же самое, потому что греки, не умея выговаривать ц, произносят вместо него к, делая из Цезаря — Кесаря, из Центавра — Кентавра, из Цицерона — Кикерона» и т. д.
1  Я не говорю уже о Лукии Патрасском, тоже описавшем приключения того же самого осла в то же время.
Латинский Люций-Лукиан назывался Апулийскин (Апулеем), по южно-итальянскому полуострову Апулии, а второй назывался Самсатским, будто бы, по городу Самсату на реке Евфрате в Сирии. А самым удивительным здесь было то, что оба они, несмотря на такое далекое расстояние друг от друга, написали, один по-гречески, а другой по-латыни (и оба прекрасно развитым слогом Эпохи Возрождения) тот же самый замечательный, фантастический и довольно скабрезный роман «Золотой осел», который и до сих пор приводится в полном собрании их сочинений. Это первый роман в человеческой литературе...
.
Вот вкратце его содержание.
.
Родившись в Афинах и узнав, что в Фессалии особенно много занимаются черной магией, автор отправился туда, чтоб познакомиться с нею, и пришел с разными приключениями и с интересными рассказами случайных спутников в город Гипату, к богатому родственнику Милону (а в греческом тексте — Гиппарху). Там служанка Фотиса (а в греческом тексте Палестра) чуть не в первую же ночь «обучила его любовным утехам», изложенным с непристойными подробностями, нисколько не хуже, чем описывал такие вещи по-французски Рабле в начале XVI века. Узнав, что Вселюбка (Памфила по-гречески), жена его хозяина Милона (он же Гиппарх), постоянно улетает от мужа по ночам в виде совы (а в греческом тексте — вороны) к своему любовнику, он подсмотрел это в щелку ее спальни с помощью Фотисы (она же Палестра), и захотел сам это сделать, для чего нужно было только смазать себя мазью, находящейся у хозяйки. Но по ошибке он взял не ту банку и потому вместо птицы вдруг обратился в осла.
.
Фотиса (она же Палестра) ахнула от испуга, увидев это, но утешила его тем, что для обратного превращения в человека ему нужно только съесть несколько свежих роз, которые она добудет ему завтра, а тем временем он должен переночевать на скотном дворе.

Рис. 157.
Распятие Осла. Карикатура на христианские представления о боге, найденная на стене дворца на Палатинском холме и хранящаяся в Кирхнеровском музее в Риме (относится к III веку нашей эры. но, вероятно, позднее IV). Внизу подпись: Алексамен поклоняется своему богу.
.
Вот с этого-то момента и начались удивительные приключения и бедствия автора рассказа. Раньше чем наступило утро, напали на дом Милона (он же Гиппарх у Лукиана) разбойники и, разграбив дом, взвалили добычу на спину превращенного автора и погнали его в свой притон в горах, где он слушает их разбойничьи и скабрезные рассказы, передаваемые целиком.
.
Через несколько дней они вновь отправились на добычу и привезли с собой прекрасную девицу, дочь богатых граждан, чтобы получить за нее выкуп. Старуха, их хозяйка утешает ее известной сказкой об Психее и Амуре, которому Психея облила бедро лампадным маслом, когда захотела посмотреть на своего возлюбленного, прилетавшего к ней только по ночам и запретившего ей себя видеть. Старуха рассказывает о бедствиях и страданиях, какие пришлось потом претерпеть Психее за любопытство, и как бог Громовержец, наконец, сжалился над нею и, возвратив ее Амуру, принял ее в число бессмертных. Но эта сказка, вдохновившая Кальдерона (1600—1681 гг.) на священную мистерию, Корнеля и Мольера — на лирическую драму, Лафонтена и Богдановича — на шутливую сказку, Лапрада — на философскую поэму, Рафаэля — на чудную картину, и Канову — на одну из лучших его скульптур, приведена только в латинском тексте, а в греческом, в восемь раз более коротком, ее нет.
.
Затем происходит удивительный побег плененной красавицы на Люции-Осле, но его страдания этим не кончаются. Их поймали. Он возит затем дрова, вертит мельницу, слушает ряд других скабрезных и смешных рассказов о женщинах; его покупает скопец—служитель сирийской или палестинской богини, и Люций-Осел становится свидетелем противоестественных пороков этого культа. Он избавляется, наконец, от своего хозяина, поступает к пирожникам и ворует у них сласти. Его обнаруживают, обучают плясать на задних ногах и разным другим фокусам, которые он и проделывает на потеху толпе в Коринфе.
.
За это в него влюбляется там одна вдова и вступает с ним в тайное брачное сожительство. Подглядев это, слуги его хозяина громко хохочут и говорят друг другу:
.
— Приведем его в день всенародного представления в театр с какой-нибудь осужденной женщиной, пусть он и на ней покажет свое искусство».
Его хозяин тоже в восторге от такой идеи.
.
«И вот, в Коринфском театре, — говорит Люций-Лукиан, превращенный в осла, — было устроено большое ложе, украшенное индийской черепахой и отделанное золотом. Нас положили на нем рядом на самой его середине, а зрители громко кричали, и все руки хлопали в мою честь. Перед нами поставили стол, украшенный всем, что бывает на роскошных пирах. К нам были приставлены красивые рабы-виночерпия и подавали нам вино в золотых сосудах. Мой надзиратель, стоя сзади, приказывал мне есть, а мне и стыдно было лежать в театре, и страшно, как бы не выскочил на арену из подвалов медведь или лев. Но вот проходит кто-то мимо нас с цветами, и среди них я вижу свежесорванные розы. Я вскакиваю с ложа, бросаюсь к ним и поедаю. Зрители еще удивляются моему поведению, а уж с мене спадает прежний звериный вид, и вместо осла предстоит перед всеми голый Лукий». 2
2  Лукиан: «Луций и осел». За две страницы до конца.
Автор ярко описывает необычайное удивление зрителей при виде такого превращения, рассказывая беллетристически, как его узнали знакомые и с торжеством отвезли на родину в Патры в Греции, и как прежняя вдова, сожительствовавшая с ним, когда он был ослом, с отвращением отвернулась от него, когда он принял вид прекрасного молодого человека.
.
Так оканчивается греческий рассказ Люция-Лукиана Самсатского, а его двойник Люций-Лукьян Апулпйский, рассказав буквально по-латыпи все это, вперемежку со своими фантастическими вставками, вроде рассказа старухи об Амуре и Психее, увеличившими размер книжки ровно в восемь раз (свыше 300 страниц), видоизменяет этот конец. Вместо того, чтобы съесть тут же розы, осел Лукиана вскакивает в отчаяньи с постели и убегает в случайно открытую дверь далеко от города, на пустынный берег моря, где в изнеможении бросается на землю, и рассказ оканчивается так:
.
«Уже мрачная завеса ночи распростерлась над всеми поднебесными существами, как вдруг внезапный ужас пробудил меня от приятного сна. Я увидел Луну, блистающую полным светом и выходящую из морских волн. Я знал повсеместное могущество Этой великой богини: она — говорят нам — называется Изидой, Гекатой, Прозерпиной, Церерой и другими именами, символизируя почти всех богинь, точно так же, как и Озирис, Серапис или Митра означают Юпитера, Аполлона, Бахуса и других богов. Я знал, что все предметы земного круга управляются ее провидением, что не только животные, но даже и неодушевленные предметы чувствуют силу и благотворное действие ее лучей, что все тела, находящиеся и в глубине моря, и на земле, и в небесах, возрастают или уменьшаются по мере приращения или ущерба этой планеты, и я захотел обратить свою молитву к величественной богине. Я ощущал внутренне, что злая судьба, насытившись моими бедствиями, подает мне, хотя и поздно, приятную надежду на прекращение моих несчастий. Поднявшись с места, спешу к морю, чтобы, омывшись его водою, очиститься от всякой скверны. Я семь раз погрузил голову в волны по предписанию премудрого Пифагора, научившего нас, что число семь больше всего подходит к предметам веры и богопочитания. Полный радости и надежды и проливая обильные слезы, я обратился с мольбой к всемогущей богине.
— «Великая царица небес! Кто бы ни была ты—плодоносная ли Церера, благодетельная мать сельского населения, живущая теперь на прекрасных полях Элевзинских; небесная ли ты Венера, породившая от начала веков священную любовь и соединившая неразрывными узами два пола воедино; ты, умножающая человеческий род непрерывным чародейством и благоговейно почитаемая теперь и Паросском храме! Сестра ли ты лучезарного Солнца, произведшая на свет такое множество народов, помогающая женщинам в болезнях родов и чтимая теперь обильными жертвами в великолепном Эфесском храме! Грозная ли ты Прозерпина, угрожающая своим триликим видом (Луна, изображалась с лошадиной, оленьей и песьей головой), держащая скованными в земных недрах ночные призраки и тени! О, ты, второй блистающий светильник мира, проливающий питательные соки в сердца всех деревьев и растений и различно меняющая свое девичье серебристое сияние по мере приближения и удаления твоего от Солнца! Великая богиня! Каким бы ты ни называлась именем, какими бы тебя ни чтили жертвами и обрядами, и какой бы ни был твой действительный облик, коснись меня твоей благодетельной десницей! Извлеки меня из бездны моих несчастий, спаси от моего гибельного падения, отними от меня гнусный образ четвероногого скота, возврати мне прежний вид Луция и верни к моим родным, друзьям и покровителям! И если какое-нибудь грозное божество, когда-нибудь разгневанное на меня, запретит моей усердной мольбе достигнуть твоего кроткого слуха и не захочет прекратить свою неукротимую ярость, — то соблаговоли, богиня, уничтожить мое смертное существование, если уж мне нельзя надеяться на лучшее состояние в плачевной юдоли этого мира!».
«Моя смиренная мольба сопровождалась потоком слез и тяжкими стопами.
«И вот второй глубокий сон охватил мои утомленные члены, а я упал на том же месте. Едва я сомкнул глаза, как уже показалось мне, что из самой глубины моря поднимает свою голову такая богиня, перед которой должны благоговеть все остальные боги и даже сами небеса. Выйдя постепенно из волн лазоревого моря, она предстала перед моим смущенным взором.
«Я постараюсь описать ее чудный облик, насколько доступно смертным устам и слабой силе человеческого красноречия. Ее кудрявые, густые и длинные волосы развевались по воле зефира и спадали на бедра и божественную шею. Над ее головой, увенчанной цветами, блистал плоский круг, в роде зеркала, или, лучше сказать, круговое сияние. По этому признаку я узнал, что она и есть сама Луна. Направо и налево от нее виднелись два взвивающихся змея и зрелые колосья. Ее одежда была соткана из самого тонкого льняного полотна, цвет которого иногда казался блестящим и серебристым, иногда желтоватым — подобие шафрану, иногда красноватым, — подобно розе. Верхняя же одежда была настолько черна, что помрачила остроту моего взора. Она прикрывала богиню с обеих сторон и подобно перевязи была протянута из-под правого плеча на левое и опускалась вниз многочисленными складками. По краям она была обложена тончайшей бахромой, развевающейся от самого легкого движения, и усеяна звездами. Вокруг этой великолепной одежды виднелась непрерывная цепь из всяких плодов и весенних цветов. В правой руке держала она медный систр, с которого свешивались три металлические палочки, производящие звон при малейшем движении ее руки. В левой руке у нее был золотой сосуд, сделанный в виде небольшой ладьи с рукояткою, наверху которой виднелся змей, поднимающий голову на своей надменной шее. На серебристых ее ногах были сандалии из пальмовых листьев. В таком великолепном и наводящем благоговейный ужас виде явилась передо мной величественная царида ночи, облитая лучшими благовониями счастливой Аравии и удостоила меня своего божественного разговора.
— «Несчастный Люций! — сказала она. — Твои вздохи, слезы и мольбы достигли моего слуха и вызвали во мне чувство милосердия. Знай, что я Природа — мать всех существ, владычица всех стихий, источник и начало всех, веков, царица адских теней, первая из сонма небожителей, единственное зеркало всех богов и богинь. Я направляю мановением своей руки, куда хочу, светозарные небесные облака, моей воле повинуются шумящие волны морской бездны и неукротимые вихри трепещут от моих слов. В моей власти безмолвие печального ада, я божество единое во всем мире, но в различных видах и под различными названиями. Древнейшие из всех народов — фригийцы называют меня божьей матерью, афиняне — Минервой, кипряне — Пафосской Венерой; искусные метатели стрел, критяне — Дианой; говорящие на трех языках сицилийцы называют меня Прозерпиной, елевзинцы — Церерой. Одни зовут меня Юноной, другие — Беллоной, третьи — Гекатой, четвертые — Немезидой, а эфиопы, всегда озаряемые первыми восходящими лучами Солнца, арийцы и египтяне, древнейшие мудрецы всего света, называют меня моим настоящим именем — Изидой, и только они одни правильно совершают мне богослужение. Перестань же, Люций, проливать потоки слез! Прогони мрачную печаль, потому что я сжалилась над тобой. Уж скоро, скоро засияет спасительный день, назначенный моим промыслом для прекращения твоих несчастий. Слушай внимательно мои сегодняшние повеления. День, который родится от мрака этой ночи, посвящен мне с самых первых времен. Завтра мои священнослужители должны провести мне в жертву начатки мореплавания, посвящая мне новый корабль, еще не касавшиеся морских волн для того, чтобы не свирепствовали вихри и непогоды, господствующие во время холодной зимы, и чтобы лазурные волны, утолив свою ярость и разливая на поверхности морей томное и приятное спокойствие, дозволяли быстрым кораблям нестись в далекие страны. Ожидай этого торжественного праздника с благоговением и спокойным духом. Великий первосвященник, исполняя мою волю, будет держать в своей правой руке розовой венок, приложенный к систру, когда пойдет по улицам города с великолепием, достойным моего торжества. Иди осторожно за множеством народа и, надеясь на мое благоволение, старайся пробраться сквозь толпу к этому первосвященнику и, как будто желая облобызать его правую руку, съешь находящиеся в его руке розы. Тогда немедленно прекратится гнусный и противный твой образ, и ты вновь сделаешься Люцием. Не думай, что ты не будешь в состоянии исполнить мои повеления. В это самое время, находясь с тобой, я уведомлю и первосвященника пророческим сном обо всем, что ему нужно делать для тебя. Весь народ, несмотря на тесноту, почувствует мой веяние и даст тебе свободный путь. Среди этого великолепного праздника, радостных восклицаний и торжественных рукоплесканий, никто не погнушается твоим презренным и безобразным обликом и никто не сочтет страшным предзнаменованием какого-нибудь несчастья внезапную перемену твоего вида Только вечно помни и держи в уме, что весь остаток твоей жизни до последнего дыхания ты должен посвятить той богине,. которая возвратила тебе человеческий образ. Ты будешь жить благополучно под моим покровительством и защитой, и никогда не увянет цвет твоей славы. Совершив свое странствование в юдоли этого мира, ты сойдешь в аид, но и в подземной полусфере не оставит тебя счастье. Ты будешь жить в веселых Елисейских долинах и даже там не перестанешь поклоняться мне, сияющей посреди мрачного Эреба и царствующей в чертогах Плутона».
«Открыв мне свою волю, величественная богиня скрылась в себе самой, и в ту же минуту я проснулся и вскочил, покрытый холодным потом, полный ужаса, удивления в радости от такого очевидного появления передо мной благодетельной богини. Я вторично омылся в лазурных струях моря и сотни раз повторял с начала до конца все ее божественные заветы. Немного прошло времени, и уже колесница Солнца, рассыпая по всему пути огненные искры и изливая животворные лучи, гонит ночную темноту с полей эфира. В один миг все площади города были покрыты бесчисленным множеством народа, собиравшегося для священного торжества. Мне казалось, что все живое было облито весельем. Казалось, что благотворное Солнце от начала веков никогда не блистало так великолепно со своей высоты. Никогда его лучезарные волосы не развевалась на колеблющемся эфире в лучшем сиянии. Пернатые сонмы птиц плавали на воздушных волнах, не махая своими крыльями и, одаренные нежным голосом, обрадованные желанным возвратом смеющейся весны, наполняли воздух сладкими трелями, воздавая все вместе хвалу державной виновнице времен, матери всех светил и владычице всех миров. Но что я говорю? Даже деревья, и плодоносные, и бесплодные, гордящиеся одной своей прохладной тенью, одушевились животворной теплотой полуденного ветра и сладостно шумели, принимая играющий зефир в густоту своих ветвей и листьев. Море уже не колебалось от бурного вихря, шумящие волны не отягощали берегов своим напором, но кротко переливаясь, орошали их спокойными струями. Блистающие своды небес не были покрыты ни малейшим даже самым топким облачком.
«Вот пышное собрание начинает свое торжественное шествие. Каждый в этой многолюдной толпе был одет различно, по своему желанию, изображая собою различных особ. Один с воинским поясом изображал солдата, другой, одетый в короткое платье с мечом на боку и с рогатиной в руке, изображал охотника. Третий представлял женщину, надев на ноги вышитые золотом башмаки, прикрывшись сверху шелковой одеждой, обвесившись всеми великолепными украшениями, свойственными прекрасному полу, и зачесав волосы на самый верх головы. Четвертый казался недавно сражавшимся на арене, где шпажные бойцы показывают свое искусство и храбрость, в руках у него были щит, копье и меч. Перед пятым, одетым в порфиру, несли пучки розог и острую секиру, как будто перед знаменитым сенатором. Были и такие, которые искусно изображали философа, прикрывшись широкой епанчей, и шли в тупоносых башмаках, с длинной палкой в руках, приделав себе козлиные бороды. Один, как рыболов, несет в руках удочку, другой, как птицелов, различные силки и сети. Я увидел кроткую, ручную медведицу, одетую в платье знатной вдовы, которую несли на кресле. Я видел обезьяну в шапке из цветов и во фригийском платье шафранного цвета, которая держала в руках золотой сосуд и изображала Ганимеда. За нею храбро выступал, идя за дряхлым стариком, дряхлый осел. Одного ты принял бы за неустрашимого Беллерофонта, а другого за быстрого Пегаса, хотя тот и другой заставил бы тебя смеяться.
«Среди этой многочисленной и веселой толпы, одетой всевозможным причудливым и забавным образом, выступают отдельно спутники и спутницы богини-покровительницы. Там шло множество женщин в белых одеждах с радостными лицами и различными предметами в руках. На головах у них были прекрасные венки, сплетенные из весенних цветов, и такие же цветы разбрасывали они по дорогам, по которым должна была шествовать священная процессия богини. Одни имели за плечами блестящие зеркала, через которые богине было видно всех идущих за нею. У других были гребни из слоновой кости, и они старались показать различными движениями рук и пальцев, как будто расчесывают и украшают серебристые волосы благодетельной царицы. Третьи лили бальзам и различные благовония перед ее ногами.
«Кроме того, бесчисленное количество мужчин и женщин наперерыв старалось умилостивить державную богиню планет, неся в руках факелы, светильники, восковые свечи и всевозможные другие огни различных, искусно сделанных цветов. Наконец, хор певчих громкими и стройными голосами и сладкими трелями всевозможных свирелей наполнял воздух нежными звуками и приводил в восторг всех присутствующие За хором следовали самые прекрасные юноши в белых одеждах, соответствующих этому торжеству. Они пели с припевами хвалебную песнь, сочиненную одним знаменитым поэтом, вдохновленным музами. В ней объяснялись причины такого великолепного священного торжества, и были воспеты все благодеяния великой царицы небес. С ними шли музыканты, посвященные богу Серапису. Они искусно играли на изогнутых флейтах хвалебный гимн, который обыкновенно играют в храме этого божества.
«Многие блюстители порядка и гражданские надзиратели увещевали народ расступаться на обе стороны и не препятствовать свободному шествию статуи этой богини, несомой благоговейными руками. За ними шли новопосвященные, недавно призванные к познанию великих и удивительных таинств. Их было огромное множество обоего пола и всякого возраста, и все они были облечены в одежды из тонкого полотна, белые как чистое серебро или снег. Из них женщины имели на своих длинных волосах тонкие и прозрачные покрывала, орошенные благовониями, а у мужчин головы были совсем обриты, и темя их блистало в солнечных лучах. И все эти новопризнанные почитатели богини ударяли в медные, серебряные и золотые систры.
«За ними шли главные священнослужители и первосвященники, одетые в белые одежды тончайшего льна, ниспадавшие почти до самой земли. Они несли изображения и атрибуты богов в своих благоговейных руках. Первый из них держал светящуюся лампаду, не такую, какая употребляется при наших вечерних пиршествах, а сделанную в виде ладьи из золота. Другой нес обеими руками маленькие жертвенники, называемые помощниками, как повелело называть их благодетельное и помогающее всем провидение великой богини. Третий нес жезл Меркурия и пальмовую ветвь с золотыми листьями. Четвертый на пути показывал всем символ Правды, в виде левой руки с вытянутыми пальцами, потому — что она, не будучи так проворна и способна к разным хитростям, лучше может изобразить чистосердечную правду, чем правая рука. Этот же священник держал в своей руке золотой сосуд, сделанный в виде женского сосца, из которого лилось чистое молоко. Пятый нес огромный золотой лоток, наполненный маленькими золотыми ветвями, а шестой — склянку.
«Непосредственно за ними шли сами боги, соблаговолившие быть несомыми на руках смертных. Один — Анубис — поднимал вверх свою страшную песью голову, другой — посланник небес и ада — держал свое лицо прямо. Одна его половина была черная, а другая — позолоченная. В его левой руке был жезл, а в правой — зеленая пальма. За ним следовала богиня Изида, в виде ручной коровы, стоящей на одних, задних ногах, символизируя плодоносную мать всех творений. Ее передние ноги были, на плечах одного жреца.
«Один из участвовавших в процессии благоговейно пес в руках сумку, в которой были все предметы, нужные для таинств богослужения. Следующий нес в своей счастливой пазухе величественный образ высочайшего божества. Это изображение не представляло своим видом ни человека, ни птицу, ни рыбу, ни зверя, и никакого другого животного и таким своим отличием от прочих божеских изображений показывало величие и святость высочайшего богослужения лучше, чем самые красноречивые человеческие уста могут описать. Этим оно знаменовало, что таинства богослужения Изиде должны храниться в вечном сокрытии и молчании. Одним словом, это был небольшой сосуд, сделанный с величайшим искусством. На его круглом дне были начертаны снаружи удивительные египетские иероглифы. Его невысокое горло простиралось в одну сторону в виде трубочки, а с другой стороны была очень большая рукоятка, которую окружал своими кольцами аспид, поднимающий вверх свою чешуйчатую и изогнутую шею.
«И вот желанная минута приблизилась. Уже первосвященник, предсказанный мне великой богиней, появился и нес мою свободу и спасение. В его правой руке был систр благодетельной богини и венок из нежных роз, который поистине был для меня драгоценным венком.
«Ведомый помощью всесильной великой богини, победил я враждебную судьбу, с мужеством претерпев все несчастья и опасности. Хотя я и чувствовал неописуемую радость, но не бросился поспешно в народную толпу, опасаясь, чтобы быстрым и необычным появлением такого скота, каким тогда казался я, не смутить и не встревожить стройный порядок торжественного шествия. Я пошел тихим и смиренным шагом посреди толпы, которая, будучи вдохновляема богиней, расступалась в обе стороны, дозволяя мне свободный путь. Я незаметно приблизился к первосвященнику, который едва меня заметив, вспомнил божеское повеление, открытое ему во сне и, видя, что все происходит по предсказанию богини, остановился и протянул руку, поднося сам к моим устам розовый венок, который я принял из его рук с благоговейным ужасом и с трепетом сердца и съел с великой жадностью.
«И вот я вижу исполнение обетов царицы. Презренный скотский вид, в котором я находился до этого, быстро исчезает. Жесткая отвратительная шерсть падает с моего тела, и кожа моя делается нежной и мягкой. Огромный желудок уменьшается, копыта на моих ногах разделяются и образуют пальцы. Мои руки перестают быть передними ногами и делаются способными к исполнению человеческих дел; моя длинная шея делается короткой. Моя голова принимает круглый вид. Длинные уши уменьшаются, страшные зубы становятся ровными человеческими, а длинный огромный хвост так сильно беспокоивший меня, уничтожился совсем.
«Весь народ пришел в изумление. Благочестивые зрители, видя такое удивительное превращение, совершившееся в одну минуту подобно невероятным чудесам, представляющимся нам во время ночных сновидений, со страхом созерцают такое явное доказательство неограниченного могущества богини. Подняв свои руки к небесам, все они громкими голосами воздают ей хвалу и свидетельствуют о таком великом и удивительном ее благодеянии. А что касается меня, то охваченный ужасом и изумлением, и неописанной радостью, я стоял безмолвно, подобно мраморной статуе и, хотя получил возможность говорить человеческим языком, но не был в состоянии открыть свои уста. Я не знал как начать, и какими достойными хвалами, каким красноречием выразить мою благодарность величественной богине, которая соблаговолила излить на меня такие многие и щедрые милости.
«Великий первосвященник, извещенный богиней о всех страшных бедствиях, которые я претерпел от начала моего превращения в ослиный образ, сам не менее удивлялся совершившемуся чуду. Он тотчас подал знак, чтоб принесли льняную одежду для прикрытия моей наготы, потому что, превратившись обратно в Люция, я увидел себя совсем нагим и только ладонями мог прикрыть свое тело. Один из священнослужителей немедленно снял с себя верхнюю одежду и прикрыл меня ею, а первосвященник, взглянув на меня кротким и радостным взором, сказал мне: — «Любезный Люций! Ты победил столько напастей, ты преодолел грозные валы, низринутые на тебя злобным дыханием фортуны и спасшись от яростных и ядовитых ее стрел, достиг наконец, мирной и спокойной пристани. Твой знаменитый род, твои собственные заслуги, твой разум, озаренный светом премудрости, не послужили тебе на пользу и не принесли никаких добрых плодов. Ты предался постыдным любовным забавам, влекомый страстями кипящей юности и получил достойное воздаяние за свое неосторожное и несчастное любопытство. Но эта же слепая фортуна, погрузившая тебя в неисчислимые бедствия, привела тебя и к благополучию сверх твоего чаяния после злобного мщения. Так пусть же она удалится и ищет себе другой жертвы, над которой могла бы истощить свою неукротимую свирепость. Ее стрелы уже недействительны против тех людей, которых наша великая богиня удостоила принять под свое покровительство. Повергая тебя в руки бесчеловечных разбойников, обременяя оковами рабства, утруждая непроходимыми дорогами и смущая твой дух повседневным страхом лютой смерти, какой успех получила эта злобная и свирепая фортуна? Вот ты теперь под сенью другой, уже благотворной фортуны, которая озаряет своим блеском всех других богов. Возрадуйся же, Люций, и уподобься светлым весельем белизне твоей одежды! Сопутствуй радостно торжественному шествию богини, проявившей к тебе такую великую щедрость и такое милосердое! Да узрят нечестивые дивное чудо, содеянное над тобою ее могуществом! Да узрят и познают беззаконные свое заблуждение! Вот, Люций исторгнут из бездны всех несчастий, вот он покоится под щитом благодетельной Изиды и торжествует над грозным натиском ожесточенной судьбы! Но чтобы тебе наслаждаться еще более приятной тишиной и оградиться миром и безопасностью, причисли ты себя к священному воинству этой богини. Стократно возрадуешься ты избранию такого счастливого жребия. Не медли же, и в это самое мгновение посвяти себя добровольно великим таинствам нашего богослужения, потому что, как только окажешься ты под знаменем этой великой богини, так почувствуешь еще более приятным сладостный плод своей свободы».
И Людой посвятил себя ей, при чем проходя ряд чисто масонских испытаний, увидел между прочим и то, что мы читали в предшествовавшей главе в описании таинств Изиды у одного из современных талантливых ученых, излагающих историю «предшественников христианства».
.
Остановимся же здесь, читатель.
.
В этой главе я хотел показать тот процесс, которым совершается творчество всех древних историй.
.
Никто не попрекнет уважаемого профессора Н. А. Куна, или его предшественника Робертсона и других, в недобросовестности. Нет! Они все глубоко добросовестны, и скажу прямо: кристально чисты душою. Но в этом-то и состоит их беда при разборке той пирамиды подлогов и сплетен, из которой состоят все их первоисточники.
.
Вот вы, читатель, сами читали в предшествовавшей главе мои выписки из «Предшественников христианства» Н. А. Куна и из Робертсона, и как все казалось серьезно, исторически убедительно! Казалось очевидным, что вопрос о ритуале на празднествах в честь Изиды решен окончательно и навеки, вся процессия весеннего праздника восстановлена до деталей.
.
А теперь я вам привел в точном переводе с латинского и то место Люция Апулийского, из которого авторы почерпнули все свои сведения, в что же? Впечатление серьезности и историчности, — я уверен, — рушилось и в ваших глазах.
.
Самый рассказ латинского текста «Золотого осла» об этой торжестве оказался вставленным в более короткий греческий текст, на ряду с рассказом об Амуре и Психее, облившей лампадным маслом бедро своего возлюбленного, и на ряду с невероятными приключениями разбойников и любовников, о которых у меня здесь не было ни места, ни охоты распространяться. Торжественная процессия «Золотого осла», выставляемого «Предшественником христианства», происходит по нему самому в Греции, в Коринфе, а между тем ее то и нет в греческом манускрипте Лукиана, а только в его латинском дополненном переводе!
.
Но ведь это то же самое, что восстановлять греческую мифологию но «Сну в летнюю ночь» Шекспира! Ведь и у него один из актеров получает по волшебству ослиную голову.
.
Шекспир родился, говорят нам, в 1564 и умер в 1615 г., сделавшись знаменитым уже в 1589 г., а первые издания Апулея и Лукиана были напечатаны уже много позднее смерти Шекспира.
.
Сколько превращений в ослов вдруг появилось перед глазами изумленной публики в XVI и XVII веках! И кто у кого заимствовал сюжет? И неужели все они были «предшественниками христианства и, а не его косвенными последствиями?
.
И если, читая произведения Софокла после чтения фантастических драм Шекспира, беспристрастный и непредубежденный исследователь литературы готов воскликнуть: это одна и та же школа, — так и здесь ему приходится с уверенностью сказать: книга о «Золотом осле» есть произведение печатного периода литературы, это та же школа, что и Боккаччио (1317—1375), с его Декамероном, хотя бы автор и писал на тогдашнем латинском международном языке, а не по-итальянски. И было бы нам лучше и вернее называть автора «Золотого осла» Лючио д'Апуллиа, а не Люцием Апулеем.
.
А отсюда вытекает, что и все остальные наши сведения о «предшественниках христианства» и о языческих культах древности почерпнуты не из древних первоисточников, а из апокрифов Эпохи Возрождения...
.
Печально, но это так.

Рис. 158. Борьба Геркулеса с Тельцом (рисунок на вазе).

ГЛАВА II.
ЗАВЕДОМЫЕ РУИНЫ КРЕСТОНОСНОЙ ФРАНЦИИ НА ВОСТОКЕ.
.
Франкские княжества Сирии, — говорят нам историки, — разделенные на лены, быстро покрылись к половине XII века замками, церквами и монастырями. Их религиозные памятники, по словам Рея, принадлежат романской архитектурной школе, но со значительными изменениями под византийском влиянием, причем они во многом получили как «раз тот оттенок, который мы привыкли приписывать античной древности». То же повторилось и с укрепленными замками, из которых некоторые (например, Маргат, Крак, Тортоза), были исполинских размеров, так как величиной они вдвойне превосходят самые обширные Французские замки вроде Coucy или Pierrefonds. Строившие их архитекторы, повидимому, взяли за образец крепости, построенные в XI и XI! вв. в западных пределах Франции, в бассейнах .Луары и Сены; но они заимствовали от византийцев двойную ограду, сторожевые башни из камня и громадные каменные откосы, утраивающие толщину стен при основании, а также и некоторые оборонительные укрепления, предназначенные заменить французский «донжон» — башню.
.
«Большая часть замков иоаннитов в Сирии принадлежала именно к этому франко-византийскому типу. У тамплиеров был свой тип построек, более сходный с сарацинским. У тевтонских рыцарей также была своя архитектура: их главная крепость Монфор или Штаркенберг не что иное как замок с берегов Рейна, перенесенный на почву Сирии».
Так говорит нам Рей в своем исследовании «О военной архитектуре в Сирии и на Кипре во время крестовых походов».1
.
1  G. Rey: «Etudes sur les monuments de l'architecture militaire en Syrie et dans l'ile de Chypre».
А есть ли хоть в одной из летописей, — спрошу я, — описание постройки этих сооружений? Читатель не найдет нигде; есть подробности только их взятия, да и то не всегда.
.
Возьмем, как пример, хоть «Крак рыцарей» (рис. 161), потому что он и теперь еще находится почти в таком же состоянии, в каком оставили его рыцари святого Иоанна в апреле 1271 г. Нехватает только нескольких зубцов на стенах, да некоторые своды обрушились, целое же сохранило величественный вид, дающий путешественнику очень высокое понятие о материальных средствах ордена, воздвигшего это здание.


Рис. 161. Рыцарская крепость Калаат-Эль-Госи, «Крак рыцарей»  летописцев (по Ланглуа).
.
На одной из вершин, господствующих над ущельем, которым долина Оронта сообщается с бассейном Средиземного моря. — говорит Рей, — возвышается Калаат-Эль-Госи. Таково нынешнее название крепости, которую мы встречаем у летописцев крестовых походов под именем Крака, или Крака рыцарей.2
.
2 В Сирии несколько крепостей носят название Крак, или Карак: это — Крак рыцарей, Крак-де- Монреаль и Крак или Petra Deserti. Это имя носят и несколько селений, построенных на пригорках.
Будучи первостепенной военной позицией, командующей над дефиле, через которое проходят дороги из Гомса и Гамаха в Триполи и Тортозу, эта крепость могла также служить прекрасной операционной базой для армии, действовавшей против владений султанов Гамаха. В то же время Крак, — вместе с замками: Аккар, Аркас, Сарк, Арейме, Яммур, Тортоза, Маркаб и с башнями и второстепенными постами, соединявшими эти различные укрепления, — составлял оборонительную линию, предназначенную защищать былое Триполийское графство от вторжения мусульман, оставшихся господами наибольшей части восточной Сирии.
.
С высоты стен взор обнимает на востоке озеро и часть течения Оронта. За ними расстилаются вдалеке беспредельные равнины пальмирской пустыни. К северу возвышаются горы Ансарие, а на западе, за Субботней долиной (теперь Нахар-Эз-Сабт) виднеются богатые и плодоносные долины, и еще далее, на горизонте, сверкают волны Средиземного моря. На юге обе цепи Ливана и Антиливана обозначают свои крупные вершины, покрытые снегом. Ближе к востоку, у подножия замка, зеленым ковром расстилается равнина Букейе-Эль-Госн, Бокея летописцев.
.
Различные авторы, как христианские, так и арабские, писавшие историю крестовых походов, часто упоминают об этом замке; первые называют его Крак, а вторые — Госи-Эль-Акрад, от арабского слова «акрад» (курд).
.
Граф Сен-Жиль, овладев Тортозою, предпринял в 1102 г. осаду бывшего тут курдского замка, но оставил ее, и мы не знаем, в какую эпоху французы заняли эту позицию. Только одно место у Ибн-Феррата заставляет думать, что это случилось около 1125 г. С того времени Крак был, кажется, простым леном, имя которого носили его обладатели до 1145 г., когда Раймунд, граф триполийский, уступил его иерусалимским иоаннитам.
.
Чем был замок в ту эпоху? Это — вопрос, на который невозможно ответить. Мы знаем только, что ему пришлось много пострадать от нескольких землетрясений, особенно в 1157, 1169 и 1202 гг., и надо полагать, что вследствие последнего землетрясения Калаат Эль-Госи пришлось почти совершенно перестроить и привести в тот вид, в каком мы находили его теперь, так что эта крепость принадлежит не ранее как XII веку.
.
После уступки иоаннитам, управление Краком было вверено кастелянам их ордена, и нам говорят, что постоянный гарнизон его при них состоял из 2000 человек.
.
Холм, на котором возвышается Крак рыцарей, имеет высоту почти 300 метров над уровнем долины, отделяющей его от соседних гор. Крепость имеет две стены, отделенные одна от другой широким рвом, отчасти наполненным водою. Вторая стена, образуя редюит, господствует над первой и над всеми ее укреплениями; она заключает в себе службы замка: большую залу, часовню, отдельные помещения, кладовые и т. д. Длинная крытая галлерея со сводами, удобная для обороны, является единственным входом в крепость. На всех пунктах, где откосы не представляют могущественной преграды для нападающего, находятся грозные валы и башни.
.
Первую линию, на севере и на западе, образуют куртины,3 соединяющие между собою закругленные башенки с галлереей и со сторожевыми вышками; эти вышки укреплены на консолях, образующих на большей части крепостной окружности настоящую цементировку из камней. Верхняя часть здания представляет большое сходство с первыми парапетами, снабженными сторожевыми вышками и появившимися во Франции в царствование Филиппа Смелого. Они сохранились, например, и на стенах Aigues-Monts, и в замке Mondbard в Бургундии.
.
3 Куртина — часть крепостной стены, помещенная между двумя бастионами.
Над этим первым рядом укреплений тянется банкет, окаймленный зубчатым парапетом с амбразурами в центре каждого мерлона. Здесь мы встречаемся с обычаем, которому повсеместно следовали в Европе при военных постройках в XII и XIII веках: башенки господствуют над куртиной, и лестницы из нескольких ступенек ведут от дозорных дорог на платформы.
.
Каждая башня заключает в себе зал, в который свет проливает через амбразуры, а в куртинах идут правильными промежутками большие ниши со сводами, имеющими острый угол в вершине. В глубине их устроены помещения для арбалетов с вращающимися ручками и других военных принадлежностей подобного же рода.
.
Во Франции с начала XIII века эти укрепления, мало возвышавшиеся над уровнем почвы, уже не были больше в употреблении, так как имели то неудобство, что обозначали для нападающих наиболее слабые пункты стены. И в Краке рыцарей находят их только на тех сторонах крепости, которые увенчивают собою крутые скаты, и, следовательно, защищены от действия машин, между тем как к югу стены массивны по всей своей длине.
.
Башенка, находящаяся в северо-западном углу первой ограды, снабжена округленной постройкой около 4 метров вышины. По всей вероятности, то было основание ветряной мельницы, если судить по теперешнему арабскому названию — башня мельницы, равно как и по крагштейнам, на которые опирались столбики и скрепы, поддерживавшие эту, вероятно, деревянную постройку.
.
Вход в замок сделан через стрельчатую дверь, наверху которой виднеется между двумя львами испорченная надпись, высеченная по приказанию султана Малек-эд-Дагер-Бибарса после осады в 1271 г., отдавшей Крак в его власть. Вот эта надпись:
.
Во имя Бога милостивого и милосердого! Восстановить этот благословенный замок было приказано в царствование нашего господина султана, могущественного царя, победоносного, справедливого защитника веры, воина, вспомоществуемого богом, завоевателя, покровительствуемого победой, краеугольного камня мира и религии, отца победы, Бибарса, товарища эмира правоверных, и это было в среду...
Сводчатый всход, образующий покатую галлерею, довольно отлогую для того, чтобы быть доступной всадникам, начинается от вестибюля, который занимает основание выступа и ведет в обе ограды. Эта галлерея представляет систему препятствий, нагроможденных с мелочною старательностью, — очень интересный образец восточно-франкского военного искусства в Сирии в XIII веке.
.
Посетитель, переступив порог, бывает поражен внушительным величием, которое представляет пустынная внутренность крепости.
.
Направо находится крытый вестибюль, сообщающийся с часовней.
.
С другой стороны двора и почти напротив часовни — большой зал — изящная постройка, повидимому, середины XIII века. По всей длине ее простирается галлерея, в форме монастырских переходов, образованная шестью малыми пролетами; четыре из них замыкаются аркадами прекрасного стиля. Наличники двух маленьких дверей, через которые эта галлерея сообщается с большой залой, украшены богатой резной работой, спускающеюся на две колонки, а на поддерживающих их столбах из цельного камня видны остатки гербовых щитов.
.
Что касается собственно зала, то он заключает в себе три больших пролета, и размеры его внутри здания около 25 метров длины и 7 метров ширины. Двойные арки и стрелки свода опираются на консоли, украшенные листьями и фантастическими фигурами. Кажется, что и еще один этаж, теперь разрушенный, дополнял это здание и был заменен потом арабскими домами, построенными на сводах. Большое окно, над которым виднеются круглые окошечки — на севере, такое же на юге, и два окна, выходившие на восточную сторону здания, освещали внутренность этой постройки.

ГЛАВА III.
ХРОНОЛОГИЯ ГРЕЧЕСКОГО ВОСТОКА ДО ТУРЕЦКОЙ ВЛАСТИ.
.
В предшествовавшем изложении я показал уже, что цирк, церковь и театр вплоть до Эпохи Возрождения еще не дифференцировались друг от друга. В пережитках этого мы видим и теперь, как все церковные праздники сопровождаются народными увеселениями и зрелищами, хотя уже и не в том же самом здании. Да и поклоняются теперь не всем средневековым богам. Некоторые из них объединились в «троице единосущной и нераздельной», а другие апперцепционно распались на целую систему ангелов, демонов, херувимов, серафимов и полубогов, называемых святыми.

Рис 164 Во что превратился библейский бог-Саваоф в апперцепции художников кануна эпохи гуманизма под именем бога Марса (оба назвааня означают: бог воинств). Рис. на вазе.

Рис 165. Греческая Богородица (Деметра), приписываемая языческой древности; но в действительности греческая католическая Мадонна рыцарского периода.

Рис. 166. Какой была католическая Мадонна в апперцепции воинственного греческого художника времени крестовых походов. Считается классиками за языческую Афинскую Деву (Афину Партенос). Открыта в 1880 г.
.
Так греческий Хронос — бог Времени, пожирающий своих детей, переименовался у западно-европейцев в Сатурна, у жителей Египта и Сирии—в Шайтана-Сатану и олицетворялся у астрологов в наиболее медленно движущейся планете. Библейско-христианский Иеве (по греческому произношению Иегова), являющийся тем же самым богом, как и Иёвис-Патер, сокращенно Юпитер (т. е. Иегова-Отец), производился первично как сын Хроноса-Времени и олицетворился у астрологов в самой равномерно-яркой планете, но принял потом каким-то образом атрибуты, принадлежавшие первоначально Солнцу, т. е. громовержение, и в свою очередь стал, низвергнув царство Сатурна, отцом всех других богов и людей. Западно-европейский Марс был первоначально тождествен с библейско-христианским господом- Саваофом, самое имя которого в переводе значит: бог войск, и только хитроумие теологов Эпохи Возрождения разделило надвое этого бога, символировавшегося сначала тою же самой красноватой планетой (рис. 164). Греческий бог Элиос тождествен с библейским богом Эль, к которому, по евангельскому сказанию, взывал Иисус на столбе: «Эли, Эли! Ламма савахтани», т. е.: «Боже, боже! Зачем ты оставил меня!» Это, ясно, тот же бог как и измаэлитский Алла, и отсюда же  произошел и громовержущий пророк Илия. Богиня Диана (т. е. Божественная) первично отожествлялась с Божией Матерью, Деметрой по-гречески (рис. 165), и олицетворялась в Луне. Люцифер (Светоносный, как называли раньше планету Венеру, т. е. Почитаемую), отожествлялся с архангелом Михаилом (т. е. Богоподобным), а Меркурий — вестник богов — с архангелом Гавриилом, возвестившим Деве рождение от нее божественного сына и т. д.
.
Само собой понятно, что вся эта генеалогия богов не представляет собой теперь чего-либо стройного, систематического, потому что она развивалась самобытно в различных местностях, и размножавшиеся, как инфузории, делением боги потом давали друг с другом причудливые помеси, вплоть до эпохи книгопечатания, впервые вызвавшей в разных странах однородные представления о них.
.
Такой взгляд на происхождение современных богов, ангелов и демонов и многих полубогов, называемых святыми, конечно, сильно отличается от учения современной ортодоксальной теологии, отодвигающей начало современного христианства к первому веку нашей эры, а «классическое язычество» еще далее. Поэтому-то мне и пришлось в целых трех предшествовавших томах обосновывать справедливость своих воззрений многообразными естественно-научными подходами к предмету. Но я вполне понимаю, что мало доказать невозможность возникновения классической литературы и классических руин (а также и древних христианских больших книг) ранее средних веков, надо показать, кроме того, когда же именно все это могло произойти?
.
И здесь опять мне приходится оспаривать глубоко вкоренившееся представление о средних веках, как об эпохе косности, застоя и даже падения южно-европейской культуры. В следующем томе я дам обстоятельные очерки культурной истории Рима и Афин в средние века и в Эпоху Возрождения, а здесь я могу, по причине недостатка места, лишь показать на самом схематическом абрисе, что высшее развитие культурной жизни на греческом Востоке было никак не в древности, а в XI—XIV веках нашей эры, когда наиболее образованные классы латинского Запада и греческого Востока объединилось на развалинах Византийской империи.
.
В виду невозможности дать полный очерк греческой истории в этой книге с новой точки зрения, я прилагаю здесь лишь ее хронологический конспект в перечне правителей, по которым все древние документы отмечают остальные события, и ограничусь лишь, краткими характеристиками эпох. На этой самой канве я буду более обстоятельно ткать следующий том своего исследования.
* * *
ПЕРВЫЙ ПЕРИОД.
.
Византия от появления Апокалипсиса в 393 году до основания латинской феодальной мозаики на Ближнем Востоке в 1204 году.
.
А.
.
Хронологические вехи
.
истории доевангельскою апокалиптического христианства с вероятными, статуями в христианских храмах и с почитанием Солнца, Луны, планет и созвездий Зодиака, как подчиненных богов или ангелов (полуязыческое христианство).
.
Эпоха постройки пирамид в Эллино-сирийско-египетской империи на берегах Нила.
.
Аркадий, сын императора Феодосия I, 395—408г. Феодосии II, его сын. 408—450. Пульхерия, его сестра, 450—453. Маркиан, родом фракиец, ее муж, 450—457. Лев I Великий, 457—474. Зенов, его зять, родом из Исаврии Малоазийской, 474—491 (его соперники: сын Лев II — 474, шурин Льва I Василиск, т. е. царек), 474 — 476. Грек Леонтий, 485—488. Анастасий I, зять Льва I, 491—518.
.
В.
.
Хронологические вехи
.
века Юстинов (Албанской гегемонии) и возникновения гражданского права (corpus juris civilis), вероятно, родственный с библейским Второзаконием.
.
Эпоха постройки храмов на византийских тогда берегах Нила в дендерскои и карнакском стиле. Иероглифическая живопись в Египте и начало клинописи в Месопотамии.1
.
Юстин I, 518—527. Юстиниан I, его племянник, 527—565. Юстин II,, его племянник, 565—578. При них северная Италия, отнятая у германцев (ост-готов), присоединилась к Византии под именем Равенского экзархата, так же как и Южная Испания, отнятая у вандейцев (вандалов), под именем Карфагена.2 Тиверий I, 578—582. Маврикий, его зять, 582—602. Фока, 602—610.
1 Все мои астрономические определения клинописей и иероглифов дали средние века, как будет показано в VI томе.
2 По географическим и стратегическим соображениям я считаю невозможным помещать вандальский (т. е. вандейский Карфаген) не в испанском Картагене, а в Тунисе, как это делают до сих пор.
.
С.
.
Хронологические вехи
.
Возникновения и развития единобожия (мусульманство и мессианство). Отпадение к ним Испании, Египта, Сирии.
.
Гераклий I, 610—641. Гераклий II (Константин III), 641. Гераклион, его брат, 641—642. Константин IV, сын Гераклия II, 642—668. Константин IV Паганат (т. е. язычник), его сын, 668—685. Юстиниан II, его сын, 685—711 (его соперники: Леонтий, 695—698, и Тиверий III 798—705). Филиппик-Вардан, 711—713. Анастасий II, 713—716. Феодосии III, 716—717.
.
D.
.
Хронологические вехи
.
борьбы против статуй и человеческих изображений в храмах (византийское иконоборство, вероятно, под влиянием мусульманства и мессианства, возникших и оформившиеся в связи друг с другом не ранее VII века нашей эры). Начало евангельского христианства.
.
Лев III, малоазиец, 717—741. Константин V Копроним (т. е. говняк), его сын, 741—775, при котором иконоборческий собор низвергнул статуи и, повидимому, замазал живопись в храмах по образцу единобожников мусульман и мессианцев. Лев IV, его сын, 775—780. Константин VI, его сын, 780—797, созвавший вселенский собор в Никее. Ирина, его мать, 797—802, при которой восстановлены временно храмовая живопись и скульптура. Никифор I, 802—811. Ставратий (т. е. Столпный. Крестовый, не при нем ли введено поклонение кресту?), сын Никифора, 811—812. Михаил I, его шурин, 812—813. Лев V, 813—830. Михаил II, 820—829. Феофил, 829—842.
.
Е.
.
Хронологические вехи
.
окончательного восстановления живописных изображений в византийских храмах. Разрыв с мусульманством и мессианством и появление Македонской династии (867—1056 гг.).
.
Вероятное время постройки в Константинополе храма Мудрости (Софии), По законам естественной (а не сверх-естественной, как у современных теологов) эволюции архитектуры, этот храм едва ли мог быть построен ранее, чем при Константине Порфирородном (912—959), или даже при Константине Мономахе (1042—1054) и только по смешению имен отнесен к полулегендарному Константину Великому точно так же, как и многие итальянские сооружения, приписываемые Адриану, скорее всего сделаны при папе Адриане, тоже царе-царей.
.
Феодора, вдова Феофила, и ее брат Варда, управлявшие за несовершеннолетнего Михаила III, 849—867. Василий I, родом македонянин, 867—868, (его соперник: сын Константин VII. 868—878). Лев VI Философ, его сын, 886—912. Константин VIII Порфирородный, сын Льва VI, 912—959 (его соправители: тесть Роман I Лекапен, 919—948; и шурья: Христофор, 919—931, Константин, 923—945, и Стефан, 945—959). Роман II, его сын, 959—963. Никифор II фока, 963—969. Иоанн I Цимисхий, 969—976. Василий III, сын Романа II, 976—1025. Константин IX, его брат, 1025—1028. Роман III, его зять, 1028—1034. Михаил IV, второй муж Зои, вдовы Романа III, 1034—1041. Михаил V, его племянник, 1041—1042. Константин XI Мономах, третий муж Зои, 1042—1054.
.
F.
.
Хронологические вехи
.
отделений византийской церкви от лапшнской из-за ее статуй (1054 г.). Конец Македонской династии. Династия Комненов (1057—1204 гг.).
.
Феодора II, сестра Зои, 1054—1056. Михаил VI, 1056—1057. Исаак I Комнен, 1057—1059. Константин X, его сын, 1059—1067. Константин XI и Андроник I, сыновья его, 1067. Михаил VII, 1067—1078 (его соправитель: отец Роман IV Диоген, 1068—1071). Никифор III, 1078—1081. Алексей I, племянник Исаака I, 1081—1118. Иоанн I, его сын, 1118—1143. Эммануил I, его сын, 1143—1180. Алексей II, его сын, 1180—1183. Андроник II, племянник Иоанна, 1183—1183. Исаак II, Ангел, правнук по бабке Алексея I, 1185 (изгнан 1195, вернулся 1203, умер 1204; его соперники: Алексей III, 1191; брат Алексей IV, 1195—1203 и сын Алексей V, 1203—1204). Алексей VI Дука и Николай Канаб, 1204.
Это были последние византийские императоры.

* * *
Таким образом, Ахайское Феодальное княжество, охватывавшее почти весь Пелопоннес, существовало под культурным европейским влиянием и протекторатом западной Европы как автономное в продолжение 227 лет, и его правители имели достаточно времени для сооружения на свои местные доходы и на свою европейскую ренту полсотни «классических» построек, оставшихся теперь в Ахайе в развалинах, которые с новой точки зрения приходится отнести не к дохристианской древности, а к местным латинским постройкам XIII—XIV веков нашей эры, разрушенным из-за католических статуй православными после ликвидации католицизма в Морее в 1432 году нашей эры.
.
«Ахайский князь, — говорит Вильям Миллер,3 — не был самодержавцем, а только первым среди равных, воля которого была ограничена феодальным кодексом, или, лучше сказать, живым олицетворением этого кодекса — гордым и могущественным баронством. И еще более ослабляло его влияние отсутствие салического «закона против женской наследственности», существовавшего лишь в Наксосском герцогстве при династии Криспо. Благодаря этому многие из самых важных графств и баронств, и даже княжеств часто переходили в руки молодых женщин.
3 William Miller: «The Latins in the Levant», стр. 55.

Рис. 169. Архаический рельеф, найденный близ поселка Спарти в Морее. Вероятно, дары, подносимые поселянками их герцогиням.

Рис. 170. Вид горы, считаемой за аттический Парнас (с Ахейского берега).
Мало было случаев в истории, когда женщины играли бы в правлении такую большую роль, как здесь. Однажды, когда почти все бароны Ахайи погибли на поле сражения или попали в плен, судьба княжества была решена голосованием почти одних их жен и дочерей, и это женское влияние, способствуя сильно развившемуся здесь рыцарскому романтизму, мало содействовало престижу верховной власти».
Низший слой сельского населения состоял почти исключительно из крепостных греков, хотя большинство из бывших греческих землевладельцев и горожан сохранили свои права наравне с латинами. Аналогичное происходило и в других частях этой государственной мозаики: создалась атмосфера, очень благоприятная для литературного творчества и строительства в том роде, который мы и находим у греческих классических писателей и в руинах.
.
D.
.
Хронологические вехи
.
истории герцогства Афинского, процветавшего более двухсот пятидесяти лет (1205—1460 гг.).
.
1. Герцоги афинские при французском протекторате:
.
Оттон де ля Роош, Великий Властелин (Otton de la Roche, Megaskyr), с 1205 года.
Гюи I (Gui I), Великий Властелин, с 1225, и герцог с 1260 года.
Жан I (Jean I) с 1263 года.
Вильгельм с 1280 года.
Гюи II с 1287 года.
Вальтер де Бриенн (Walter de Brienne) с 1309.
* * *
Резиденцией этих французских герцогов были Эстивы. Наши классические первоисточники говорят, будто этот город под именем Фив был основан еще в незапамятные времена героем Кадмом, мужем Гармонии, дочери бога Марса и богини Венеры, что он добился гегемонии над Грецией еще в IV веке «до Рождества Христова» и затем скоро был разрушен Александром Македонским, который «оставил от Фив только дом поэта Пиндара».
.
И вот, через две тысячи лет небытия, мы видим здесь, — говорят нам, — воскресение Фив из мертвых. В них нет уже дома поэта Пиндара при столетнем царствовании тут преемников Оттона де ля Рош, но «никогда, ни раньше, ни потом, — повествует нам Вильям Миллер в своем замечательном труде, — старинный семивратный город не видал такой блестящей толпы, которая заставляла звучать песнями и пиршествами покрытые фресками стены замка Сент Омера; никогда, ни раньше, ни потом, фиолетовая корона Афин не увенчала такой романтической сцены, как в то время, когда кавалькады увешанных оружием рыцарей и прекрасных бургундских дам отправлялись слушать мессу в монастырь святой Девы». «Процветали промышленность, торговля и мануфактура, и великолепие эстивского двора поражало иностранцев, даже привычных к пышности и парадам много более обширных государств».4
.
4 William Miller: «The Latins in the Levant», стр. 232.
Но вот, через 106 лет, в 1311 году французское правительство сменилось здесь испанским, и (как говорит с грустью Вильям Миллер, стр. 234) «Аттика и Беотия — эта «Новая Франция» — исчезает, и лишь несколько монет да арок от моста, со случайной редкой надписью, осталось от блестящего бургундского периода».
.
Но может ли быть, читатель, что-нибудь подобное в реальности? Какой полководец велел бы сравнивать с землею целый город и какие солдаты стали бы исполнять такое приказание, трудясь годы в поте лица над бесполезным делом, лишь для того, чтобы ничего не могло остаться от подобного цветущего столетия в Аттике и Беотии? Такие нелепости, как рассказы о срытых до основания городах, можно сочинять лишь в безвыходном положении, когда человек видит, что пришел к абсурду благодаря отсутствию в природе того предмета, о котором он рассказывает свои пышные басни. Так и здесь. Вследствие неимения никаких следов от «Греческой Франции» XIII—XIV веков надо или отвергнуть самое ее существование, или отнести все «классические» сооружения к этому времени, а частью и к двум следующим периодам, когда здесь господствовали сначала испанцы, а потом флорентийцы. Вот хронологические списки их правителей.
.
2. Гердогип афинские при полуторастолетнем испанском протекторате (1311—1460 г.г.).
.
Роже Делор (Roger Deslaur), шеф католической торговой компании, с 1311 года.
Манфред с 1312 года.
Вильгельм с 1317 года.
Иоанн Рандаццкий с 1338 года.
Фредерик Рандаццкий с 1348 года.
Фредерик III Сицилийский с 1355 года.
Педро IV Аррагонский с 1377 года.
Иоанн I Аррагонский с 1387 года.
.
3. Герцоги афинские при флорентийском протекторате, длившемся три четверти века:
.
Нерио I Аччайоли (Nerio Acciajuoli) с 1383 по 1394 год.
(Венецианское вмешательство и временный захват Афин, 1394—1402 гг.)
.
Антонио I с 1402 года.
Нерио II с 1435 года.
Антонио II с 1439 года.
Нерио II, вторично, с 1441 года.
Франческо с 1451 года.
Франко с 1455 по 1460 год.

Рис. 174. Французская дама XVI века в тогдашнем изображении.

Рис. 175. Головки французских герцогинь в латинизированных греческих герцогствах XIII—XIV веков нашей эры, считаемые классиками за дохристианских гречанок (из «Эллады» Вагнера). Первая головка изящно повязана платком, у второй в собранные шпильками волосы вплетена металлическая дуга, третья — с завитыми локонами под диадемой, знаком княжеского достоинства.
Е.
.
Хронологические вехи
истории герцогства Неопатрасского, в которое в 1271 году превратилось возникшее в 1204 году королевство Салоникское (1271—1318гг.).
.
Его герцогами были:
.
Иоанн I Ангел с 1271 года.
Константин с 1295 года.
Иоанн II от 1303 до 1318 года.
В 1318 году это герцогство присоединилось к Афинскому.
.
F.
.
Хронологические вехи
истории Эпирского деспотата, существовавшего двести лет (от 1204 до 1408 года).
.
Его властелинами были:
.
Михаил I Ангел с 1204 года.
Теодор с 1214 года.
Мануил с 1230 года.
Михаил II с 1236 года.
Никифор I с 1271 года.
Фома с 1296 года.
Николай Орсини с 1318 года.
Иоанн II Орсини с 1323 года.
Никифор II с 1335 по 1358 год (с 1336 под византийской и с 1349 до 1356 года под сербской властью).
Симеон Урош с 1358 года.
Фома Прелюбович с 1367 года.
Мария Ангелина с 1385 года.
Исав Буондельмонти (Esau Buondelmonti) с 1386 по 1403 год.
При нем Эпирский деспотат был захвачен албанцами (1408—1418 гг.) и затем присоединен к Кефалонскому графству.
* * *
Из правителей его можно отметить Иоанна II, который покровительствовал греческой литературе. При нем Константин Гермониакос (Hermoniacos), — говорят нам, — изложил Гомера в восьмисложном стихе, каким и является гекзаметр, если каждую его строфу разделить цезурой на две половины. Своего государя он называет «героем и ученым», а его супругу Анну Палеолог «превосходящей всех женщин, какие только были, по красоте, уму и образованию». Место действия поэмы «Одиссея», остров Итака, находится поблизости, и потому является мысль, не он ли скомпановал 8 разрозненные сказания об Одиссее в эту связную поэму?
.
8 Об этой говорят многие: Nikephoros Gregorâs, I, 283, 536, 544; Cantacuzen I, 13; Raynoldus,V, 95; Miklosich und Müller, I. 171; V, 77—84, 86; Thomas: Diplomatiarium, 146,161, 168—170; Archive Veneto XX, 93; Leltres secrètes de Jean, XXII, i, 670. (W. Miller, p. 250). И вот неизбежно является вопрос: если бы Гермониакос сделал простую перефразировку всем уже давно известпой Одиссеи, то почему этому событию уделять такое исключительное внимание?
С.
.
Хронологические вехи
истории Кефалонского Палатинского графства, существовавшего почти шесть веков (от 1194 до 1797 года).
.
Его первые властелины:
.
Маттео Орсинн с 1194 года.
Ричард ок. 1264 года.
Иоанн I с 1303 года.
Николай с 1317 года.
Иоанн II с 1323 года.
В соединении с анжерской династией Ахайского герцогства от 1324 до 1357 года его герцогами были:
.
Леонардо I Токко с 1357 года.
Карло I и жена его, герцогиня Франческа, с 1377 года.
Карло II с 1429 года.
Леонардо III от 1448 до 1479 года.
Антонио от 1481 до 1483 года.
А потом под непосредственным управлением Венеции от 1500 до 1797 года,
* * *
Таким образом, Эпирский деспотат сначала самостоятельно с 1204, а потом в соединении с Кефалонскими палатинскими графствами просуществовал под культурным западно-европейским: влиянием и управлевием 279 лет, прежде чем подчинился турецкой власти. К этому периоду приходится отнести и все его «классические» сооружения. А сам остров Кефалония был под венецианским управлением в продолжение более полутысячелетия (593 года), почти до самого XIX века.
.
А какова была там жизнь в XIV веке, можно видеть из следующего описания.
.
«Герцогиня Франческа, жена Карда I, играла в его царствование руководящую роль. Она покровительствовала греческое литературе и гордо подписывалась киноварными византийскими чернилами по-гречески: «греческая императрица». «В своем замке Сайта Мавра, неправильном гексагональном строении, сохранившемся до сих пор, — говорит Вильям Миллер,9 — и в ее дворце, в замке св. Георгия в Кефалонии (который потом служил бараками во время британской оккупации, а теперь — заброшенное место), она председательствовала среди гирлянды прекрасных дам. Старый Фруассар рассказывает, с каким роскошный гостеприимством были здесь приняты граф Неверский и другие французские рыцари, возвращавшиеся из турецкого плена. Он описывает Кефалонию как страну, управляемую женщинами, которые не пренебрегали, однако, делать себе такие тончайшие шелковые наряды, что не было им подобных». «Феи и нимфы, — заключает он свое повествование, —  населяли старое царство Одиссея (рис. 175)».
9 William Miller: «The Latins in the Levant», стр. 371.
Опять картина, чрезвычайно подходящая для фона классической греческой литературы. Припомните мои цитаты из комедии Аристофана «Упразднительшща Войска»...
.
Н.
.
Хронологические вехи
истории герцогства Архипелаг, просуществовавшею почти три века под венецианским влиянием или управлением (от 1207 до 1579 года).
.
Его герцоги:
.
Марко Санудо (Marco I Sanudo) с 1207 года.
Анджело (Angelo) ок. 1227 года.
Марко II с 1262 года.
Гильельмо (Guglielmo) с 1303 года.
Нвкколо (Niccolo I) с 1323 года.
Джиовани I с 1341 года.
Герцогиня Фиоренца (Fiorenza) одна с 1361 года, и с Никколо II Санудо Спеццабанда (Spezzabanda) с 1364 года.
Никколо III делла Карчери (della Carceri) с 1371 года.
Франческо I Криспо (Francesco Crispo) с 1383 года.
Джиакомо I (Giacomo) с 1397 года.
Джиовани II с 1418 года.
Джиакомо II с 1433 года.
Джиан Джиакомо (Gian Giacomo) с 1447 года.
Гюльельмо II с 1453 года.
Франческо II с 1463 года.
Джиакомо III с 1463 года.
Джиовани III с 1480 года.
Прямое венецианское управление (с 1494 до 1500 года).
.
Франческо III с 1500 года.
Прямое венецианское управление (с 1511 до 1517 года).
.
Джиовани IV с 1517 года.
Джиакомо IV с 1564 по 1566 года.
Иосиф Нази (Ioseph Nasi) с 1566 до 1579 года.
* * *
Таким образом, Греческий Архипелаг существовал как республика венецианского типа в продолжение 372 лет, под непосредственным влиянием культурной и богатой Венеции.
.
Один венецианский документ того времени 10 говорит, что на каждом острове были укрепленные замки потомков крестоносных рыцарей, от которых потом сохранились только руины замка на острове Андросе. Построенный на скале при входе в гавань, он соединился с остальной частью берега одноарковым каменным мостом, сопротивлявшимся, после его оставления рыцарями, бурям и непогодам семи веков, и при входе на него возвышалась статуя Меркурия.11
.
Мы видим отсюда, что статуи «языческих богов» воздвигались в греческих герцогствах даже и в эпоху крестовых походов, а потому приходится заключить, что и тогда были там свои Фидии и Праксители. А насколько пышна была жизнь в в Архипелаге, мы видим из описания празднеств, сопровождавших в 1480 году на острове Мелосе бракосочетание Доменико Пизани, сына герцога Критского, с дочерью герцога Наксосского, который дал им в приданое остров Санторино, где 23 года назад было сильное извержение подводного вулкана.
.
«Никогда не было еще, — говорит автор, — таких роскошных празднеств во всей истории герцогства. Весь Мелосский Замок звучал от веселья свадебных гостей, когда молодая чета высадилась на берег. Отец невесты, герцог Джакомо III, прыгал от радости, танцевал и пел, а народ кричал: «viva Pizani!» Переехав после этого на Санторино, новый владелец, преклонив колено перед сопровождавшим его герцогом, получил из его рук жезл, ключ от ворот замка и исписанный свиток, определяющий его права. В башню замка входили затем поочередно вассалы отдать честь новому господину, и в их числе были представители двух старейших фамилий на Санторино, латинизировавшиеся греческие архонты».12
.
10 Hopf: Chroniques, 175.
11 Bartholomeo dalli Sonetti, Periplus, 21; Hopf: Andros, 161; W. Miller, 575.
12 Там же, стр. 613.
.
I.
.
Хронологические вехи
истории Евбейского триархата.
.
Он быстро перешел под Венецианский протекторат, но и в нем била ключом интенсивная автономная гражданская жизнь, как об этом свидетельствует сохранившийся «Евбейский свод законов», состоящий из 219 параграфов и из 8 подпараграфов, написанный на венецианском наречии.13
.
13 Satas, III, 225.
J.
.
Хронологические вехи
истории деспотата и республики Корфу, просуществовавших почти шесть веков под венецианским влиянием или управлением (от 1206 до 1797 года).
.
Сначала в нем было непосредственное управление из Венеции, от 1206 до 1214 года, а затем были «эпирскне господа» (деспоты по-грсчоски) от 1214 до 1259 года:
.
Манфред Сицилийский от 1259 до 1266 года.
Кинардо (Chinardo) с 1266 года.
Карл I Анжуйский с 1267 года.
Карл II Анжуйский с 1285 года.
Филипп I Тарантский с 1294 года.
Катерина Валуа и Роберт Тарантский с 1331 года.
Роберт Тарантский с 1346 года.
Филипп Тарантский с 1364 года.
Иоанна Неаполитанская с 1364 года.
Жак де Бо (Jackes de Baux) с 1380 года.
Карл III Неаполитанский от 1382 до 1386 года.
А после него была чистая республика, под протекторатом Венепви, в продолжение четырехсот дет (от 1386 до 1797 года),
* * *
Таким образом, деспотат, или республика, Корфу существовала под культурным венецианским влиянием или управлением без малого 600 лет, почти до 1800 года нашей эры.
.
Правление здесь после объявления республики было сначала аристократическое. В первый период во главе республики стояли декархи, т. е. десять выборных благородных граждан из землевладельцев, то же самое, что римские классические декурионы. Интересно, что имя одного из них Вистони (Bistoni), происходящее от его имения Истона, тождественно с Истоном, который фигурирует у Фукидида в описании Коринфского восстания, относимого историками за 2000 лет до этого и ни разу не упоминаемого более за такой длинный промежуток, а также и потом: он называется теперь Сайта Дека.14 Старинный историк этого острова, Мармори,15 говорит, что господари украсили его прекрасными постройками и приписывает им «Замок св. Ангела».
.
Потом в XV веке управление сильно демократизировалось. Каждый год в конце октября созывалось Всенародное собрание из итальянских, греческих, а потом даже из присоединившихся к ним Кефалонских и албанских граждан, выбирать «совет ста пятидесяти» из числа своих, членов, в здании между городом и «Старой Крепостью», украшенном стенной картиной царевны Навсикаи, приветствующей Одиссея, потерпевшего кораблекрушение у ее берегов.16 Этот совет и утверждал ежегодно ответственных правителей республики.
.
Кроме евреев, были здесь и цыгане, называвшиеся афиганами (άθίγανοι), подчинявшиеся исключительно юрисдикции особого барона, должность которого считалась очень доходной и почетной. Цыгане каждую весну приходили приветствовать его под его знаменами, с пением своих песен под звуки флейт и барабанов.
.
Высших школ на Корфу, конечно, не было, но все ионийцы венецианских колоний без экзамена принимались в Падуанский университет, и потому в XVI веке было немало писателей-корфиотов: поэты Эпарх, географ Нукиос, теолог Картанос и т. д. Корфиот Флангинес основал в Венеции в 1621 году школу Флангинейон, много способствовавшую распространению греческого языка и образования на Западе, которая существует и до сих пор на набережной S. Georgio dei Greci. Частные договоры писались нотариусами по-гречески, а официальные бумаги по-итальянски и по-латыни.
.
Самым знаменитым храмом в Корфу был храм Кассоповой Мадонны, которой приносили благодарность возвращающиеся моряки за благополучное плавание и которая, — говорят нам, — сменила храм Зевса Олимпийского, откуда Нерон, будто бы, начал свое путешествие по Гредии.17
.
Тут же был и роскошный Дом Авраама (Άβράμ) на берегу , украшенный прекрасными мраморными статуями, и тут же показывали скалу, «которую Плиний Старший признал за окаменевший корабль Одиссея».18
.
14 Satas, III, стр. 514.
15 Marmori: Delia Historia di Corfu, p. 210.
16 Marmora, там же стр. 312, 313.
17 W. Miller, 545.
18 Faber, III, 344 (W. Miller, 547).
.
К.
.
Список
остальных венецианских колоний, на греческом Востоке между 1206 и 1745 годами нашей эры.
.
Город Аргос (с 1388 по 1463 год).
О-в Андрос (с 1437 по 1440 и с 1507 по 1514 годы).
О-в Аморгос (часть с 1370 по 1446 год).
О-в Занте (с 1482 до 1797).
О-в Крит (с 1204 по 1668).
Город Леванто (с 1407 по 1499).
О-в Миконос (Mikonos) (с 1390 по 1537 год).
Город Монемвазия (с 1464 по 1540 год).
Города Модон и Корон на юго-западе Пелопоннеса (с 1206 по 1500 год).
Город Науплиа (с 1388 по 1540 год).
Город Негропонте в Евбее (с 1209 по 1470 год).
О-в Накосос (с 1494 по 1500 и с 1511 по 1517 годы).
Город Птелоен (с 1423 по 1470 год).
Город Патрас (с 1408 по 1413 и с 1417 по 1419 годы).
О-в Паром(с) (с 1518 по 1520 и с 1531 по 1536 годы).
О-ва Спорады Северные (с 1453 по 1458).
О-в Тенос (с 1390 по 1715 год).
О-в Цериго (с 1363 по 1797 год).
О-в Эпина (с 1451 по 1537 год).
* * *
Из них колония Модон на юго-западе Мореи с прекрасной гаванью была, — по словам историков, — Порт-Саидом «Французской Греции», важной полдорожной гаванью между Венецией и «Святой Землей», в ней останавливался каждые путешественник на Восток. Один из них рассказывает, как он поражен был толщиной стен, глубиной рвов и мощностью башен ее Кремля, «Вы найдете там, — восклицает он, — корабли со всех. сторон света, потому что это полпути для всякой суши и всякого моря». Евреи занимались там выделкой шелковых тканей, цыгане толпились на торговой площади его пригорода, и окрестные мусульмане, еще не ссорившиеся с гяурами, продавали им свиней. Отсюда отправляли в Европу апельсины, мальвацию и мускатное вино, о котором патер Фабер восклицает: «одна мысль о модонском мускате дает мне наслаждение».19
.
Общественный строй венецианских колоний основывался на разделении населения на плебеев, горожан и знатных, из которых сначала только последние допускались к общественным должностям, а затем добилась этого права и демократия. 20
.
19 Там же, стр. 495.
20 Там же стр. 501.
Такова краткая хронология и политическая характеристика Греческого Востока после падения Византйской империи под напором крестоносцев в 1204 году и до покорения крестоносных латинизированных государств турками, закончившегося лишь в XVIII веке. На этой канве и выткалась вся псевдо-классическая история Эллады.
.
Читатель сам видит, что тут было время, были, силы и были возможности создать всю классическую литературу и сооружения, руины которых мы находим и настоящее время. А за две тысячи лет до того, при аркадских пастушках а пастушках (или — как некоторые думают, — «троглодитах»), не могло быть ничего подобного.
.
Только и XIII веке здесь создался тонус общественной жизни, как раз подходящий для комедий и драм Софокла и Аристофана, лишь мелкие отрывки которых и мог показать в этом томе моего общего исследования, не растягивая его объема до размеров Хеопсовой пирамиды, которую в одном из следующих томов мне придется по астрономическим и чисто историческим соображениям отнести, вместе со всеми египетскими псевдо-языческими сооружениями ко времени византийского владычества в Египте, до его захвата мусульманами под именем гикосов, а Рамзеса II приравнять к евангельскому Христу. Только в XIII—XV веках, в борьбе между римским католицизмом и византийским православием, обличавшим нелепости друг друга, создалась обстановка для создании вольнодумных мифов, вольнодумной философии, полуфантастической истории своих правительств за пределами средних веков и даже для провозглашения атеизма, конечно, под псевдонимами древних вымышленных мудрецов, как для большей вескости, так и во избежание осуждения обеих церквей и всего верующего населения.
.
В этом латино-греческом котле, который до последнего времени почему-то обходили историки, лучше чем в каком-либо другом месте переваривались совместно с греческой народной речью церковная латынь католического богослужения, легко понятная и без обучения для итальянского и французского привелигерованного населения, превращаясь в литературный язык Овидия и Апулея. Здесь же переваривался и церковно-греческий язык византийских папасов, считавших себя равносвятыми с римским папой, не менее понятным для местных демократических, а благодаря постоянным сношениям с ними, и для аристократических слоев. Оставаясь еще довольно грубым в том аппендиксе бывшей Великой Византии, который продолжался в ее Константинопольском слепом отростке, после временного бегства от крестоносцев в Никею в 1204 году, этот византийский язык от соприкосновения с латинской литературой и с западными странами на венецианских и генуэзских парусных судах, быстро превратился в Морее и Архипелаге в известный нам теперь классический греческий язык. Отодвинутый по великому историческому недоразумению в глубь веков, он и создал перед нами мираж древней культуры Эллады и древнего могучего Рима, а потом и тот «Восточный мираж», который заставлял западных ученых вплоть до XIX века искать корни всех наук не у себя дома, а в отдаленных странах Сирии, Месопотамии, Индии и даже самого Китая, замкнувшегося тогда за своей Великой Стеной.21
.
21 Я не могу здесь не отметить новейших вьводов германского ученого, проф. Губерта Шмидта, что даже и китайская древняя культура, а за ней и японская, — европейского происхождения и идет с балканского Севера, Бессарабии. Галиции, Венгрии, Румынии и Украины, как показывает это чрезвычайное сходство рисунков керамики и некоторые другие соображения. Я только считаю время переноса много более поздним, чем проф. Шмидт.
Уже одного беглого просмотра приведенных мною хронологических абрисов и имен верховных правителей достаточно для того, чтобы видеть, что так называемый Четвертый крестовый поход, вызнанный графом Конти, после того как он переименовался в пану Иннокентия III, был направлен вовсе не на «Освобождение гроба господня в Палестине от неверных мусульман», а прямо на распространение латинской культуры на греческом востоке. Припомним, что тот же Иннокентий III организовал крестовый поход и против Тулузского графства во Франции за то, что там с XII века господствовавшей религией и церковью было альбигойство, отвергавшее католическое церковное руководство и его таинства, и он же устроил еще новый «крестовый поход» против христиан-вальденсов, в Дофине и Пнемонте, признававших, — говорят, — свободу толкования Библии и тоже не подчинявшихся руководству папской власти. Все это была одна и та же политика распространения католической теологии и науки повсеместно.
.
Так как же можно думать, что после более чем двухсотлетнего управления Греческим Востоком, имея в своем распоряжении огромные собственные и еще большие церковные средства, католический привилегированный слой и католические ордена не построили на Востоке множества прочных общественных зданий, вроде храмов, цирков и театров? Самые имена последних обнаруживают их религиозное происхождение,22 а архитектурные термины — ионический, дорический, коринфский и тосканский для храмов напоминают аналогичные рыцарские и монашеские ордена того времени.
.
22 Латинское circus, русское — церковь, немецкое — кирка, греко-латинское театр (theo-atrium) — вход богов, светская комедия и церковная прос-комидия и т. д.
А если греческие рыцари строили все это, как строились в то же время колизеи, цирки и театры на западе, то где же остались руины зданий после изгнания католиков совместными усилиями греческого и мусульманского духовенства, объявившего храмовые и всякие другие статуи идолами, а самих католиков — язычниками?
.
В интересной анонимной греческой книге «Афинские театры и школы», написанной не ранее 1460 года, так как в ней говорится, о герцогах уже в прошлом времени, очень интересно читать о том, за что принимались в конце XV века те памятники древности, которым теперь приписывают чуть не допотопное пропсхождение.
.
То, что в наши дни называют монументом Лисистрата, называлось в XV веке «Фонарем Демосфена», Богиня Ветров называлась Школой Сократа. Ворота Афины Архигетской — дворцом Фемистокла, Одеон Перикла, реставрированный заново (т. е. прямо скажем: построенный) при рыцарях, назывался школой Аристофана, дворец Ирода Аттика — дворцом Клеонида и Мильтиада, храм Нике Аптерос — музыкальной школой Пифагора. Школа Аристотеля помещалась путеводителями в театре Диоппса, где были солнечные часы, и автор упоминает, что голова Горгоны, от взгляда которой тонули корабли, была за решеткой здесь же в нише между двумя колоннами памятника Трасила. Школа Софокла указывалась на запад от Акрополя, и вне Афин же по общему утверждению находились: Академия в Базилике, Элеатическая школа в Амбеллокетах и Платоническая в Патезии (Парадеции). И все это «подтверждается» «Описанием Аттики»,23 составленным около 1628 года.
.
23 Philadelphus; Περί τη̃ς Άττικη̃ς, I. 189
Итак, в XV веке достопамятные греческие сооружения показывались ученым путешественникам так, как если бы классические писатели жили не две тысячи лет назад, а максимум за одно или за два столетия...
.
Так позвольте же мне, читатель, закончить эту главу моего исследования словами Вильяма Миллера, книгой которого «Латиняне на Востоке» я так много пользовался здесь.
.
«Суровый классик смотрит на западно-европейских герцогов греческого архипелага, как на простых захватчиков старинной эллинской территории. Он низверг бы башни их замков так же безжалостно, как Санудо или Криспо низверг бы старинные храмы; венецианский крылатый евангельский лев дешевле для него глиняного черепка от горшка Перикла, но все же романтизм и поэзия греческой жизни в средние века были несравненно выше, богаче и разнообразнее, чем в древности».
И они станут еще выше, — прибавлю я, — когда мы причислим к ним и классическую литературу и классические развалины.
ГЛАВА IV.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ.
Одни из наших византийских первоисточников Лампрос, по словам Вильяма Миллера,1 жалуется, что, при самом внимательном исследовании нельзя было найти в его время в Афинах никаких следов ни от классического Гелиэя в честь бога Солнца, ни от Лицея, в котором, по преданиям, читал свои лекции мудрый Аристотель, ни от Перипатоса, где учили перипатетики.
.
А с нашей точки зрения так и должно быть: все они были апокрифы Эпохи Возрождения, или в крайнем случае — конца средних веков никак не раньше XI века... Но вот и действительные руины... И что же мы видим при беспристрастном изучении их состояния в XII—XIII веках?
.
Знаменитый Партенон существует в XII веке, как действующий «латинский храм» афинской девы Марии, «словно только-что построенный»,2 каким он, конечно, и был тогда. «Его метопы, педименты и фризы совершенно целы»... А на стенах красуются христианские фрески, сделанные, — говорят нам византийские авторы той эпохи, — царем Василием II (ум. около 1025 г.) в благодарность «Афинской богородице» за победу над болгарами. Да и самое имя той богини, в честь которой Партенон, будто бы, был сооружен в незапамятные времена, есть Атенайя Партенос. Оно неправильно произносится на всех языках как Афина Партенос. Такого слова по-гречески нет, и Атенайя Партенос значит буквально — Афинская дева совершенно в том же смысле, как у нас говорят: казанская богородица-дева, иверская дева Мария и т. д. Над алтарем этого христианского храма в XII веке висит «вечно махающий своими крыльями золотой голубь», изображающий святого духа, а перед алтарем горит лампада, в которой «никогда не истощается масло к великому удивлению пилигримов». Как будто двойник статуи языческой «Афинской девы, работы Фидия», там стоит статуя католической девы Марии времен афинского герцога Оттона де ля Рош (1205—1224 гг.) и, может быть, не худшей работы, чем те статуи, которые в воображении нашем приписываются Фидию.
.
Из достоверной истории Партенона нам известно лишь то, что латинский священник (praetor-praiter) Афинского герцогства обложил для его завершения город Афины такими большими налогами, что не только все листы на деревьях, но и каждый волосок на головах жителей были сосчитаны.3 А потом уже в 1393 году Феодал Нерио велел отодрать с его врат серебряные листовые обложки, чтобы выкупиться из плена, в который попал по неосторожности.4
.
1 William Miller: «The Latins in the Levant», 1908, London, p. 16.
2 As if it bad only just been built, — повторяет Вильям Миллер слова Лампроса по-английски (The latins in the Levant, стр. 16).
3 Λαμπρος Μιχαήλ Άκομινάτου, I. 308, 309, 325.
4 W. Miller, там же, стр. 342.
Значит Партенон как храм девы Марии существовал в целости, хотя и без серебряных листов на дверях, даже и в XV веке нашей эры вплоть до того времени, когда турки завоевали католическое Афинское княжество в 1460 году, после чего, с уходом католиков, Партенон, как их храм, был, очевидно, совместно разграблен и заброшен православным и мусульманским духовенством, и сама мадонна Фидия или псевдо-Фидия, находившаяся в нем, была разбита вместе с остальными католическими статуями.
.
Вот и все, что нам известно из достоверной истории этого храма. А нам говорят, будто он был построен еще за полторы тысячи лет до того времена, когда для его только-что упомянутого завершения «был обложен налогом каждый волосок на головах несчастных афинян», и будто воздвигли его тогда знаменитые архитекторы Иктнн и Калликрат при знаменитом ораторе и полководце Перикле, вожде демократической партии, возникшей в Афинах еще в V веке до начала нашей эры и умершей вместе со своим вождем от чумы «в 429 году до Рождества Христова».
.
Где же этот храм скрывался в продолжение полутора тысяч лет, и по какому счастливому случаю афинская языческая Мадонна превратилась в католическую после пятнадцативекового небытия?
.
С нашей точки зрения вся древняя история Партенона — миф. Рассмотрим же вкратце и некоторые другие знаменитые «классические» постройки.
.
Вот в XIII веке стоит в исправности в афинской Акрополе другой, сравнительно небольшой, храм Афинской богородице-деве, в котором происходят католические богослужения. Значит и он тоже не тысячелетнего возраста. Потом и, может быть, уже при турках, его развалины стали называться Эрехтейон, и наши классические первоисточники (имеющиеся лишь в рукописях не ранее XV века) теперь говорят вам будто его построил древний афинский царь Эрехтей (Ερεχθευ̃ς), наполовину человек и наполовину змей, введший богослужение Афинской пречистой деве еще за тысячелетия до того, как она появилась у католиков на свет.
.
Должны ли мы верить и такому сообщению? На столько же, как и существованию самого царя Эрехтея — получеловека, полузмея.
.
Вот в исправности стоит и функционирует в XIII веке в Афинах храм Георгия Победоносца, которого Никита Акоминат, по Лампросу, называет Св. Георгием Керамейским. Его настоятель — монах Лука, и на его столбах начерчены, как делалось и в других средневековых храмах, имена его различных христианских аббатов.5
.
5 W. Miller, там же, стр. 17.
А наши первоисточники Эпохи Возрождения говорят нам, что этот храм был построен вовсе не Георгию Победоносцу, а еще в незапамятные времена для поклонения знаменитому Тезею, тому самому который убил Минотавра, пожиравшего людей в лабиринте, который учредил истмийские игры на перешейке у исчезнувшего потом храма Посейдона, который сражался успешно с амазонками, плавал в Колхиду вместе с аргонавтами, отчалившими из существующего и теперь города Аргоса в Пелопоннесе за золотоносными бараньими шкурами; который победил центавров, и спускался через жерла вулканов в подземный мир, чтобы похитить из пего Персефону. Освобожденный оттуда Геркулесом, он был брошен, наконец, в море скиросским царем Лакомедом, где и утонул.
.
Должны ли мы верить и такой добавке? — С точки зрения новой хронологии весь этот Тезейон только фантастическая прицепка к руинам католического храма в Афинах, посвященного лишь одному Георгию Победоносцу. Да и имя Тезей, скорее всего есть одна из вариаций слова Теос-Зевс, т.-е, бог Громовержец.
.
Вот в целости стоит в XIII веке и Акрополь, как активная крепость, защищающая столицу Афинского Феодального герцогства XII—XIV веков, и как епископская латинская резиденция, а на ведущих в него Пропилеях красуется фреска, изображающая архангелов Гавриила и Михаила как защитников города на случай проникновения в Пропилеи иноверцев.6 Мне скажут: эта фреска сделана потом... Но трудно сделать фрески, т. е. картины писанные водяными красками, на стенах, подвергавшихся более тысячелетия ежегодным авариям времени...
.
Вот изящная действующая христианская церковь XIII века Нике Аптерос,7 постройка которой тоже неизвестно почему относится к языческим временам, и вот, наконец, развалины огромного храма богу-отцу (по-гречески — Зевсу Олимпийскому), на колоннах которого начерчены не языческие, а христианские молитвы...
.
6 W. Miller, там же, стр. 17.
7 Νική — победа, Άπτερος — бескрылый, т. е. без боковых колоннад, называвшихся крыльями здания.
Я приведу в следующем томе и другие сообщения наших первоисточников о состоянии «классических» руин в XIII веке, но и того немногого, что я здесь привел, достаточно для того, чтобы считать эпоху крестовых походов за время сооружения их всех в создавшихся тогда на Ближнем Востоке феодальных латинских королевствах или республиках.
.
Мы только должны твердо запомнить одно: христианство того времени, как по своей теогонии, так и по ритуалу, и по морали, и по живописи, и по скульптуре не были вполне тожественными с современным католицизмом или с православием. В нем, как и в Библии, кроме бога-творца небес и земли, признавались еще и другие боги, да и сам бог-отец не был чужд человеческих слабостей: он сердился и умилялся, увлекался и раскаивался в своих делах, и было много разнообразных сект и орденов, вплоть до хлыстовщины, уничтоженных лишь потом инквизицией и самодержавными монархами, не терпевшими никаких других сект, кроме своей.
.
Истинный ход эволюции христианства в Эпоху Возрождения и перед нею выяснится лишь тогда, когда мы прочно станем на точку зрения новой хронологии и, кроме того, твердо запомним следующий основной историко-психологический факт, о котором я уже говорил при разных поводах более или менее вскользь.
.
Обычный человек прочно и надолго запоминает лишь исключительные случаи своей собственной личной жизни, захватывающие те или другие его существенные личные интересы, и уже менее хранит в памяти такие же случаи из жизни лично близких ему людей, а случаи с неизвестными ему людьми забывает как сны. Вот вы сами, например, если интересуетесь общественными делами, наверно читали время-от-времени газеты года два тому назад и чуть не ежедневно узнавали из них необыкновенные, нередко даже ужасные события с незнакомыми вам людьми, о которых вы тогда разговаривали со знакомыми, и вам казалось, что вы их никогда не забудете. А можете ли вы теперь — всего лишь через два года — восстановить в памяти тогдашние газеты? Если вы литературно образованная женщина, то вы в юности, наверно, читали много новых и занимательных романов, а что вы скажете, если я вас попрошу изложить теперь мне их содержание? Вы не припомните часто даже имен их действующих лиц, за исключением тех общеизвестных, которые вам вдолбили в голову посторонней волей в школе. Все, что вы слышали или читали, о незнакомых вам лично людях несколько лет тому назад, уже забыто вами, прошло как вчерашний сон, и психологически уже ничем не отличается от него.
.
То же самое можно сказать и об истории старинных сооружений. Я уже имел случай указывать, что почти во всех наших селах есть церкви, и, если остались при них архивные записи, то вы всегда узнаете из них, что построила их три-четыре поколения назад ближайшая богатая помещица на свои, не всегда добровольно и охотно дававшиеся доходы с крепостных крестьян, а в городах их строили никак не добровольно сложившиеся горожане, а местное духовенство на свои сборы с прихожан, или правительство на государственные доходы, или богатые купчихи на свои прибыли с покупателей товаров. А если архива или записи о времени и обстоятельствах этих построек нет, то уже никто на свете, даже и сам их преемственный священник, не скажет вам, кто и когда их построил, хотя бы это и было не более ста лет тому назад.
.
И я опять повторяю: где нет современной событию записи очевидца, там нет истории, там целиком — фантазия. Рассказы об устных традициях, бережно передававшихся в продолжение столетий от поколения к поколению, годны только для вставки в роман Евгения Сю «Вечный Жид», и недопустимы в серьезном научном сочинении. Они напоминают кучи песку, в которые страусы, по рассказам австралийских путешественников, прячут свои головы, когда видят, что не могут убежать от погони. И если мы не будем поступать, как эти птицы, то сейчас же увидим, что вся доисторическая история аттических сооружений — партенонов, акрополей, цирков Диониса, а с ними и римских колизеев, — есть чистый миф, цементировавший их разорвавшуюся реальную историю, как соединительная ткань, скрепившая первоначальные волокна перерезанного мускула. А все действительное о них забылось, как давнишний сон отцов, уже в третьем поколении после постройки, когда они еще были в полной сохранности и функционировали сообразно своему назначению.
.
Правда, что, кроме обычных по природе забывчивых людей, время-от-времени являются и исключительные индивидуумы, душа которых охватывает все человечество и даже весь мир, и которые воспринимают одинаково как свои, так и чужие радости и печали. Но они до изобретения книгопечатания были так изолированы друг от друга и в пространстве и во времени, что не могли иметь никакой своей устной традиции, как и мы сами не имели возможности слушать человеческие разговоры в отдаленном городе до изобретения радио-телефона.
.
Итак, реальная история «классических» построек на ближнем Востоке не заходит за время возникновения там рыцарских феодальных герцогств и графств, представлявших целую государственную мозаику в греческих, малоазиатских и сирийских странах, начиная с XI—XII веков. Из приложенного мною хронологического конспекта, читатель видит, что культурное их состояние было очень высоко, так как там существовало даже и женское равноправие.
.
Думать, что все поименованные в вышеприведенном мною хронологическом списке герцоги и герцогини, графы и графини, принцы и принцессы, только и занимались походами, может только тот кто не имеет понятия о реальной жизни.
.
В действительности же тут, как и везде, была в основе обыденная личная жизнь с ее радостями и печалями, с увлечениями и разочарованиями, и со строительством частных и общественных зданий, подобно тому, как это делали все остальные магнаты. Там была даже исключительно яркая жизнь, о которой можно написать немало увлекательных романов. И если историки Эпохи Возрождения, которых добросовестно копируют и современники, оставила от нее на месте одни крестоносные ноги, то лишь потому, что все остальные члены тела и в особенности душу, они по односторонности, а, может быть, и по религиозному фанатизму, отбросили за полторы тысячи лет назад, при чем одни куски попали в пятый, другие в шестой, а некоторые (как поэзия и музыка) даже «в девятый век до Рождества Христова».
.
Задача современного историка обратно соединить эти оторванные члены тела и, полив их живой водой современной реальной науки, одухотворить перед нашими глазами интересную эпоху, полную романтизма и окончившуюся великой и незаслуженной трагедией.
.
Знатные дамы и кавалеры Западной Европы, принцы и принцессы, воспитанные на песнях миннезингеров и рыцарей-трубадуров, воспевавших своих возлюбленных под аккомпанемент арфы и виолы, а также и под влиянием распространившихся тогда сантиментальных евангельских сказаний и сообщений путешественников о «чудесах Востока», чуть не на половину переехали сюда на многочисленных к этому времени генуэзских и венецианских парусных торговых судах, тем более, что и продолжительность пути не превосходила нескольких недель. Они фантазировали, что основавшись в греческих и сирийских странах, как господствующее сословие и внося в них латинскую культуру, они из поколения в поколение будут получать еще доходы и со своих оставленных в Европе имений. Они начали строить здесь величественные храмы и сооружения, считая себя гарантированными папской буллой, запрещавшей всякому под страхом отлучения от церкви отнимать у них европейские имущества.
.
А реальная жизнь шла своим путем.
.
Они сами и их доверенные и близкие люди в Европе постепенно вымирали, а наследники последних только смеялись если незнакомые им и никогда не бывавшие в Европе дети прежних владельцев продолжали требовать от них пересылки в Грецию доходов и платежей. Не получающими более ничего со стороны новым властелинам латинских княжеств на ближнем Востоке приходилось облагать налогами местное греческое население, конкурируя в этом с монополизировавшим уже себе такое право православным духовенством. А оно объявило их язычниками и изгнало, вступив в союз с мусульманами, из своей страны вместе с их поэзией, и наукой и романтизмом, подпав за это под азиатскую власть.
.
Иначе не могло и быть.

ТАБЛИЦА XLIX.
Псевдо-первая династия человекоподобных древне-египетских царей по разным авторам и по сравнению их с библейскими допотопными патриархами и с царями классических писателей.

Здесь обращают на себя внимание: 1) Созвучие первого иероглифического царя Менес (МНА) с греческим словом монос — единственный. 2) Обозначение пятого царя не азбукой, а клеточками вроде шахматных (см. табл. XLVII, стр. 771) в знак того что он разделил землю, и то же говорят наши латинские первоисточники об Анке Маркии (см. здесь колонка X). 3) Обозначение седьмого царя человеком с посохом вечный путник — соответствует в VII колонке Еноху, которого бог избавил от смерти за научные заслуги (и время его жизни до взятия на небо дано в 365 лет по числу дней года, вероятно в знак того, что он определил длину солнечного года. В VIII колонке он соответствует Василию Великому, в IX — царю Асе-Исусу, в X — Сервию Туллию, введшему гражданский строй и убитому своим зятем, а в XI колонке — Клавдию, строителю и покровителю искусств с женою Мессалиной, вроде Марии Магдалины, и отравленному другой женой Агриппиной. Остальные соответствия заметит сам читатель. Таким образом каждая новая колонка не всегда представляет собою абсолютно тех же самых лиц под другими прозвищами, а иногда заменяет их местными соправителями или особенно знаменитыми деятелями их царствования, особенно если составлена в другой стране. Эти хронологические изотопы нередко выброшены средневековыми историками совсем в другую страну и эпоху. Уже по одному факту многих пропусков, перестановок, прибавлений и искажений тех же самых прозвищ даже у одноязычных друг с другом греческих авторов читатель видит, как извратилась тут первичная схема «семи ромейских царей Апокалипсиса» невежеством и фантазерством составителей, а потому и требовать полного параллелизма всех колонок тут нельзя.